Ген магии

1 Марта 25 числа случилось на берегу Темзы необыкновенно странное происшествие. Вовсе не на том берегу, о каком сперва подумает обыкновенный житель Лондона: не обнесенный ограждением, не наводненный доками и не загрязненный промышленными отходами. Речь идет о диком береге Темзы, куда никак не доберется нога человека, — то есть не доберется нога обычного человека. Потому что два джентльмена, в настоящий момент сидящие у воды на изящной кованой скамье, решительно были людьми необычными. — Дело вот в чем, cher Альбус, — сказал один из них, хмуря кустистые белоснежно-седые брови. У него был едва отличимый французский акцент, что выражался главным образом ударением на последний слог. — Следует полагать, все научные трактаты моих современников сознательно писались особливо путанно. — Следует полагать, — согласился Альбус Дамблдор с собеседником, поглаживая бороду. Даже с учетом того, что титулы верховного чародея Визенгамота и президента Международной конфедерации магов не были просто красивой припиской к имени Дамблдора и ему приходилось выделять солидное количество времени положенным обязанностям, не освободить эти выходные для помощи старому другу он просто не мог. Суббота близилась ко своему завершению. Солнце, погружаясь на горизонте в непроглядные заросли, золотило листву и лучисто отблескивало на очках-половинках Дамблдора, искрясь разноцветными бликами. Воздух медленно холодел. — В мае в Котсуолд-Хилс слегка прохладно, — заметил Николас Фламель, вынимая из кармана мантии волшебную палочку, чтобы наколдовать согревающие чары. — Повремени, Николас. Иногда полезно обойтись без магии. Разве ты не чувствуешь? Легкий холодок пробирал сквозь одежду, обдавая едва слышимым запахом озона, что свидетельствовало о приближающейся грозе. Дамблдор бы вечно сидел на скамье у дикого берега Темзы, будь его воля, любуясь закатом: однако вечность не была отведена на его долю. Через считанные минуты они с Фламелем поднялись. Один из них взмахнул палочкой, чтобы растворить скамью в воздухе, а затем сами они последовали ее примеру — с громким хлопком бесследно исчезли в наступающем сумраке. Котсуолд-Хилс — место, где берет свое начало Темза, главная река Великобритании. Котсуолд-Хилс — место, где берет свое начало единственный в истории Философский камень. На пороге своего восемьдесят девятого дня рождения Николас Фламель был вынужден инсценировать свою смерть и смерть жены, оставив родную Францию. Это было решение, которое разделило его жизнь на «до» и «после». Пока Перренелль, жена Фламеля, устраивала их новую жизнь в Девоншире, сам Фламель остался наедине с исследовательскими алхимическими трактатами своих предшественников. Он не покидал своего убежища в Котсуолд-Хилсе ни на день, пока не создал Философский камень. Фламель помнил, как впервые испил эликсир жизни: тогда он испытывал легкие опасения. Зная исключительно мерзкий состав этого зелья, он мог с уверенностью утверждать, что каждый второй из ингредиентов по отдельности способен послужить причиной мучительной смерти. Но ни через день, ни через неделю, год или через шестьсот шестьдесят один год ни единого эффекта у зелья выявлено не было. Кроме долгой жизни, разумеется. Философский камень — изобретение, которое изначально было обречено оставаться недоступным для общественности. Никто никогда не видел его, кроме самого Фламеля и его жены. До недавних пор. (Недавних с точки зрения человека, которому перевалило за шестую сотню.) История знакомства Дамблдора и Фламеля началась с письма подающего надежды, но чересчур самоуверенного подростка, которому удалось расписать примерный рецепт эликсира жизни лучше многих алхимиков с многолетним стажем. И Фламель ему ответил, — о чем они теперь вспоминали с улыбкой, — что по описанному им методу можно сварить конец света, а не эликсир жизни. Слово за слово, началась переписка. Самоуверенный подросток с каждым письмом менялся. Для Николаса Фламеля, прожившего более половины тысячелетия, эти изменения проходили молниеносно. Через год он стал рассудительным юношей, через два — добился карьерных высот в Британском Министерстве Магии, а еще через некоторое время совершил ряд научных открытий. Тот, на чье первое письмо Фламель ответил скорее от скуки, нежели из чистого интереса, необратимо изменил его, — закостенелого старика. Тот, кто сначала вызывал у Фламеля скептическую усмешку, впоследствии стал единственным человеком, помимо его жены, кому он открыл рецепт эликсира жизни. Тот, кто сперва был самоуверенным подростком, готовым пойти на все ради цели, теперь не вызывал в Николасе Фламеле ни капли сомнений — Альбус Дамблдор никогда и ни при каких обстоятельствах не воспользуется ни Философским камнем, ни эликсиром в своих интересах. Это знакомство изменило и Фламеля, и Дамблдора. Какой бы длинной и красочной ни была жизнь, — жизнь их обоих, — сколько бы они ни повидали стран и континентов, все едино: чем острее они ощущали недолговечность человеческой жизни, тем вернее дорога их вела сюда — в Котсуолд-Хилс. Место, где была создана гарантия вечности. Двадцать пятого марта Дамблдор помогал старому другу измельчать когти хвостороги для эликсира. Под треск огня в камине и грозу за окном они дискутировали о свойствах тех или иных магических компонентов для зелий и никак не могли сойтись во мнении: так ли полезен двенадцатый способ применения крови дракона, который стал после открытия Дамблдора применяться для изготовления самых мощных афродизиаков. Однако дискуссии было суждено остаться незавершенной, после того как сквозь закрытую форточку в комнату влетел сияющий синевой воробей и дрожащим голосом Дедалуса Дингла (одного из членов Ордена Феникса) произнес: — Мистер Дамблдор, срочное дело! Кажется… О, Мерлин! Сегодня… Я, кажется, не видел его сегодня нигде! О, Мерлин, не может быть! Мистер Дамблдор, — задыхался Дедалус, — Гарри Поттер пропал! 2 — А ты мне казался милым, — Фейри стояла напротив него. Кожа ее лица посерела и высохла, радужка глаза побелела. Рваный подол ее сорочки опускался до щиколоток, касаясь вязкой лужи грязи. — Ты меня разочаровал, красавчик. Гарри со злостью сделал глубокую затяжку, давясь никотиновым дымком. — Ты последуешь за своим папашей, негодный бездельник, — голосом тетушки Мардж пропела Фейри. — Скатишься в ту же бездну, что и он. Ну и где твой папочка? Губы Фейри растянулись в улыбке, обнажившей гнилые пожелтевшие зубы. Гарри показалось, что у нее во рту что-то шевелится: что-то весьма неприятное. И у него не было даже малейшего желания выяснять, что именно. Брезгливо сощурившись, он сделал новую затяжку и выдохнул горький сигаретный дымок прямо в лицо Фейри, отчего та скорчилась и издала пронзительный вопль. Она отошла назад на пару шагов и вся затряслась, крича, зовя на помощь. — Боже, Господе, я горю!!! — она конвульсивно поежилась, порывисто повернулась к Гарри спиной и все кричала, кричала, срывая связки. Гарри замер, почувствовав, как все него внутри похолодело. Вся спина Фейри обгорела до костей. Кожа лоскутами слезала с ее ребер, опаленная зеленым огнем, корчилась и деформировалась, словно бумага в камине, а кости плавились, как восковые свечи. А она все кричала и кричала… Фейри повернула к нему свое обугленное лицо, устало глядя одним-единственным глазом и пустой черной глазницей. — А ты мне казался милым, Гарри. Что же ты наделал? Ужас сковал его. Ему не сразу удалось сделать хоть шаг назад, и он не сразу смог заставить себя отвести взгляд от ее пустой, бездонной глазницы. Также не сразу ему удалось сделать свистящий вздох и открыть глаза, чтобы, дрожа и сминая простыню, осмотреть комнату и лица спящих приютовцев. 3 — Гарри Поттер, одиннадцатилетний милашка, отличник и просто ангел во плоти, — улыбнулась девушка года на четыре старше самого Гарри, подсаживаясь к нему за столик в столовой. Он кинул на нее быстрый взгляд, на секунду оторвавшись от чтения. — Утопись, — посоветовал он в ответ, закатив глаза. — Какой вежливый, просто загляденье, — продолжала улыбаться девушка. — Перед тобой самая известная в Брикстоне бандитка, — на минуточку, Пиранья, — а ты еще не на коленях? — Не льсти себе. «Если в столовке за завтраком к тебе подсаживается Пиранья — значит, до обеда ты с большой вероятностью уже не доживешь» — скорее закономерность, чем случайность. Здесь это было известно каждому, и по коже Гарри пробежался холодок от настороженных взглядов завтракающих приютовцев. Чтобы избежать смерти от ножа одного из ее прихвостней в подворотне, он мог бы с вежливой миной отложить учебник по биологии и внимательно выслушать, что бы она ни собиралась ему сказать. Однако делать Гарри этого, конечно, не стал, ведь в таком случае он бы умер уже от скуки. Чай в присутствии Пираньи почему-то стал кислым, и он, не сдержавшись, кинул на нее еще один взгляд. Темнокожая, угловатая, высокая, костлявая — ничего в Пираньи не выдавало бандитку, кроме маленьких черных глаз, острых как два кинжала. Она мерзко, хитренько и насмешливо улыбалась, пронзая его насквозь своими чертовыми глазами, доводя до нервного покалывания на коже, отчего Гарри ощутил потребность вылить на нее свой чай. — Что, ангелочек, нравлюсь? — самодовольно поиграла бровями Пиранья. — Ага. До безумия, — отозвался Гарри. — Это просто отлично, ангелочек, потому что те, кто тебе не нравятся, как я смотрю, плохо заканчивают, — Пиранья растягивала губы в улыбке, не затрагивающей глаз. Гарри даже не повел бровью, с напускным безразличием листнув учебник. «…на рибосоме вновь начинается процесс трансляции…» — Да ты либо и впрямь псих, либо только пытаешься таковым казаться, — Пиранья издала коротенький смешок. — Как-то сегодня пусто в столовой и тихо? Кого-то не хватает, правда? — Слушай, бандитка всея Брикстона, чего ты прицепилась? — начал сердиться Гарри. — Я уже подозреваю, что в утробе твоей мамочки слияние двух гамет прошло не так успешно, как требуется для восстановления нормального для Хомо Сапиенса диплоидного набора хромосом. Улыбка Пираньи заметно дрогнула. — Ангелочек, — хмыкнула она, наклоняясь вперед и приближая свое лицо к лицу Гарри, потроша его взглядом. — Вчера Пайка нашли полумертвого, с ожогами по всему телу недалеко от клуба «Фридж». Я тут провела небольшое расследование, — невинно пожала плечами Пиранья, переходя на шепот, — и выяснила, что вчера ты тоже там был. Она похлопала его по щеке и откинулась на спинку стула. — Мы мило поговорили и разошлись, — отрезал Гарри, захлопывая учебник. — Ты хотел сказать, что ты его мило поджег и мило оставил умирать? А он перед этим мило тебе навалял, — Пиранья резко схватила его за перебинтованное предплечье и отчеканила: — Не. Вздумай. Мне. Лгать. — Отвали, харациновая, — прошипел Гарри ни то от боли, ни то от ярости, — или следующей будешь ты. Пиранья снова улыбнулась, отпустив его руку. — Итак, вчера ты едва не замочил Пайка, после чего протусил несколько часов в местном бордельчике, а затем побитый вернулся в приют под самое утро. Не жизнь, а одно сплошное приключение. — Одним приключением станет меньше, когда ты, черт подери, оставишь меня в покое, — вскипел Гарри, вставая со стула и направляясь прочь из столовой. Пиранья нагнала его, когда он уже дошел до центральной лестницы. Она бесцеремонно схватила его за больное предплечье, потащив за собой по коридору. — А теперь слушай меня, смертник, — прорычала она, когда впихнула его в одну из пустых комнат и захлопнула дверь. — И повнимательнее, завалив хлебало! Пиранья схватила Гарри за подбородок, впиваясь ногтями в кожу. — Пайк был моим курьером, — процедила она сквозь зубы. — После того, как ты чуть не спалил, хер знает как, его заживо, вакансия стала свободной! И знаешь, что, ангелочек? — Ты хочешь, чтобы я занял его место. — Ты! — взбесилась Пиранья, ногтем сковырнув корочку царапины, пересекавшей правый уголок губы Гарри. — Теперь ты станешь бегать по моим поручениям, недоносок! Гарри слизнул кровь, которой стала сочиться потревоженная Пираньей царапина, и скривился: — Еще чего! — А воспитателям будет очень-очень интересно узнать о причине, по которой Пайк попал в больницу, — она наконец отпустила подбородок Гарри и сделала вид, будто бы поправляет и отряхивает его футболку от невидимой пыли. — Знаешь, у меня есть свидетели. Гарри отпихнул ее руки. — Они ничего не скажут. Я им доходчиво объяснил, что бывает с теми, кто идет против меня, — ровным голосом парировал он, стараясь не нервничать. Пиранья самодовольно улыбнулась. — Запомни: никого в этом приюте не боятся больше, чем меня. Гарри сощурился, но ничего не ответил. Пиранья на пятках развернулась к двери, только на миг вполоборота бросив на него насмешливый взгляд. — И да, дружеский совет тебе, ангелочек: подумай над моим предложением, — сказала она, прежде чем выйти из комнаты. В течение следующих пятидесяти секунд Гарри выравнивал дыхание, глядя на закрывшуюся за Пираньей дверь. Спустя еще полминуты он смог заставить себя сдвинуться с места и поплестись в библиотеку, как он и планировал изначально. Через час, разгребая методички по биологии, он никак не мог сконцентрироваться на решении задач по генетике: все законы Менделя будто вытащили из сознания раскаленными клещами. В очередной раз испытав острое желание закурить одновременно с желанием побиться головой об стол, Гарри решил отложить все тетрадки и учебники в сторону, сняв очки и устало потерев переносицу. Пиранья. Зубастая рыбешка, у которой в распоряжении весь Брикстон. На кого бы ни указал ее тощий палец, тот грозил стать очередным жмуриком в черном мешке буквально в следующие десять минут. Сомнений в том, блефует ли она, у Гарри не было. Что его озадачило больше всего, так это то, что она еще не распорядилась прикончить и Гарри. В таком случае с ее подхалимами он смог бы разобраться так же легко, как и с тем Пайком: стоит ему только захотеть, как в ту же секунду их одежда вспыхнет, словно облитая керосином. Выходит, Пиранья опасалась Гарри. И Гарри бы не сказал, что напрасно. Через всю его жизнь красной нитью тянулась череда необъяснимых происшествий, от безобидных, вроде летающих предметов, до пугающих. В целях объяснить их хотя бы самому себе, Гарри раз за разом изучал с раннего возраста книги: от фэнтезийных до научных. Лихорадочно листал пособия по углубленной физике и биологии с химией, стремясь узнать, разгадать ту загадку, которая жила в нем, выяснить природу тех странных явлений, которые без конца преследовали его. Бессонные ночи, проведенные над изучением магнитных полей и темных материй, не приносили никаких плодов. Пока Гарри не остыл и не успокоился. Тайная, без сомнений темная, необъяснимая суть внутри Гарри никогда не шла против него самого, а лишь помогала. Наука не могла дать ей объяснения, и в какой-то момент он подумал: а оно, вероятно, и к лучшему. Возможно, эта загадка была предопределена вселенной только для него одного. Быть может, природа посчитала его единственным среди людей, кто был способен разгадать ее. Химия, биология, физика — все это платформа для чего-то большего. Гарри строил обширные, прямо-таки наполеоновские планы по захвату вселенной, в научном смысле этого слова. Власть — слишком притягательное и слишком многогранное понятие, чтобы им пренебрегать. Воспламеняя чужую одежду, Гарри имел власть над законами физики. Он смел делать то, что кроме него делать никто не мог. Но сейчас пришло время расплачиваться за произвол: оказывается, поджог человека не проходит без последствий. Его словно обступили со всех сторон, не давая прохода, душили, связывали невидимыми веревками и куда-то подталкивали. Каждый шаг Гарри влек за собой еще более худшие последствия, чем предыдущий, а кто-то все толкал его в спину, не давая ни единой возможности вырваться. Сейчас ему предстояло сделать еще один шаг. Гарри чертыхнулся, зарываясь пальцами в лохматые волосы. И пока он даже не представлял, насколько последствия этого шага будут фатальными. 4 Приют святого Иосифа — приют, чьи воспитанники вряд ли имеют хоть малейшее представление о святости. Драки, наркотики, алкоголь — малое из того, что видели стены приюта святого Иосифа. Гарри можно было бы обвинить в излишнем драматизме, что и делали некоторые оптимисты-энтузиасты, в упор не замечающие темной стороны приюта святого Иосифа. Это были те самые по-настоящему чуждые Гарри люди, которые искали во всем только хорошее, учились на «отлично», не пропускали ни одной литургии и соблюдали Великий пост. Гарри ничего из этого не делал. И даже если все связанное с религией вызывало отвращение, даже если он не находил в себе сил заниматься подхалимством перед учителями, какое-то время он все-таки старался видеть во всем только хорошее. Но это было довольно давно. До того, как привычка глотать горький дымок превратила его в заложника никотина. Гарри шел по одному из самых безлюдных проулков Брикстона, — одного из наименее благополучных районов Лондона, — сунув правую руку в карман, а в левой крутя между пальцев фильтр от выкуренной сигареты. На плечи сегодня Гарри накинул серый пиджак с черным платочком в нагрудном кармане — это был самый солидный элемент его гардероба, в остальном состоявшего из потертого тряпья. Знали бы воспитательницы приюта, где именно Гарри нашел пиджак, и почему он ему так велик, то, возможно, не закрывали бы глаза на то, что тот ни разу не бывал в церкви в этом году. Все потому что, когда он забирал чужой пиджак из прачечной, он нарушил одну из заповедей: «не укради». Да и черт бы побрал: он, что, обязан считать, сколько он нарушал законов или заповедей? Быть может, ему еще сейчас пойти в отделение и поплакаться в жилет констебля? А как же, у него же во внутреннем кармане пиджака несколько пакетиков метадона и прочей дури! Нервно оглядываясь по сторонам, Гарри с каждой секундой все больше жалел, что согласился на это рисковое предприятие. Пусть он сам не брезговал опасной для здоровья привычкой, однако к торчкам он относился, как к несообразительным и довольно примитивным братьям меньшим. Быть «курьером» Пираньи означало нести ответственность за то, что наркотик проделает путь из точки «А» в точку «Б» (к заказчику) без происшествий. Как оказалось, Гарри придется доставить всего несколько посылок — те, что не успел доставить Пайк. Уже подходя к углу, за которым предположительно находился заказчик, Гарри почувствовал неожиданный укол сомнений. Что, если развернуться и уйти? Утопить эти чертовы посылки и сделать вид, что нерасторопный торчок забыл о том, что уже принял свою дозу? Быть может, сжечь этого заказчика и забрать деньги? Или сжечь Пиранью? Оставался всего шаг. Проклятый шаг до того, как он завернет за угол, после чего либо все рухнет, либо все наладится. Шаг, который станет фатальным при любом раскладе. Его словно толкали в спину, не давая ни единой возможности вырваться. А Гарри даже словно и перестал пытаться. Он завернул за угол, на миг помедлив. После этого словно бы сам воздух обрушился на него: он только успел заметить промелькнувшее перед глазами дуло пистолета.