Хочешь мира — готовься к войне

Я не робкого десятка. Однако не считаться с угрожающей тебе опасностью — это скорее глупость, чем храбрость. Артур Конан Дойл. «Записки о Шерлоке Холмсе»

      Он помнил о самом покушении не так много, как хотелось бы. Он знал, что полученные им ранения едва были совместимы с жизнью, но кто-то там, наверху, из тех, кто вершит судьбы простых людей на земле, решил, что ему еще рано умирать, поэтому позволил врачам помочь ему. Врачи, правда, все равно утверждали, что он чудом остался в живых. Он не считал это прям таким уж чудом, но отчего-то верил им на слово. Его тело было испещрено пулями и ранами, где-то были уже давно полученные шрамы. «Излишки работы», — постоянно отмахивался он беспечно, когда кто-то удивленно и шокировано разглядывал его.       Нападения случались не часто. В конце концов, он работал на политиков, а тех не часто стараются убить. В людных местах это делали лишь отбитые и безбашенные фрики. Политики лично редко переходили дорогу не тем людям и организациям, так что работать на них было не так сложно и опасно, как на других людей. Бизнесменов, к примеру. Но если на его клиентов и нападали, то делали это профессиональные киллеры, нанятые кем-то, расположенным ниже на карьерной лестнице.       Последнее же нападение было для него полной неожиданностью. Оно не было спланировано и вышло совсем спонтанным, словно атакующие долго сомневались стоит ли открывать огонь. Это было странно и подозрительно. Диаваль мог бы задуматься над этим, но усталость и крепко перевязанный торс, что явно затруднял первое время процесс дыхания, мешали ему это сделать. Потом мужчина уже не особо сильно возвращался к этим мыслям, больше ожидая выписки и свободы от этих больничных вещей.       Он помнил не так хорошо, но со временем тот день наполнялся все большими подробностями и деталями. Диаваль тогда встал рано и сразу направился к Бальтазару. У того была конференция для журналистов на открытом воздухе. Он должен был произнести небольшую речь, а после — ответить на вопросы. У Диаваля же задача была обычной и простой. Он стоял немного левее Бальтазара и постоянно пробегал быстрым, сканирующим взглядом по площадке, выделенной специально для конференции, и журналистам. Подозрительных личностей практически не было, за исключением усатого блондинистого мужчины, хлюпика-пацана в падающей с него кепке, совсем не похожего на корреспондента, и немного стервозной женщины в очках, стоящей возле входа. Он пристально следил за последними двумя, почти не обращая внимания на остальных, что и было его ошибкой. Под конец конференции произошло ужасное…       Бальтазар посмотрел на организатора, которым был толстый мужчина в едва натянутом на него костюме. Тот произнес, что настало время вопросов, и посмотрел в зал. Диаваль бросил взгляд на настенные часы и тут же обратил его вновь на журналистов. Тот подозрительный паренек-хлюпик в кепке поднимает руку, но Диаваль обращает внимание не на него, а на усатого мужчину, который начинает метаться взглядом, пряча одну из рук в карман. Когда все сосредотачиваются на парнишке, усатый мужчина, все еще метаясь, быстрым и нервным движением руки достает из кармана пистолет, наставляя его на Бальтазара. Все происходит чересчур быстро. Диаваль, временно прикрывая собой, отталкивает Бальтазара, чтобы он упал за стойку, оставшись невредимым. По телохранителю же стреляют сразу несколько раз, а сам он теряет сознание, падая недалеко от Бальтазара.       Его душила больница, воспоминания, ночные кошмары и неизвестность. Он до сих пор не знал, что с Бальтазаром. Ему почему-то отказывались сообщать, что произошло тогда, хотя об этом наверняка трубили по телевизору. Возможно, они делали это, чтобы больной не нервничал, но именно из-за неизвестности и медленно подбирающихся чувства вины и горя Диаваль и начинал нервничать.       Бальтазар пришел, принеся с собой некоторые вещи друга, в больницу спустя неделю после его чудесного и невероятного возращения с того света. Своим приходом он не только спас Диаваля, но и, как подозревал больной, больничный персонал, освобождая его от бесконечных расспросов. Диаваль был недоволен тем, что никто ему ничего не сообщил, но Бальтазар сказал, что все нормально, и отмахнулся от праведного негодования друга.       Бальтазар заходил редко, с периодичностью человека, страдающего склерозом: вспомнил — пришел, не вспомнил — не вспомнил и не пришел, соответственно… Диаваль его за это не винил. Если бы Бальтазар мог бы приходить чаще, то он бы непременно приходил бы чаще, чем раз в две с половиной недели. Но его профессия не допускала поблажек. Друг так и не рассказал ему, что произошло после того, как он потерял сознание, едва не отправившись на тот свет. Но Диаваль не винил его и за это. Просто не мог винить его. Он ведь столько пережил, возможно, он просто не может рассказать это из-за стресса или еще какой-нибудь психологической фигни, которая появляется после подобных неприятных потрясений и которую люди, лечащие эту фигню профессионально, называли психологической травмой. Конечно, Диаваль предполагал, что такой человек, как Бальтазар, навряд ли получит подобную проблему после второго нападения, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным полностью.       Большую часть времени, вынужденно проведенного в больничных стенах, Диаваль просто скучал. У него появилось слишком много времени, из-за этого он не знал, чем себя занять. Книги, которые он давно хотел прочитать и перечитать, оказывались неожиданно скучными. Любимые фильмы, которые он ужасно любил пересматривать по десятку раз, ощущались предсказуемыми до безобразия и глупыми. Несмотря на это, Диаваль держался. Держался и считал дни до выписки, уже мечтая о свободе. Так прошло несколько месяцев.       Он выходит из больницы и оглядывается по сторонам, наслаждаясь окружающей его обстановкой. Солнце светит прямо ему в глаза, пытаясь загнать таким образом его в тень, но он продолжает упорно стоять и смотреть на идущую без остановок жизнь. На клумбах уже распускаются красочные цветы, за которыми ухаживают специально нанятые для этого люди. На плечах легкая ноша в виде рюкзака с некоторыми его вещами, что понадобились ему, пока он отлеживался на больничной койке.       Он медленным шагом покидает территорию больницы, оказавшись за высоким черным узорчатым забором, делает глубокий вдох. Удовольствие от свободы и жизни попадает в его организм вместе с ароматом цветов и запахом выхлопов проезжающих мимо машин. Вспомнив, что у него сегодня весьма нагруженный денек, Диаваль торопится к своему авто. Рюкзак сначала остается лежать на заднем сидении, но после недолгих раздумий вновь закидывается на одно плечо, когда он, добравшись до места назначения, покидает личный транспорт, медленно направляется в многоэтажное здание, где на нескольких этажах расположился офис их организации.       Он поднимается на нужный ему этаж на лифте. За время подъема он продолжает обдумывать и анализировать собственную жизнь, цели, к которым он шел и идет до сих пор, что он получает взамен… Все это безостановочно крутится в его голове, к счастью, его поездка не продолжается долго. Он спокойно отбрасывает эти мысли, когда перед его глазами виднеется табличка с фамилией его босса, который попросил зайти к нему сразу после больницы.       Его боссом был мистер Форейн, человек довольно алчного и оттого скверного характера, но именно этот отвратительный с точки зрения морали характер и его соответствующие поступки помогли ему разбогатеть и открыть собственное дело в виде агентства телохранителей. Внешность его также была далека от идеала красоты. Большие щеки, которые с возрастом слегка обвисают, очень большие глаза на выкате, расположенные практически на лбу, что весьма непривычно высоко для человека, сам он был толстоват, но это скорее придавало ему солидности и важности. Он постоянно носил дорогой костюм, который, как поговаривали злые языки, можно было бы гораздо дешевле купить на блошином рынке, и просто обожал брендовую обувь.       Как многие не любят своего начальника, так и Диаваль ненавидел своего. Мистер Форейн не просто не нравился ему, он был противен и отвратителен. Все естество Диаваля буквально кричало о ненависти и неприязни к этому человеку, но он продолжал работать на него и был, по словам некоторых других телохранителей, на хорошем счету и практически любимчиком у босса. Диаваль был бы не против покинуть агентство, но ему нужно чем-то зарабатывать на жизнь, а для других организаций он уже был староват.       — О, Диаваль! — радостно приветствует его босс с распростертыми руками. Он слегка привстал, явно изображая невероятную радость, как это делали большинство клерков, желая угодить и умаслить кого-то, а после тут же присел, не простояв и трех секунд.       — Вы меня вызывали? — Диаваль решает переходить сразу к делу, чтобы быстрее оказаться дома и отдохнуть от вынужденного отдыха в больнице.       — Как твое здоровье? Насколько я помню, ты был довольно сильно ранен, защищая прошлого клиента? — мистер Форейн не смотрит на своего сотрудника, а роется в каких-то бумагах, подписывая различные документы.       — Я только что после выписки. И Бальтазар все еще мой клиент, — напоминает мужчина, предчувствуя подвох и плохие вести.       Он был довольно необычным телохранителем, ведя одного клиента до смерти. Своей или нанимателя. Поэтому этих нанимателей у Диаваля было не так уж и много за его двадцать лет работы. Двое из них погибли, пока Диаваль истекал кровью в бессознании. Трое ушли из жизни в пожилом возрасте по естественным причинам. И один отказался от его услуг, выходя на пенсию и переезжая в город с более мягким климатом. Был еще Бальтазар. Он не умер и переезжать ближе к морю, выходя на пенсию, не планировал. Так что он, по сути, все еще являлся клиентом Диаваля.       — Ох, нет, — беспечно поправляет его босс, — уже нет. У тебя новое дело. Бальтазар больше не твой клиент, он уже уведомлен о смене телохранителя и претензий не имеет, — Форейн выуживает из-под стола какой-то лист бумаги и кладет его перед Диавалем, — Твоя новая задача. Это Малефисента Эвил. Возраст около тридцати. Она бизнесвумен. Открыла свое дело вместе с компаньоном Стефаном Конунг. Мистер Конунг мертв. Он попал вместе со своей семьей в аварию: не справился с управлением. Это к делу не относится, так для справки. Ей потребовался телохранитель, и она обратилась в наше агентство.       — Но я не работаю на бизнес-леди, только на политиков, — недоуменно напоминает Диаваль.       — Ну, рано или поздно приходится начинать что-то новое, — отмахивается начальник, — На эту женщину, по ее же словам, открылась охота. Из-за ошибки ее бывшего компаньона. Я не вникал, просто почитал некоторую информацию из открытых источников, да и она рассказала некоторые детали.       — Но я уже не маленький мальчик, чтобы играть в войнушку! А Вы хотите, что бы я защищал эту женщину от головорезов, бегая от них, стелясь под пули и стреляя из оружия?!       — Ты только что из больницы после открытой стрельбы по Бальтазару, — мистер Форейн смотрит на него скептически и недовольно, будто обвиняя его в том, что он словил пулю.       — Но в политиков редко стреляют! Это был всего второй раз за пять лет. А тут будет второй раз за пять часов! Я…       — Ты один из лучших телохранителей. И ты будешь работать на Малефисенту, — босс смотрит грозно и произносит эти слова безоговорочным тоном, а после добавляет вновь беспечно, — К тому же, у нас уже подписан контракт. Ты завтра же отправишься к ней, чтобы обговорить нюансы своей работы.       — Хорошо, — бурчит Диаваль и разворачивается, чтобы покинуть кабинет шефа.       Сначала он хочет громко хлопнуть дверью, но после понимает, что он не должен этого делать. Диаваль хмурит недовольно брови и что-то ворчит себе под нос. Другие телохранители и работники агентства, мимо которых он проходит, смотрят на него непонимающе и немного раздраженно, даже завистливо. Да, он получил охраняемого, контракт с которым составил несколько миллионов, но он не к этому стремится по жизни. Становясь еще мрачнее, он решает, что ему не помешает встреча с другом в каком-нибудь захудалом и скрытном пабе. Хотя, зная его друга, он должен выбрать дорогой и элитный паб, если такой вообще найдется.       — Привет, — Бальтазар садится рядом и заказывает виски со льдом. Он долго всматривается во все еще молчащего Диаваля прежде чем задать свой вопрос, который наверняка вызовет раздражение друга, — Как ты?       Диаваль игнорирует и приветствие, и следовавший за ним вопрос — тоже. Бальтазар, бросив взгляд на друга, понимает, что тот не в духе, и решает пока осмотреться перед тем, как Диаваль поделиться своими проблемами и дилеммами. Паб был одним из самых забытых богами пабом в их городке. Большинство ламп постоянно мигали, намекая владельцу, что скоро придется выкладывать деньги на новые лампочки. Из нескольких десятков постоянно и исправно работали лишь пять: две — в центре паба, одна — над барной стойкой, одна была над входом, даря посетителям ложную надежду, что все помещение освещается, и еще одна висела над окном, смущая Бальтазара. Он бы выкрутил эту лампочку и переставил ее в какое-нибудь темное место, ведь от окна и так идет свет большую часть времени, но владелец, видимо, не разделял его мнения. Стулья были деревянными. Наверное, сделаны они были добротно, но время не щадило даже их, из-за чего эти предметы мебели выглядели почти развалившимися. Столы и барная стойка, на удивление Бальтазара, были покрыты лаком.       — М-да… Ты не умеешь выбирать пабы, — хмыкнул Бальтазар после того, как понял, что местный виски отвратителен, вновь возвращая внимание притихшему Диавалю; немного подумав, он решает подтолкнуть друга к разговору очередным шаблонным вопросом, мысленно поморщившись от клишированных идей, — Что-то случилось?       — Мне сказали, что ты в курсе… Я больше не твой телохранитель. И проблем у меня прибавилось… — Диаваль тяжело вздыхает, долго раздумывает о том, как начать жаловаться на жизнь. Не долго думая, он просит еще один шот и начинает свои претензии к начальству, — Этот алчный Форейн спихнул на меня какую-то важную бизнес-женщину! Кажется, ее имя Малефисента…       — Малефисенту? Неужели у них снова проблемы?       — Снова? Ты про тот случай с ее компаньоном? Откуда ты уже что-то знаешь о ней?       — Да. Когда ты политик такого уровня, тебе приходится усердно следить за событиями, происходящими в родной стране, чтобы сформулировать свое мнение и быть готовым ответить на подобные вопросы журналистов, если те вдруг зададут их, — Бальтазар едва заметно пожимает плечами и вновь делает глоток виски, — Малефисента довольно умная женщина. Наверное, она немало заплатила, чтобы нанять тебя. Это же хорошо? У нее ведь есть большие деньги.       — Да, — несколько истерично и саркастично произносит Диаваль, — да… У нее есть деньги, собственный бизнес, а также бесплатный аттракцион в виде погонь и перестрелок в придачу! А я еще пожить хочу и детей понянчить…       — Ты про Карла? — усмехается Бальтазар, — Я не думал, что птицам нужна нянька.       — Что? Нет. Я про обычных детей. Своих. — Диавалю хочется обидеться, но он понимает, что для друга проблема не видится под тем же углом, что и ему.       — Может, все не так плохо?       — Перестрелки и погони? Ах, да. Это сущий пустяк для такого старика, как я.       — Почему ты решил, что будут погони?       — Она бизнес-леди. С ними всегда много проблем. Возможно, погони и перестрелки еще только цветочки, ягодки потом пойдут.       Бальтазар недолго рассматривает Диаваля, удрученно развалившегося на барной стойке. Он раздумывает некоторое время над проблемами друга, над его предвзятом отношении к бизнесменам, над его плохом предчувствии. Встряхнув головой, политик делает еще один глоток отвратительного виски, который он до сих пор почему-то пьет, и отставляет напиток в сторону.       — Тебя ведь сегодня из больницы выписали! — вспоминает Бальтазар и решает поменять тему их разговора, — Прости, тот ополоумевший так неожиданно достал пистолет, что я не успел лечь на землю, как мы и договаривались.       — Ничего. Тот сумасшедший выглядел как нормальный парень, его практически ничто не выдавало. За исключением его длинных усов… Кстати, что было после того, как я потерял сознание? — Диаваль задает интересующий его вопрос после смешка со стороны друга.       — Его быстро повязали какие-то люди, неожиданно появившиеся на конференции. В общем, сейчас он отбывает заслуженное наказание где-то в тюрьмах нашей страны, — Бальтазар замечает, что мужчина боится лишний раз повернуть туловищем. Его до сих пор гложет вина, — Прости еще раз.       — Это ведь моя работа, — Диаваль отмахивается, поморщившись, — ловить пули вместо тебя. Была моя работа…       Диаваль опускается в грустные мысли. Бальтазар замечает это и понимает, что ничего не может сделать в данный момент. Его другу просто нужно обдумать это и увидеть в этом свои плюсы. Они сидят некоторое время в молчании, каждый думая о своем. В помещении довольно тусклое освещение, толстые почти догоревшие свечи не сильно спасают положение, зато позволяют любоваться трепыханием огня, дергающегося от каждого веяния ветра и проходящих мимо людей.       — Когда ты направишься к ней? — грустно уточняет Бальтазар.       — Завтра. Завтра моя жизнь превратится в ад.       — Перестань так говорить, — политик недовольно мотает головой.       Диаваль усмехается, но ничего не произносит, вновь замолкая. Они продолжают сидеть в тишине, за этот вечер никто из них больше не проранивает ни слова.