Когда наступит «когда-нибудь»

«Я не знаю, зачем я пью. Но я и не знаю, что мне ещё остается. Вон, друзья мои, одноклассники: один инженером стал, другой — милиционером, страну защищает. А я кто? Ничего мне не осталось, как пропадать по стройкам и глотать скипидар литрами. Просто как-то не задалось. Слишком многого хотелось». Катамаранов лежал на грязном, сыром полу в комнате с обреченно, из последних сил, мерцавшей лампой. Он не думал, что ему может (и должно) было быть холодно в прохудившейся тонкой майке, которую когда-то ему подарила уже давно забытая Зина. Не думал, какой сегодня день и какое число. Его занимало другое. «А я мог бы стать мэром. Управлял бы Катамарановском. Развивал бы город, двигал цивилизацию. Ну зачем мне сдались эти бутылки, банки, последние помятые денежные купюры, работа, люди?.. Я бы мог строить дома или, — он перевел взгляд на рыжего кота, устало сидящего в углу и размахивающего хвостом, — ветеринарные клиники». Катамаранов вернулся к наблюдению за потолком, который, казалось, вот-вот двинется. «И тогда я бы смог…» Вдруг дверь заскрипела под весом нежданного тела и открылась, от неожиданности не успев попротивиться посетителю. — Здорова, Игорь. Катамаранов вяло, через силу, посмотрел в сторону двери и, спустя пару миганий лампочки, смог различить знакомый силуэт. Игорь медленно подтянул к себе руки, раскинутые в стороны, упёрся ими в пол, с трудом осознавая свое отношение к его поверхности, и, в итоге, сел, забыв почему-то поджать ноги. — Привет, — коротко ответил он. Игорь молчал и ждал слов от своего гостя, но потом вдруг вспомнил, что этот гость обычно неразговорчив. — Что ж ты так долго, Шершень? У меня ж сегодня день рождения всё-таки, а я тебя уже… — Катамаранов не договорил. Он не знал, какие цифры ставить после «уже», а говорить наугад ему не хотелось. Шершень, покачиваясь от безделья, скорчил гримасу и дрожащими руками снял очки: -Блин, прости, Игорь, там Роза репетировать меня опять заставил: все верит, что мы прославимся, блин. Катамаранов в ответ только вздохнул, явно не сказав того, что хотел. — Принес? — хриплым, болезненным голосом спросил Катамаранов. — Игорь, блин, прости, мне Роза не разрешает брать ничего, блин. Думает, что я какой-то зависимый, — Шершень оживился, спокойно прошел в комнату, сел напротив Катамаранова и аккуратно положил очки на пол рядом с собой, предварительно загнув душки, — Бедный Роза… думает, что заботится обо мне и делает лучше. «А обо мне вот никто не заботится», — подумал Катамаранов и лег обратно на пол, только руки оставил вдоль тела. Они долго молчали, не сходясь взглядами, но сходясь чувствами. — Слушай, Шершень, — тихо и кротко начал Катамаранов, — а как тебя звать-то? Не Шершнем же тебя мать назвала? — Яков я, — ответил Шершень, смотря в сторону, противоположную от Катамаранова. — Яков, — задумчиво протянул Катамаранов, — да не, Шершень, ты не Яков. Ты какой-нибудь, ну, в крайнем случае — Кирилл. Я знаю, у тебя душа Кирилловская. Вот бы и мне такое имечко… — он остановился, над чем-то долго раздумывая. Его брови прильнули к глазам, а губы зашевелились, наконец ожив, — Яков, — ещё раз повторил он, — да из нас двоих, наверное, я и сам больше Яков, чем ты. Шершень усмехнулся, поняв, к чему клонит этот весёлый пьянчуга. Какое-то время (сколько, они не знали) друзья молчали. — Блин, да ну тебя, Игорь, — сказал Яков, неуклюже приподнимаясь с пола, — ничего тут уже не попишешь. Катамаранов тревожно уцепился за Шершня взглядом и подвесил голову в воздухе. — На, держи, Игорек, — устало сказал Шершень, снова раскачиваясь, и протянул Катамаранову деньги, — всё-таки день рождения. Катамаранов ничего не ответил, только покорно сжал слабой рукой несколько купюр. Он не двигался, застыв и, кажется, даже не дыша, пока Шершень не вышел из комнаты, обреченно махнув Игорю рукой. Когда моргнула лампочка, Катамаранов ещё раз увидел силуэт Якова, отпечатавшийся в его глазах. Кот выбежал за Шершнем, и Катамаранов остался один. Убедившись, что шаги Якова достаточно далеко, Игорь перевернулся на бок одним движением и поднес ладонь с деньгами с лицу. «Думаю, этого хватит, на две бутылки. Если договорюсь с продавцом, то, может, и на три». Игорь лежал на том же неизменно-темном и неизменно-сыром полу и ждал. Ждал, когда Шершень придет в следующий раз — через час, день или, может, год. Нужно быть вусмерть пьяным, чтобы показываться в одиночку на свет. Он закрыл глаза, и мысли заполонили его голову. Что́ же думал он, известно только одному Якову.