Голодные Игры. 20 лет спустя.

Дистрикт Один. Планолет высадил нас недалеко от границ дистрикта, чтобы не афишировать наше прибытие. Пит и я шли молча в сопровождении двадцати солдат во главе с Калерией. Я ей не доверяла. С самого первого момента, как увидела ее. Внучка Сноу возглавляет безопасность Сойки-пересмешницы. Это все равно, что доверить меня самому Сноу. Почему Пэйлор с Плутархом ей верят? Или я параноик? «Не забывай кто ты, детка» прозвучал в голове голос Хеймитча. Он прав. Я была Сойкой. Для кого-то, может, я ей и осталась. А что насчет тех, кто бросал бутылки с зажигательной смесью? Кто я для них? Они ненавидят меня. Первая бутылка была брошена в меня. Если бы Пит не заметил это вовремя, я превратилась бы в горящий факел. Что было мотивом их поведения? Перед глазами до сих пор стояла картина горящих людей, а в ушах стояли их крики и слышался запах горящей плоти. Я не замечала враждебного отношения к себе в Двенадцатом. Или не хотела замечать? К нам часто заглядывали разные люди выпить чаю или просто обменяться парой слов. Я думала, что все в порядке. Теперь я понимала, что все эти люди приходили к Питу. Или проведать наших детей. Их знал весь дистрикт. Не потому, что они были детьми Победителей. А потому что Пит всегда брал их с собой, когда ходил в город. Их все обожали. Мне тоже почти всегда улыбались и приветствовали прохожие, но скорее из-за того, кем я была, а не потому что они были мне рады. Что на самом деле обо мне думают все эти люди, что они чувствуют? Винят меня в том, что их жизни разрушены? Что ж, я тоже себя виню. В полном молчании мы прошли через туннель и вышли к пропускному пункту. Никаких ограждений из колючей проволоки больше не было. Их все сломали и засадили деревьями и кустарником в несколько рядов. Сейчас они стояли голыми, почки только начали набухать на ветках. Летом здесь, наверное, было восхитительно прохладно и красиво. После краткого обмена формальностями, нас пропустили и я впервые по-настоящему смогла взглянуть на Дистрикт Один. Свежий горный воздух наполнил легкие. В глаза светило весеннее солнце, еще не набравшее полной силы. Но это было скорее приятно. Меня радовали эти лучи, греющие кожу. Слева от нас на сколько хватало глаз тянулся горных хребет, окутанный снежными шапками. Дорога впереди вела чуть правее и под уклон, в долину, где и располагался дистрикт. За ними лежали акры земли. Скорее всего это поля. А еще я смогла различить изумрудное зеркало озера в окружении высоких сосен и холмов. Это было потрясающее по своей красоте место. Рядом в горной цепью тоже можно было разглядеть скопление каких-то строений. Но они были темными и плохо различимыми. Скорее всего это были хижины старателей, тех, кто работал в шахтах, добывал драгоценные камни для украшений богачей из Капитолия когда-то. Может даже сейчас они были действующими. Нас ожидало три автомобиля. В первом разместилось восемь солдат. Во втором поехали мы с Питом и, к моему неудовольствию, Калерия. Остальные замыкали колонну. - Известно, кто были те люди? - спросила я, когда мы тронулись с места, ни к кому конкретно не обращаясь - Оппозиция — ответила она глядя на дорогу. - Чего они хотят? - Вернуть прежний режим. - Что? - не поверила я своим ушам. - Конечно, без Голодных Игр и всего такого — усмехнулась она. - Люди думают, что при президентском правлении, о них будет кому позаботиться. Им не понятна демократия. Точнее, они знают то, что им говорят Плутарх и Пэйлор об этом, но не понимают, как это должно работать на практике. И они не знают, что теперь делать. На словах все было ясно, но на деле... Слишком много лет они жили как рабы. Сейчас они знают, что их никто не накажет, если, скажем, они будут охотиться в лесу. Или если не захотят работать в полях. Многие спиваются потому, что теперь они могут не ходить на работу. Их никто не накажет за это. Не придут миротворцы в твой дом. И они пользуются этим. А один раз почувствовав, что такое свобода, некоторые уже не хотят работать. Теряют смысл жизни, не знают чего им хотеть, а новая власть не говорит им этого. Им говорят идите и живите свободными, но что значит эта свобода никто не объяснил. Производство падает, скоро станет заметен дефицит, а на его фоне начнутся недовольства и волнения. Сейчас в школах преподают не только те предметы, которые напрямую относятся к их дистрикту, чтобы люди могли работать там, где им захочется. Но пока их слишком мало. И слишком мало тех, кто может и хочет работать, как раньше. - Но ведь кто-то же должен показать им разницу — воскликнул Пит — объяснить! - Ты можешь попробовать. На этом разговор прервался. Калерия смотрела в окно, изредка поглядывая на нас с Питом. Пит уставился себе под ноги. Не такого мы ждали от революции. Это просто не укладывалось в моей голове. Все, через что нам пришлось пройти оказалось для того, чтобы люди могли иметь достойную жизнь. А они выбрали жить подобно Хеймитчу. Чувство беспомощности охватило меня. Мне казалось, что я отдала революции все, что было у меня самого ценного, я отдала ей свою собственную жизнь, точнее ту жизнь, которая у меня могла бы быть. Чтобы люди освободились от тирана. Оказывается, что этого было недостаточно. Мы избавились от прежнего режима, но не знали, как жить при новом. Я посмотрела на Пита и поняла по его лицу, что он думает примерно о том же. Нас привезли в чистый просторный дом с двумя спальнями и верандой на самом краю дистрикта. Он был новым, все еще слышался запах свежего дерева и краски. Дом предназначался мэру и тот готовился въехать в него, когда пришло известие, что мы скоро приедем. И он решил предоставить его нам на время пребывания. Почти все дома в этом районе были новыми. Но попадались и старые, помнившие времена восстания. Ни их стенах все еще были видны следы от пуль и взрывов, а нутро дома было завалено обломками стен и камней, уже поросших травой и диким виноградом. Я настолько привыкла к детским крикам в нашем доме, что здесь мне казалось странной тишина. Без наших детей он казался мне пустым и покинутым. Слишком большим для нас двоих. Оглядывая гостиную на первом этаже, я ожидала услышать голос Макса или Прим и сердце сжималось от тоски по ним. Мне их безумно не хватало. Энни писала нам письма ежедневно с того момента, как мы простились. Когда была возможность мы разговаривали по телефону, но этого было слишком мало. Я никогда не отпускала их от себя, они всегда были со мной или с Питом и я была спокойна за их безопасность. Это впервые за все время, когда они не рядом с нами и это сводило с ума. Я знала, что с Энни они в безопасности. По крайней мере, это единственный человек, которому я доверяла после Пита. Она вырастила прекрасного сына, она справится и с моими детьми, но в этот момент мне отчаянно хотелось услышать их голоса. Первое, что я сделала, когда мы вошли в дом — это убедилась, что в нем был работающий телефон и набрала номер Энни. Радостные крики детей меня немного успокоили. Я заверила их, что со мной и с папой все в порядке и мы очень по ним скучаем. Пока я разговаривала с детьми, Пит заносил наши вещи, среди которых был лук, который сконструировал Бити. Мне больше нравился мой деревянный, с которым я охотилась дома, но после сегодняшних событий, была не против этого. Похоже, что он может мне все-таки пригодиться. Пит еще зачем-то взял с нами мой старый костюм Сойки. Глядя на эти вещи сейчас, в груди сворачивался неприятный комок. Я надеялась, что они мне больше никогда не понадобятся. При одном взгляде на этот костюм, я чувствовала едкий запах гари от взрывов, слышала крики боли и стоны людей, снова видела госпиталь, который разбомбили в восьмом, заползал страх потерять свою семью. И еще появлялись воспоминания о Гейле. Как мы сражались плечом к плечу и к чему это привело. Бойня перед дворцом Сноу. - Это только на всякий случай — сказал Пит — тебе не обязательно ими пользоваться. Но я подумал пусть лучше они буду с нами. После телефонного разговора я прошлась по дому. В нем пока еще было не много мебели, но самое необходимое присутствовало. Диван с журнальным столиком в гостиной перед камином. Шкаф с посудой на кухне, широкий стол и несколько стульев, плита в духовкой. Из гостиной через стеклянную дверь можно было попасть на веранду на заднем дворе, который постепенно превращался в лес. И это мне нравилось. На первом этаже была еще одна спальня. Там была широкая постель, небольшой шкаф и прикроватная тумбочка. Я стащила плед с кровати, закуталась в него и вышла на веранду. Там стоял небольшой столик и два кресла-качалки. Я присела в одно из них и задумалась, тихо покачиваясь. Передо мной расстилалась небольшая ухоженная лужайка, за которой начинался настоящий дикий лес. Земля была устлана прошлогодними листьями. От дома через нее тянулась тропинка, уходившая куда-то далеко вперед. Вокруг царила приятная прохлада и тишина. Если оставаться здесь неподвижно достаточно долго, можно даже увидеть, как сюда забредет какое-нибудь животное. Пока я сидела в кресле, птицы снова начали выводить свои мелодии. Что мы тут будем делать? Плутарх не дал никаких инструкций, никакого плана действий. Как в сложившихся обстоятельствах мы должны напоминать людям о единстве? Они думают, что их обманули, предали. Мне больше не хотелось выходить на трибуну и произносить речи. Ни мое настроение, ни настроение людей этому не способствовало. - Что нам делать, Пит? - спросила я, когда он присоединился ко мне на веранде и сел в соседнее кресло. - Я не знаю. Но, думаю, мы скоро с этим разберемся. Я поговорю с Плутархом и Пэйлор насчет нашего пребывания тут. Не волнуйся, это скоро закончится. Калерия сказала, что завтра утром к нам прибудет новый глава безопасности. Специально для нашей охраны. - Ты ей веришь? Я нет. Как можно было назначить внучку Сноу ответственной за нашу безопасность? Держу пари она может перерезать нам горло во сне. - Не преувеличивай. Она была ребенком. Не думаю, что она разделяла взгляды своего деда на пытки и убийства людей. - Она росла с ним под одной крышей. - Она не монстр, Китнисс. Она всего лишь человек. Такая же жертва, как и мы все. Наверняка ей было сложно освоится в новом мире, где каждый ненавидел ее семью. Но она выжила среди этого и посмотри кем она стала. Она такой же боец, как и ты. Сравнение со мной было неприятно, но я промолчала. Подожду и понаблюдаю за ней дальше. Нужно будет расспросить кого-нибудь про нее. Может, этого нового главу безопасности? - Она не сказала кто это будет? Кто приедет вместо нее? - Нет. Но мы скоро узнаем. Оставайся тут, я схожу узнаю что к чему здесь. Хорошо. У меня не было никакого желания покидать этот дом и разговаривать с людьми. Мне хотелось знать, что происходит сейчас в Капитолии. После того, что случилось сегодня утром. Нашли ли тех людей, узнали кто они и чего хотели. Почему они пытались убить меня. Кто за ними стоит. Повторят ли они свою попытку еще раз здесь или в другом месте. Насколько широка их сеть заговорщиков и почему Плутарх до сих пор не смог найти верхушку этого движения. С его то связями и способностью плести подпольные интриги. И еще одна мысль меня посетила. Для восстаний нужны деньги. Если это подпольная сеть заговорщиков, их должен кто-то спонсировать. Провоцировать бунты при новом правлении могут или фанатики или те, кому хорошо платят. Кто же платит им? Я чувствовала вину за то, что все это время не хотела знать, что происходит с другими. Пит был со мной и это все, что меня интересовало после окончания революции. Я залечивала свои раны, охотилась, влюблялась, строила новую семью вдвоем с Питом и не задавалась вопросом что происходит в других дистриктах. Думала, что вместе со Сноу уйдут и все остальные беды, все наладится и это как-то искупит часть вины за то, во что я вовлекла весь этот народ. Но этого оказалось недостаточно. Страна раскололась на тех, кто может работать, чтобы не голодать и тех, кто не может. Последние остались в двойном проигрыше. Они потеряли своих родных и все еще не могут уберечь семьи от голода. Ответственность за этих людей навалилась на меня всей тяжестью. Что я могла сделать для них тогда? Что я могу сделать для них сейчас? Солнце уже почти село за горизонт, а я все сидела в кресле на веранде. Температура ощутимо упала и я замерзала, но уходить в дом все равно не хотелось. Много вопросов было, на которые я еще не нашла ответы, главный из которых, какую роль отвел мне Плутарх? Пит вернулся с пакетами, заполненными едой. Это напомнило мне, что я с утра ничего не ела. Выпила только стакан кофе утром и яблоко пока мы летели сюда. Вдвоем мы принялись готовить ужин. Это было одним из наших занятий, с тех пор, как он приехал ко мне в Двенадцатый Дистрикт после революции и заботился обо мне, пока я не пришла в себя после смерти Прим. Тогда он делал это, чтобы не давать мне сидеть на одном месте весь день. Сейчас это стало привычкой и приятным совместным занятием. И я знала, что для Пита это было нечто большее, чем простое приготовление пищи. Я нарезала овощи, разделывала рыбу, Пит возился у печи. Дом наполнился ароматами готовящейся еды. Еще он захватил пару еловых веток и поверх запахов еды распространился тонкий аромат ели. Почти как дома. Не хватает только голосов детей. Может, зря мы не взяли их с собой? Им бы тут понравилось. Я бы показала им каким еще может быть лес, сходили бы на то озеро, которое я заметила днем. Наверняка, там красиво. Воспоминание о живых горящих людях быстро стерло все сожаление об этом. Я медленно поднялась из кресла, окинула взглядом лужайку под косыми лучами вечернего солнца и прошла в кухню. Пит возился у очага, подбрасывая туда поленья, чтобы огонь не гас. Когда я вошла, он обернулся. - Как прошел твой день, солнышко? - спросил он, используя словечко Хеймитча. После его смерти Пит иногда называл меня так. Я никогда не спрашивала, но, думаю, он называл меня так потому, что скучал по Хеймитчу и таким способом пытался снова почувствовать его присутствие в наших жизнях. Мне не нравилось, что он так называл меня. В такие минуты я тоже вспоминала о Хеймитче и против воли чувствовала укол сожаления, что его больше нет с нами. - Я думала, что мы можем сделать для этих людей, Пит. - я не собиралась этого говорить, но поняла, что не смогу держать это в себе. - Для начала мы можем сделать то, о чем нас просили Плутарх и Пейлор. Помочь им освободиться от боли и рассказать свою историю. -А потом? -Не знаю, Китнисс. Об этом можно будет подумать после этого. Он поднялся и внимательно посмотрел на меня. - Ты знаешь, что не виновата ни в чем из того, что произошло, правда? Тем более, ты не виновата в том, что происходит сейчас. Я хотела возразить, в том, что старики сейчас где-то голодают, возможно, брошенные, потому что их дети захотели уехать в Капитолий, точно моя вина, но Пит рывком притянул меня к себе и обнял. -Даже не думай об этом, Китнисс. Ты ничего не знаешь о том, как живут в других дистриктах, может, Плутарх чего-то недоговаривает. Даже не думай винить себя в том, что сейчас происходит. В любом случае, ты не можешь спасти всех. Мы можем спасти только друг друга. Последние слова он прошептал мне на ухо. Да, мы не можем спасти всех. Только друг друга. Или только себя. - У меня кое что есть для тебя. - Пит отстранился и достал из кармана маленькую бархатную коробочку. - Здесь таких полно и они очень дешевые. Дистрикт Один занимается ювелирными изделиями, ты же знаешь, да? Я увидел сегодня небольшой магазинчик и подумал, что я давно тебе ничего не дарил. - О, Пит, не нужно было, это совсем не обязательно. - Нет, обязательно, Китнисс. Открой. Я взяла в руки футляр и повертела его в руках. Он легко открывался нажатием на маленькую пружинку сбоку. Крышка откинулась и на белоснежной шелковой подкладке сверкнул рубин размером с горошину. В свете горящего камина, он засверкал красными отсветами, совсем как тлеющий уголек. Я взяла его в руки и от него потянулась тонкая золотая цепочка. -Давай я надену его тебе. - Пит забрал у меня цепочку и аккуратно застегнул ее за спиной. Рубин засверкал чуть ниже впадинки на шее. - Пит, он прекрасен. Спасибо. - Я люблю тебя, Китнисс — прошептал он сзади мне в ухо, обнимая за талию. Он часто говорил мне и это, но я каждый раз чувствовала себя немного скованно. Я любила его, я точно это знала, но было что-то, что протестовало внутри против того, чтобы я в ответ произнесла те же слова. На протяжении всех этих лет я много раз хотела сказать ему это сама, но каждый раз что-то меня останавливало и момент был упущен. И я говорила себе, что в следующий раз точно скажу ему эти слова, но в следующий раз случалось ровно то же самое. Сначала я беспокоилась, что Пита может задевать мое молчание, но он знал меня лучше, чем я сама и через некоторое время он стал задавать мне тот же, вопрос, который помогал ему после плена отличить реальность от галлюцинаций. «Правда или ложь?» спрашивал он и я отвечала ему, что это правда. - Ты любишь меня. Правда? - спросил он и в этот раз. - Правда — прошептала я в ответ и снова расстроилась, что не сказала этого первой. Так мы постояли некоторое время, пока урчание в моем животе не напомнило, что пора заняться ужином. Тогда Пит стал доставать из пакетов продукты и мы начали вдвоем готовить ужин. Овощи, запеченный лосось с лимонным соком, рис со сливочно-грибным соусом, фрукты, апельсиновый сок, кофе. И свежий горячий хлеб. Это не такое изобилие еды, как было в Капитолии, но, по крайней мере, теперь в дистриктах не было голода. «В этом дистрикте» поправила я себя. И если ты мог позволить себе купить все эти продукты. - Как там дети? - спросил Пит, когда мы сидели за столом. - Прекрасно. Каждый день гуляют по побережью и Макс мечтает стать моряком. Заставляет бабулю Ламару снова и снова пересказывать старые морские байки, а Прим рассказала, что там очень красиво и можно найти много красивых ракушек на берегу. - Кажется, они неплохо проводят там время — усмехнулся Пит и видя мое настроение добавил — Не переживай, Китнисс, это не надолго. Мы скоро вернемся и ты снова будешь брать их с собой на охоту. Некоторое время мы ели молча. Потом Пит спросил: - О чем ты думала, сидя на веранде? - Обо всем понемногу. Как ты думаешь, кто стоит за сегодняшними беспорядками? Что еще может скрывать Плутарх? - Я не знаю, Китнисс — пожал он плечами — но кто-бы это ни был, я думаю, что он скоро появится снова. Иначе нам бы не понадобилась охрана. Это было верно. Если к нам приставляют охрану, значит Плутарх ожидает еще чего-то подобного. Нужно быть осторожными. Остаток ужина прошел в молчании. Каждый погрузился в собственные размышления о сегодняшних событиях. Я видела по лицу Пита, что он думает о тех, кто погиб сегодня. Он допил кофе, отнес чашку в раковину и предложил: - Пойдем, посмотрим повтор. Пит подошел ко мне, взял за руку и потянул из-за стола. Я поднялась с чашкой недопитого чая в руках и мы прошли в гостиную. Мы опустились на диван как раз вовремя. Встроенный в стену экран включился сам и мы увидели знак Панема. Вот, выходит Пэйлор, за ней Плутарх, мы с Питом, Джоанна, Финник. Пэйлор начинает говорить, но на экране почему-то мое озабоченное лицо. За ней выступает Плутарх, потом я, потом Пит помогает мне, когда я теряюсь и не могу подобрать нужных слов. На этом все. Они не показали того, что произошло сразу после этого и это встревожило меня еще больше. Снова Капитолий показывает то, что им выгодно и умалчивает о беспорядках. - Может, все не так плохо, как говорил Плутарх? - пытается успокоить меня Пит — И в других дистриктах все спокойно. - Или они что-то задумали и не хотят нам говорить — нахмурилась я. - Чтож, а пока я предпочитаю заняться тем, для чего мы сюда приехали. Он поднялся, подошел к большой дорожной сумке и стал доставать оттуда свои принадлежности для рисования. Кисти, карандаши, кусочки угля, большие листы бумаги, и аккуратно раскладывал это на журнальном столике. Оставшуюся часть вечера я наблюдала, как Пит что-то увлеченно рисовал. Какое-то время я наблюдала за ним сидя на диване с чашкой чая, а потом подошла посмотреть что он там рисовал. Это оказался мой портрет с рубиновой подвеской на шее. Он изобразил меня в белом платье, похожем на то, в котором я была сегодня, стоявшей перед зеркалом с распущенными волосами, задумчиво смотрящую куда-то в сторону. Кулон был похож на каплю крови. - Хочу запомнить этот момент - объяснил мне Пит. Я чмокнула его в макушку и пошла в спальню. Оставила свою чашку на прикроватной тумбочке, разделась и пошла в душ. В доме мера не было таких излишеств, как в Капитолии, когда ты мог по нажатию кнопки регулировать подачу пены и температуру воды. Только жидкое пенящееся апельсиновое мыло для тела и этого было достаточно. Я долго стояла под струями горячей воды. «Прими это, Китнисс» - подумала я - «прими и не сопротивляйся». Минут через десять я вышла из душа, кутаясь в пушистое белое полотенце. Забралась в постель и стала ждать пита, промокая волосы от воды. Засыпать одной бессмысленно, у меня этого никогда не получалось без него с тех пор, как мы стали жить вместе. Вскоре он закончил рисовать и пришел. Я думала, что мне будет сложно уснуть сегодня после всего, но когда Пит улегся рядом и по обыкновению притянул меня к себе, беспокойство отодвинулось на второй план. Я закрыла глаза и погрузилась в уютные объятия своего мужа и не заметила, как провалилась в сон. Утром я проснулась с первыми лучами солнца. Испугалась на мгновение незнакомой обстановки, потом вспомнила где мы. Пит сопел мне в шею крепко обхватив за талию. Широкая довольная улыбка непроизвольно растянулась на моих губах и я потянулась рукой к кулону на шее. Не хотелось его тревожить, но мне хотелось пойти в лес, подышать свежим лесным запахом. Почувствовать себя собой. Почувствовать дом. Пит знал меня лучше меня самой. Он взял из нашего дома в Двенадцатом Дистрикте старую куртку моего отца, которая была уже сильно потрепана, но я отказывалась расставаться с ней. Башмаки, к сожалению, так долго не продержались, их пришлось выкинуть — они совсем развалились. Пит сделал мне другие. Такие же удобные и мягкие. Иногда я представляла, что так могли выглядеть башмаки моего отца, когда были новыми и это меня согревало. Жаль только, что лук он выбрал не мой, а тот, что сделали в Капитолии. Я тихо высвободилась из объятий Пита. Шепнула ему, что ушла на охоту, чтобы он не беспокоился, когда проснется и увидит, что меня нет. Тихо оделась, взяла сумку для дичи, пару яблок с булочкой и флягу с водой. Я не собиралась бродить по незнакомому лесу весь день. Неизвестно кто тут водится и какой распорядок дня нам приготовил Плутарх, но несколько часов были в моем распоряжении. Вышла через черный ход и глубоко вздохнула утренний воздух. Пахло прелой листвой, весенней свежестью и соснами. Так я постояла несколько минут, наполняя себя тишиной и покоем. Потом медленно углубилась в лес в сторону озера. По моим представлениям оно должно было быть где-то впереди. Если я сильно не отклонюсь вправо, то не пройду мимо него. Я тщательно прислушивалась к каждому своему шагу, стараясь различить что-то еще помимо моих собственных шагов. Не крадется ли кокой-нибудь хищник за мной. Или человек. Постоянно оборачивалась назад, но не заметила ничего подозрительного. И не заметила никакой дичи. Я шла часа полтора, когда впереди появился просвет в деревьях. Взволнованная тем, что может быть впереди, я ускорила шаги почти до бега. Да, это было оно. То озеро, что я видела с возвышенности вчера днем. Оно было захватывающе красиво, глубокого изумрудного цвета с абсолютно гладкой поверхностью. Я оказалась на каменистой гряде. Слева возвышались высокие скалы, укрытые снегом, с правой стороны озера был каменистый берег, за которым была узкая полоса песка, а потом вырастала стена елей. Пришлось еще спускаться около получаса к воде. Подойдя к самой кромке воды, стараясь не замочить ботинок и наступая только на крупные камни, я присела и опустила руку в воду. Она была восхитительно бодрящей. Солнце набирало свою силу и скоро все это место будет залито его лучами. Тут было удивительно спокойно и безмятежно. Я присела на небольшой камень, смотрела на воду, скалы, лес и наслаждалась тем, что меня окружало здесь и сейчас. Все остальное отошло на задний план. Будто я одна во вселенной. Я размышляла обо всем, что узнала вчера. Чтобы сказали Цинна и Хеймитч, будь они здесь? Странно, но дома я почти не вспоминала его, а здесь постоянно думаю, что бы он мне сказал. Цинна наверняка сказал бы что-нибудь ободряющее, а Хеймитч, чтобы я думала своей головой. Движение Против Демократии, Тур Памяти. Когда-то Хеймитч сказал, что Капитолий будет каждый год вытаскивать на свет нашу с Питом историю любви во всех подробностях. Сейчас происходило что-то похожее. Когда наступают тревожные времена, новое правительство считает нужным снова вспомнить про Сойку-пересмешницу для успокоения толпы. Тогда мной хотели поднять людей на бунт, сейчас успокоить волнения. Для этого больше подходил Пит. Через некоторое время нужно было возвращаться и я постаралась идти тем же путем, подмечая деревья или кусты, которые в следующий раз помогли бы мне быстрее ориентироваться. В следующий раз можно будет прийти сюда вдвоем с Питом и провести здесь больше времени. Никакая дичь не попалась мне на пути. Неужели здесь никого не водится. Или я была слишком погружена в свои мысли на обратном пути, что всех распугала? Уже на подходе к дому чувствовался аромат свежего хлеба с сыром. Пит печет мои любимые булочки. Я вспрыгнула на крыльцо веранды и вошла внутрь. Сняла куртку и бросила ее на постель, поставила в углу лук, сняла ботинки. Протопала в носках на кухню. Пит как раз накрывал на стол остатки вчерашних фруктов, а две дымящиеся тарелки с овсянкой уже стояли на столе. Увидев меня он улыбнулся. - Как погуляла? - Отлично. Здесь есть очень красивое горное озеро. Оно потрясающего оттенка, тебе понравится. - Я подошла сзади к Питу и прижалась к его широкой спине — Оно окружено горами и лесом. Ты должен это увидеть — это потрясающе. Там очень хорошо и тихо. Я покажу тебе сегодня, мы можем пойти сразу после завтрака. Пит развернулся и чмокнул меня в лоб. - Мы обязательно туда сходим, но только не сегодня. После завтрака на площади намечается что-то вроде праздника в нашу честь. Предполагается, что мы там будем. Мое настроение сразу испортилось. На вчерашнем повторе не было беспорядков. Неизвестно сколько было показано в прямом эфире. Возможно, они отключили вещание сразу же, как только Пит произнес последнее слово. Люди могут не знать, что происходит и ожидается, что мы поддержим их неведение. - Знаешь... я подумал, может мы не будет этого делать? Я имею ввиду все эти публичные выступления, речь? Этот как раз то, о чем я думала. Конечно, мы больше не обязаны этого делать. Миротворцев, расстреливающих людей за малейшее неповиновение больше нет, что они могут нам сделать. Мы и так подвергли себя опасности вчера на площади. И я отчаянно скучала по детям. Конечно, мы можем этого не делать, мы можем вернуться домой. - Это прекрасная мысль, Пит! - Да, я подумал, что обычно вспоминать ушедших принято в семейном кругу, а не перед всем дистриктом. Может, так им будет проще. - Что? О чем ты говоришь? - Увидишь. Нам пора собираться, пойдем. Не хочу, чтобы наш новый глава безопасности вваливался сюда и конвоировал нас, как преступников. Скажи, когда будешь готова и мы пойдем. Озадаченная его предложением, я ушла переодеваться. Серое шерстяное платье до колен и кожаные сапожки подойдут. Волосы я снова заплела в косу. Спустя полчаса мы вышли из дома, машина нас уже ждала у входа. Вопреки ожиданиям, нас сопровождало только двое солдат в серых комбинезонах. Дистрикт Тринадцать. Пока мы ехали к площади, я не замечала в людях ничего необычного. Кто-то спешил по своим делам, молодые мамаши с детьми гуляли на улицах. Большая часть шла в том же направлении, что и мы, но были и те, кого это не интересовало. На лицах не было враждебности, скорее любопытство и волнение от предвкушаемого события. В целом, казалось, что жизнь в этом дистрикте налажена неплохо. Откуда тогда взяться недовольным новым правлением. Зачем снова желать возвращения тирана? Это был вопрос, над которым я ломала голову со вчерашнего дня. Когда мы прибыли на место, нас встретил мэр Андресон и его жена. Это была пожилая пара, оба небольшого роста, довольно округлые и очень радушные. Они проводили нас к трибуне. Я сразу вспомнила точно такой же день двадцать один год назад, когда мы с Питом поднимались на эту сцену в Туре Победителей. Была такая же толпа людей. Нет только миротворцев. Вместо них через равные промежутки стояли солдаты тринадцатого. В руках у них ничего не было и это меня обнадежило. На сцене я увидела Крессиду и Поллукса, они мне улыбнулись и подняли большие пальцы вверх в знак поддержки. А еще Финник тоже был здесь. - Как в старые времена, Китнисс — улыбнулась Крессида. «Надеюсь, что нет», подумала я. Мэр представил нас и предоставил слово у микрофона. Все происходило быстрее, чем я ожидала. Я совсем не готова к этому. Пит обвел взглядом людей, глубоко вдохнул и начал говорить. - Вы знаете кто мы. И знаете что мы сделали. В Капитолии хотят, чтобы мы напомнили людям об их потерях и о том, ради чего мы сражались. Но я скажу вам вот что. Я не хочу еще раз напоминать вам о вашей боли, я хочу, чтобы вы излечились от нее. Уверен, вы все знаете, где мы с Китнисс живем, здесь в Первом Дистрикте. А если кто-то не знает, то я скажу - это самый крайний дом на границе с лесом. Двери этого дома будут всегда открыты для тех, кто хочет поделиться своим горем и вспомнить любимых, которые ушли навсегда. Тех, кто пал на арене. Или в борьбе за свободу. После Игр мы с Китнисс сделали книгу, посвященную всем, кто погиб. Вот она. Пит поднял высоко над головой толстую книгу, собранную и десятков страниц. - Здесь есть все те, кого мы знали лично или о ком нам смог рассказать Хеймитч и другие, кто еще помнил. Уверен, вы сможете назвать много имен, чтобы дополнить ее. - Пит сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих. - Каждый вечер я буду ждать всех, кто захочет прийти на веранде в своем доме, чтобы вы смогли начать создавать свою собственную историю. Чтобы вы смогли отпустить тех, кого любите. Эту книгу я оставлю здесь, в доме правосудия на время. Чтобы вы могли решить хотите ли вы, чтобы и ваших близких увековечили в памяти. Мы будем ждать вас. Спасибо. - Хочешь что-нибудь сказать? — обратился он ко мне. Я замотала головой, мне было нечего добавить. - Хорошо. Тогда идем. И не дожидаясь, пока мэр найдется, что сказать мы покинули сцену и направились к нашему автомобилю в сопровождении солдат. По его озадаченному и обиженному лицу, я догадалась, что им было приготовлено что-то еще, возможно еще одна речь или торжественный обед, как это было во время Тура Победителей, но Пит уверенно увел меня со сцены, не давая возможности задерживаться дольше, чем это требовалось. Конечно, он боится повторения того, что случилось в Капитолии. Мы залезли в автомобиль, Пит кивнул водителю и машина тронулась. - Ты думаешь, я сделал глупость? - спросил он, когда мы уже ехали по улицам обратно. Конечно, это была глупая идея, теперь в наш дом будут приходить посторонние люди и рассказывать обо всех ужасах, которые я пыталась забыть. И теперь наш отъезд отсюда откладывается на неопределенное время. Но я не могла ему об этом сказать. То, что он предложил было намного благороднее, чем просто праздник в честь павших героев. - Нет. Я думаю это правильно. Первый вечер мы тихо провели вдвоем. Никто к нам не пришел. Мы по очереди поговорили по телефону с детьми, я приготовила тыквенный суп и оладьи, а Пит возился в гостиной с какой-то машинкой, которую принес вчера вечером. Она была очень старая, но он не терял надежды ее починить. - Знаешь, что это? - спросил он. - Что? - на автомате отвечаю я. - Я нашел это вчера на рынке. Продавец уверил меня, что это стоящая вещь. Давай проверим. Здесь полно таких, я решил, что не стоит упускать шанс попробовать что-то новое, вдруг нам понравится. Посмотри, как думаешь что это? Держу пари, ты не угадаешь. Я обернулась на него и... да, я понятия не имею, что это. Он держал в руках довольно крупный черный диск с небольшим отверстием в середине. Вид у Пита был довольный. В этот момент он мне напомнил нашего сына, когда тот с торжествующим видм делал что-то, о чем я упрашивала его неделями. Например, когда он учился ходить и я просила его сделать несколько шагов в мою сторону и, наконец, он их прошел, вид у него был именно такой. Пит расхохотался. - Мне показали как им пользоваться. Даже дали на время проигрыватель. Я все еще не понимала его восторга. - Это пластинка, Китнисс! Это музыка! - А! Музыка... - все, что я знала о музыке — это песни моего отца и те, что нам преподавали в школе. В Капитолии тоже была музыка, но она мне совсем не запомнилась. В то время, когда нам приходилось танцевать под нее, моя голова была забита другими мыслями. Как убедить Сноу, что я люблю Пита, например. - Это настоящая редкость, Китнисс. Таких уже нигде почти не осталось. Мне отец когда-то рассказывал, что раньше с помощью этих штук слушали музыку. Это называется пластинка. Это было очень давно. Их очень ценили наши предки. У него на лице была написала настоящая радость. Он аккуратно поставил пластинку на такой же круг в центре проигрывателя, что-то там пощелкал, подвигал и... ничего. Все, что я услышала, это только какой-то невнятный шум и потрескивание. Пит нахмурился. Только я собиралась сказать, что его обманули, как вдруг полилось красивое звучание. Первый инструмент я узнала — это был рояль. Он медленно и протяжно выводил основную мелодию. А вот второй инструмент оказался совершенно не знакомым. Я никогда такого не слышала прежде. Это не флейта и не труба. Глубокое и одновременно нежное звучание. «Саксофон» - внезапно это слово впрыгнуло мне в голову. Должно быть это он. В школе нам рассказывали про такой инструмент. Музыка очаровывала глубиной звучания. Пит улыбнулся и протянул мне руку. Я не раздумывая взяла ее. Он обнял меня за талию, притянул к себе и мы медленно начали танцевать. Я уткнулась носом в его шею и глубоко вдохнула знакомый и такой родной аромат. Как давно мы не были вот так вдвоем. Я не могла вспомнить когда это было в последний раз. Наверное, еще до рождения Макса. Это было восхитительно чувство — просто побыть вдвоем друг с другом, не беспокоясь, что в любой момент может раздаться детский крик или плач или наоборот, придется проверять не случилось ли чего с ними потому что стало слишком тихо. В эту секунду я была рада, что детей с нами нет. А как только я это почувствовала, тут же проснулось чувство вины за эти мысли. Должно быть я плохая мать, если радуюсь, что детей нет рядом. Я тяжело вздохнула. -Не волнуйся за них, Китнисс. У Прим и Макса все хорошо, ты сама слышала. Они не могли дождаться, когда ты положишь трубку, чтобы пойти на пляж и поплавать в море, как им обещала тетя Энни. Да, это правда. Энни начала учить их плавать в море и собирать устрицы, как это делают все дети в Четвертом Дистрикте и они наперебой рассказывали нам как это интересно. Больше я не чувствовала себя виноватой, теперь я тосковала оттого, что они меня так быстро забыли и ревновала, что с Энни они забыли обо мне. Еще один тяжелый вздох вырвался из моей груди. - И, конечно, они тебя не забыли — пробормотал Пит мне в макушку. По голосу было слышно, что он улыбается — Ты самая лучшая мать на свете. Ты умеешь стрелять из лука и тебя показывают по телевизору — с этим никто не сравнится. Теперь он уже смеялся. Я попыталась изобразить рассерженное лицо, но не смогла и начала смеяться сама. - Наши дети прекрасно проводят время с тетей Энни, Китнисс, позволь и себе немного отдохнуть и расслабиться. Вспомни, когда мы в последний раз были вот так вдвоем. Не знаю сколько мы так танцевали и смеялись, наслаждаясь близостью друг друга, но когда мы захотели есть, было уже темно. Усталости не чувствовалось. Была только легкость и чувство защищенности, которыми я всегда наполнялась рядом с Питом. После ужина мы еще долго сидели у камина, глядя на огонь. Просто сидели молча, время от времени обмениваясь мыслями и держась за руки. Мне было тепло и уютно. В этот момент, пожалуй, я даже могла бы назвать себя счастливой. На следующее утро, после завтрака к нам уже пришел первый гость. Это была женщина неопределенного возраста, неловко переминавшаяся с ноги на ногу у нас в гостиной. Преодолевая стеснение, она попросила Пита нарисовать портрет ее мужа. Все ее имущество сгорело и у нее ничего не осталось на память о нем. Ее звали Лора. Она боялась, что со временем совсем забудет его лицо. Пит с готовностью согласился и предложил ей удобно располагаться. Спустя два часа она вышла от нас с опухшими от слез глазами, но со счастливым лицом, прижимая к груди точный рисунок ее супруга. Пит был очень тщателен задавая вопросы о его внешности и делая пробный эскиз. После этого каждый день к нам приходили люди. Пит был ко всем внимательным и чутким. А я могла только думать о том, как ужасно то, о чем они рассказывают. Они просиживали целые вечера, оплакивая любимых, я старалась не мешать. По какой-то причине Пит не позволял мне уходить в такие моменты и настоял, чтобы мы оба присутствовали. Это было мучительно, но я согласилась и стойко слушала все рассказы о далеких Голодных Играх, сидя у камина с чашкой горячего чая в руках. До одного момента. После него я сбежала в лес. В тот день к нам пришла древняя старуха. Она была одета в грязные лохмотья, которые когда-то были одеждой и пахло от нее грязью и немытым телом. Волосы растрепаны, лицо избороздили глубокие морщины. Она еле держалась на ногах, тяжело опираясь на свою палку, но отказалась принять помощь Пита. Было утро, я убирала со стола тарелки и остатки завтрака, когда она пришла. Пит пригласил ее в гостиную, налил крепкого травяного чая и ждал пока она заговорит. Но она все молчала. Смотрелась она неуместно среди чистой и опрятной комнаты. - Была одна девушка — начала она надтреснувшим, но сильным голосом. - Ее звали Глория. Лет шестьдесят прошло с тех Игр. Какой она была красоткой! Загляденье! Молодые парни шеи сворачивали, когда она шла со своей матерью по улице. Ей было семнадцать. Она бы тебе понравилась, уж поверь. Еще она была очень доброй, все это чувствовали. Даже животные. Бывало какая скотина заболеет и никому не дается и только она могла подойти, чтобы успокоить. Шептала им на ухо что-то такое, от чего они все успокаивались. Кошки, собаки, козы, даже бывало какая дикая тварь забредет, а ее голос слушает, оторваться не может. Что-то было такое в ее голосе, отчего все замирали и слушали. И лечила она их всех. А кого не могла вылечить, с теми была по последнего их вздоха. Разговаривала с ними, пела что-то тихо, так, что только они вдвоем и могли слышать. Говорила, что умирать в одиночестве плохо даже для животных. Нужно, чтобы был кто-то, кто проводит их туда, где живут мертвые. Глаза у нее были синие, что море. Не голубые! - резко прикрикнула она, так что я чуть не выронила свою чашку — а синие! Ты художник, ты должен знать разницу! - Я знаю — успокоил Пит. - И у нее были золотые волосы. Не желтые патлы, а золотые! В них можно было видеть само солнце. Я часто перебирала их, когда была маленькой. Ниже пояса они у нее были. Мягкие, как перья. - Старуха замолчала глядя куда-то перед собой. - Арена была красива в те Игры. Там было море с песчаными пляжами и горы, как здесь. И много ядовитых цветов. Красивых, но ядовитых. Был там мальчик один. Тристан. Дистрикт Два. Он укололся шипом и заболел. Глория выхаживала его. Мыла, стирала его испачканную одежду, пыталась вылечить, а он только становился все бледнее и тоньше. И ничего в нем надолго не задерживалось. Три дня Глория поила его всякими травами, пока на четвертые его не перестало тошнить. Умная была девочка, знала толк в травах. Отпаивала его еще несколько дней, ночи не спала рядом с ним сидела. Такая уж была. Не могла смотреть как другие страдают. Все поля обегала поблизости всю траву сорвала и пробовала какая поможет. Мальцу стало лучше. Он узнал какой травой она его вылечила, а потом уколол ее тем цветком. И вырвал всю траву с корнем и сжег, чтобы больше никто не мог вылечиться. Она умирала неделю. Ничто, ни вода, ни пища не задерживались в ней. Она ссыхалась на глазах, пока не стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Только синие глаза и оставались. Волосы выпали, зубы тоже. Никого с ней не было рядом. Умерла одна. Утопилась. Доползла до берега и опустила голову в воду. Оттуда ее и забрали. Привезли домой в деревянном ящике, то, что осталось. Мать ее не узнала. Всю ночь выла. Как зверь дикий. Мы уж думали вдвоем их схороним. К утру успокоилась — сил не осталось. Веснушки у нее были на носу. Красивые веснушки. И золотые волосы. Не желтые, а светлые, чуть тронутые позолотой. И такие добрые глаза, как ни у кого другого в целом не было. Невозможно было понять выражения лица Пита, пока он слушал этот рассказ. Но мне показалось, что я видела, как слеза скатилась по его щеке. Я сжимала свою кружку так, что костяшки пальцев побелели. - Был парень еще — продолжила старуха. - Красивый мальчик, обещавший стать красивым мужчиной. Его звали Гленн. Это случилось двумя годами позже. Ему было тринадцать. Он помогал всем, кто просил о помощи. В тринадцать он чувствовал себя настоящим мужчиной. Те Игры были одними из самых жутких на моей памяти. Уж поверьте. Они сделали ареной подземную пещеру. Темную, со множеством лабиринтов и узких лазов. Факелы были только у Рога Изобилия. Мне сделалось дурно как только я представила себя на такой арене. Обнаружить себя заточенной под землей в кромешной темноте, со множеством ходов, ни один из которых не ведет к выходу. С ловушками на каждом шагу, которые заботливо приготовил для тебя Капитолий и двадцать три трибута хотят твоей смерти. Я не хотела слушать, что было дальше. Я хотела заткнуть уши руками и не слышать эту старуху. - Это были не очень популярные Игры. Дети разбрелись кто куда по лабиринту. Кто был помладше и послабее быстро сошли с ума. Им мерещилось что-то в темноте. Через три дня они уже не могли отличить где реальность, а где нет. Они бросались головой о стены, чтобы не слышать шепота, который их преследовал и не давал спать. Или просто забились угол и умирали там. Кто-то сорвался с обрыва, которыми была полна пещера, кто-то угодил в мешок с отравленным газом. Как только эти дети оказались на арене, они сразу забыли, что им нужно убивать друг друга. Тут Капитолий просчитался. Им было так страшно, что обо всем другом они помнили с трудом. Почти все. Там была девочка, ей было пятнадцать. Они были одни из самых младших из всех. Кай и Мэгс. Мы с Питом быстро посмотрели друг на друга. Мэгс? Та самая Мэгс, ментор Финника? Гленн сразу взял ее под свою защиту. Охранял ее, пока она спала, воровал еду и воду из рога. Прятал ее от других. Она была совсем хрупкая. Да и он был не слишком велик для подростка. Им было легко спрятаться за каким-нибудь камнем или пролезть через самый маленький лаз. За ними никто не мог последовать. Настал момент, когда их осталось двое. Это случилось через месяц, когда все остальные или сошли с ума или все-таки были убиты теми, кто еще помнил где они и надеялся выйти оттуда живым. Но, в конце концов, даже они кончили плохо. Отчаялись найти этих детей в лабиринте. Мы радовались. Думали, что Гленн вернется домой к матери и сестре. Но он решил иначе. Когда они остались вдвоем, он так и не смог убить эту девочку. Она не стала бы сопротивляться, она была маленькой и слабой. Он мог бы задушить ее во сне. Но она верила ему и каждый раз засыпала рядом с ним, не боясь, что он ее убъет. И он не стал. Кай нашел мешок с газом и все закончилось через пять минут. Дистрикт Четыре стал победителем в тот год. Тишина повисла в нашей гостиной. Я даже не сразу поняла, что ее рассказ закончился. Мэгс. Вот как она стала Победителем. Меня стало подташнивать от всего этого рассказа и отчаянно захотелось убежать в лес, как я делала, когда моей матери приносили особо тяжелых больных. Но я не могла оставить Пита одного. Он был бледнее обычного и сосредоточенно смотрел на листок пергамента перед собой. - Тогда еще не было привычки тренировать наших мальчиков для Игр. Мы растили наших детей благородными, честными, способными к состраданию. Такими, какие были наши предки. И посмотрите, что из этого вышло. После тех Игр мы решили, что наши дети должны быть сильными, если они хотят выжить на Арене и мы начали их обучать. Как драться, как управляться в оружием, с ножами. Мы делали все, чтобы больше не видеть, как наши дети погибают, помогая другим выжить. Мэгс отдала свой долг. В Квартальной Бойне она сделала тоже самое, чтобы вы жили. Она не забыла моего Гленна... Не забыла... - бормотала старуха себе под нос. - Кем он Вам приходился? - спросил Пит. - Братом. А Глория сестрой. Наша мать умерла от горя на следующий день после похорон сына. Мне было девятнадцать. Одна осталась. Не вышла замуж после этого. Не могла представить, что моего ребенка заберут на Арену. Это было уже выше моих сил. Я сделала движение, чтобы уйти и заметила, что я так и стояла с остывшей чашкой чая в руках. Поставила ее на стол и почти бегом вышла из кухни. Катастрофически не хватало свежего воздуха. Последнее, что я слышала, это как старуха спрашивала Пита насколько он хороший художник. Схватив лук и стрелы, быстро впрыгнув в охотничьи мягкие ботинки я выбежала из дома и пробежала так метров двести, когда опомнилась. Я задыхалась от бега и от тех картин, которые все еще стояли у меня перед глазами. Я облокотилась руками на колени и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить колотившееся сердце и восстановить дыхание. Прохладный воздух приятно холодил разгоряченное лицо. Я собиралась снова сделать шаг вперед, когда услышала, как позади легко хрустнула веточка под чьей-то ногой. Лук мгновенно оказался у меня в руках, вытаскивая стрелу из колчана я обернулась вокруг себя, готовая поразить любую мишень. Я была готова увидеть кого угодно, но только не его. Только не Гейла. Он застыл с поднятыми руками в паре десятков шагов позади меня. Я нацелила на него стрелу и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я не собираюсь в него стрелять. Я медленно разжала пальцы и ослабила тетиву. Опустила лук и убрала стрелу обратно в колчан, не сводя с него глаз. Он тоже не отрываясь следил за моими движениями и когда я опустила оружие немного расслабился. Но не произнес ни слова. Как и я. Гейл был еще выше, чем я его помнила, еще сильнее и шире в плечах. Вокруг глаз можно было различить несколько морщинок. А сами глаза смотрели спокойно и чуть настороженно. Это был мужчина, а не яростный подросток, проклинающий Капитолий и жаждущий мести, каким я его помнила. Это был другой Гейл. Мужественный, сильный и опасный. От неожиданности все слова улетучились из головы. Я не была готова увидеть его, не знала, что следует сказать. - Привет — неловко сказала я чужим голосом. - Привет — ответил Гейл. Несколько секунд я просто стояла и смотрела на него, а потом развернулась и продолжила свой путь к озеру. Это место стало моим любимым здесь. Сейчас мне хотелось пойти именно туда, проникнуться безмятежностью гор, которые стояли тут, наверное, уже тысячи лет. Наши жизни для них секунда в бесконечности. Они были тут до нас и будут здесь спустя еще тысячу лет. Это почему-то успокаивало. Я больше не оборачивалась, но тщательно прислушиваясь к его шагам. Тщетно. Я больше не видела и не слышала Гейла в тот день. Ни по дороге на озеро, ни по дороге обратно. Но я знала, что он рядом. Как долго он сопровождал меня в моих прогулках по лесу, все время? Или сегодня это было впервые? Думаю, что нет. Сегодня он был неосторожен, потому что был вынужден бежать за мной и я его услышала. Была ли я рада встрече с ним? Не знаю. Я была в смятении. Он был таким знакомым и близким — моим Гейлом. И одновременно далеким незнакомцем. Он был в комбинезоне, в которых ходят солдаты из Тринадцатого. Он работает на них? Охраняет меня? Конечно, наверняка, его послали следить за мной, кто еще знает мои повадки лучше, чем он. После встречи с Гейлом почувствовать снова безмятежность гор мне не удалось. Я была погружена в свои мысли и воспоминания. Как только я пришла к озеру, то сразу поняла, что не хочу оставаться здесь надолго. Для вида я прошлась по берегу, швырнула в воду пару камней, присела на один из крупных камней, чтобы дать ногам отдохнуть немного перед обратной дорогой. Сидя у воды я обернулась назад тщательно всматриваясь в темноту под деревьями. Он где-то там, прячется и ждет когда я пойду обратно, чтобы так же безмолвно следовать за мной. Я испытывала только неловкость от встречи с ним. Это было странно. Могут ли люди, бывшие настолько близки, что могли понимать друг друга без слов на протяжении нескольких лет, стать чужими? Наверное, могут. Я посидела еще некоторое время на берегу, окунула руки в ледяную воду и поднялась, чтобы идти назад. Я была так сосредоточена на своих мыслях, что не сразу заметила стайку птиц и вспугнула их. Быстро выхватив стрелу, я прицелилась в самую последнюю и выстрелила. Птица упала камнем. При ближайшем рассмотрении она оказалась чуть крупнее курицы и без хвоста. Но по виду вполне съедобная. Я приспособила ее к своему поясу и стала возвращаться. Ни разу больше я не слышала, ч.тобы где-то позади меня хрустнет ветка под ногами Гейла. Но я знала, что он там. Я ни разу большн не обернулась на всем пути. Тихонько прокравшись по дому, по-другому сложно было интерпретировать мои действия, и оставив лук в спальне, а отцовскую куртку на кровати, я аккуратно заглянула в гостиную. Не хотела снова встречаться с той старухой и слушать ее ужасные рассказы. - Она ушла, Китнисс — усталым голосом сказал Пит. Он сидел за столом и рисовал эскизы. На рисунке перед ним была изображена красивая девушка с синими глазами. - Я принесла ужин. - Хорошо, я скоро закончу. - Еще я встретила Гейла. Я не собиралась говорить об этом Питу, пока не решу, как к этому относиться, но слова сами сорвались с губ. - Что он сказал? - Ничего. - А что сказала ты? - Ничего. Точнее, я сказала «привет». Пит оторвался от рисунка посмотрел на меня исподлобья. - Уверен, вам еще представится шанс. Хочешь поговорить об этом? - Нет. После рассказа о Глории и Гленне, я больше не хотела присутствовать, когда новые люди приходили рассказывать о новых ужасах. Я любезно подавала им чай и десерт, целовала Пита в макушку и уходила в лес. Он больше не противился этому. Я внимательно вслушивалась в малейший шорох листьев за спиной, не треснет ли веточка где-то, не мелькнет ли среди листьев серая тень, но напрасно. Вокруг было тихо, ничего не выдавало чужого присутствия. Однако меня не отпускало ощущение, что я не одна здесь и это мешало сосредоточиться, отвлекало мое внимание, заставляло оглядываться назад через каждые несколько шагов. Через пару дней мое терпение лопнуло. Повернувшись назад, я крикнула в пустоту: - Знаешь, Гейл, если уж ты не можешь не преследовать меня, то делай это открыто! Гейл никогда не был трусом, но это его поведение меня смущало. Я больше его не понимала. Почему он не пытается заговорить со мной, если он здесь. К чему эта таинственность, почему он не пришел к нам в дом, никак не проявил себя. Не знаю, как бы я отреагировала, если бы в одно прекрасное утро он появился бы у нас на крыльце. Но это было бы лучше, чем следовать за мной по лесу. Мне так и представилось, как Пит вежливо приглашает его войти и мы завтракаем все вместе, улыбаясь друг другу и делая вид, что ничего не было. Ни этих двадцати лет, когда каждый жил своей жизнью, ни Прим, ни Капитолия. Это смешно. Я злилась на него. За то, что он не пытался помириться со мной и злилась, что он сейчас тут, где-то рядом. После этой моей выходки Гейл перестал прятаться, но по-прежнему держался на расстоянии. Теперь я могла его видеть. И осторожно наблюдать за ним. Он стал сильнее. Это было очевидно, но сохранил способность передвигаться совершенно бесшумно, не тревожа ни малейшей веточки. Это был мужчина, охотник, воин. Рядом с таким ничего не страшно. Что-то еще неуловимо поменялось в нем и я никак не могла понять что именно. Выражение его лица, то, как он смотрел на меня. Гейл не пытался заговорить. Теперь он следовал за мной на приличном расстоянии не прячась, но и не смущая меня своим близким присутствием. Если я хотела, я могла притвориться, что его нет. Но это не помогало, тяжесть в груди при его появлении уже не отпускала до тех пор, пока я не возвращалась домой, к Питу. Только в его объятиях мне становилось легко и возвращалось чувство порядка и безопасности в этом извращенном мире. Как-то раз, спустя пару дней я подстрелила еще несколько тех странных птиц без хвостов и решила ощипать их здесь же, на месте, сидя на поваленном дереве в паре десятков метром от воды. Гейл появился бесшумно метрах в 10 передо мной. Я взглянула не него и продолжила свое занятие, вообразив, что его тут нет. Он понаблюдал несколько минут за мной, а потом также присел напротив, взял одну из птиц и стал ее ощипывать. Внутри меня все как будто онемело. Пальцы стали плохо слушаться, а в горле появился комок. Я не отрывала глаз от своей работы. Но он также, как и до этого не пытался заговорить и я со временем расслабилась. Не полностью, конечно, но достаточно, чтобы закончить работу за пару часов. После того, как тушки были ощипаны я сложила их все в сумку, которую взяла с собой, поднялась, чтобы уйти и посмотрела на Гейла. Не знаю, чего я ждала или чего хотела. Я посмотрела прямо в его серые глаза. Он печально улыбнулся мне одними уголками губ. Я хотела сказать «спасибо», но слово так и застряло в горле. Так мы и стояли напротив друг друга молча. Когда это стало уже невыносимо, я закинула сумку на плечо и быстрым шагом пошла в сторону дома. Не знаю шел ли он за мной, я ни разу не обернулась. Придя домой, я швырнула сумку в угол и разревелась. Встревоженный Пит вышел из гостиной спросить, что случилось, но увидев меня рыдающей на полу, просто обнял и начал качать у себя на коленях, как маленькую девочку, ни о чем не спрашивая. Я рыдала несколько часов и оставшуюся часть дня провела в постели. Не хотела ничего никому объяснять и никого видеть, аппетита не было. Конечно, я расскажу Питу о том, что произошло, но немного позже, когда сама пойму, как мне к этому относится. А пока я сама слишком запуталась в своих чувствах и желаниях. Та жуткая старуха приходила к нам еще пару раз. Он сидели с Питом вдвоем у камина. Пили чай и она рассказывала о многих других детях, которые погибали у нее на глазах за прошедшие шестьдесят лет. Она помнила их всех и это было жутко. Словно она специально старалась запомнить их всех. Я чувствовала себя в ее присутствии очень не комфортно. Я ее боялась. Она очень живо напоминала мне меня, как я была против семьи и детей до того, как у меня появился Пит. Что, если бы это был не он, а какой-то другой мальчик. Ничего этого бы не было. Я бы не влюбилась в него на арене. Или нет? Что бы со мной стало, не будь рядом человека, показавшего мне как прекрасно любить и быть любимой. Что значит иметь семью и детей. Видеть в них любимые черты. Я стала бы такой же одинокой старухой, которая помнит всех погибших в Играх детей из своего дистрикта? От этой мысли меня бросало в дрожь и хотелось броситься Питу на грудь и никогда не отпускать. В один из таких дней я действительно не выдержала и после того, как она ушла обняла его так крепко, как только могла, словно боялась, что он исчезнет. - Все в порядке, Китнисс. Ты никогда не стала бы такой, как она. Ты не осталась бы одна. Он гладил меня по голове, а я боялась разомкнуть объятия и выпустить его из своих рук. - Откуда ты знаешь? - спросила я - Люди любят тебя, Китнисс, ты просто этого не замечаешь. Ты не осталась бы одна. Я всегда буду рядом с тобой. На следующий день я снова пошла в лес. На этот раз мне хотелось увидеть Гейла, я сама искала встречи с ним. Не знаю, чтобы я ему сказала, но мне хотелось снова увидеть его. Не на расстоянии и украдкой, а рядом с собой, чтобы можно было видеть его глаза и чувствовать его присутствие. Я шла ожидая, что он вот-вот появится из-за дерева или куста, но я ждала тщетно. Весь путь до озера я проделала без малейшего намека на то, что Гейл где-то рядом. Весна стремительно набирала обороты и солнце становилось уже по-летнему горячим. Земля прогревалась, появлялись первая трава и почки распускались первыми зелеными листьями и кое-где цветами. Я присела на излюбленный валун на берегу озера и пыталась охватить взглядом сразу весь открывающийся вид и наполниться им, чтобы не забыть, когда мы уедем отсюда. Это должно случиться уже скоро. Рисунков, которые Пит начал рисовать по просьбам жителей Первого Дистрикта, скопилось уже больше сотни. Люди приходили все больше, чтобы поговорить с ним, прикоснуться к его доброте. Скоро мы уедем. Может быть даже завтра. Поедет ли Гейл за нами или останется тут. Все, что я знала о его жизни, это то, что рассказывал мне о нем Пит. Он живет и служит во Втором Дистрикте, стал капитаном. Женился на какой-то девушке по имени Миракл и у него есть двое детей. Может, он вернется к семье. Я сидела на камне и ковыряла носком ботинка мелкие камешки на берегу, рассматривая каждый так, будто он был драгоценным. Через какое-то время мне это надоело, я подняла голову и он был там. Гейл. Сидел на таком же камне чуть позади и слева от меня. Просто сидел и смотрел на меня. А я смотрела на него и видела прежнего Гейла из нашей юности, с точно такими же искринками в глазах. Такого до боли знакомого и родного. Я смотрела на него и почувствовала, что в уголках глаз начинают собираться слезы. Попыталась скрыть их за улыбкой, но они стремительно начали капать из глаз. Последнее, что я видела, была большая тень, которая появилась передо мной, а потом я оказалась в его объятиях. Его запах совсем не изменился с годами. Я прижалась к его плечу и рыдала не стесняясь своего опухшего лица и странных звуков, которые всегда вырывались из горла. Чем дольше я плакала, тем легче мне становилось. И в какой-то момент, я поняла, прочувствовала всей душой, что я простила Гейла. Простила за Прим. Я оплакивала наше прошлое, жизнь, которая так и не состоялась, оплакивала мою сестру и эти двадцать лет молчания и чувство вины за ее смерть. Я оплакивала тех подростков, которые охотились за границей Дистрикта Двенадцать и были счастливы по-своему оттого, что они есть друг у друга и то, что с ними стало теперь. Не прожитую жизнь, которую они могли бы иметь. Слезы несли исцеление. С каждым вздохом я чувствовала, как язва где-то глубоко внутри затягивается и становится легче дышать. Моя душа заживала от раны, которую я не хотела отпускать столько лет. Вокруг стало словно светлее. Краски стали ярче, а запахи острее. Постепенно я успокаивалась, а внутри разливалось пьянящее чувство покоя. Через какое-то время я отстранилась и прямо взглянула на него. - Гейл... - Кискис Я улыбнулась ему. - Прости меня, Гейл. Ты ни в чем не виноват. Прости меня — я торопилась сказать ему это. - И ты меня прости, Китнисс Он крепко прижал меня к себе и так мы простояли еще несколько минут, прежде, чем он отпустил. После нескольких неловких попыток заговорить мы, наконец, смогли рассказать друг другу о том, что с нами произошло за эти годы. Мы не могли наговориться. Через несколько лет после того, Как Гейл вернулся во Второй после окончания революции, он встретил там свою будущую жену. Она нуждалась в помощи и защите и с благодарностью приняла ее от Гейла. После этого мысли, чтобы покинуть этот дистрикт уже не посещали его. Он создал свою новую семью там и теперь Дистрикт Два был его домом. Через несколько лет они поженились. Старшему сыну Каю скоро исполнялось четырнадцать, а дочери было шесть. Ее звали Лидия. Сейчас они ожидали очередного пополнения. Гейл любил свою жену, я поняла это по тому особенному выражению лица, которое у него появлялось, когда он рассказывал о ней. Я была искренне рада за него. И где-то глубоко в душе еще была рада оттого, что этот вопрос тоже решен для нас окончательно. Никакого соперничества с Питом, никаких нерешенных вопросов. Я могу быть с ним также откровенна и честна, как раньше, не рискуя спровоцировать неправильную реакцию. Я была этому рада. Как в старые добрые времена. Только сейчас мы старше, умнее и над нами не висит угроза смерти. Как выяснилось, Гейл был в курсе моей жизни, точнее нашей с Питом. Какое-то время они переписывались. Пит мне не говорил об этом. Гейл знает о наших детях и тоже очень рад, что мы смогли обрести счастье после всего, что с нами случилось. И он сожалеет о Хеймитче. Когда солнце стало заходить за дальний край горных пиков, я опомнилась, что мы просидели здесь весь день. - Гейл, нам пора. Пит, наверное, беспокоится. - Да, пойдем. Я не прочь увидеться с ним. И, кстати, как глава подразделения, отвечающего за твою безопасность, ответственно заявляю тебе, что эти места не подходят для того, чтобы слоняться здесь в одиночку. Здесь водятся бизоны. Тебе повезло, что их пока еще здесь нет, но уже скоро они начнут приходить сюда и лучше бы тебе держаться от них подальше. - Бизоны? - Да. Большие рогатые и страшные. Растопчут тебя за секунду. Мы поднялись и пошли в сторону дома не торопясь. Наслаждаясь нашим воссоединением и оттягивая момент, когда придется расстаться. Слишком долго я не чувствовала рядом плечо друга. Не понимала насколько сильно я тосковала по этому ощущению, пока не ощутила его снова. Мне было бы интересно узнать об эти животных, которых Гейл мне советовал избегать, однако что-то из сказанного им меня насторожило. - Ты следишь за моей безопасностью? - Да. - Давно? - С тех пор, как ты здесь. Точнее после того, как Калерия уехала, за твою безопасность отвечаю я. Вот оно! В Капитолии эта задача лежала на ней, а здесь возложена на Гейла. Они работают вместе. Гейл работает на Капитолий. Несмотря на то, что сейчас он был гораздо безопаснее, само название этого города внушало мне трепет. Я не доверяла ему. Как он мог работать все это время на них. - Давай, скажи это. - Что? - Скажи, что я работаю на внучку Сноу. - Ты работаешь на внучку Сноу. - Нет, не так. Скажи по-настоящему. - Ты работаешь на внучку Сноу, Гейл! - Как он мог еще шутить на эту тему. Как он мог работать с теми, кто имеет отношение к человеку, разрушившему нашу жизнь, наш дом, мучившего и убивавшего наших родных. - Как ты можешь ей верить? Получать от нее приказы? - Она не ее дед. - И это говоришь ты? Это ничего не меняет! - Это все меняет. Сомневаюсь, что Сноу советовался с ней каким способом лучше пытать твоего мужа, Китнисс. Нет, выслушай меня. Я стараюсь поступать правильно. Время, когда мной управляла ярость и ненависть к Капитолию, прошло. Ненависть ко всему, что с ним было связано не принесла мне удовлетворения и не сделала счастливым. Я все потерял из-за нее. Я тебя потерял из-за ярости, ослеплявшей меня тогда. Я начал новую жизнь. И я не хочу повторять своих ошибок. Калерия Сноу не была замечена ни в чем подозрительном. Плутарх и Пэйлор тщательно проверяли малейшие ее связи и, конечно, после смерти ее деда, она воспитывалась совсем в другом окружении. Ее поведение не вызывает сомнений. Она хороша в своем деле и ни разу не вызвала нареканий. Я думаю, что тебе стоит больше ей доверять. - Ты думаешь? А твоя интуиция охотника не говорит тебе, что здесь может быть ловко расставленная ловушка? Гейл не ответил, а я не стала настаивать. Слишком недолго мы снова были друзьями, я боялась это разрушить сразу после того, как вновь обрела. Некоторое время мы шли молча, а потом Гейл попросил рассказать меня о моих детях — Максе и Прим. Это разрядило обстановку и мы также не спеша продолжили наш путь обратно. На веранде, выходившей в сторону леса в кресле-качалке меня ждал Пит. На столе стоял чайник и несколько чашек, небольшая корзина с булочками. Урчание в животе напомнило, что я весь день толком не ела. Увидев, что я не одна он резко поднялся, но когда узнал моего спутника расслабился и улыбнулся. - Гейл! Рад тебя видеть! Они обменялись крепким рукопожатием. - Останешься на ужин? - Нет, увы. Может, в другой раз. Нужно подготовиться к отъезду. Со дня на день поступит приказ об отправлении во Второй. Мы слишком долго здесь, это может быть рискованно. -Для кого? - спросила я. -Ты же знаешь Плутарха, Китнисс. Он не хочет, чтобы вы так надолго здесь оставались. Начинайте готовиться к отъезду. С этими словами он ушел. Вместе с ним меня стало покидать и ощущение спокойствия. Почему в Капитолии не хотят, чтобы мы задерживались на одном месте. Что там происходит, нам угрожает опасность или это все бредни распорядителя игр на пенсии? - Пойдем ужинать, а потом я кое-что тебе покажу — позвал меня Пит. На ужин было несколько вареных яиц, творог и мясо птицы, приготовленное на пару с травами и чесноком. Было очень вкусно, я попросила добавки. После того, как мы съели это все, Пит повел меня в гостиную, где на столе лежала толстая книга в кожаном переплете. - Сегодня сделали — говорит Пит и подводит меня ближе. Я перелистываю первую страницу и вижу девушку с золотыми волосами и синими глазами — Глорию. Должно быть это была именно она. Пит был очень талантливым художником. Если она действительно так выглядела, а я была уверена, что старуха не оставила бы Пита в покое, пока не была удовлетворена результатом, то она была и правда очень красива. С тонким прямым носом, высокими скулами, красиво очерченными губами и большими синими глазами. Я перелистнула страницу дальше и дальше. Их было очень много. Я не представляю как у Пита хватило мужества выслушать как умерли все эти дети -О, Пит...Они прекрасны. - Завтра я отдам ее мэру и он разместит ее где-нибудь, чтобы каждый мог прийти и... увидеть еще раз своих любимых. - Как ты смог выслушать все эти истории и не впасть в отчаянье? Я бы сбежала на второй день. - Не сбежала бы. У меня было на что отвлечься. Краска как раз высохла. Помнишь, ты говорила мне про озеро в первые дни? Посмотри сюда. Я только сейчас заметила большой холст, закрытый мешковиной. Пит сдернул ее и я увидела себя сидящей на валуне на берегу изумрудного озера. Восходящее солнце только коснулось заснеженных верхушек гор, окрашивая их в розовато-золотистый оттенок. А ели на другой стороне удивительно сочетались с цветом воды. Это была потрясающая картина. Я была изображена сбоку, с распущенными волосами, летящими по ветру. Мое лицо спокойно и безмятежно. От нее веяло миром. - О, Пит... -Работа над этой картиной и помогла мне не поддаться всем этим ужасам. Тебе нравится? - Она прекрасна! Это самая лучшая картина, которую я когда-либо видела! - Я обняла его за шею — Не знаю, как я буду жить, если с тобой что-нибудь случится. - Со мной ничего не случится, Китнисс — прошептал он в ответ. На следующий день мы отвезли готовую книгу мэру Андресу и он обещал хранить ее в своем доме. Куда каждый сможет иметь доступ. Вторую половину дня мы хотели провести на озере, но Гейл сказал, что он получил приказ двигаться дальше. Так что мы быстро собрали те вещи, которые еще оставались не упакованными и к вечеру были готовы покинуть Дистрикт Один. Машина отвезла нас на платформу и мы сели в поезд. Планолет за нами больше не посылали. Съемочная группа, Гейл, мы с Питом, Финник и двадцать солдат разместились по вагонам. К полуночи мы будем на месте. Когда поезд тронулся, съемочная группа сразу ушла в купе смотреть отснятый материал, я, Пит и Финник остались втроем. На столе была корзинка со сладкими булочками, сыр, виноград, горячий шоколад и нетронутый тыквенный суп с розовыми лепестками. Финник сидел между нами и быстро вязал и распускал узлы на кусочке бечевки. Никто из нас не говорил ни слова. Каждый был погружен в свои мысли. - Каким был мой отец? - вдруг спросил он ни к кому не обращаясь. Мы с Питом посмотрели друг на друга. - Мама говорит он был прекрасным человеком, которого все любили, но я смотрел старые записи с его играми, где он стал Победителем и те... другие. Вы хотели его убить. Почему не убили? - Твой отец очень любил твою мать. И очень гордился бы таким сыном, как ты. Вы очень похожи, как две капли воды. Он был нашим союзником в войне против Сноу. - ответила я, но, наверное, он хотел услышать что-то другое. - Он был воином, Финник — подхватил Пит. - Смелым, отважным, добрым, великолепным воином. И он много страдал. - На пленках он выглядит таким самовлюбленным, таким надменным, с такой легкостью убивает людей. - Это было не так. - Пит облокотился локтями на колени и наклонился вперед, всматриваясь в лицо Финника. Мне вспомнилось интервью, которое записывал его отец, чтобы отвлечь внимание Сноу, сколько он рассказал тогда грязных секретов и самых влиятельных лицах страны и сама Сноу. - Твой отец - продолжил Пит — пошел на великую жертву, чтобы твоя мать была в безопасности. Он жертвовал собой и своими интересами, чтобы они не сделали с ней ничего плохого. Ты знаешь, раньше, при правлении президента Сноу, Победители Игр, если они были молоды и привлекательны, они становились марионетками для Капитолия. Их продавали, как рабов, для утех всем, кто того желал. Твой отец обладал огромным мужеством, чтобы пойти на такое. Иначе, могла пострадать все, кто был ему дорог. Не стоит верить тому, что ты видел на пленках о своем отце. Это было шоу для Капитолия. - Вы тоже притворялись для них? - спросил Финник - Нет — ответила я. - Может, только в самом начале. Пит мне улыбнулся. Финник младший больше не стал ничего спрашивать об отце и замолчал в глубоком раздумье. - Кому-нибудь еще налить какао? - спросил Пит. Никто ему не ответил. Насколько я помнила, в этом поезде последний вагон должен был быть с панорамными окнами. Я поднялась и вышла из вагона-ресторана, где мы сидели и направилась туда. Сейчас уже стемнело, было видно только темно-синее небо с россыпью звезд и пути, по которым шел поезд, подсвеченные красным цветом его задних фонарей. Я упала на мягкую кушетку и подперев голову рукой смотрела на убегающую назад дорогу. Через некоторое время ко мне присоединился Пит. - Он хочет знать о своем отце. Я ничего не ответила. - Знаешь, ты могла бы ему рассказать что-нибудь о нем. Вы провели много времени в тринадцатом. Мальчик хочет знать, каким был его отец. - Мне нечего ему сказать. - Китнисс... - начал Пит, но я его перебила - Я не собираюсь ему рассказывать, что его отец был настолько слаб, что его держали в госпитале и боялись как бы он не свихнулся от горя. И что все, что он мог делать, это вязать свои дурацкие узлы из веревки, пока мы были в Тринадцатом. - Ладно. - он поднялся — Я иду спать. Пит ушел, а я еще оставалась сидеть там и смотреть на звезды. Кто угодно мог рассказать Финнику про его отца. Его обожал весь Капитолий. Если он хочет слушать о том, каким он был героем, пусть лучше спросит кого-то другого, а не меня. Воспоминания о Финнике старшем у меня были только со времен Арены или Тринадцатого Дистрикта, где он щеголял голыми ногами в больничном халате. Или те, когда его терзают переродки в канализационных шахтах под Капитолием. Если ему нужно сочувствие, то пусть лучше обратится к кому-нибудь другому. Так я просидела еще, наверное, час, прежде, чем подняться и тоже пойти спать. Когда я проходила через купе, где мы обедали, оно было пустым. Кусок бечевки, которую сын Финника постоянно крутил в руках, лежал забытый на столе. Я тихо прошла в наш вагон, по дороге заметив съемочную группу оживленно болтавшую над отснятым материалом и уже предвкушая очередную ночь с кошмарами. Когда я вошла в наше купе, Пит лежал на спине, но не спал. Не раздеваясь я скользнула на постель рядом с ним. Нужно было попытаться поспать пару часов, пока мы не прибудем в следующий дистрикт, но я знала, что у меня это не получится.