Смертники

У иных смертников год службы выходил аж в три. Когда Хорромун узнал об этом, у него волосы дыбом встали. Вот так лёгкие деньги. Учитывая, что сами майг-доннге до службы и знать не знали, что считают непосредственно лишь дни на миссиях, смертники со временем становились ещё долбанутее. Бьёрейм не знал, сколько осталось Венлефу, но, судя по его теплеющему взгляду, за половину тот всё-таки уже перевалил. На фронте началась какая-то дикая заваруха и группы вылетали и возвращались чуть ли не каждый день. Судя по слухам, превосходство было на их стороне, и смертники прилетали с выражением яростного довольства на лицах. Чайске дрюкал Хорромуна, затыкая им дыры, в то время как остальных доннгов прибирали к себе майг-доннге на время перерыва между миссиями. В общем-то, было неплохо: во время таких рабочих завалов Бьёрейму было некогда думать, а засыпал он, только коснувшись головой подушки. – Доннг Хорромун! – голос Чайске выхватил его в коридоре, когда Бьёрейм понёс кипу документов на минус шестой этаж. – Так точно! Чайске посмотрел на его ношу: – Документы отдашь и бегом к майг-доннге. Значит, позвал-таки. Лифты ходили медленно, и Хорромун носился по лестницам, запинаясь через раз. На минус шестом ему хотели выдать ещё документы, как курьеру, в другой конец базы, но Бьёрейм отмазался приказом Чайске о другом задании. В номере майг-доннге было темно. Как только Бьёрейм закрыл за собой дверь, руки Венлефа обвили его со спины. – Завтра вылет, – лихорадочно прошептал он, но голос при этом был довольный. – Что, много тебе уже дней зачлось? – едко ответил Хорромун. – Нормально. Если будет так же везти, то через полгода выберусь отсюда, а то и раньше. Руки Венлефа настойчиво расстёгивали ремень на брюках Хорромуна, вызывая немедленный отклик. – Мне бы в душ, – промычал Бьёрейм, когда рука Венлефа залезла ему в трусы, – я весь день по этажам бегал. Венлеф исчез из-за его спины, но только затем, чтобы через секунду прижаться спереди, неспешно стягивая с него одежду. Хорромун дёрнулся, ощутив прикосновения губ к своей шее. Венлеф спускался ниже и ниже, опустился на колени и, шумно втянув в себя воздух, сказал: – Ты прекрасно пахнешь. А после Хорромуна как током прошибло, когда он ощутил губы, сомкнувшиеся на своём члене. Бьёрейм категорически не мог сказать что-то против ещё пару минут, а потом еле вышептал: – Дай мне хоть сполоснуться... Я же грязный. Венлеф, наконец, отцепился и со смешком подтолкнул его к уборной. Там пришлось включить свет и, обернувшись на майг-доннге, Бьёрейм увидел такой тёплый взгляд, что ни в жизнь не поверил бы, что он предназначен ему. Может, он пьян? Или под наркотой? Было жаль разрушать эту идиллию, но, уже стоя в душе, Бьёрейм спросил: – Почему позвал? – Слишком много везения, – ответил Венлеф, с нежностью прочерчивая линию пальцами в мыльной пене на теле Хорромуна. – Всякое может случиться. – Для того, кто шёл в смертники, ты слишком пессимистичен. – В процессе мы сильно меняемся. Пересматриваем ценности, знаешь. – И какие у тебя ценности? – Семья. Хорромун промолчал, обида поднялась куда-то к горлу и застряла там комом. Это была глупая, не к месту ревность, Бьёрейм не то, чтобы претендовал на какую-то роль во внешней жизни Венлефа, но здесь, здесь хотелось бы быть тем, к кому возвращаются. А не слушать про то, что нужно Венлефу на самом деле. Бесило до белого каления знать, что Венлеф весь такой замечательный и делает всё ради будущей семьи. – Достаточно чистый? – прервал его мысли Венлеф. Хорромуну пришлось выбираться из душа и идти в постель под чутким руководством. Там Венлеф начал со своих фирменных сногсшибательных поцелуев, за которыми Бьёрейм тянулся сам, не давая разрывать губ. – Ты как будто под кайфом, – ввернул Хорромун, когда Венлеф перестал терзать его рот. – Почему? – Кажется, будто я тебе и в самом деле нравлюсь. Бьёрейм сам нарывался и знал это. – Не лишено смысла. Я же тебя выбрал. От таких слов было немного теплее. Венлеф продолжил: – И, если ты ещё не в курсе, то у меня каменный стояк. Особенно, как подумаю о том, что мы будем делать дальше. – Дальше? – пробормотал Хорромун, чувствуя, как рука Венлефа опускается со спины ему на ягодицы, скользит ниже, трогает под яйцами. – Если ты позволишь. – Есть варианты? – Мы всегда можем поменяться ролями. Ну уж нет. Во-первых, трахать этого ублюдка, в постели ставшего ангелом, Хорромун не стал бы даже под страхом смерти. Вставлять и думать о том, как он доблестно терпит ради своего долга и цели? А во-вторых, вряд ли Бьёрейм сможет в свой первый раз изобразить что-то, реально похожее на секс. С кем-то, в другое время, в другом месте – может быть. Но не здесь и сейчас с Венлефом. – Нам не нужно меняться, – осторожно ответил он. – Я не хотел бы делать тебе больно. – Это терпимо. Хорромун сказал бы, что в каком-то смысле это замечательно: чувствовать, как всего такого натурального из себя Венлефа сносит так, что он шепчет глупости, а потом кончает со стоном. Эдакая небольшая победа над высокомерным говнюком. Венлеф будто только и ждал разрешения: набросился, как голодный. Всё, как в бреду, быстро, суетно. Бьёрейм растворился в его торопливых горячечных прикосновениях, они оба вспотели, даже смазка показалась не такой уж и холодной. Какими-то титаническими усилиями Венлеф успокоился на время и дал Хорромуну насадиться самому в том темпе, который ему был удобен. Каждый новый раз подавить протесты организма было самую малость легче, но быстрее дело от этого никак не шло. – Давай, Рейм. Венлеф добавил ещё смазки, смачно похлюпав ей вокруг своего члена. Чисто психологически было легче от знания того, что её так много. Но, как Бьёрейм ни старался, всё равно процесс насаживания давался ему с трудом и нелепым скулежом. Подхватив его ногу и задрав её повыше, Венлеф аккуратно вдвинулся, повернул к себе голову Рейма и впился в губы. Почувствовав, что тот понемногу расслабляется, Венлеф стал медленно вжиматься в него. Хорромун через пару минут стал насаживаться сам. Застонав, Венлеф сказал: – Я хочу это видеть. И включил свет, заведя руку куда-то за спинку кровати. Бьёрейм представил, как он сейчас глупо выглядит: раскрасневшийся, растерянный, еле дышащий. Наполовину вынув член, Венлеф медленно вставил его снова, закатив глаза от удовольствия. Потом он тянулся к его губам и целовал, так странно, с открытыми глазами. Бьёрейм тоже не мог отвести от него взгляда, подавался вперёд, и Венлеф вылизывал ему рот. Как так получилось, что они уже несколько минут полноценно трахались, а задница при этом не горела огнём – неясно. – В тебе так тесно, умереть можно. Видеть, как Венлеф запрокидывает голову, прикрывая глаза, было просто бесценно. Быстро же он из натурала переобулся, диво дивное. Для растворившегося в ощущениях Бьёрейма стало неожиданностью, когда Венлеф рывком вышел из него, толкнул на живот и кончил на поясницу, забрызгав постель. – Ммм… Блядь. Извини. Что-то так накатило, просто в момент. Перевернувшись на спину (один хер, постельное бельё было уже непригодно для сна), Бьёрейм ещё успел увидеть блаженную улыбку на лице Венлефа. А потом, как он наклоняется, гладит ладонью по животу, по члену и направляет его себе в рот. Он не спешил доводить Бьёрейма до разрядки, в спокойном ритме посасывая ему с видимым удовольствием. Так что, считай, Бьёрейм сам сдался. Взял член в руку и, подрочив себе немного, спустил Венлефу в рот. Тот и не протестовал, проглотил и снова полез целоваться. – Ты больной по поцелуям, – сказал Бьёрейм, когда он дал ему отдышаться. – Я сразу предупредил. Это поражало, то, как он был открыт. Бьёрейм думал, что ему самому, как подстилке, терять нечего, мог бы и извиваться под ним и просить, чего тело захочет во время секса, и стонать без стыда. Но нет, он сдерживал себя. Венлеф был незнакомцем. Это же неправильно. Даже не так, он был натурально первым попавшимся. А чувствовал себя при близости, как рыба в воде. Как так, мать вашу. Как он может быть настолько честным в своих действиях, как самый, сука, верный любовник? При этом грезя о своей Элли, и совместной семейке в десяток детишек. Бесил, бесил до белого каления, но назвать его лицемером не поворачивался язык. Особенно, когда Венлеф как-то лениво-нежно целовал его ещё и ещё. – Не оставайся, – сказал он, спустя полчаса. – Мне будет трудно уйти, когда ты здесь. Я должен быть с холодной головой. Когда Бьёрейм вышел из душа уже в приличном виде, Венлеф как раз доплетал косичку. Он перетянул её резинкой, подошёл к двери и засосал Бьёрейма напоследок, да так, что у последнего перехватило дух. – Венлеф! – взмолился Бьёрейм. – Что? – Пусти уже. И возвращайся. Я жду тебя. Хоть ты тот ещё урод моральный. Усмехнувшись, Венлеф подтолкнул его к выходу. Группа Б-8 вылетела на следующее утро. У Бьёрейма как-то нехорошо ёкало, когда он думал о происходящем, бегая по поручениям Чайске. И проклинал себя, на чём свет стоит. Купился на поцелуи, ну дурачок… Венлефу действительно везло. Он возвращался раз за разом с парой царапин. И никогда не звал Бьёрейма больше, чем на одну ночь между вылетами. Соблюдал, в общем, видимость той самой «личной связи». Бьёрейм уже выучил всех подстилок Б-8, и ему даже знать теперь не нужно было, когда прилетает группа. Все они встречали своих майг-доннге. А Венлеф не просил встречать – значит, не хотел. Но ощущалось это отвратно. Рабочие доннги из казармы, где он жил, смотрели на него, как на кусок говорящего дерьма. С Бьёреймом не здоровались, с ним не играли в карты. Он мог заводить беседы только с такими же прокажёнными. Но те, у кого сложилось со своим смертником, жили в их номерах, а у кого не сложилось, с теми страшно было заговаривать. Им и так было нелегко. – Что твой косичковый, нормально ебёт тебя? – как-то раз перед душем услышал Хорромун и не сразу понял, что эта реплика была брошена именно ему. – Ага, – хохотнул кто-то сбоку, – на жопе он, небось, тоже косичку себе плетёт? – Или ты помогаешь, хуесос? Бьёрейм развернулся и впечатал кулак в первую попавшуюся морду. Но куда там, их было человек шесть. Били до тех пор, пока не прибежали фойр-доннги их разнимать. Отметеленного в хлам Хорромуна ещё и в карцер посадили на двое суток, как зачинщика. Этому, в принципе, он был даже рад. Хоть пару ночей поспать спокойно, хрен уж с душем и едой. Вышел он оттуда отдохнувшим, но очень уж помятым: здоровенный фингал под глазом, синяки повсюду. Напинали ему хорошо. Убить не стремились, но накостыляли, как следует. Как назло, через четыре дня объявился Венлеф. И когда Бьёрейм в самом расцвете синяков пришёл к нему, Венлеф, увидев его, встал с постели и самым спокойным голосом спросил: – Кто? – Не запомнил. – Давай без этого. – Да не знаю я их имён. – Из твоей казармы? Значит, пальцем покажешь. Пошли. – Да щас. Хер с ними, Венлеф. Майг-доннге бросил на него стальной взгляд. – Это приказ, если по-хорошему не понимаешь. – Ты хочешь, чтобы меня отмудохали до переломов? У меня нет такого люксового номера, я каждую ночь с ними тусуюсь. – Я попрошу – и будет тебе номер. – Да нужен он мне. Оставь всё, как есть. И идиотов этих тоже. Венлеф подтолкнул Хорромуна к двери: – Приказы не обсуждаются, доннг. Считай, ты – моя вещь. И я хочу, чтобы придурки знали, что мои вещи трогать нельзя, меня это злит. Меньше всего на свете Бьёрейм хотел, чтобы за него вступались. Это просто низко. Пока они шли, Венлеф спросил: – На какой почве полезли? Из-за того, что ты шлюха смертника? – Я первый с кулаками бросился. Но да, из-за этого. – Сколько их было? – Шестеро. Ну, каких разглядел. Венлеф так уверенно шёл к казармам доннгов, что Хорромун задался вопросом: откуда он знает, где именно его ночлежка? Интересовался, что ли? Отбой пробил уже минут десять назад, так что у двери стоял фойр-доннг на посту. – Пусти, – сказал Венлеф. – Мне тут товар лицом попортили. Хочу ответить тем же. Фойр-доннг без лишних слов открыл дверь и включил свет, а затем вышел обратно в коридор. – Привет, недошкуры, кто еблом не вышел. Человек тридцать обернулось на это приветствие. – У кого там зелёная зависть к херу в жопе? Выходите, не стесняйтесь. Все молчали. Хорромун готов был сквозь всю подземную базу провалиться. Его злопыхатели сидели, делая вид, что они тут ни при чём. – Давайте не доводить до тыканья пальцем. Мне вас, мразей, за ручку выводить и отчитывать не хочется. Подошли сюда. Это приказ. Ещё минуту стояла гробовая тишина. – Считаю до пяти. Дальше докладываю о нарушении субординации. Вы все знаете, что такое неподчинение смертнику. На счёт три перед ним уже стояло шесть человек с недовольными рожами. – Я могу вам головы открутить, и мне за это ничего не будет, – оскалился Венлеф. – Но я же культурный человек. Он с размаха залепил стоящему с краю в челюсть. И тут началось. Они накинулись на него вшестером. Бьёрейм не знал, то ли помочь ему, то ли нельзя вмешиваться, когда майг-доннге разбирается. Но постепенно стало понятно, что смертнику помощь не нужна. Один уже отползал с разбитым, а то и сломанным носом, на автомате вытирая кровь рукавом. Другой даже не отполз, получил удар такой силы, что просто вырубился. Третий, кажется, остался с вывихнутой рукой, четвёртому досталось ногой в живот. Пятый заработал заряд в ухо. Шестой, отоваренный парой энергичных пинков, даже не пытался встать. Венлеф стоял над ними с широченной улыбкой, помятый донельзя, из разбитой брови по лицу сочилась кровь, но вид у смертника был довольнее некуда. – Если ещё хоть волосок упадёт с него, хоть один слушок пройдёт, хоть что-то мне покажется не так, то одному из вас я сломаю руку, другому ногу, и дальше по порядку. До этого тоже донесите посыл, который спать пошёл. Майг-доннге пнул кончиком тяжёлого армейского сапога доннга без сознания. Ответом ему была гробовая тишина. Кивком Венлеф указал Бьёрейму на дверь. Они закончили. – Я, честно, не понимаю такого поведения, – говорил майг-доннге в номере, стягивая с себя форму, – реально завидуют, что ли? Проще лечить жопные трещины в лазарете да в рот брать, чем работать, как нормальный человек? Ты бы стал пиздить шлюху? – Ты такой прямой, я поражаюсь, – ошарашенно ответил Бьёрейм. – Не знаю. Думаю, не стал бы. Мы же жалкие. Где ты научился так драться? – Так ты и этого не знаешь? Ты вообще ничем не интересуешься? Хорромун закатил глаза. – Ты думаешь, мы между вылетами сидим по камерам и фильмы смотрим? Бесконечные тренировки. А там… Всякому учат, в общем. У нас строгое расписание. Просто находимся в другой части базы, там и доннгов-то нет рядовых, только фойры. – Понятно. Смертник всё ещё счастливо скалился. – Ну и раскрасили же тебя. Ты себя в зеркало-то видел? – Да пошёл ты, – устало отмахнулся Бьёрейм. – Не пригоден к использованию с такой рожей, а? – Сам как думаешь? Без смеха взглянуть на тебя не могу. Не успев серьёзно подумать над тем, как Венлеф задрал со своими унизительными приколами, Бьёрейм почувствовал, как тот лизнул его в губы и потянул за собой: – Пошли мыться, да спать уже, горемыка. Смертник уснул быстро. А Бьёрейм полночи мучился, думая о том, что мог бы тоже не быть такой соплёй и раскидать этих шестерых. Венлеф же смог. А он сам хиляк. Принцесска, за которую вступились. Какой позор. Ещё столько времени здесь с такой славой мотать. Утром он проснулся от члена, утыкающегося ему между ягодиц. – Я сейчас повернусь, и у тебя мигом всё скукожится. Смешок и бархатистое: – Я ни на что не претендую, болезный. Отчаянные мысли о том, что лучше бы претендовал, чуть было не дошли до языка Бьёрейма, но он быстренько проглотил их и забыл об этом. Последние клочки гордости ещё где-то оставались. И всё-таки, Венлеф был прав. Слишком много везения. Весы войны стали склоняться на другую чашу. Бьёрейм знал по слушкам: группа А-3 вернулась лишь наполовину. Прежде довольные рожи майг-доннге стали угрюмыми. Через месяц на базу прибыли новые смертники: Хорромун не видел их раньше. Бывало, они появлялись по одному-два, но это было не так заметно, как десяток-другой сразу. Свободные доннги посерели лицами: уже знали, что могут попасть к кому-то. Недошкуры, как назвал их Венлеф, тоже насторожились. Чайске запульнул Бьёрейма на место доннга, ушедшего на больничный. А там: досье на прибывших смертников, нужно было подготовить массу приказов. В досье было собрано всё и чуть больше, чем следовало знать об отдельно взятой личности. Семья, финансы, вредные привычки, проблемы с законом – всё зафиксировано. Здесь же вложены страховки. На небольшие суммы. Как знал Бьёрейм, как раз хватало на доставку кремационной урны родственникам. Разглядывая стопки досье, Хорромун поверить не мог, что все эти люди – добровольцы. Некоторые из них из таких дальних уголков вселенной, что, должно быть, добирались сюда не один месяц. Ради того, чтобы сдохнуть и вернуться домой в урне. А то и пропасть без вести, и урна будет пустой. Обернувшись, Бьёрейм посмотрел на огромные шкафы каталога. Казалось бы, всё дублировалось в электронном виде, но бумагу в армии ценили больше. Здесь все досье действующих смертников. Досье на Венлефа тоже. При желании, можно было бы заглянуть в него. Но до такого Бьёрейм не опустится. Это нечестно. Хотя, он не прочь был бы узнать имя. Просто, на память. Через некоторое время пришёл список, согласно которому нужно было поднять досье на кучу смертников. Для похоронок. База застыла в тишине. Пока доннг, на замену которого прислали Бьёрейма, был на больничном (ногу он там сломал, что ли?), пришлось смотреть на эти списки, видеть фотографии. Хорромун узнавал некоторых. От этого было тяжело. Как-то раз пришла похоронка на группу Б-8. Один человек. Не Венлеф. Но Бьёрейма нормально так протрясло. Не хотел бы он быть на этом месте и увидеть его похоронку. Лучше на словах, по слухам. Вылеты групп стали короткими, по три-четыре дня. Возвращались с потерями. Каждый грёбаный раз. Бьёрейм подумывал о том, что этот перекос уже начинал конкретно так пугать. Учитывая, что они, простые доннги, вообще ничего не знали, то вполне могло оказаться, что завтра враг будет уже на их базе. Служба, она такая. На столе трезвонил телефон, Бьёрейм, отчихавшись от бумажной пыли, поднял трубку: – Доннг Хорромун. Ожидал привычных направлений к кому-нибудь зачем-нибудь и с чем-нибудь. Но бодрый голос Чайске приказал: – К майг-доннге, Хорромун. Остуди его там. – Остудить? Как это понимать? – Как хочешь. Пьёт, буянит, морды бьёт. Не он один, они все, в общем-то. Тут немного напряжённо в последнее время, сам понимаешь. Смертников мандражит. По пути Бьёрейм задумался: когда он у него был в последний раз? Ещё до того, как дела пошли плохо? Венлеф открыл ему, но лицо его преобразилось в раздражённо-окрысившееся: – Я тебя не звал. А как у него заплетался язык! – Меня Чайске прислал. Это приказ, не могу не исполнить. Зашипев, смертник впустил его. Он хромал. – Приказ! Ублюдки херовы. – Что с ногой? Венлеф сел на пол. – Просто драка. – Из-за чего? – Я же сказал: просто драка. – Не терпится подохнуть пораньше? Нервный оскал. – Ты-то, что ты можешь знать о том, что происходит? Ты не был там. Полагаешься на группу, а там может сука трусливая кинуть. И кто-то погибнет. И погибает. А ты думаешь, хоть бы эта тряпка в следующий раз не прикрывала твою спину. – Разборки суицидников. – Тебе не понять, принеси-подай. – Что, оскотиниваешься вконец? Я-то тут причём? – Что ты обо мне знаешь, – пьяно бормотал Венлеф, речь была так себе, но глаза яркие, горят злобой. «То, что ты целуешься, как бог» – подумал Бьёрейм. – Мне придётся у тебя переночевать. – Я знаю. Будь моя воля, выставил бы ко всем херам. Но, мать её, субординация. Я знаю, почему вас закрепляют за нами… Чтобы брезгливости не вызывали, что не после кого-то, что хотя бы пролеченные. Бьёрейм припомнил, как на медкомиссии у них брали анализы на всё, вплоть до половых инфекций и бактерий. Тогда он ещё не думал, что для этого. – Ты, бля, знаешь, что мы не по своей воле, какого хера ты тут… – начал распаляться Бьёрейм. А ведь его послали смертника остудить. – Недавно один доннг вздёрнулся. Не успели снять и откачать. Знаешь, сколько здесь кончают подобным способом? – И знать не хочу. Я отсюда на своих двоих выйду. – Ради чего? – А что, на армии жизнь заканчивается? Мне нужно ещё где-то устроиться. Начать нормальную жизнь. Может, выучусь на какого-нибудь мелкого специалиста, а то с образованием у меня швах. А может, грузчиком всю жизнь проработаю. Мне ещё не довелось пожить отдельно от родственников, а хочется своей жизни. Наверное, буду концы с концами сводить, но у выходцев из нашей семьи у всех такая судьба. Ты вон, вообще, рискуешь же тут жизнью ради чего-то. – Денег, – тут же вставил Венлеф. – Ну вот. А мне отметка о том, что дослужил, может быть, даст хоть какую-то фору при устройстве на работу. Смогу начать жить. – Сводить концы с концами, – повторил его слова Венлеф. – Так себе жизнь. – Ты поэтому так поздно подался в смертники? Надоела «так себе жизнь»? – Всё нахер надоело. Все эти заёбы. Венлеф заткнулся, вытащил откуда-то из-за спины бутылку, отхлебнул. – Вам, смертникам, всё позволено, – не удержался от комментария Бьёрейм. – Хочешь? – Нет. Отсалютовав ему бутылкой, Венлеф хлебнул ещё. – Так какого хрена тебя ко мне прислали? – Остудить тебя. – Да-а? Чем же? Своей сраной задницей? Интересно, как же, по их мнению, людям, съезжающим с катушек, должен помогать трах с несчастными парнями, которые до распределителя даже не знали, что их ждёт такое счастье? – Превосходство. Вседозволенность, – предположил Бьёрейм, пожав плечами. – Было бы над кем превосходить. Хер с тобой, спи. Ебать тебя – последнее, что мне нужно на этой базе, что бы там кто сверху ни думал.