POV Счастливчик
Над головой небо темнело, в лицо дул мягкий восточный ветер. Мое горло сжимал ошейник, а руку — Олежа. Мы просто шли навстречу ветру, сквозь медленно сгущающиеся сумерки. От кончиков пальцев до сердца по телу расползалось тепло, и, хотя на улице было холодно, я не чувствовал этого. Мой омега — тоже. — Эй, все в порядке? — обратился ко мне Олежа, и я вздрогнул. — Что-то случилось, родной? — Да так, ничего… — Ну, говори-говори! — небо отразилось в его синих глазах, и мое сердце забилось чаще. — Интересно, как там Антон? — осмелился наконец спросить я. — Мы плохо с ним поступили. Надо навестить его… Олежа изогнул бровь. Боже мой, он такой милый, когда делает так. — Если хочешь, мы можем сделать это завтра, коть… — хозяин прижался к моей груди, и позволил себе прижаться к нему тоже. Его шарф немного покалывал мне лицо. — Тебе пора побриться, — мурлыкнул омега, проводя ладонью по моему лицу. Я ответил на его ласки, потеревшись о руку, как настоящий кот. — Или, ты не хочешь? — Только если меня будет брить мой хозяин, — я лукаво подмигнул ему, и он рассмеялся. — Смотри-ка, кит! — он указал на небо спустя пару минут. Я поднял голову и тоже увидел кита. Огромное облако медленно шло сквозь небо. гонимое ветром. Огромный кит рассекает бескрайний багрянцевый, как метки хозяина на моей шее, океан… Он настолько величественен и прекрасен, что мгновенно приковывает к себе взгляд: темно-красные крапинки на нем напоминают брызги лопнувшего зернышка граната. Я вспомнил этот вкус, который впервые ощутил еще в далеком детстве, и снова вздрогнул. Было бы здорово… — Ты что-то задумал, — усмехнулся Душнов, поглаживая меня по плечу. — Что-то пошлое? — Нет, — рассмеялся я. — Всего лишь гранат, хозяин… — Гранат? — Агась. Он очень вкусный. Сейчас как раз сезон… А я не пробовал его уже лет десять. Олежа посмотрел на небо, и я понял, что он тоже подумал о гранате. — Знаешь, что? — улыбнулся омега. — А давай купим его! Отец обычно просит меня его чистить, но ест всегда сам… Поэтому я не знаю, каков он на вкус… Его глаза загорелись. Господи, как же я люблю своего омежку! Мой самый-самый… Крольчонок. Сильный, смелый, добрый и нежный… Как ветер, как вкус граната, как кровь на белой коже. Он охуенный… — А давай! — мы оба расхохотались. Спустя полчаса мы уже шли прямо домой. Вместе с гранатом Олежа предложил захватить еще пива. Обычного брусничного пива, перед этим долго перечисляя напитки, что его отец хранил у себя в домашнем баре. Я в жизни-то таких названий не слыхивал, а у них дома такое есть… Надо же. — Все хорошо? — весело спросил омежка, глядя на небо, уже усеянное звездами. — Наш кит уплыл. — Ничего страшного. Он будет плыть вечно, а звезды будут смотреть на него… Как смотрят на нас сейчас. Мы остановились у калитки. Темная фигура дома высилась надо мной, отчего-то сегодня внушая настороженность. Что-то изменилось? Олежа хотел было открыть калитку, но тут вдруг остановился, положив на холодный металл ладонь. — Дим… — Что такое? — моя тревога нарастала. — Я тут подумал… В общем, я причинил тебе столько боли… Теперь мне стыдно, и я думаю, что тебе лучше уйти. Я не гоню тебя, не подумай, но сейчас ты волен идти туда, куда хочешь. Я не буду больше ничего против тебя предпринимать. Он достал из кармана телефон и переломил его пополам. Хруст оглушил меня на мгновение, смешавшись с собственным криком. Нет, как же так?! Мы ведь только-только начали ладить друг с другом! Не может же он просто взять и бросить меня?! Моих ушей вдруг коснулся звон. Я поднял глаза к небу и увидел тысячу снежинок в темной пульсирующей бездне. Они падали, ветр игрался с ними, а на красных щеках Олежи они мгновенно таяли. Изо рта вырвалось вдруг облачко пара. Моя шапка-ушанка хорошо защищала от подобного, но вот на Олеже были лишь шарф, а наушники. Он ведь может замерзнуть! — Дим… Вот и все. Сейчас ты можешь делать все, что угодно. Только ты в этот момент решаешь, как дальше будут складываться наши судьбы. Я устал от роли палача. Я хочу любить, но если моя любовь делает тебе больно, я готов отказаться от нее… — на глазах Олежи навернулись слезы. Искорки, рожденные звездным светом, мерцали в снежинках в темной синеве его волос. — Итак, чего же ты хочешь? Вот и она, свобода. Я сделал шаг навстречу хозяину, улыбнулся и присел на колени. Недолго промучавшись с ширинкой на его школьных брюках, я освободил большой член Олежи и пустил свой горячий язык прямо в каналец, намереваясь насладиться его смазкой…***
Домой мы ввалились счастливые, как никогда. Я чувствовал, как сперма хозяина дурманит разум словно лучшее вино. Дом встретил нас холодом и пустотой, как и всегда: стянув с себя куртку и свитер, я поплелся в ванную, чтобы помыть руки. Олежа пошел на кухню, чтобы приготовить ужин. Я включил воду, обжегшую промерзшие до костей пальцы, и облизнул губы, отправляя в глотку остатки солоноватой хозяйской росы. Как вдруг меня позвал Олежа. Немного встревоженный, я появился на кухне спустя десять секунд и тут же понял, что он хотел мне показать. На гардине, весь синий, покрытый вздувшимися волдырями висел мой отец. Мыло на веревке все еще поблескивало, я завороженно смотрел на этот блеск, не смея отвести взгляд. Веревка глубоко впилась в раздувшуюся шею, на лице застыла гримаса крика, а ткань штанов натягивал огромный бугорок. Меня передернуло, но в глубине души я знал, что ничего не чувствую, глядя на это. Ничто не заставляло меня грустить… Только в шрамах на ляжке зудело. — Дим… — услышал я голос Олежи и тут же понял, чего он хочет — у моего омеги началась течка. — Мне так грустно… Он подошел ко мне, источая сладость, от которой все осознанное и неосознанное в моих теле, душе и разуме пробудилось. Он пах по-особенному — лимоном и гранатом. Мне тут же захотелось впиться в него, овладеть его душой, сердцем и телом, стать для него всем хотя бы на минуту… Он ведь мой хозяин, без которого я теперь не вижу в жизни смысла. Я обнял своего омегу так, что хрустнули кости. Он сладко простонал мне прямо в ухо. Наши стояки намокли, касаясь друг друга. Дунул ветер, стояк отца исчез, а тело закачалось прямо над диваном, на который Олежа повалил меня. Он как всегда взял инициативу в свои руки, почти в прямом смысле… Его поцелуи, запах и прикосновения держали мой хуй в жутком напряжении. Интересно, кто кому отдастся сейчас? Надеюсь, что… — Хочу твой узел в себя… — шепнул он мне, разрывая ткань штанов. Не в первый раз я отмечал его силу, но этот момент меня по-настоящему поразил — ткань лопнула, словно была сделана из бумаги. Мой выпрыгнувший наконец на волю член стоял во всей своей красе, узел уже начал набухать, алея прямо у основания. Наконец-то этот узел будет использован по прямому своему назначению — заполнит нутро моего Олежки собой, а затем — семенем из окаменевших яиц. Сам омега снял свои джинсы, оставшись в джоках, и, не задумываясь, сел на мой напряженный инструмент. Плоть легко вошла внутрь его тела, оказавшегося будто бы раскаленным. Мой омега тут же кончил, выстрелив сквозь ткань белья тугой струей своего нектара. Я поймал ее и слизал пальцы, принявшись двигаться прямо в нем. Блядь, как же я по этому соскучился! Единственное чувство, которое может быть сильнее удовольствия, когда ебешь своего омегу, — удовольствие, когда твой омега ебет тебя! Что ж, до этого еще далеко… Паренек насаживался на мой торчащий болт, сдавливая его своим кольцом, и по моему телу растекалось истинное блаженство. Я не сдерживал себя, крича во все горло. в которое Олежа запустил свою руку. Мой язык бешено крутился, не находя себе места и вылизывая его торчащую вену. Он специально сделал себе порез, когда нарезал овощи, но сейчас вкуса крови я не чувствовал… — Хочу залететь! — простонал Душнов мне прямо на ухо. и я вогнул ствол в него поглубже. Наконец мой член взорвался у него внутри, заливая внутренности долго копившейся спермой. Тьма кайфа заволокла глаза, я откинулся назад и кончал, кончал, кончал, будучи не в силах остановить этот охуенный процесс. Мое горячее семя жгло его изнутри, он стонал и упивался моим гигантом внутри себя, а мои яйца не останавливались, накачивая его спермой. Вот уж точно он понесет от меня… Мой узел набух, и оргазм, выжимающий простату, чуть поутих, но не прекращался — животик Олежи раздулся, и немного семени даже вытекло наружу. Напоследок он крикнул что-то, снова кончая, и упал на меня. Отец на гардине продолжал болтаться туда-сюда…