***
Нас разбудили с первыми лучами солнца. Вопреки моим ожиданиями, вместо Маттео в дверь стукнул Ганс и просил спускаться вниз. Когда мы с Белоснежкой и Дейраном оказались в приёмной, то увидели группу перешептывающихся фей, что стояли у большого дубового стола, и раскладывали на столешнице стопки белоснежной ткани. Зеленокожие, разновозрастные девушки разом повернулись в нашу сторону и радостно заулыбались. Из толпы фей вышла Кристабель и, прижав правую ладонь к сердцу, мягко и с достоинством склонила голову в приветствии. — Надеюсь, сон ваш был крепким и целительным, и мой дар оказался полезен. — Спасибо, госпожа, — сказала Белоснежка, — вы вновь оказали нам неоценимую услугу. Кристабель взяла со столешницы ткань и подошла к жене. — Прежде я хотела бы успокоить вас и сказать, что моё покровительство на Храм Вечности не распространяется. Я не стану жить под одной крышей с Дейраном, так как государственные дела Латенса — моя первая обязанность, — и с этими словами принцесса фей взглянула на меня, будто этим заявлением могла развеять все сомнения, а потом продолжила. — С той минуты, как вы переступите порог Храма Вечности — станете его частью. Хотя он будет вашим новым домом на долгие годы — правила, есть правила. С этой одеждой вы примите обет послушания, и не сможете уходить, когда вам вздумается. Вы согласны, принцесса Белоснежка? Жена подняла на фею умоляющий взгляд и спросила. — Я не смогу уйти, если захочу? — Боюсь, что так, — печально заметила Кристабель и вздохнула. — Вы даёте нам обещание, что выполните свою часть сделки, и позволите Дейрану вырасти в храме до того момента, когда он сам сможет принимать решения. А мы сделаем всё, чтобы вы и мальчик были в безопасности, и смогли видеться с семьей так часто, как это возможно. Через два дня принц Мерлин снова встретит вас здесь. Вы сможете привести сына и пробыть с ним целый день. Отец вправе учить ребёнка, разговаривать с ним обо всём на свете. Секретов нет, и никто не попросит вас их хранить. Мир фей умеет беречь свои тайны и без пустых обещаний молчания. Ненависть снова подтачивала моё сердце. Не дом, нет. Это самая настоящая тюрьма. Как далеко могут зайти феи в своём желании удержать нас? Предупреждения Кристабель были чистой формальностью. Понятно, что наше путешествие находилось в той точке, когда что-то изменить, или повернуть назад было просто нереально. Поэтому я не удивился, когда Белоснежка вновь кивнула и с благодарностью приняла белые одежды. Мне, кажется, она не до конца осознаёт, что ей предстоит. Мой Одиссей, что будет годами странствовать по волнам времени, чтобы возвращаться ко мне, как к верно ждущей его Пенелопе. Всё в этом мире перевернулось с ног на голову. Когда мы пошли по широкой улице туда, где за лесом искрились шпили собора, толпа по обочинам радостно приветствовала нашу процессию. Чертовски неловкая ситуация, и это не смотря на то, как восторженно в былые годы встречали люди Бесстрашную Семёрку. Мне нравилось купаться в славе, внимании женщин, не считая это чем-то зазорным. Изменила меня Белоснежка, ещё как изменила. Джек и Ганс радостно улыбались толпе и махали руками, будто они имели ко всему происходящему самое непосредственное отношение. Я нес Дейрана на руках, наслаждаясь последними минутами с сыном, и даже не сразу обратил внимание на то, что у Ганса нет за спиной его щита-сковородки. Умный парень, похоже, тоже не стал брать его в портал, когда Кристабель остановила меня с сонитусом в одеяльце сына до того, как я совершил ошибку. Вот только друг теперь беззащитен. Надеюсь, нам действительно здесь ничего не угрожает, и не придётся отбиваться от внезапных нападений лишь моим луком и ловкими руками Джека в плаще-невидимке. Когда мы дошли до Храма Вечности, я был поражён увиденным — сплошные толстые стены из белого и серого мрамора уходили в бесконечную высь, заканчиваясь узорчатыми зубцами. Не было конца и края внушительному комплексу, если какая-то магия не обманывала мои глаза. Золотые купола переливались под ярким, летним солнцем. В основании крепости была маленькая, будто бронзовая дверь, на каждой створке которой, рукой кузнеца-чеканщика была изображена миловидная женщина, держащая в руках звезду. Запах садовых цветов и разнотравья окутал меня, когда Кристабель открыла одну из дверей, и повернулась к нам, кивнув, давая время попрощаться. Я подошёл к Белоснежке так, что между нами и сыном не осталось ни миллиметра свободного пространства. Она подтянулась на цыпочки и, не обращая внимания на толпу, что окружила нас, легко коснулась губами моих губ. Одной рукой удерживая сына, другой я обнял её за шею, бесстыдно отвечая на поцелуй, выжигая вкус моих губ у неё в памяти. Несколько месяцев она не сможет коснуться меня, а я даже не могу ей что-то дать с собой, чтобы она не забыла, каково это. В душе порадовался, что у мужчин-фей не бывает магического дара, и в Храме Вечности мою любимую будут окружать только женщины. С тех пор, как мы поженились, ни разу не расставались. Как там говорят, разлука усиливает страсть, обновляет отношения? Куда уж сильнее? Чувствуя вкус её слёз, я лишь убеждаюсь, что прав. — Не уходи… — безнадёжно попросил в последний раз. — До послезавтра, — тихо прошептала она, и подняла мои руки с Дейраном повыше, чтобы я мог поцеловать нежную щёчку малыша. Едва я коснулся сына, как он открыл глаза и взглянул на меня серьёзно, и по-взрослому. Чувствую, как глаза широко распахиваются, а сердце замирает, когда он кладёт мне руку на лицо и растягивает беззубый рот в некое подобие улыбки. Я будто слышу голос внутри себя, и он говорит: «Люблю тебя. Всё будет хорошо». Белоснежка, не выдержав нахлынувших эмоций, отстранилась от меня, перехватывая ребёнка, и пряча заплаканное лицо, под белым капюшоном храмовых одежд. Я видел её спину, стремительно удалявшуюся, спешащую в сторону Храма Вечности. Сердце бьётся, как сумасшедшее, и мне хочется ещё раз испытать это чувство беззвучного разговора с моим малышом. После минутного замешательства бросился к дверям комплекса, видя, как тает фигура Белоснежки, растворяется в дверном проёме, будто призрак. Магический удар отбросил меня на каменную мостовую. Из глаз полетели искры, и пульсирующая боль в затылке замутнила зрение. Ганс и Джек подбежали и, подхватив меня подмышки, аккуратно взвалили себе на плечи. — Решил самоубиться, так и не дождавшись, пока Дейран вырастет? — с укором спросил Джек. — А я уж подумал, что наш Мерлин изменился, и перестал думать только о себе. Что мы скажем Снежке, если ты покалечишься к её возвращению? Чего тебя к храму-то понесло? Ясно же, мужчины туда не просто так не могут войти, — вторил ему Ганс. Если бы не звенящая боль в голове, я нашёлся бы, что ответить поострее. Сейчас же только мог беспомощно висеть на шеях друзей, молча принимая, отчасти, справедливые замечания. В гостинице Ганс обработал мою ссадину на затылке и оставил одного на кровати в нашей с Белоснежкой комнате. Я протянул руку и коснулся подушки, на которой спала любимая. Тонкий лён под моими пальцами. Ещё утром она была здесь, и аромат её волос витал в воздухе. Притянул подушку к себе, обнимая её, вдыхая родной запах, и погрузился в беспокойный сон.***
На следующий день друзья еле вытащили меня погулять по городу, но я никак не мог справиться с депрессивным состоянием, что захватило мысли без остатка. Машинально ноги привели к храму, и я стоял посреди дороги, пока меня объезжали магические повозки, скользящие по своим делам. Время застыло здесь, в этом мире. Оно двигалось тягуче, как муха в меду, в то мгновение как там, в Храме Вечности, пролетала жизнь, которая могла бы быть моей. Неожиданно из бронзовых дверей вышла миловидная девочка, лет десяти. Кожа её была всё такая же зелёная, как и у других представителей её народа, а за спиной искрились крылья, прозрачные и тонкие, будто у стрекозы. Волосы девочки были длинные, золотистые, а огромные голубые глаза лукаво смотрели на меня с очень узкого, треугольного лица. Вся в белом, как истинная жрица храма, она подошла ко мне и улыбнулась. — Ты Мерлин? — спросила девчушка. — Да, — ошарашенно ответил я, чувствуя, как сердце ускоряет бег. — Она очень скучает по тебе. Завтра утром вы увидитесь, так что не напивайся и хорошо выспись сегодня, — и девочка лукаво улыбнувшись, протянула мне маленькую ладонь. — Я Тилия. Я пожал ладонь юной феи, немало смутившись её недетским намёком. Только хотел спросить про сына, как она будто читая мои мысли, ответила. — Он такой очаровательный, наш мессия. Никогда не видела такого красивого и сообразительного малыша. Плод истинной любви, сразу видно, — и, подмигнув мне, девочка направилась обратно к бронзовым дверям, будто выходила специально ради меня. Утром я так и не успел дойти до храма, потому что Белоснежка пришла на рассвете, постучав в дверь нашей комнаты, пока я плескал холодную воду на голову, разгоняя усталость, после очередной неспокойной ночи. Сон категорически не шёл, как бы не советовала мне фея Тилия. Открыв дверь, я увидел на пороге мою Снежку в прекрасных, струящихся белых одеждах. Лицо её осунулось и похудело, ещё больше выделяя бездонные ореховые глаза. Пухлые, алые губы приоткрыты, и она смотрит на меня жадным, любящим взглядом, полным невыразимой тоски. На руках у неё сидит крепкий, восьмимесячный малыш, тёмно-каштановые волосы которого ниспадают почти до плеч. Он смотрит на меня совершенно волшебными карими глазами, так похожими на глаза его матери, и взгляд этот полон недоверия. — Мерлин… — судорожно шепчет Белоснежка, и грудь её вздымается и опадает, будто ей не хватает воздуха. Я протянул руки, чтобы обнять жену, но встретил неожиданный протест со стороны сына. Мальчик выставил перед собой ладонь, упираясь мне в солнечное сплетение, не давая приблизиться к Белоснежке. Холод, распространяющийся из-под детской ручки, обжёг мою кожу. Тело мгновенно покрылось мурашками, и онемело в том месте, где коснулись маленькие пальцы колдуна. Я отпрянул, обхватывая себя руками. Как же больно. Дыхание перехватило от нарастающего холода, который растекался, лишая меня возможности нормально двигаться, и что-либо соображать. — Дейран, сынок, не надо! — причитала Белоснежка. — Это папа! Помнишь, я рассказывала тебе про папу? Мама так сильно скучала по нему. Папа любит тебя, не обижай его. — Дрожащим голосом, едва сдерживая слёзы, говорила жена. Мальчик смотрел на мать внимательным взглядом и молчал. Потом он повернул голову в мою сторону, оценивая меня и то, как скрючившись от мороза, я едва стоял на ногах. Наши взгляды встретились, и в то же мгновение его красивое личико плаксиво скривилось. Спустя пару секунд отчаянных попыток сдержаться, он всё же не выдержал и заревел, повергая меня в пучину отчаяния. Белоснежка гладила малыша по спине, шепча ему на ухо нежные слова, пока он, зарывшись лицом в волосы и прижимаясь к её шее, сотрясался в рыданиях. Я наконец-то смог собраться с силами и всё ещё тяжело дыша, выпрямился, ощущая как тепло, вновь возвращается к членам. «Дейран, дай мне шанс!» — как заклинание мысленно повторял я. Агрессия малыша инстинктивна, и не имеет личных мотивов — он просто боится, потому что я для него чужой. От этой мысли всё внутри холодеет без всякой магии. Нет, я не покажу Белоснежке свой страх и боль. Не этого она ждёт после стольких месяцев разлуки. Снова приблизился и, подняв руку, робко прикоснулся к щеке любимой. Она повернула голову, целуя мою ладонь. В этот момент плач Дейрана усилился и мороз, что недавно сковывал только меня, охватил всю гостиницу. Волшебные узоры, созданные инеем, покрыли стены, мебель, пол и потолок. В воздухе зловеще потрескивало и Белоснежка, отпрянув от меня, с ужасом оглядывая то, что происходит, побежала к выходу. Я бросился за ней, сталкиваясь с толпой перепуганных постояльцев, спешно покидающих апартаменты. На улице мы остановились, и я в последнем отчаянном жесте погладил завывающего сына по спине. — Дейран, сынок, не бойся. Я твой папа. Я не причиню зла твоей маме. Я люблю её, люблю тебя… Малыш замер и повернув ко мне красное заплаканное личико, внимательно посмотрел, будто слова наконец-то обрели для него смысл. — Па…па? — отрывисто, икая, спросил сын, не спуская с меня тёмно-ореховых, будто спелые каштаны глаз. Вообще, такие моменты редко кого могут оставить равнодушными. Даже самое чёрствое сердце воинственного мужчины могут растопить первые слова его ребёнка. Я же уже давно был нокаутирован всем, что происходило со мной от момента рождения сына, до сегодняшнего мгновения, когда он сам назвал меня отцом. Всё ещё боясь неожиданной реакции с его стороны, робко протянул руки к Дейрану, приглашая его в свои объятия. Мальчик смотрел на меня, не мигая, потом вздохнул, и молча отвернулся, крепче обнимая мать. Ни магии, ни крика. Казалось бы, уже значительный прогресс. Но у меня всего день. Один грёбаный день, чтобы завоевать любовь собственного ребёнка. Послезавтра это будет уже совсем взрослый мальчик, со своими убеждениями, который, возможно, даже не вспомнит меня. Мне стало страшно. Я не имею право на ошибку. Всё, что я скажу, или сделаю, калёным железом будет выжигаться в сердце Дейрана, либо останется для него чем-то неважным, эфемерным. — Иди ко мне, сынок, — попросил я малыша, вновь погладив его по спине. — Пойдешь к папе? — спросила Белоснежка, отстраняясь, пытаясь заглянуть Дейрану в глаза. На что надувшийся малыш, молча отрицательно помотал головой. Вопреки собственному обещанию держаться, я сник, и Снежка печально посмотрев на меня, робко попросила. — Дай ему время, Мерлин. Ему надо привыкнуть к тебе. Мы придём завтра, и я обещаю — всё будет по-другому. И ещё… Неожиданно, на садовой дорожке показалась юная Тилия. Она снова лукаво улыбалась, и когда поравнялась с нами, такую же хитрую улыбку подарил ей Дейран. Девчушка протянула руки, и малыш радостно потянулся к ней в ответ. А вы знаете, что такое ревность? Вот я теперь точно знаю. Как-то раньше не особо приходилось испытывать это гадкое чувство. Был весьма популярен, ни в чём не знал отказа. У меня попросту не было соперников, к которым я мог бы ревновать. Это чувство — удел слабых, неуверенных в себе людей. И очень неприятно, что я, кажется, становлюсь именно таким. — Мы тут немного погуляем, пока вы поговорите, — просто сказала Тилия, обращаясь скорее ко мне, чем к Белоснежке, одновременно обнимая, и поддерживая увесистого Дейрана тонкими ручками. — На самом деле, идея зайти завтра — очень хорошая, Снежка. Будет лучше. Я вижу. И не теряй время, а то он уже тяжёлый, — добавила с улыбкой девчушка, и скрылась с нашим ребёнком в цветущем палисаднике. Белоснежка утянула меня в заросли жасмина, кусты которого росли так плотно, что ни со стороны гостиницы, ни со стороны дороги не было ничего видно. Лицо её порозовело и, обняв меня, она прошептала на ухо. — Прошу, дай мне свою рубашку. Вот эту, что на тебе… — и Снежка, потянула меня за сорочку, которую я, признаться, носил уже второй день, поленившись искать свежую. Я спешно стянул одежду, отчётливо понимая, для чего ей понадобились мои вещи. Каждую ночь сам также наслаждался запахом её волос, что впитался в нашу постель, пробуждая воспоминания, отгоняя тоску. Она аккуратно свернула рубашку и сунула в большой карман на храмовой тунике. Я стоял перед ней, обнаженный по пояс, с тоской осознавая, как время утекает сквозь пальцы. Словно читая мои мысли, Белоснежка легла в мягкую, зелёную траву, усыпанную ароматными жасминовыми лепестками, увлекая меня за собой. Мы жадно целовали друг друга, не в силах насытиться и, не имея ни малейшего представления, могут ли нас внезапно прервать, или случайно заметить. Любить вот так, урывками, практически не снимая одежды — всё, что нам оставалось. Но мы были благодарны даже за это. — Я вернусь к тебе завтра, — нежно сказала Снежка, всё ещё лёжа у меня на плече. Голос её был спокойный и умиротворённый. Будто завтра, это действительно завтра. Но всё иллюзия. Всего миг счастья и долгие месяцы ожидания. Её дух, пожалуй, даже крепче моего, потому что эти два дня без Белоснежки были поистине мучительными.***
Я не обманулся в своих ожиданиях. Не смотря на почти бессонную ночь, когда сморило лишь под утро, следующий день принёс радость и новую надежду. Проснулся так, как не мог вообразить даже в самых смелых мечтах — от чувственного прикосновения на губах, словно переносящего в чужую сказку про Спящую Красавицу. Вот так должна была пробудиться принцесса Аврора, если бы в её романтическую историю не вмешался наш Ганс, со своим волшебным обедом, поднимающим даже мёртвых. Впрочем, партия девушки с принцем Филиппом, гореть ему в аду, была бы ужасным вариантом. Как там говорят — всё, что ни делается, всё к лучшему? Даже открывать глаз не потребовалось, чтобы понять, чьи губы могут быть такими ласковыми и мягкими. Чей запах волнует и разжигает пламя. Я обнял Белоснежку, увлекая её в кровать, и отвечая на поцелуй. Сквозь тонкую ткань храмовых одежд чувствовал, как она истощена. Что же происходит? Неужели тоска по мне настолько съедает её? Или Храм Вечности пьёт ей жизненные силы? Как же мне помочь ей? В отчаянии сжимал её в объятиях, чувствуя, как её руки скользят по мне, освобождая от той немногочисленной одежды, в которой я провёл эту ночь. В ту минуту, когда я снимал с неё тунику, не было сил даже подумать, где сейчас наш сын. Все мысли покинули голову, а мир казался нереальным. Может, это всего лишь сон? Но если это так, то я не хочу просыпаться. Её грудь в моих ладонях всё такая же горячая и упругая. Капли молока дрожат на сосках цвета молочного шоколада, и в порыве чувств я провожу по ним языком, ощущая сладость. Наверное, уже больше года прошло, а она по-прежнему кормит Дейрана. Тут я впервые позавидовал сыну, имеющему больше прав и возможностей вот так касаться Белоснежки. Любимая слишком долго ждала, чтобы дразнить и распалять её. Глаза умоляют, а губы просят, шепча моё имя так, что я готов подарить ей не только себя, но и весь мир. Снежка создана, будто специально для меня, как создают драгоценные ножны для клинка, и лишь в ней я чувствую себя целым. Срываю с её губ поцелуи, ловлю стон наслаждения, и знаю, что она думает также. Время бежит неумолимо, и в дверь уже настойчиво стучат, выдирая нас из омута плотской любви. — Наверное, это Тилия. Уже устала сидеть внизу с Дейраном, — заметила Белоснежка, неохотно вставая с кровати, и натягивая храмовую тунику. Потом она повернулась ко мне и сказала с ласковой улыбкой. — Я бы провела с тобой весь день и всю ночь, но поверь, сын ждёт тебя. Сегодня всё будет иначе. Едва мы спустились по лестнице, как услышали. — Доброе утро! — весело, и как обычно, слегка лукаво пропела Тилия, сидящая в большом кресле, покрытым шкурами, и махая нам со Снежкой ручкой подросшего сына. Мальчик посмотрел на нас, потом перевёл взгляд на какую-то бумажку в его руке, и снова вернул нам внимание. — Похож? — спросила фея Дейрана, кивнув на меня, и заглядывая ему в глаза. — Это твой папа. Прямо как на картинке, да? Красивый, правда? Малыш улыбнулся и погладил Тилию по щеке, девчушка же в ответ поцеловала маленькую ручку сына, как нечто само собой разумеющееся. Если честно, я не знал, как на это реагировать. За время пребывания в храме у Белоснежки и Дейрана, видимо, появилось некое подобие семьи. Маленькая фея стала кем-то вроде старшей сестры для нашего сына и, похоже, Снежке это было на руку. Я ни разу не видел, ни тени недовольства на её лице. Тилия помогала во всем, будто мы были для неё значимыми и родными. — Мерлин, ты только не волнуйся, но Дейран пока не говорит, — робко сказала Белоснежка, беря меня за руку. — Но почему? — в изумлении пробормотал я. — Сколько ему, года полтора? Он же сказал мне «папа» в нашу прошлую встречу. — Да, вот с тех пор больше ни слова… — виновато ответила жена. — Ничего, это пока, — весело заметила юная фея, — потом начнёт шпарить сразу целыми предложениями. Зато, он нас отлично понимает и магический самоконтроль ему начал поддаваться. Да и вообще, он развивается совершенно уникально. Что не удивительно. Да, Ден? — снова обратилась девочка к сыну. Неожиданно малыш сознательно кивнул, не спуская своих карих глаз с зелёной мордашки Тилии. Я продолжал удивляться происходящему, всё больше веря в то, что вот сейчас ущипну себя и проснусь. Во-первых, девушка бесцеремонно сократила имя сына до короткого и бойкого «Ден». Не помню где, но где-то я читал, что это имя означает потребность доминировать. Всегда и везде, и вне зависимости от того, насколько оправдано такое стремление в конкретных обстоятельствах. Конфликт с тем, кто заведомо сильнее — не пугает, а скорее наоборот — раззадоривает. С возрастом меняется только «весовая категория», а приоритеты остаются прежними «Сильнее, выше, быстрее», даже когда в этом нет практической необходимости. Зато — есть результат. Имя мессии, и никак иначе. Во-вторых, Дейран, похоже, понимал гораздо больше, чем дети его возраста, а его молчание — результат перенесённого стресса. Да, сынок, а кому сейчас легко? Малыш спустился с колен феи и подошёл ко мне, с любопытством разглядывая. Я сел перед ним на корточки и улыбнулся. — Привет, Ден, — сказал я, проводя ладонью по плечу сына. В белоснежных штанах и камзоле с длинными полами, доходящими до щиколоток, малыш смотрелся и принцем, и ангелом в одном лице. Волосы длинные и тяжелые, тёмными реками рассыпались по плечам. Мальчик кивнул, и робко растянул уголки полных, чувственных губ, вежливо улыбаясь. — Кто тебе дал эту картинку? — спросил я, показывая на бумажку в ладошке Дейрана. Сын развернул ко мне изображение и ткнул пальчиком в крайнюю правую фигуру. В руках ребёнка была наша фотография — Бесстрашная Семерка в полном составе. Наверное, её когда-то сделали Пино, Ноки и Кио, а потом отдали Гансу, потому что именно на него указывал сейчас Ден. Сын попытался отдать мне картинку, но я мягко отвел его руку, сжимая пальчики на фотографии. — Пусть будет у тебя. Мне будет приятно, если ты станешь вспоминать обо мне там, в Храме Вечности. И в этот момент моё сердце чуть не разорвалось от нахлынувшей радости, потому что, раскинув ручки, сын подошёл ко мне вплотную, и обнял.