Организованное безумие, или Тринадцать миллиардов полигонов

В зале поднялся шум. Воры, чертыхаясь, подсчитывали ущерб. Бринольф, с торчащим из кармана жилета револьвером, бегал между перевернутыми столами и выкрикивал нечто нечленораздельное. За ним, точно хвост кометы, носилась требующая объяснений Векс; Векел и Тонилла достали откуда-то стремянку и пытались повесить на место рухнувший занавес, а на сцене, между откатившимся почти к рампе роялем и шатающейся стремянкой, мелькала лысина Делвина Меллори, оплакивавающего смычок. И над всем этим безобразием царила медная мощь Tuba Mirum. Галл, кинув в зал полный боли взгляд, поморщился: - Гильдия лохов. По его губам текла кровь. Нет, даже не текла, а струилась, лилась по подбородку, капая на рубашку и видавший виды дубовый стол. Когда красная лужица приобрела угрожающие размеры, а сам старый гильдмастер стал похож на героя Тарантино, Карлия не выдержала, извлекла из своей карманницкой сумки влажную салфетку и протянула ее Галлу. - Это из-за системы кровообращения, - пояснил он, с трудом выговаривая слова. – Видимо, у меня она несколько более…обширна. Я пожала плечами. Мерсер повел бровями и усмехнулся. А Реквием так никто и не выключил. Старая пластинка Верди, всеми забытая, по-прежнему с треском крутилась в проигрывателе. Мы сидели за столиком в углу, за полупрозрачной портьерой – я, Мерсер Фрей (пострадавший, к слову, ничуть не меньше), и двое мрачно-однотонных Соловьев Ноктюрнал. На улице шел дождь. Бретон во всеуслышание объявил о своем самоустранении от дел Гильдии, все вопросы игнорировал и ждал, когда его визави сможет заговорить. Лицо его выглядело так, словно он выпил вишневого сока. Носом. Глядя, как Карлия вытирает кровь с разбитых губ своего возлюбленного, Мерсер осуждающе перевел глаза на меня. Я, внезапно почувствовав себя виноватой, достала из кармана носовой платок, который мама заставляет носить с собой - кто бы мог подумать, что он действительно мне пригодится! – и отдала его Фрею. - Мне думалось, мы с тобой друзья, - недовольно обронила Карлия. Я вскинула ладони в жесте капитуляции. - Я всего лишь сохраняю нейтралитет. В зале в очередной раз зашумели. Не успела я обернуться, как кто-то подошел к столику и отдернул портьеру. Это был Бриньольф – в полном обмундировании официанта. В руке он держал меню, через локоть перекинул белоснежное полотенце, а на усыпанном веснушками носу посверкивали очки в невидимой оправе. Рыжие волосы стянуты на макушке в тугой хвост. Мерсер промычал что-то неодобрительное, однако норд явно не собирался игнорировать свои обязанности. Он положил меню на стол и извлек из нагрудного кармана блокнот. - Дорогой Галл, - произнес Бриньольф, готовясь записать заказ, - наше заведение чрезвычайно радо вновь приветствовать тебя в своих стенах. Настолько радо, что мы готовы даже не вписывать в твой счет чаевые, лишь бы ты объяснил, какого, собственно, хрена ты воскрес. Имперец с интересом изучал меню, листая искусственно состаренные страницы идеальными пианистическими пальцами. Рана на губе перестала кровоточить, из патефона вместо рокочущей меди лился полушепот баса: Mors… Mors! - Кстати о воскресших, - проговорил Галл, - странный все-таки у вас выбор музыки. Если уж вам так хочется чего-то духовного, я бы посоветовал Мессу си минор Баха. Ну, знаешь, Et resurrexit, все такое. Где здесь алкоголь? Ну, или Страсти по Матфею – тоже вещь стоящая. Мерсер еле заметно ухмыльнулся. - Месса или Страсти – музыка о живых. Сюда больше подходит музыка о мертвых. За окном сверкнула молния, на миг озарив потолок подвала ртутным свечением. - Хм, Брин, - невозмутимо продолжил имперец, - принеси-ка нам пару бутылок Шато ла Лагун. Безмерно хочу попробовать настоящее французское вино. Плюс бутылочку кальвадоса для дамы, если уж на то пошло. - Он посмотрел на меня и еле заметно усмехнулся. – И графин молока. Ну конечно. Разумеется! Почему, вот почему наличие у меня пухлых щечек и кудряшек автоматически дает людям повод считать меня младенцем? Бриньольф стремительно записывал перечисленное в блокнот. Я интеллигентно кашлянула. - Кхм, прошу прощения, но не могу не задать один вопрос. Из чистого интереса, так сказать. У вас что, есть деньги? Галл улыбнулся своей фирменной очаровательной улыбкой. - То, что деньги пока лежат на чужом банковском счете, не значит, что они не мои. Норд восхищенно прищурился. Стекла очков блеснули. - А ты хорош, пиратская копия гильдмастера. - Пиратская? Обижаешь, старик. Я вполне аутентичен. - Ой, ладно чушь-то пороть, – Бриньольф с усмешкой закатил глаза. – Я, может, и был малявкой, когда ты был с нами, но я прекрасно тебя помню – того, настоящего. Если бы ты действительно оставался живым все это время, тебе бы сейчас было за шестьдесят. А на тебе ни морщинки, ни сединки – как будто китайцы вчера в подвале собрали, честное слово. Чисто технически, он был прав. Внешность Галла производила двоякое впечатление: он совершенно точно не выглядел старым или хоть сколько-нибудь потрепанным жизнью, но и молодым назвать его что-то мешало. Нечто неуловимо мрачное, угнетающее, то ли в глазах (темных до ужаса), то ли… В общем, я не знаю. Раздался скрежет – это Бринольф вырвал из блокнота страницу. - Ваш заказ принят, джентльмены, - невозмутимо проговорил вор, откланиваясь. – Приятного времяпровождения. Еще увидимся. И он, элегантно развернувшись на каблуках, растворился в шумящей суете зала. Мерсер опустил портьеру. Бархатистый, чуть поцарапанный временем женский голос на пластинке чувственно пел Liber Scriptus. Где-то снаружи, за стеной, бушевала непогода. Дезидений хищно облизну окровавленные губы. - У тебя есть вкус, Мерсер. Ты умеешь создавать атмосферу. Бретон криво усмехнулся. - Мне было у кого учиться. Его лицо наполовину скрывалось в тенях. Шрам на правой щеке потемнел, холодные зеленые глаза переливались ядовитой сталью. Он и не собирался раскаиваться. - Откроется книга, - вдруг заговорил Галл, и я не сразу поняла, что он переводит текст Реквиема, - содержащая в себе все, по чему судим будет мир. Знаешь, старина, я бы на твоем месте прислушался. - Давай, читай мне нотации, - насмешливо произнес Мерсер. – Расскажи про возмездие, карающую длань Небес, всемогущих даэдра. Расскажи, и я, несомненно, паду пред тобой в слезах сожаления, пока меня не замучили угрызения совести. - Не может быть угрызений того, чего нет, - заметила Карлия. Я подняла глаза к потолку. На дереве, потемневшем от времени, играли золотистые блики. Поверить не могу: трое, трое знаменитых Соловьев прямиком из ожившей легенды сидят за одним столом со мной! Сидят, как будто не было ничего. Будто никто никого не предавал, не изгонял, не мстил. Будто с очередного дела вернулись. - У меня накопилось чертовски много вопросов, - сказал Галл, накручивая локон на палец. – Чертовски много вопросов за ту чертову вечность, что я провел, умирая, в этой чертовой гробнице, и если ты, сукин сын, сейчас не объяснишься, я готов взять обязанности карающей длани на себя. Лично сравнять счет, так сказать. - Мстить за месть – дурной тон, - хохотнул Мерсер. Мстить? То есть… то есть я чего-то не знаю? Я аккуратно кашлянула, привлекая к себе внимание – и в то же время стараясь быть как можно более незаметной. Хор декламировал нечто угрожающее. - Прошу прощения за невежливость, но я решительно не врубаюсь. – Я пожала плечами в знак искреннего непонимания. – Все, что я о вас знаю – это история, рассказанная Беседкой, и полдюжины фанфиков. Не могли бы вы специально для сидящих за этим столом ослов поведать все с самого начала? Ну, так сказать, для большей ясности? Видимо, пассаж про ослов попал в точку, так как воры переглянулись между собой и почти одновременно кивнули. В этот момент вернулся Бринольф. Он с легким звоном поставил на стол три бутылки, три винных бокала и наполненный молоком графин. Я демонстративно закатила глаза. - Приятного вам вечера, леди и джентльмены. – Норд чуть тронул Галла за плечо. – Ну, и каково это – сидеть за одним столом со своим убийцей? На секунду у меня внутри все похолодело. Как, он знает? Он знает и… ничего не делает? Мерсер что, сделал Бриньольфа частью своего плана? Но потом до меня дошло: он имеет в виду Карлию. Он все еще верит в эту гигантскую, гадкую ложь. Judex ergo cun sedebit, - мрачно декламировало низкое меццо-сопрано. – Quidquid latet apparebit… - Кстати, Мерсер, - продолжил рыжий, не дожидаясь ответа, - мы сегодня репетируем? Я встрепенулась: - Что? Кто репетирует? - Ну не зря же мы слушаем все это, Брин, - не обращая на меня внимания, ответил Фрей. – Солисты на месте. Мы ждем… - он покосился на Карлию, - …концертмейстера. Ого. Так они собрались петь Верди? Похоже, Гильдия всерьез намерена переквалифицироваться в филармонию. Пока я мысленно подбирала программу на первый концертный сезон (Россини, «Сорока-воровка», «Риголетто» - с приглашенной звездой Цицероном в главной роли, и, пожалуй, «Ночной Гаспар» Равеля в исполнении Ноктюрнал), Бриньольф снова испарился, а гильдмастер – действующий – разливал вино. Карлия подняла бокал. На краю стекла сверкнула искра; сопрано («Liber scriptus profererum!») высокой нотой взвилось под потолок. - Ну, за Судный День, - произнесла данмерка. - За Судный День, - согласились Галл и Мерсер, и – привычным жестом, точно как в старые, неведомые мне времена – сплели руки, ударились бокалами, и хрустальный звон прорезал музыку, и вино в бокалах блеснуло густой кровью. Как будто и не было ничего. На пару секунд воцарилось молчание. Музыка стала таинственно-печальной: нежный женский голос запел Quid Sum Miser, и фаготы оттеняли мелодию сумрачными, будто полными сожаления пассажами. За портьерой мелькали тени. Карлия первой вынырнула из забвения. - Что ж, если ты хочешь услышать историю, я расскажу ее. Свою. Возражений нет? Возражений не было. - Итак, когда-то давно, - продолжила тем временем она, - в городе Рифтене, что на западе Скайрима, располагалась резиденция Гильдии воров. Галл Дезидений, родом из Сиродиила, возглавлял ее, Мерсер Фрей – из Вэйреста – был его ближайшим другом и соратником, и я, Карлия Индорил, дочь Дралси, чьи следы ведут в Морровинд, присоединилась к ним. Я поймала себя на мысли, что этнический состав сборной Скайрима по воровству своей пестротой сильно напоминал таковой сборной Германии по футболу. - Мне было восемнадцать лет, я только что прибыла в Рифтен после пары лет странствий и была полна радужных надежд. Моя мать, воспитывавшая меня в одиночестве, до моего рождения являлась уважаемым членом Гильдии. И у нее имелось еще одно, тайное для меня призвание, о котором я узнала много позже. Я слушала, как зачарованная. Голос Карлии сливался с музыкой; голоса на пластинке, прекрасные, перекликавшиеся, казалось, магическим образом останавливали время. Даже смех, доносившийся из зала, не мог разрушить эти чары. - Итак, наше ремесло было преемественным, и, едва перешагнув порог хоть сколько-нибудь сознательного возраста, я не переминула присоединиться к Гильдии. Мои навыки росли под чутким наблюдением мастеров своего дела. Ностальгическая улыбка тронула губы Галла. Но тут же исчезла. - И уже очень скоро я переросла статус уличного карманника, в своем мастерстве обгоняя даже тех, кому следовало бы учить меня, - рассказывала эльфийка. – Постепенно я стала ближе общаться с Галлом и Мерсером. Мы изредка ходили вместе на дело – больше для развлечения, чем ради денег. Но все изменилось в ту ночь, когда они сообщили мне о смерти моей матери. Она погибла, защищая Сумеречную гробницу; она в течение долгих лет служила Ноктюрнал и готовила к этому меня. Так я узнала о существовании Соловьиной триады и о том, что мне предстоит стать ее частью. И нашла смысл и цель моей жизни. Я закрыла на миг глаза, чтобы вздохнуть, не веря своему счастью – все-таки чудо, то, что они все здесь, натуральное чудо! – и вдруг увидела. Я увидела их молодыми, живыми до последнего атома: Карлию – с глазами, сияющими восторгом юности, и Галла, склонившегося над книгами, столь же высокого и бледного, с той же жульнической улыбкой на тонких губах, но без этого холодного мрака во взгляде. А Мерсер наверняка не изменился. Нет, у него прибавилось морщин и шрамов, и седина мешает рассмотреть, какого на самом деле цвета его волосы, но я уверена, что нечто змеиное - в его прищуре, в намеренной расслабленности движений – присутствовало в нем всегда. Я почувствовала себя там, в невероятно далеком прошлом, пахнущем дымом дракона и свежевыкованной сталью. Где еще не было смертей, предательств, разбитых клятв и вечной снежной дороги. Где они не сидели за одним столом, застряв где-то между жизнью и смертью, слушая Реквием. - Надо сказать, - меланхолично заметила эльфийка, - что это Галл стал тем, кто во многом определил мою жизнь, сделал меня той, кем я являюсь. – Она с легкой улыбкой посмотрела на Дезидения. - Не возражаешь, если я дам небольшое художественное описание? – И, когда тот смущенно закрыл глаза, продолжила: - Он был вор, Соловей, ученый и джентльмен, единственный в своем роде. И из всех известных мне людей, зверей и меров, он обладал самым удивительным, самым блестящим, самым острым разумом. - Настоящий акадэмик, знал почти все буквы, - встрял Мерсер. Я не удержалась и хихикнула. В сочетании с льщимся из трубы патефона печальным хоралом это выглядело достаточно странно. Карлия бросила на бывшего сподвижника полный презрения взгляд и продолжила: - И, что вполне естественно для молодой девушки, так уж вышло, что я влюбилась в него. Совместно принесенные в жертву души только усилили эту связь. – Она говорила спокойно и доверительно, глядя прямо на меня, будто мы были одни. – Человеческие чувства никогда не были для Галла загадкой. Он и меня читал, как книгу. - Если, конечно, книгу читают, проводя языком между страниц. – Бретон многозначительно пошевелил бровями. Галл поднес бокал к губам. - Тебе что, вторично нос по морде разбросать? - И на фоне всего этого, - продолжила Карлия раздраженно, - было весьма проблематично заметить, что Мерсер Фрей превратился в гадкую свинью и мудака, которому действительно требуется пара насильственных пластических операций. Музыка потемнела. Взволнованные струнные сгустились, как тучи. - Ну а конец моей истории, - Карлия поставила опустошенный бокал на стол, - знаменит и печален. Гадкая свинья и мудак подлейшим образом воткнул нож в грудь мон ами и скинул его в глубины храма Снежной завесы, чему я стала невольным свидетелем. Такой вот Рейхенбах. Возникло молчание. Quid sum miser tunc dicturus? – трагически вопрошал одинокий тенор. И ему отвечало такое же одинокое меццо: Quem patronum rogaturus? Галл покачал головой, будто в горьком неверии. Нерешительно протянул Карлии раскрытую ладонь, и та с прозрачной, грустной улыбкой взяла его за руку и пододвинулась ближе к нему. Мерсер тут же саркастически закатил глаза. Я смущенно уставилась на столешницу. Из-под сплетенных пальцев имперца и эльфийки тянулась трещина. Тишина на пластинке шумела и шуршала, и сквозь нее можно было услышать далекий, все не прекращающийся дождь. …Rex tremendae majestatis! Хор взревел, разорвал эту тишину, как кинжал – паутинку. Царь устрашающего величия. И тут же – полушепотом, благоговейно: Qui salvandos salvas gratis… Спасающий тех, кто ищет спасения. - У меня было время, чтобы возненавидеть тебя, Мерсер, - произнес Галл. – Было время, чтобы простить. Но все, что я чувствую теперь, когда возмездие торжествует, и я могу посмотреть тебе в глаза – это скорбь. Бретон глотнул вина, поднял бокал, намереваясь ответить что-то, но в последний момент передумал, промолчал. - Я не понимаю, что и когда пошло не так. Я могу признать свою вину… или хотя бы свою ошибку, - сиродиилец взмахнул рукой, не слушая возражений, - ты все еще мой друг, и я готов тебя простить, если на это готова Карлия. Но человеческие страсти – ничто перед божественными законами. Она не простит тебя, Мерсер. Если ты не раскаишься, она сотрет тебя с лица земли. Она? Salva me, fons pietatis! Где-то вдали хлопнула дверь, и, клянусь, я слышала звон призрачных колокольчиков. А потом – уже совсем не призрачный – крик ворона. Потемнело. Высокая фигура приблизилась к портьере, на секунду загородив собой свет. Полупрозрачный золотистый сатин отъехал в сторону, и я, повернув голову, увидела стоящую позади Императрицу Ночи. Спаси меня, источник милосердия. Она была одета в черный шелк, волнами спускающийся с плеч. Темные локоны оттеняли белизну лица, и на губах играла до боли знакомая торжествующая улыбка. Даже когда Ноктюрнал притворяется человеком, ее даэдрическую стать не заметить невозможно. Как и ее талант появляться в идеально подходящий момент. - О, вот и мои маленькие засранцы! – с умилением произнесла принцесса даэдра. – Видеть вас вместе – бесценно, это как… перезапуск любимого сериала. – Если бы она обладала меньшим тактом, она бы, наверное, захлопала в ладоши. – Вы еще не загрызли друг друга? Под гремящий аккомпанемент хора три фигуры застыли, как замороженные. Карлия смотрела то на Ноктюрнал, то на Галла. В ее глазах читалось болезненное желание испариться; она разрывалась между долгом, призывавшим выразить благодарность госпоже, и чувством собственного достоинства. Сам регенерировавший гильдмастер, виновник торжества, взирал на миледи с детским восхищением во взгляде, и только Мерсер Фрей наблюдал за происходящим скептически, с долей удивления и опаски. Поняв, что длиться эта немая сцена будет до второго пришествия, я повернулась к Ноктюрнал и поинтересовалась: - Миледи, а что вы думаете о Равеле? Ну не могу же я не задать этот вопрос собственному преподавателю фортепиано! - О Морисе Равеле? – Принцесса отозвалась с нескрываемым восторгом. – О, он чудесен! И похож на тебя, Галл. – Я немедленно занесла этот факт в свой список «проверить и сравнить». – Его лучшее произведение? Несомненно, «Ночной Гаспар». Будто про вас написано. Ты, Карлия, - Ундина, - щебетала даэдра, положив руки эльфийке на плечи. – Бессмысленная и безнадежная. Ты, мой дорогой, - она коснулась плеча Галла, - Скарбо, шумный дух ночи. При луне наводит ужас, днем безобиден, как камушек. А ты, Фрей, - Ноктюрнал обвинительно выставила укзательный палец, - висельник несчастный. Rex tremendae! Ах, если бы Верди только видел эту сцену. Галл запрокинул голову и посмотрел вверх. - Миледи, могу ли я найти слова?.. - О, Галатея, - проворковала Ноктюрнал, гладя его по голове, как кота. – Не стоит благодарности, мое прекрасное творение. Ты мне и так должен до гробовой доски… уже третьей, кажется? И она засмеялась, и смех ее сливался с хором, и вороны на локтях согласно закивали черными головами. А я хлопала глазами, снова совершенно ничего не понимая. Она меняется, как майская погода. Вчера была карающим божеством, дарящим жизнь и смерть, сегодня – хихикает и шутит шуточки. И потом, я ведь уже не впервые это слышу! Что это за ерунда, будто Галл умирал дважды?.. Salva me, fons pietatis! – перебивали друг друга голоса из патефона. Спаси меня, источник милосердия. Мерсер был прав, вдруг подумалось мне. Для Ноктюрнал все это не более чем развлечение. Она смеется над их страстью, их горем, их смертью, она смотрит на них, как на рыбок в аквариуме, как на корриду. Словно подтверждая мои размышления, принцесса даэдра обняла Карлию и Галла. Судя по всему, это должен был быть жест матери, обнимающих своих малышей, однако вместо дарующих благословение рук у Непостижимой получились два хищных раскинутых крыла. - Итак, детишки, - произнесла она вкрадчиво, - вас снова трое. Наслаждайтесь обществом друг друга. И постарайтесь в этот раз не устраивать кровавую баню - до того, как разберетесь со спасением миров. - Спасением миров? – уточнил экс-гильдмастер. Ноктюрнал картинно прислонила ладонь ко лбу. - Галл, дорогуша, ты правда думаешь, что я нарушила законы сохранения массы и энергии только ради того, чтобы ты вновь мог испытывать оргазм и головную боль? Карлия закрыла лицо рукой. Гремучее тутти оркестра умолкло, и в повисшей тишине зазвучал тихий голос. - Salva me?... – c надеждой вторил ему Дезидений. Salva me? – протянул хор сквозь шум и треск. Как в церкви. Леди Тьма снисходительно улыбнулась. Ворон на левой руке недовольно захлопал крыльями. - Считайте, что вы получили временную индульгенцию, Соловьи. Поступайте как вам угодно. Я благословляю вас. Но как только все встанет на свои места, каждому из вас воздастся по заслугам. Мерсер хотел еще что-то сказать, вскинул вопросительно руку, но Ноктюрнал отошла от столика, вновь опустила портьеру. В оставшемся просвете была видна только ее рука с сидящей на ней птицей. - Предупреждая твой вопрос, Фрей. Я буду ждать Лакримозу у сцены. Как только будете готовы, я буду уже за роялем. И она ушла, оставляя после себя ощущение сумрачной тени. Очередной номер Реквиема закончился, а я наконец-то поняла, что даэдрическая принцесса делает в «Гнилом яблоке». - Так она ваш концертмейстер? – Галл поднял одну бровь. Ага, наш гений пришел к такому же выводу. - Именно, - потдвердил Мерсер. – Мы собираемся исполнить этот Реквием. Оркестра, конечно, у нас нет, но для чего, в самом деле, еще нужны пианисты? Я оскорбилась: - Ну спасибо теперь! - Солисты и хор, - невозмутимо продолжал нелегитимный глава Гильдии, - все у нас есть. Кстати, угадайте, кто исполняет партию сопрано? Для тех, у кого плохо с головой, подсказываю: она сидит за этим столом, и она се-ра-я. Карлия опустила глаза. Мда, вот уж не подумала бы, что двадцать пять лет взаимной ненависти являются импульсом для совместной творческой деятельности. Галл взглянул на нее – со смесью восхищения, неверия и чего-то еще, труднодиагностируемого. Однако спрашивать ничего не стал, лишь молча налил себе еще Шато. Из золоченой трубы патефона полилась мягкая, чарующая мелодия Recordare. Recordare, Jesu pie… - Quod sum causa tuae viae. Помни, что я был причиной твоего пути, - перевел имперец своим встроенным переводчиком. – А наш с тобой путь ты помнишь, а, Мерсер? На зеленом бутылочном стекле дрожали блики. За полупрозрачной портьерой что-то двигалось, танцевало, жило, а здесь, за самым дальним столом, все было недвижно. Время остановило свой ход. - А как не помнить, - согласился бретон. – Вот у меня к тебе тот же вопрос, агнец ты даэдрический. Помнишь наше детство? Каджитов, повозки, пещеры, всю эту беспризорную романтику? Галл улыбнулся. - Еще бы. Я заерзала на диванчике, устраиваясь поудобнее. Еще одна ностальгическая история! Однако разговор пошел в какую-то совсем странную сторону. - И ты, разумеется, помнишь, - продолжал Мерсер с льдистыми огоньками во взгляде, - как много ты значил для меня? Как я трясся над тобой в снегах, молясь всем богам, чтобы ты не откинул копыта? Стоп. Что-то я не припомню этого в каноне… Бретон говорил дальше, и с каждым словом его голос становился все холоднее: - Кровь, вот это все… А потом? Когда ты вернулся из Коллегии и исчез – да ты вообще знаешь, что я тогда пережил? Я думал, что ты мертв! Я ночей не спал! - Да, но я вернулся живым и здоровым, - сказал Галл иронично. – И поэтому тебе потребовалась ждать восемнадцать лет, чтобы прикончить меня самостоятельно. Что б уж наверняка, так сказать! Мерсер горько усмехнулся: - Да, ты оказался тогда живым. И здоровым, что странно. Но если бы я знал… он сощурился, - если бы я знал, какой ценой это все и к чему в конце концов приведет, я бы за милю тебя обходил. Я в беспокойстве перевела глаза на Карлию. Прекрасное Recordare лилось и искрилось блеском оперных голосов, но в душе моей росло чувство, что музыка эта – не более чем сопровождение к чему-то страшному. Какому-то разговору тет-а-тет оттуда, из прошлого. Разговору, который должен был состояться много лет назад в сугробах Снежной завесы. Tantus labor non sit cassus. Данмерка выглядела отрешенной. Она молчаливо смотрела на свое отражение в стекле бокала и алые блики вина. Все это она уже слышала. - Ты ведь знал, да? – продолжил свой монолог гильдмастер. – Ты знал, что я пойду за тобой в огонь и в воду. Ты просто воспользовался моим доверием и повел меня за собой, чтобы предать с улыбкой на лице. Да не будет жертва напрасной. Тенор с надрывом запел Ingemisco. Это словно пробудило Галла Дезидения ото сна: он моргнул, непонимающе взглянул на Мерсера широко раскрытыми глазами. - То есть… это я предатель? Да ты просто не в состоянии оценить мой дар тебе! Я открыл перед тобой новые границы, я… - …угробил мою жизнь, - закончил Мерсер. – Я всегда знал твою натуру, Галл. Ты – цепной пес, ты не способен ни на что большее, кроме как выполнять прихоти своенравной даэдрической суки. Которой, к слову, на тебя совершенно плевать. Да-да, разуй глаза, мистер умник. Но рассчитывать, что я буду следовать за тобой по этому пути? Ты и меня принес ей в жертву! Где-то в зале погас светильник; тени сгустились. Ingemisco tanquam reus… - Я делал свою работу, - холодно ответил Галл. Мерсер расхохотался: - Вы только послушайте! Его любимая фраза. – Он нагнулся ко мне и положил руку мне на плечо; я вздрогнула. – Знаешь, скольких людей он обобрал и пустил по миру, отрабатывая свои «новаторские» мошеннические схемы? У него разум инквизитора. Карлия качнула бокалом: - Кхм. Если ты не забыл, старина, мы – воры, а не благотворительная организация. Хотя какой из тебя вор, ты давно превратился в мясника. - О, уже и в мясника? – Если бы у Мерсера была борода, он бы довольно ее поглаживал. – Вот, значит, как теперь это называется. Ну что ж, я согласен. Смотрите все! – Он поднял ладони. – Да, я мерзавец, подлец и убийца! Но в отличие от него, - он указал большим пальцем на Галла, - я честный мерзавец. Мне хватает смелости убивать собственными руками. Виолончели сверкнули в угрожающем пассаже, ударили литавры. Confutatis maledictis! - Меньше убийцей тебя это не делает, - заметила Карлия. - Ну разумеется, я же грешник, - расплылся в улыбке бретон. – Помнишь, Галл, как ты приказал отравить свинцом единственный колодец в Маркарте за то, что ярл не выполнял твои условия? До сих пор помню трупы, трогательно сложенные вдоль дороги. Я в шоке уставилась в пространство. Такое возможно? Я имею в виду, разве Галл не… благородный разбойник с блестящим интеллектом, каким его описывает Беcедка и описывала я? Но он сидел, совершенно прямой, без тени смущения на узком скуластом лице, и глаза сияли черной бездной. Нет. - А твоя семья, – с наслаждением вспоминал Фрей. – Ох уж эти обиды детства! Ты обчистил собственную семью. Своих родителей, Галл. Я понимаю, что у вас были не самые радужные отношения, учитывая, что ты сбежал от них в закат на девятом году жизни, но сжигать дом и делать их нищими на улицах Имперского города – это, конечно, десять из десяти. Даже для тебя. Oro supplex et accclinis… - Ну, положим, они хотели моей смерти, - обронил имперец. Мерсер фыркнул: - Пф. Подумаешь, встали бы в очередь. Ты вообще в курсе, сколько людей по всему Тамриэлю хотели твоей смерти? Да мне памятник ставить надо! – Он хлебнул прямо из бутылки и грохнул ей об стол: - А Фриду из Фолкрита тоже помнишь? Бедняжка повесилась на сосне. Видишь ли, не у каждой вдовы есть деньги платить дань воровскому королю – особенно, если это король открыто хочет отжать ее землю. Я слышал, ее трехлетнюю дочь потом нашли мертвой в лесу. Галл усмехнулся. Непринужденно так, краем губ. И это было страшно. Струнные пульсировали, как бьющееся сердце. - Ты ошибся с пластинкой. Хочешь поплакать над умершими детьми – слушай Малера. Тенор протянул высокую ноту, пропел конец фразы – gere curam mei finis! – и тут же, словно ворвавшись из прошлого, снова четырежды ударил дьявольский гонг, взвились под потолок флейты, вскричал хор. Dies Irae! - Ты такой же грешник, как и я, Галл, - прошептал Мерсер, перегибаясь через стол. Глаза его пылали. – Вся твоя былая власть – на костях, твое золото – в крови. Твой разум, которым ты так гордишься, изобретал такие изощренные пытки, рядом с которыми застенки Талмора покажутся санаторием. Dies Illa! - И между нами есть только одно различие. Мы оба предавали и убивали, но я делал это ради одного лишь себя, тогда как все, кого ты возвел на плаху, были жертвой для Ноктюрнал. И в конце концов она бы сама тебя предала. Ты бы умер от того, от чего просил избавления. Я лишь… ускорил процесс. …Solvet secum en favilla… Галл сжал стекло бокала до побеления пальцев, и я испугалась, что оно сейчас лопнет. - Кто дал тебе право распоряжаться моей судьбой? Мерсер усмехнулся, чокнулся о его бокал своей бутылкой. - Тот же, кто дал тебе право распоряжаться моей. …Teste David cum Sybilla! Музыка трещала и полыхала, как адский огонь. Dies Irae! - Мы сгорим в одном пламени, - отчеканил Фрей. - Хватит! Карлия поднялась из-за стола. Ее губы были плотно сжаты. - У вас еще будет время, чтобы выяснить, кто больший мерзавец. Мне надоело. Я иду петь. И с этими словами она отедернула портьеру и направилась в зал, к ожидавшей в напряжении Гильдии, к листавшей клавир Ноктюрнал. Мерсер поднялся следом и выключил патефон. После получаса непрерывно звучащей музыки настоящая тишина ударила по ушам не хуже взлетающего самолета. Галл спрятал лицо в ладонях. - Живая музыка лучше, - объяснил он. И тут же снова наклонился к имперцу: - Смотри внимательно. Мы поем для тебя, дорогой друг. Он захватил с барной стойки белый пиджак с каплями крови, надел его, не стесняясь, точно свидетельство своей жестокой правоты, и под аплодисменты поднялся на сцену. Следом за ним, волоча за собой полосы черного атласа, поднялась принцесса даэдра. Открыла крышку рояля, провела пальцами по клавишам, хрустнула запястьями, как заправский пианист. Я следила за ними, затаив дыхание. И последней на сцене появилась Карлия. Она поднималась, как на плаху, сжимая в руках ноты. Гильдия расселась вокруг, будто рассяелась в воздухе – кто за барной стойкой, кто в глубине зала, и казалось, что они делают это, чтобы не загораживать Галлу обзор. Ведь это, в конце концов, все еще был Реквием. Ноктюрнал опустила руки на клавиши, и печальные, глубокие аккорды си-бемоль-минора наполнили зал. А Карлия запела.

Lacrymosa dies illa,

Ее голос был как звенящая сталь, лишенная человеческого тепла и страсти, но наделенная магическим, серебрящимся блеском взамен.

Qua resurget ex favilla…

Она не смотрела ни на меня, ни на Мерсера. Она склонила голову, глядя в ноты, и внезапно я поняла, насколько я, привычная к ее внешности, перестала замечать ее потустороннюю красоту. В черном платке, накинутом на волосы, как у святых, в холодных серебряных лучах Карлия была похожа на вырезанную из серого мрамора статую кладбищенского ангела. Она пела, и это был голос из-за границ Вселенной.

…Judicantus,

Я взглянула на Галла - и увидела, что он замер, сложив неестественное белые ладони в странном, почти молитвенном жесте.

homo reus,

Он знал, что она поет для него. И о нем. И он слушал.

Huic ergo parce deus!

- Печален тот день, когда восстанет из пепла грешный человек, - впологолоса, как молитву, переводил имперец. – Так рассуди его, Боже… Его пальцы подрагивали. Он неотрывно смотрел на сцену; глаза его наполнились пугающей пустотой. Голубоватый свет, лившийся из окон, придавал Карлии сходство с ангелом – а Галла делал похожим на мертвеца. Ссадина на щеке алела чахоточным румянцем. И в этот момент… я все поняла. Словно недостающая часть цепи встала на свое место. А на сцене запел Мерсер.

Lacrymosa dies illa, Qua resurget ex favilla…

Его голос оказался совершенно земным, чувственным тенором. Бретон стоял рядом с эльфийкой, державшей партитуру, но в ноты не смотрел, а пел по памяти, улыбаясь залу – как будто исполнял не Реквием, а сладкое оперное адажио. Происходящее явно доставляло ему удовольствие. И данмерское сопрано, небесно-металлическое, с обрывающимися, растворяющимися в воздухе слогами сливалось с его человеческим тенором в дуэте на краю бездны.

Judicantus homo reus,

Было что-то издевательское в его взгляде. В изгибе его бровей, в осанке, в движениях рук. Даже в безупречной, непринужденной чистоте интонации.

Huic ergo parce deus!

Они снова вместе, в этом зале. Пусть вместо алых ламп – серебристый свет сумеречного дня, пусть они поют, а не танцуют, пусть это не танго, а духовная музыка – смысл остался тем же. Но теперь у этого дуэта притяжения-ненависти появился наблюдатель. Профиль Галла – белый, весь из острых углов – тоже казался мраморным. Под глазами залегли тени. И я знала, что это не тени ресниц. Медицинский справочник. Фонендоскоп. Дважды мертвый. Как же это… просто. - Вы больны, верно? – заговорила я. – Чем-то связанным с легкими. Чем-то… опасным. Соловей отвел глаза от сцены, усмехнулся одними губами и повернулся ко мне. - Я ждал, когда ты догадаешься. А вокруг, точно из ниоткуда, росла сияющая, прозрачная звучность. Женщины, находящиеся в зале, присоединились, стали хором, – ведь реквием написан для солистов и хора? – и их голоса заполняли пространство, произнося одни и те же слова. Правда оказалась страшнее, чем можно было себе представить. - Подождите. Вы сказали, что родители желали вашей смерти, но ведь вы ушли из дома еще ребенком. - Я лихорадочно соображала, собирая куски мозаики воедино. – Значит, болезнь была врожденной. Почти как у… - Шопена, - подсказал Галл. Я не смогла сдержать улыбку. - Да, точно. Все встало на свои места. Мертвенный цвет кожи и худоба. Карлия, вслушивающаяся в шумы в его грудной клетке. Непереносимость любого, даже легкого, дыма. Та преданность, с которой он смотрит на Ноктюрнал – даровавшую ему жизнь в обмен на его душу. Я смотрела на Галла, а он смотрел на меня, улыбаясь мне легкой, чуть печальной улыбкой. И тут вся Гильдия воров – все до единого, сидящие за столами, стоящие у стен, склоняющиеся над нотами – запела, запела в стройном, наполняющем собой все вокруг хоре:

Lacrymosa dies illa Qua resurget ex favillа Judicantus homo reus. Huic ergo parce deus!

Сквозь этот хор ясно пробивался один, самый высокий, самый холодный, самый неземной голос. Голос Карлии. Она, как и все остальные, пела для одного человека. - Печален тот день, когда восстанет из пепла грешный человек, - повторяла я латинские слова, глядя на того, о ком они были спеты. – Так пощади же его, Господи! - Она уже пощадила, - спокойно произнес Галл. – Я не нашел здесь описание того, что было моим проклятием. Туберкулез не бывает врожденным. Пневмония – следствие, а не причина. Муковисцидоз… самое похожее, но я не уверен. – Он болезненно поморщился, вспоминая. – Это чувство… когда твои легкие превращаются в камень. Ты не можешь вдохнуть, не можешь выдохнуть, просто хрипишь, как выброшенная на берег рыба, пачкая все вокруг кровью. Эта болезнь сопровождала меня с раннего детства. Я бы даже не дожил до двадцати… собственно, я и не дожил. Я принял клятву Соловья за несколько минут до смерти, принял жизнь от Нее – в долг, как дар. И теперь я расплачиваюсь за этот дар. Голоса звучали словно из потустороннего мира. Здесь же, в полумраке, передо мной раскрывалась человеческая судьба. - Мерсер был прав, - мрачно изрек сиродиилец, опустошая бутылку вина. – Стоит только мне оступиться, как мои легкие убьют меня. Она не забрала ее, Нана. Всего заглушила. Я сочувственно кивнула: - И поэтому… вы заставили Мерсера стать Соловьем? Потому что этого хотела Ноктюрнал? - Ну, формально, - кашлянул Галл, - никто никого не заставлял. Я всего лишь умолчал о том, о чем обычно пишут мелким шрифтом. - То есть о бессмертии. - То есть да. Он снова перевел глаза на сцену. Карлия в своем траурном одеянии казалась еще более тонкой и иссушенной, чем обычно. - Я не понимаю одного, - заговорил Немертвый. – Если я виноват перед ним, что я не отрицаю, если я и заслужил свою гибель, чем Карлия заслужила свою? – Увидев мои непонимающие глаза, он горько пояснил: - Я ведь помню ее четверть века назад. Искра жизни, горящий факел, сила и молодость в одном лице. А сейчас? Тлеющие угли самой себя. В ее голосе, тянущем древние латинские слова, возвышаясь над десятками других голосов, слышалась скорбь.

Domine, Requiem…

- И лишь один вопрос мучил меня те долгие годы, что я провел, будучи лишь тенью собственного сознания, - воспаленным голосом произнес Галл. – Почему? Почему все это произошло с нами? Почему не с кем-то другим?

…Requiem.

Я посмотрела на него, на его мертвенно-белые пальцы, темную волну волос, спускавшуюся по плечам, его худое, такое уставшее лицо. И я поняла, что если я не помогу им сейчас, не помогу уже никогда. - Мистер…мсье… хм, господин Дезидений, - заговорила я торопливо. – Кажется, вам нужен отпуск. Ну, типа, вы и Карлия, вам так много надо друг другу рассказать, а тут толпа народу под ногами мешается. По залу разнеслись аплодисменты. Имперец поднял одну бровь. - Продолжай. В эбеновых глазах, помертвелых, загорелась искорка интереса. - Ну и… - Подождите, я занимаюсь сводничеством? Ха-ха. – В общем, моя квартира совершенно свободна, и, если вы обещаете не устраивать там экстерминатус, я готова предложить ее вам. Не навсегда, конечно, а только на ночь – но, учитывая нашу с вами ситуацию, это уже ого-го. Бывший глава Гильдии взглянул сначала на меня, потом на Карлию. Она спрыгнула со сцены, не заботясь о платке и платье, и подбежала к нему. - Нет, я так больше не могу, - проговорила она, задыхаясь. – Галл, давай уйдем отсюда. Мне хочется ему глаза выпить. Удивительно, как я вообще на это согласилась. Я усмехнулась, прикрывая рот ладошкой. Имперец обвил рукой эльфийкину талию: - Меня больше волнует, почему ты танцевала с ним танго. - Танго? Боги, какая мелочь! – воскликнула Карлия, прижимаясь носом к его плечу. – Мон ами, я обещаю тебе танго, вальс, фокстрот, польку… - Она закрыла глаза и выдохнула: - павану, менуэт, хастл, тверк, вертикально, горизонтально, как и где угодно… Только забери меня из этого места! Похоже, моя горячая путевка пришлась им очень кстати. Я торжественно вручила счастливым влюбленным ключи. Лишь бы им не вздумалось их потерять и потом упражняться во вскрытии замков. Мерсер Фрей, наблюдавший эту сцену издали, публично зафейспалмил. Галл среагировал немедленно и по-джентльменски, показав товарищу средний палец. - Ну все, - сказала соловьиха, натягивая плащ. – Спасибо, дорогая. Еще чуть-чуть, и я бы задохнулась. Или совершила преступление. Галл улыбнулся. - На сегодня хватит кровопролитий. А данмерка уже тянула его к двери, и я – помахав им рукой, точно они отплывали на корабле в дальнее плавание – бухнулась в ближайшее кресло. Хлопнула входная дверь. Итак, подведем итоги. Вместо того, чтобы готовиться к завтрашнему концерту (или хотя бы спасать планету), я провела несколько часов в воровском притоне – тире – музыкальном клубе, слушая соловьиные истории и Реквием Верди. Сочетаньице отличное, надо сказать. Но теперь-то что мне делать? Ни Нилин, ни попаданцев со мной рядом нет – если не считать толпу загульных из Рифтена, но они в мою команду не входят. Бриньольф из-за барной стойки махнул мне рукой, подзывая подойти. Я встала, но тут произошло очередное внеплановое событие. Дверь хлопнула еще раз, и я закатила глаза. Не дай даэдра Карлия и Галл уже успели посеять мои ключи, или быть облитыми из лужи, или еще какая неприятность. Но это – чисто по сценарию! – оказалась миссис Иствуд, для простых смертных – Дельфина. Ее мокрые льяные волосы прилипли к щекам, строгий костюм намок, и я поняла, что она бежала издалека, даже не удосужившись схватить с полки зонт. Заметив меня, она стрелой кинулась ко мне. - Так вот ты где! Бринольф осторожно выполз из-за стойки. - Что-то случилось, Дельф? Предводительница Клинков подошла ко мне, и я увидела, что все это время под пиджаком она сжимала нечто плоское – то, что, по-видимому, яростно берегла от дождя. Это оказался планшет. Что удивительно, сухой и работающий. На экране застыл знак паузы. Проигрывалось какое-то видео. - Взгляни сюда. Я нерешительно ткнула на значок Play. Изображение ожило. Серое небо расплывалось от дождя. Капли воды стекали по объективу камеры, и рука в черной перчатке протирала ее, как лобовое стекло. Когда камера опустилась, я увидела три фигуры. Одна – высокая, тонкая, одетая с ног до головы в черное, держала пальцы на шее другой, скрюченной в три погибли, с чем-то красным на голове. Третья держалась поодаль. Оператор подошел ближе, и… В сидящем человеке я узнала Цицерона. А первая фигура, черная, заговорила. - Это послание для Наны и всех, кому небезразлична их судьба. …Нет. - Старый мер по имени Савос Арен, обитающий в катакомбах под клубом Гильдии воров, обладает вещью, которая крайне интересует меня и моих друзей. И мы будем чрезвычайно рады, - здесь она сделала паузу, - когда вы нам ее отдадите. Не может быть. Камера отъехала в сторону, и я увидела огромный, сияющий шар, в котором мгновенно узнавалось Око Магнуса. А женщина – это была именно женщина, скорее даже девушка – спокойно продолжала: - Нам нужен посох Магнуса. Сегодня, до шести часов пополудни. Место? Вершина Короны. Корона. Самое высокое здание города. Вот почему я видела только небо! Но шокировало меня не это. - В противном случае слуга Ситиса совершит прыжок. Без парашюта. Шум дождя из динамиков почти заглушал голос говорящей, но тем не менее я могла ясно различить его. Такой знакомый, почти родной, уверенный, холодноватый низкий голос. Голос Нилин.