Мотылёк

2012 Чимин провёл пальцем по выбитым золотым символам — они были ему незнакомы. Сама коробочка была из прочного картона и слегка шероховатая на ощупь. Он медленно открыл крышку, с некой опаской заглядывая внутрь. — Карты? — удивлённо взглянул на сестру Пак, и та в ответ лукаво повела бровью. Чимин достал колоду, замечая, что на дне коробки осталась маленькая книжечка, что, судя по всему, прилагалась к ним в качестве инструкции. Карты были сделаны из плотного, прочного материала, похожего на пластик, гладкие на ощупь, они немного скользили в руках. В середине каждой из них был изображён один из странных символов, а обратную сторону — такую же матово-чёрную, как и коробка, украшал тонкий золотой орнамент — две переплетающиеся между собой лозы, они заключали в круг дерево, чьи корни были такими же ветвистыми, как и крона. — Думаешь, у меня получится? — неуверенно спросил Пак. — Конечно, получится. Ты иногда говоришь такие вещи, от которых у меня мурашки по коже… Твои способности — это дар, надо уметь ими пользоваться. Джина взяла брата за плечи и подвела к своей кровати, силком усаживая его на мягкий матрас. — Давай, попробуй, — кивнула она на карты в его руках и упала рядом. — Нужно сначала разобраться, вот так сходу точно ничего не выйдет, — возразил Чимин. — Вот заодно и разберёшься, — заёрзала Джина, разглаживая ладонями покрывало между ними. Чимин неуверенным движением перетасовал колоду и, вытащив несколько карт, положил их перед сестрой. Он взял из коробочки книжечку и принялся сосредоточенно всматриваться в её страницы. Потом захлопнул её и с минуту сидел молча, задумчиво смотря на выпавшие карты. — Ничего не понимаю… — протянул он. — Совсем? — с надеждой спросила Джина. — Это что-то плохое… что-то очень плохое… — он сгрёб карты в кучу. — Неудачная была идея. — Стой, стой, — Джина коснулась его руки, останавливая, — подожди… — Что? — поднял он взгляд на сестру. — Джина? Никто не ответил. Джина, что только что сидела прямо напротив него, исчезла. — Джина? — слабо позвал он, отчего-то боясь нарушить воцарившуюся тишину. Громкий вой, лишь издалека напоминающий плач, донёсся откуда-то из-за двери. Знакомый мужской голос сквозь рыдания промычал что-то невнятное. Послышались приближающиеся шаги. Он вскочил с кровати, нервно оглядываясь по сторонам. Дверь распахнулась, и в проёме показался отец. Чимин интуитивно попятился, вдруг осознав, что он находится в его кабинете. Пак Чонхён решительным шагом направился в сторону сына, при этом лицо его было багровым от гнева и влажным от слёз. Он дышал, как бык на корриде, а из почерневших глаз сочилась ярость. Чимин вжался в стену, замирая от страха, но мужчина неожиданно остановился и, словно не замечая его, присел к оружейному сейфу. Он достал из железного ящика ружьё и так же решительно ринулся на выход. — Папа! — бросился за ним Пак, выпав из ступора. Мужчина сбежал бегом по лестнице, не оглядываясь, и прижал приклад к своему плечу. — Нет, нет, нет! Папа, нет! — выкрикнул Чимин, видя, как отец направляет дуло на мать. Одно мгновение, слишком длинное, чтобы не почувствовать приближение неминуемой трагедии, но слишком короткое, чтобы что-то изменить, и раздался раскатистый выстрел, заглушающий отчаянное — «мама», криком вырвавшимся из его груди. Женщина, отшатнувшись назад под силой выстрела, упала на спину, и на груди её вмиг расцвело кровавое пятно. Набранный в лёгкие воздух задержался внутри, словно Чимин разучился дышать. Он оцепенел, наблюдая, как отец его падает на колени перед мёртвой женой, приставляя ружьё к своему подбородку. «О, нет!» — завопил Пак, но голос его прозвучал лишь в голове, онемев от ужаса, он только едва смог пошевелить губами, издав тихий, оборванный стон. Прогремел второй выстрел, и густая мешанина из смеси мозгов, крови и волос вылетела из головы Чонхёна, прилипая ошмётками на светлую стену позади него. Снова короткий стон, вместо крика, что застрял в горле, царапаясь, как осколок стекла. Чимин попятился назад, споткнулся о первую ступеньку на лестнице и с грохотом повалился, неожиданно встречаясь глазами со стеклянным взглядом Джины, лежащей прямо на ступеньках. Она не шевелилась и не моргала, грудь её тоже была неподвижна, а под ладонями, прижатыми к неестественно заломившейся шее, виднелась зияющая рана, из которой сквозь тонкие, белые пальцы сочилась густая кровь. — Джина… Джина… — протяжно простонал он, хватаясь за её платье руками и зажмуриваясь. — Эй, мне больно! Ты мне сейчас пальцы раздавишь! — услышал он родной голос и открыл мутные от слёз глаза. Он вновь сидел на мягкой кровати в комнате сестры. Тихо тикали настенные часы, в соседнем дворе лаяла собака, и Билли Джо Армстронг с гитарой в руках по-прежнему смотрел на него с настенного плаката. Джина выдернула из его руки свою вспотевшую ладонь. — Да что с тобой? — испуганно взглянула она на брата. Юнги посмотрел мельком через дверной проём на Чимина, что сидел, поджав ноги и опустив голову на колени, перед телевизором в спальне. Шёл какой-то мультфильм. Два животных, до смешного уродливых, маячили на экране. Один колотил второго по башке дубинкой. Второй вскрикивал, а потом вдруг покрылся трещинами и рассыпался на мелкие осколки. Чимин тяжело вздохнул и потёрся лбом о колени. Всё, как в жизни — подумал Юнги, смотря в телевизор, где оставшийся уродец топтался на останках другого. Он вернулся на кухню и продолжил аккуратно расставлять на сушилке вымытую посуду. В своей съемной квартире он готовил на маленькой электрической плитке, ел, стоя у кухонного стола, а на сушилке, оставленной прошлыми жильцами, периодически появлялась одна тарелка, и где-то поблизости маячил одинокий стакан. У Чимина же посуды было не счесть, и он не скупился на её использование. Но Мину нравилось расставлять все эти чашки, бокалы, тарелки, из таких мелочей, по его мнению, и создавалось чувство домашнего уюта. — Юнги, — негромко позвал Чимин. Юнги торопливо вытер влажные руки полотенцем и заглянул в спальню. — Что такое? — спросил он, замечая некую озабоченность на печальном лице Чимина. — Я хочу сказать… — тихо произнёс он, но никак не смел продолжить и потупил взгляд, натягивая на ладони манжеты толстовки. Юнги сел рядом, его умиляло то, как Чимин заправил в тёплые мохеровые носки свои домашние штанишки и то, как он сидел, поджав на ногах пальцы. Не удержавшись, он погладил его по голеням, оставляя свои руки лежать на лодыжках. — Что сказать? — спросил он и, чувствуя, что не справляется с нахлынувшей нежностью, добавил в конце: — мой милый… — Я хочу сказать тебе то, что ещё никому не говорил, даже Лин, — Чимин чуть подался вперёд к Юнги и положил свои ладони поверх его. — Это ужасно измучило меня. Мин тоже притянулся ближе и, перехватив его руки, принялся потирать прохладные пальцы, прикосновениями давая понять, что он может ему довериться. — Я солгал… — несмело признался Пак, забегав глазами по лицу Мина. — Я солгал, сказав, что не помню, что случилось со мной и Джиной. Мне не хотелось, чтобы меня спрашивали об этом снова и снова… Я бы не выдержал, Юн, точно не выдержал бы, потому что считаю себя виноватым в том, что произошло. Эта вина тяжёлым грузом упала мне на плечи. И лежит там, по сей день, — Чимин судорожно выдохнул, и Юнги ощутил, как напряглись его руки. — Мне очень хочется ударить себя, — признался он, прикрывая глаза. — Мне хочется причинять себе боль каждый раз, когда я думаю об этом, хочется наказать себя за ту глупость, что совершил. Чимин замолчал, опуская голову. Юнги тоже молчал, понимая, что эта пауза нужна Чимину, чтобы перевести дух, и продолжал тихонько потирать его пальцы. — Я в тот вечер был в полиции, — снова заговорил Пак, возвращая к Юнги взгляд. — Мне никто не поверил, когда я сказал, что знаю, что случится, потому что у меня было видение. Надо мной посмеялись и отправили домой. Я был очень расстроен. Помню, как вошёл, как сел в кресло в гостиной… Я не знал, что мне делать… не знал… Я сидел и бесконечно долго смотрел на бумажный конверт, лежащий рядом на столике. Потом зачем-то взял его в руки, он был открыт, и я не ради интереса даже, посмотрел, что там внутри. Это был ДНК-тест на установление родства. И я успел прочесть, что там написано, прежде чем отец вырвал бумаги у меня из рук. Я помню, как он обнял меня, как поцеловал в обе щёки и в лоб, раньше он никогда не целовал меня… Папа сказал, что это всё не важно, что он любит меня, и что ему всё равно, от кого я рождён, он вырастил меня, и я его сын. Мой отец признался, что собирается подать на развод, эти бумаги нужны ему для суда. Я, кажется, даже не слышал, что он говорил, а только плакал и просил не оставлять меня, — Чимин прерывисто выдохнул и его глаза неестественно заблестели. — Я так и уснул рядом с ним, а когда проснулся, его уже со мной не было, меня разбудила мама. Она позвала прокатиться с собой на утёс неподалёку. Я не удивился. Она часто ездила встречать туда рассвет и иногда брала нас с Джиной, иногда даже меня одного. Я тогда подумал, что это отличная возможность для нас троих уехать из дома, где всё и должно случиться. Но мама сказала, что поехать должны только мы вдвоём. А я упёрся, мол без Джины никуда не поеду, и точка. Я никогда не забуду, как она посмотрела тогда на меня, с такой ненавистью… и сказала: «Отлично, забирай свою любимую сестрёнку с собой». Будь я проклят, Юн, — глаза Чимина вмиг наполнились солёной влагой, он сжал руки Юнги и, пересаживаясь ближе, медленно согнулся, укладывая голову ему на бедро, — будь я проклят за это! Она могла бы остаться живой, Юн. Могла бы жить, если бы не я… — Это просто несчастливое стечение обстоятельств, Чимин, — уверенно произнёс Мин, гладя его по спине и волосам. — Ты не заслуживаешь таких мучений… — Заслуживаю, — не поднимая головы, простонал Пак. — Я ошибся. Я ужасно ошибся. Я всё неправильно понял и видел опасность не в том человеке, — он всхлипнул, грозя вот-вот разразиться слезами. — Мама посадила нас в машину и увезла в лесопарк. Моя сестра была первой. Я даже не понял, как это произошло, она сделала это так быстро… Я только ощутил, как Джина выпустила мою руку, а потом она вдруг упала. Я не успел испугаться или вскрикнуть, я даже не успел ни о чём подумать, как оказался рядом с ней… У меня получилось взять Джину за руку, но она не шевелилась… Я чувствовал, как она остывает, мне казалось, что и я остываю вместе с ней, но слышал собственные хрипы и понимал, что ещё живой, хоть и не могу пошевелиться. Мне было страшно закрыть глаза, я боялся, что если закрою их, то они больше не откроются, и смотрел в упор на мёртвую сестру. Видел, как освещает утреннее солнце ее безжизненные глаза, как чернеет густая кровь, пропитавшая её платье, как муравьи облепляют её тело… Я то отключался, то снова приходил в себя… Мои затянувшиеся мучения превратили трагедию в тягомотину. Я лежал и думал о том, что если мне суждено умереть, то лучше бы это произошло сразу, терпеть уже больше не было сил, — Чимин прижал к уголкам глаз пальцы, но это не помогло, слёзы хлынули потоком и покатились крупными каплями по щекам. — Помню, как услышал голоса, мне казалось, они звучали где-то далеко. Я напрягся изо всех сил, стараясь пошевелиться. За всю свою жизнь, Юн, я не совершал над собой усилия более тяжёлого, чем тогда, но смог лишь едва сжать пальцы. И чей-то голос прокричал совсем рядом: «Он живой, мальчик живой…» — Чимин приподнялся и, судорожно дыша, обнял Мина за спину дрожащими руками, роняя голову ему на грудь. — Знаешь, Юн, как громко начинает звенеть тишина, когда теряешь тех, кого любил? Я остался один. Совсем один. Люди заговаривали со мной только чтобы задать интересующие их вопросы, чтобы узнать, что случилось. Но я молчал, просто молчал, и все вокруг решили, что это сделал мой отец, что это он оставил на мне все эти шрамы, но это не так, он никогда не трогал меня, папа любил меня… Он сделал то, что сделал, потому что не смог вынести утраты, не смог смириться с мыслью, что нас больше нет, и с тем, что его жена убила собственных детей. А я выходит дело, его оклеветал. И хоть его нет в живых, мне теперь так стыдно перед ним… так стыдно, Юн… Голос Чимина сорвался, он громко разрыдался, хватаясь за Юнги и прижимаясь к нему так сильно, словно тот мог внезапно куда-то исчезнуть. Мин молчал, припав губами к его лбу. Он прикрыл глаза и тихонько похлопывал его ладонью между лопаток, не пытаясь утешить по-другому. Это были такие горькие слёзы, которые Пак должен был непременно выплакать, чтобы перегорело всё внутри, опустело. Юнги знал, ему не нужна его жалость. Жалость целого мира не стоит и копейки для тех, кто пережил настоящее горе. Чимину нужна была любовь. Любовь и тепло. Наконец, громкие всхлипы утихли, и Пак обмяк в его руках, но всё ещё продолжал прерывисто вздыхать и подрагивать. Он нерешительно поднял голову, стыдливо посмотрев на Мина. В его молчании чувствовалась горечь, настолько сильная, что Юнги показалось, что он тоже ощущает её привкус на языке, ощущает привкус его повреждённой жизни. До оскомины горькая — именно такая она была на вкус. Он взял лицо Чимина в руки и коснулся коротким поцелуем его солёных губ. — Ты не сделал ничего плохого, слышишь меня? — тихо произнёс Юнги, стирая большими пальцами влагу с его щёк. — Разве не ты сам мне говорил, что иногда мы не в силах ничего изменить, и что судьба нам неподвластна? Любой опыт, каким бы ужасным он ни был, придаёт нам сил двигаться дальше — так нужно думать о случившемся, и только так. Чимин согласно кивнул, не отводя глаз от Юнги, руки которого переместились ему на плечи и легонько их сжали. — Я знаю тебе тяжело сейчас и могу только представить, как было тяжело всё это время. Но теперь ты не один. Мы справимся с этим вместе. Ты можешь довериться мне, и я обещаю, что помогу, — мягким, но убедительным тоном сказал Юнги. — Я тебя не заслуживаю, — покачал головой Чимин, смотря на Мина мокрыми глазами. — Ерунда какая… — нахмурился Юнги. — Откуда берутся в твоей голове такие мысли? Чимин пожал плечом, и на лице его промелькнула слабая, виноватая улыбка. — Даже Лин сказала, что я не подхожу тебе. — Вот как? Она так сказала? — Да. — И что именно она сказала тебе? — Что у неё одной на меня иммунитет, и то не слишком-то крепкий, что я приношу несчастья, а ты слишком хорош для меня. Мне нужен кто-то попроще, такой же бедолага, как я сам. Юнги посмотрел на Чимина долгим взглядом, тот тоже не сводил с него глаз, хлопая влажными ресницами. — Она точно твоя подруга? — вырвалось у Мина. — Она просто переживает, что мы слишком разные, что у нас не выйдет, и мне придётся тяжело, — Чимин приластился к Юнги, тяжело вздыхая ему в шею. — Обувь может не подойти по размеру, одежда по цвету или музыка к настроению, но с людьми это так не работает, — Мин потянул на себя Чимина, усаживая его на свои бёдра, и взглянул на него снизу вверх. — Спроси меня, за что я полюбил тебя, и я не смогу ответить. Потому что мне не нужны для этого причины. Я тебя ни за что люблю, просто люблю. Чимин склонил голову и провёл губами Юнги по щеке, обнимая его за спину. Он содрогнулся от недавних рыданий, судорожно ловя ртом воздух, и уложил голову ему на плечо, роняя тихое: — Я тебя тоже, Юн, — и, немного помолчав, добавил, — и думаю, что на самом деле, у меня нет никого ближе тебя.