***
Она напустила на себя маску безразличия, когда Регулус объяснил ей, что, по его мнению, творится с Судьбой, но её эмоции были очень сильны, и она была уверена, что кто—то, кто знал её лучше—например, Джордж или Фред-могди бы увидеть, что она не восприняла новость так хорошо, как это выглядело. Судьба преподнесла ей то, что большинство людей сочли бы невероятным подарком. Как и она сама, предположила она, даже если в данный момент это было не совсем так. Но она вовсе не дулась. По крайней мере, она так не думала,. Гермиона могла бы признать, что это могло бы выглядеть так для любого, кто вошел, так как она просто сидела там, на своей кровати, с выражением горя на лице, казалось, очарованная своим нынешним видом пола. Но она не дулась. Она просто пыталась понять, где же она ошиблась. Больше всего она чувствовала оцепенение, и хотя знала, что шок постепенно пройдёт, когда она проанализирует события дня, возвращение любых чувств, кроме вины и боли, казалось далёким. Появление Гарри совершенно выбило её из колеи, признала она, нахмурившись. По правде говоря, она должна была ожидать, что он встретится с ней раньше. Он всегда действовал, руководствуясь своими эмоциями, а не здравым смыслом; логично было предположить, что он разыщет её в ту же секунду, как ему сообщат, что она замешана в чем-то, чего он не может понять. Он хотел получить ответы, и в тот же миг, будь проклято все, что встанет у него на пути. Тот факт, что это не его дело, вероятно, даже не приходил ему в голову. Все, что он знал, — это то, что смятение разозлило его. Она приписывала это его неблагополучному детству и тому, что люди, которые должны были заботиться о нем, хранили от него множество секретов, многие из которых имели прямое влияние на его жизнь. Сладкая ложь была обычным делом в любом воспитании, но Дамблдор и другие члены Ордена скрывали от него то, что ему было нужно. Из-за этого он теперь с трудом справлялся с историями и ситуациями, которые не сразу имели смысл, и с трудом доверял тем, кто говорил ему то, что он не хотел слышать. За время их дружбы она успела наговорить ему много такого, чего он не хотел слышать, и это, очевидно, внесло её в список тех, кому он не доверял. К несчастью, её месть Молли привела к тому, что её имя всплыло в связи с чем-то, что он не хотел слышать и не понимал, и из-за этого она стала источником его гнева. Она зарылась руками в густую гриву волос и в отчаянии сильно дёрнула. Они с Гарри знали друг друга с одиннадцати—одиннадцати лет! —и все же его первым побуждением было явиться к ней домой, требуя ответов, на которые он не имел права требовать, и вкрадчивые обвинения, когда ответы, которые он получал, не соответствовали его мировоззрению. Она бросила на закрытую дверь острый взгляд. Она не сомневалась, что её мужья все ему расскажут, но интуиция подсказывала ей, что какое бы наказание они ни назначили, оно вряд ли останется в силе. Гарри мог бы почувствовать угрызения совести на некоторое время, если бы ей повезло, и он мог бы даже извиниться, если бы его вынудили сделать это, но все, что потребуется ему, чтобы снова начать сомневаться в ней, — это тихий шёпот на ухо подходящего человека. Долгие годы она обижалась на это. Рон мог выставить себя полным идиотом, быть таким придурком, что любой другой перестал бы хотеть быть рядом с ним, и подвергать опасности своих ближайших друзей, действуя эгоистично, и его всегда прощали. Она не сделала ничего плохого—кроме того, что имела наглость не согласиться с Гарри—и черноволосый волшебник немедленно переместил бы её из статуса друга в статус ненадёжного знакомого. Гермиона остановилась и сжала руки в кулаки, когда заметила, что она поднялась со своего места на кровати и была всего в шаге от того, чтобы открыть дверь, протопав всю дорогу в гостиную и позволив своей палочке выразить своё неудовольствие тем, как с ней обошлись. Будь сейчас другое время месяца, она бы так легко не рассердилась, напомнила она себе. Было доказано, что повышение гормонов у некоторых ведьм приводит к неустойчивости темперамента вплоть до убийственной ярости; настолько, что некоторые из наиболее известных случаев были прощены за свои преступления, когда диагностические чары показали резкие изменения, вызванные их менструациями в их аурах. Она сомневалась, что Визенгамот простит её, если она убьёт мальчика-который-выжил, и у неё не было жгучего желания провести остаток своей жизни в Азкабане. Это знание было единственным, что удерживало её. Ну что ж, и она, вероятно, пожалеет о своих действиях, как только её гормоны успокоятся, подумала она. У них с Гарри могут быть свои проблемы, но она не думала, что когда-нибудь сможет простить себя, если причинит ему какой-то непоправимый вред. Тихий стук в дверь вывел её из задумчивости, и она дрожащей рукой взялась за дверную ручку. Она была не в настроении принимать гостей. Если это был Салазар, то судьба настроит её на такой лад; но если это был Гарри, пришедший принести вынужденные и быстро забытые извинения, она не думала, что может нести ответственность за свои действия. Это был Салазар. Слава богам. Её душевное расстройство, должно быть, было очевидным, потому что он молча раскрыл ей объятия, и она упала в них, как будто знала его и была в хороших отношениях с ним всю свою жизнь. Слова, которые он ворковал ей в волосы, были успокаивающими, а не романтичными, и её глаза наполнились тёплыми непролитыми слезами. Как получилось что волшебник, которого она встретила только на этой неделе, мог знать, что делать и говорить, знал, что она нуждается в утешении, когда человек, с которым она была лучшей подругой, был совершенно безразличен? Они были очень разными людьми, она понимала это, но не думала, что это говорит что-то хорошее о характере Гарри, что его характер был так легко превзойти виртуальным незнакомцем. — Ситуация исправлена, — тихо сказал ей Салазар. Эти слова не были ни мягкими, ни злыми, они были просто обыденными. Строго информативно, с паузой в конце, которая оставляла ей место, чтобы добавить своё мнение или поделиться своими мыслями о том, что, по её мнению, мужья должны были сделать с Гарри. — Мистер Поттер пообещал принести извинения за своё прискорбное поведение и бессердечно разбитые чувства позже. Мистер Уизли-Джордж-считал, что будет лучше, если он отложит это, полагая, что вы будете более восприимчивы к такому жесту, когда твой гнев пройдёт. Она тихо фыркнула. Джордж мог быть настоящим дипломатом, когда хотел. — Мистер Блэк проинформировал меня о том, что здесь произошло и что нужно сделать, — продолжил он, понизив голос на октаву, чтобы звучать внушительно. -Я не уверена, что это нужно делать, — ответила она. Она наслаждалась ощущением объятий Салазара, но все ещё ненавидела саму мысль о том, что Судьба проявила такой живой интерес к исходу её жизни. — Я благодарна Регулу за то, что он вытащил меня из соседней комнаты, прежде чем я успела сделать что—то необдуманное, но я не чувствую себя особенно опустошённой-просто расстроена. Салазар в ответ провел подушечкой большого пальца по ее нижней губе. Это было лёгкое действие, и казалось, что он сделал это рассеянно, поскольку его глаза были полны мыслей, но её сердце подпрыгнуло в груди, и она внезапно почувствовала то же самое непреодолимое желание, которое она чувствовала, когда была близка с Фредом и Седриком. Более того, даже, это напугало её. Несмотря на своё возбуждение, она едва не запротестовала. Если даже самых простых его прикосновений было достаточно, чтобы ошеломить её, то она думала, что их время вместе будет не просто завершением ритуала, а скорее притязанием. Потому что он отметит её как свою. Она не знала, почему так думает, поскольку до сих пор он не был особенно собственником с ней, но мысль была достаточно ясной, чтобы её разум отказывался принимать другие сценарии. — Ты имеешь на это полное право, — тихо пробормотал он и накрыл её рот своим, прежде чем она успела вспомнить, о чем они говорили. Мерлин. Он дразнил её лёгкими движениями, которые можно было бы счесть укусами, если бы он использовал зубы вместо губ, и его язык использовался минимально—укус здесь, нежное прикосновение там. Это был робкий поцелуй, но что касается проверки воды, то он оказался чрезвычайно эффективным приёмом. Её голова была затуманена к тому времени, как он втолкнул её в комнату и закрыл за собой дверь. Он сделал легкомысленное движение правой рукой. Он не держал свою палочку, но уже показал некоторые признаки мастерства в магии без палочки, поэтому она предположила, что он наложил заглушающие и запирающие чары. Она была рада, что у одного из них хватило предусмотрительности сделать это; если бы он предоставил это ей, она, вероятно, столкнулась бы с большим смущением позже, когда столкнулась бы с другими своими мужьями. Салазар уложил её на спину на кровати, используя сильные мускулистые руки, которые она помнила с тех пор, как он впервые появился в её лаборатории голым, чтобы парить над ней, а затем снова поцеловал. На этот раз, однако, его прикосновение не было даже отдалённо нерешительным, и его губы двигались со всем пылом человека, которому наконец-то была дарована единственная вещь, о которой он мечтал. Если бы это было так, он не мог бы долго желать, но, возможно, Судьба принимала во внимание степень желания. Его сердце-или, более реалистично, его тело-желало близости с ней сильнее, чем Регул, и Судьба прислушалась к его молчаливому желанию. Конечно, это были только предположения, но так как она сомневалась, что когда-нибудь услышит истинную причину, по которой существа, ответственные за судьбу, решили изменить её вполне приемлемый план, то придётся это сделать. Он скользнул вниз по её телу, на ходу снимая с них одежду. Он был весьма одарён в этом, рассеянно подумала она. Она не думала, что смогла бы так быстро сбросить одежду сама. Если только они не были покрыты одной из таинственно ужасных смесей Фреда и Джорджа, и она чувствовала, будто её тело было в огне. А потом её тело словно вспыхнуло, но совсем по-другому. Магия, казалось, светилась везде, где касались его губы, и она извивалась, как распутная шлюха, сгорая от тактильного наслаждения. Её бедра приподнялись, когда он прижался губами к внутренней стороне её бедра. Рон никогда не был таким чувственным, как ей казалось, и хотя Салазар просто дразнил её, она хотела чтобы он продолжал. Сначала муж уткнулся в неё носом, что показалось ей немного странным, но он, казалось, был очарован тем, как от неё пахло. Его губы и язык танцевали в её складках, а затем, к её огромному облегчению, он нашёл, ту самую точку, и её бедра дёрнулись в ответ. Она не могла видеть, как он ухмыляется, но была уверена в этом, и он одарял внимание на место между её бёдер, облизывая и толкая… О! Её зрение затуманилось, а дыхание ускорилось, когда все, казалось, исчезло, но этот клубок тепла в нижней части живота рос, пульсировал и сжимался, пока она не поняла, что её кульминация близка. Последний поцелуй подтолкнул её к краю пропасти. Тело исказилось, а из горла вырвались крики наслаждения, о существовании которых она даже не подозревала. Салазар держал её подёргивающиеся и дрожащие бедра и растягивал переживание ещё больше, пока она не осталась задыхающейся и настолько насытившейся, что подумала, что не сможет двигаться, не говоря уже о том, чтобы следовать расписанию, которое она заранее запланировала на остаток дня. Он пополз вверх по её телу, не выглядя самодовольным, как она ожидала—Но он имел полное право быть после такого звёздного представления— как будто он обожал её и с радостью провёл бы весь день, делая с её телом, что он бы захотел, если бы это могло заставить её заботиться о нем. Он заставил её ноги вернуться в их раздвинутое положение, сохраняя интенсивный зрительный контакт с ней все это время, а затем он вошёл в неё. Её спина согнулась, и она снова закричала. Его талантливый язык обеспечил ей хорошую смазку, но он все ещё заполнял её, что она знала, что ей было бы больно, если бы он не был так тщательно подготовлен к ней. Но, как бы то ни было, ощущение его ласк внутри неё было восхитительным. После нескольких минут восхитительных ласк она каким-то образом нашла в себе силы поднять руки. Она вцепилась в его потную спину, когда он вкачивался в неё—снова, и снова, и снова, и О, милая моя Нимуэ, * — впиваясь ногтями в его мускулы так глубоко, что она чувствовала скользкие дорожки там, где она царапала, следы, которые, как она подозревала, были бы красными от крови, если бы у неё была возможность увидеть их. Следы, которые она была так уверена, что он оставит на ней. Заявляя права на неё. Это было неожиданно. Как и волна оргазма, захлестнувшая все её тело в следующее мгновение. Она не застонала, когда он потряс её, она закричала. Звук превратился в серию всхлипываний, которые, казалось, отражались от стены сильнее, чем сам крик. Салазар напрягся над ней, но продолжал входить и выходить из неё, бормоча слова, которые она не могла расслышать, когда он достиг своей кульминации. Как и в его поцелуях, в этих словах была магия, подумала она. Ни заклинания, ни чар, ни вообще какой-либо магии, поскольку слова не имели подходящего звучания для чего-либо знакомого ей, но магия все равно присутствовала. Она спрашивает, Что это было. Она бы спросила, но как только эта мысль пришла ей в голову, её веки начали медленно закрываться. Это был уже длинный день, подумала она. Конечно, никто не будет возражать против того, чтобы она сделала небольшой перерыв. Позже ей придётся спросить Салазара о его словах.***
Как бы он ни ценил советы Джинни, он вернулся в Министерство вместо того, чтобы беспокоить её на работе. Она не возражала, если у него был выходной, чтобы посмотреть её тренировку, но ей нравилось знать об этом заранее, потому что она утверждала, что некоторые из её товарищей по команде не могли сосредоточиться, когда он был там; слишком увлечённый своим статусом знаменитости. Он был рад, что здравый смысл—и страх перед вспыльчивостью жены—взяли верх. В противном случае он мог бы услышать только сплетни, которые слышал сейчас после того, как все остальные услышали их. Он не любил, когда его держали в неведении, даже если это было сделано не нарочно. — Что они сделали? — Гарри был удивлён, но не возмущён. Если Янг говорил правду—а об этом ходили слухи, поскольку он был известен тем, что приукрашивал свои истории по разным причинам, —то он не мог сказать, что не испытывал искушения сделать то же самое, что предположительно сделал Абраксас Малфой. Ну, возможно, не совсем то же самое, поскольку он даже не знал, что проклятие, которое было использовано, существует. Но искушение наказать Люциуса Малфоя за то, что он сделал? Абсолютно точно. После многих лет злодеяний этот человек был наконец приговорён к Азкабану — только чтобы сбежать, когда Волдеморт и другие его последователи освободили его. Однако белокурого волшебника не заставили вернуться в тюрьму после смерти его хозяина и окончания войны, и он, черт возьми, должен был вернуться. Патриарх Малфоев был фанатичным, нераскаявшимся ничтожеством, и Гарри бесконечно раздражало, что те, кто имел власть над подобными вещами, решили, что золото важнее справедливости. Кроме того, если история Янга была правдой, то ему действительно было немного жаль Драко и Нарциссу. Нарцисса, потому что она солгала, чтобы спасти его жизнь на поле боя. Неважно, что её мотивом было желание спасти свою семью от опасности, а не внезапная забота о нем, она сделала это, и это было самое главное. И Драко, потому что было очевидно, что он пытается быть лучшим человеком. Гарри все ещё не особенно любил своего бывшего одноклассника как личность, но даже он видел, что Драко не был таким злым, каким всегда притворялся. С другой стороны, Люциус был законченным ублюдком. В буквальном смысле, если все, что он слышал, имело хоть какое-то значение. — Абраксас Малфой лишил Люциуса наследства и продолжал говорить о том, что заклинание не смогло бы вернуть его, если бы он был его настоящим отцом. Затем, согласно тем скользким адвокатам, которых всегда использует Люциус, он заставил Слизерина наложить какое-то проклятие, которое поймало придурка в его худшем кошмаре, — резюмировал Янг. Затем мужчина нахально ухмыльнулся. — Насколько мне известно, лучшего парня и быть не могло. На самом деле, у меня был бы соблазн случайно перепутать документы, если бы я думал, что обвинения имеют шанс застрять. Впрочем, так оно и есть…- Он пожал плечами. — Проклятие не является незаконным. Возможно, только потому что никто никогда не слышал об этом, но вот вы здесь. И закон довольно ясен, когда речь заходит о мошенничестве с кровью. Малфой был вполне прав выдвигая свои требования, он сделал, чтобы вернуть его фамильный склеп и свойства. Если кто-то и виноват, то это была мать Люциуса, а не сам Люциус, но поскольку она умерла и исчезла уже много лет назад, то с нашей стороны не так уж много можно сделать. Гарри медленно кивнул. Это имело смысл. Не потому, что она была мертва, потому что многие ведьмы и волшебники жили необычайно долго, а потому, что она была бы той, кого вытащили бы перед Визенгамотом, если бы она все ещё была жива. Любой был бы недоволен неверно принятым отцовством, но с тем, как некоторые чистокровные семьи охраняли свои драгоценные, незапятнанные линии, это делало законы в волшебном мире ещё более суровыми. — Заметьте, очень помогает то, что все до смерти боятся маленького гарема Грейнджер, — добавил Янг. — Вполне вероятно, что никто не будет оспаривать это, когда дело будет прекращено, даже адвокаты, которые выдвинули обвинения в первую очередь. Дрожь пробежала по его спине. Это делало большинство людей умнее, чем он был тогда. Он должен был до смерти бояться новых мужей Гермионы, но вместо этого он пошёл, чтобы встретиться с ней—и с ними—лицом к лицу и совершенно без страха. Однако он вышел из этой стычки, дрожа, как оскорблённое животное, до краёв наполненный чувством вины и нескрываемым ужасом.