Любовь моя всегда выходила мне боком

Бурные обсуждения продолжались — Америка одобрял более дипломатичный путь, Вашингтон же хотел их припугнуть — и, неосознанно, напомнил Штатам Британию, от чего кольнуло в сердце. Владыка морей не был таким уж и жестоким — был ли он тираном? Безусловно, но являлся ли он таковым от злости и нелюбви? Нет, скорее по глупости. И хоть тот наносил Штатам раны, которые не излечишь простыми бинтами, Британия любил его. Кровного сына Испании как родного. Но будет ли колонизатор отступать, будет ли сдаваться? Будет ли он говорить о том, как любит сына и извиняться за тиранию? Будет ли стараться наладить с ним торговые отношения, а возможно даже поможет стать ему мировой державой? Возможно. Империя помнил, что было, когда он припугнул — тот год, когда повесили 5-рых человек, запомнился ему навсегда. Кровавое Воскресенье Россия тоже помнил, хотя оно было буквально недавно, 22 числа. Ему было жалко людей — но что он ещё мог сделать? Они заявлялись к нему домой. Это страна стрелял? Нет. Это он нападал на чужой дом, в погоне за утопическими идеями? Нет. Конечно нет. — Будет Война. Война, которую свет ещё не видел — заключал бывшая колония — не нужно Вам будет в неё ввязываться. Она погубит Вас, ежели Вы не соизволите не вступать в неё. Народ не глупый, понимает. Он ослабит Вас, коли пойдёте на Войну, сэр. Или же, что ещё хуже, народ будет разъярен. Будущие соперники сделают все, что угодно ради победы — такова Война. Они могут стать с Вами друзьями, переметнув Вас на другую сторону. Подослать шпиона, подослать некого коммуниста, они умеют всё. И они будут пользоваться своими возможностями, сэр. Тратьте силы на мирное подавление, не получится? Так уж и быть, прибегайте к ружью — главное, только пугайте или калечьте, хотя и без этого обойтись можно, ежели постараться. Уровень дипломатии Вашей, сэр, высок — Вы справитесь с кучкой революционеров, задумавших что-то против Вас, главное — не дать революции разрастись. — Сэр США, право же. Вы сами были революционером — неужели Вы не можете предложить нам вариант, где и народ, и люди будут счастливы? Почему они бунтуют, сэр США? — проговорила Петербург, задумчиво глядя на бывшую колонию. В погоне за тем, чтобы высхвастаться перед Империей, что он хорош ещё и в политических играх, словно маленький ребёнок, Америка забывал КТО он. ЧТО является его главным национальным достоянием. Свобода. Слово столь лакомое, но столь далекое и по сей день. Даже ежели вам кажется, что вы свободны — это не было фактом. Выбор без выбора, налоги, кредиты, да и вся политика — не свободны. Именно поэтому США старался бороться с национальным банком. Что был вовсе не национальным. Вся жизнь его прошла в поиске Свободы — метаясь, Штаты пробовал себя в разных отраслях — экономика, политика, культура. Что же лучше будет получаться — не знает никто пока, но скоро мы поймём, что же скрывает кудрявый парень, уже ставшим мужчиной, с милой улыбкой и слегка женственными чертами лица, от которых, право, он не перестаёт быть человеком, а точнее страна, аристократичных черт лица. Америка задумался. — Право, я даже не знаю, что же ещё мне сказать. — Сэр, пожалуйста простите, ежели я соизволила Вам нагрубить. — Нет, стойте, мадемуазель. Вы правы. Я совсем забыл о том, кто я. — И что же Вы скажете? — спросил Империя. Он наблюдал. Следил за каждым движением мышц лица Америки. — Я лишь скажу, что я все ещё согласен со своим мнение ранее — да, нужно не ввязываться в войну. Однако, сэр, соизволю сказать, что ежели и решать проблему революции, то спрашивать — напрямую у народа. Почему? Зачем? Что мы можем сделать, что бы вам было лучше? — «почему он все время переобувается? Невозможно встать на две стороны сразу — каким бы хорошим он не казался, ему надо выбрать сторону» — думала Петербург. Вашингтон покосился на свои часы — уже было около 8 вечера, дебаты унесли целый день из их жизни. Ночью ходить было опасно, выдвигаться надо сечас. — Право же, уже 8. Предлагаю договорить завтра. Что думаете? — Солидарен с сэром Вашингтоном — проговорил Империя — пора. Послышался шум — все собирали бумаги, на которых записывали главные моменты встречи, — так было удобнее — люди поднимались с мест, Вашингтон помог встать Петербург. Города вышли первыми. В помещении остались лишь Америка и Россия. — Я ненавижу… — шептал США. — Ненавидишь что? — Ненавижу, что нельзя поддержать и народ, и тебя! Почему я должен выбрать сторону? Я не хочу развала твоего, но я хочу, что бы народ был счастлив. Как прикажешь это сделать? — Америка… — Империя подошёл к бывшей колонии. США встал. — я тоже не в восторге. У меня же есть наследница престола, верно? — Верно. — Она и затеяла это все. Это будто нож в спину. Почему? Я любил её, у неё было всё. Я думаю, она любила его, что я хороший отец. — проговаривал Россия. Он не ныл, не плакал. Лишь спокойно это говорил, будто спрашивая у Америки — мол, ты знаешь может? Россия никогда не открывался. Нет. Но аура США заставляли его раскрыться, словно бутон тюльпана. Он чувствовал, что его понимают. Возможно, Империи такого не хватало в жизни ранее, поэтому он чувствовал себя слегка странно, но он знал — ему можно. Это Америка. Но тоже самое он думал и о дочери. — Я думаю, не от хорошей жизни она стала такой. — грустно проговорил бывшая колония, вспоминая родителей. — ей не хватало ласки. И она искала себя в чем-то другом. К примеру, вот она нашла себя в помощи народу. — Ты так думаешь? — Я, уж признаюсь, так знаю — уныло улыбнулся Штаты. — Что же мне делать? — Наблюдать и стараться вести переговоры. Без оружия. Без новых кровавых дней недели. — Спасибо. Тон Империи был серьёзен и строг. Не казалось, что он жаловался. Он просто открывался, что так странно сочеталось с ним прошлым. С разными людьми мы ведём себя по разному. России просто хотелось утопать в глазах Штатов. Америка лишь влюблённо, но слегка нервно глядел на Империю. А идти надо было. Страны поспешили — нужно было уйти, и сделать так, будто они просто обсуждали что-то по революции, хотя в некой степени это было так по правде. Они могли свободно любить друг друга, но боялись того, что скажут другие. У Империи были дети, а Штаты вчерашний ребёнок. Но все же хотелось прокричать «я люблю его!» и не придумывать отговорки. — Просим прощения за ожидания, у нас просто возникли дебаты, сами понимаете. — «Ох, Америка. Как же тебе везёт.» — подумал Вашингтон, вспоминая с каким трепетом разговаривал Штаты, ежели в беседе упомянули имя Империи. Россия так и оставался для него закрытой книгой, но он и не хотел понимать его — достаточно было лишь взглянуть на то, как дерзко общался Америка с монархом. На его улыбки. На его взгляд. — Ничего, мы понимаем — проговорили одновременно города и посмотрели друг на друга — очень уж похожи они были. Все это время столицы стояли в неловкой тишине, иногда посматривая друг на друга. Послышался смешок от стороны Петербург, Вашингтон тоже не удержался. — До свидания, сэр Америка, сэр Вашингтон. — проговорил Империя и уже хотел взять под руку Питер, как та, будто маленькая девица, прошептала ему. — я бы не стал, сам понимаешь. Нет, ты конечно взрослая, но все-таки. Я же за тебя беспокоюсь. Нет, нет, Петербург, идём лучше домой. — До свидания, сэр Вашингтон и сэр Америка — грустно проговорила она, не хотев расставаться с новым знакомым. Они хотели пообщаться чуть ближе, но, к сожалению, время было опасное.