Любовь моя всегда выходила мне боком

— Отец? — Здравствуй, Петербург. — Германия объявила нам войну позавчера. И сегодня Франции. — От чего же ты молчала эти два дня, Петербург? — Я только сейчас узнала. — Он прошёл уже территории? — Пока оккупирован лишь Люксембург. — Почему ты только щас узнала? — Письма приходили с опозданием. — На нас нападают? — Нет. — Народу знать все необязательно. Поняла? — Да. А РСФСР? — А что РСФСР? — Что ты будешь делать? Вдруг она пойдёт воевать. — Петербург. Она не будет воевать. — Почему ты так уверен? — Я знаю. Она не пойдёт. — Черт! — кричала девушка симпатичной внешности — с рыжими волосами, неаккуратно заплетёнными в пучок. — Прекрасно, теперь мы воюем. Зачем он вступает в эти войны, скажи мне? — РСФСР, право, я не знаю. — отвечала оппонентка, которая, правда, была очень похожа на РСФСР — волосы цвета меди, пышные — однако, будущая страна обладала более аристократичными чертами лица. Девушка же была достаточно проста, и, возможно, являлась очень стереотипной русской по внешности. — Москва. — РСФСР? — Ты же понимаешь, что очень опасно общаться со мной и что он сделает с тобой что нибудь ужасное? — Понимаю. — Я тебя люблю, Москва. Я не хочу, чтобы ты пострадала. — коммунистка положила руку на щеку города, иногда поглаживая ту. — РСФСР… скажи мне, ты же не будешь воевать? — Конечно же буду. — Но как? — Пойду на фронт наших союзников. К сожалению, на русский меня не пустят. — Ты уверена? А на чей? — Ещё непонятно, но я знаю — знаю, что смогу куда-нибудь да попасть. Ты в меня веришь? — Верю, конечно. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Ты единственное, что у меня осталось. — А Петербург? — У нас с ней дороги, так скажем, разошлись. — вздохнула Москва. — да и не любила я её никогда. — А мне кажется, что она на тебя поглядывает с интересом, я не права? — РСФСР усмехнулась. — Может и права. Но у меня есть ты. — город взяла руки будущей страны и прислонила их к своей груди. — Я тебя люблю. — Любила бы — не пошла бы на войну. — Москва! — Ну что, что? Правду же говорю. — Может я и не пойду. — уже с меньшей уверенностью говорила любительница коммунизма. — без тебя не смогу. — РСФСР… — произнесла Москва и поцеловала страну. Казалось, что они сидели не в темном бункере — что вокруг был свет, который исходил от любви их. Яркий, как и их чувства. Запретные, но такие желанные. Ах, как жаль, что времени свойственно проходить — так и поцелую их пришёл конец. — Прощай. Увидимся ещё. — проговорила дочь Империи. — Пиши мне. — Перехватят. — Не перехватят, что ты! Сюда бы, будь вся жизнь театром, подошла бы фраза «занавес».