Дар, пылающий сквозь века

      Но вернемся к той сцене, где мы оставили тогда архидьякона, когда впервые повстречались с ним, сами о том не ведая. Вероятно, читатели уже догадались, что именно он тогда удостоил Анну Аркадьевну визитом, на который столь долго решался в предыдущей главе. Итак, теперь же, когда он очутился в прихожей, мужчина наблюдал, с каким плохо скрываемым от него как для непрошенного гостя оживлением и с взволнованной радостью спускалась к нему по лестнице Анна, то воздушное дымчато-голубого оттенка платье словно заглушало своим шелестом ее шаги и женщина, будто бы выпорхнула к нему навстречу – еще даже не зная, кто он такой – не касаясь каблуками серокаменных ступеней. Он понимал, чем был вызван этот пылкий, гостеприимный настрой. Прежде Анна принимала царственный, деланно небрежный и скуповатый на эмоции вид, столкнувшись с посетителями, словно бы она не торопилась в первые минуты раскрывать перед гостями сердце, как это делает всякий тонкокожий человек, нежелающий демонстрировать слабость перед всеми. Вид этот, впрочем, был обманчив своей величественностью и, те, кто прекрасно знал эту женщину, не менее прекрасно знал и то, что эта ложная дымка, окутавшая ее образ, тотчас же рассеется при появлении обезоруживающей улыбки ее пухлых, чувственных губ, которой она одаривала всех без исключения. Знаком особого расположения духа Анны считалось ее желание первой начать беседу и, через дебри безликих вопросов о делах и самочувствии, продиктованных правилами вежливости, она с явным удовольствием и даже рвением делилась с очень узким кругом светских дам обо всем, что было в тот момент на душе. Но теперь же в этой возбужденной радости было нечто грустное и Клод совершенно ясно осознавал, с чем оно было связано.       А дело было в ее положении. Каренина хоть прекрасно понимала, что привычное ей количество визитеров теперь резко сократится, и если прежде она выдерживала сие испытание с готовностью и стойкостью, то теперь это обстоятельство ее постепенно начинало удручать. Она была благодарна Алексею за то, что он так старательно подбирал для нее подходящую компанию среди тех его немногих знакомых, которых не оскорбило бы общество «этой падшей женщины». Анна и до сих пор считала, что Вронскому по силам заменить ей собою весь мир, но данное состояние для любой блестящей светской дамы, без сомнения, было тяжелейшим. С горькой насмешкой она вспоминала в эти часы тот случай, когда во время ее женского нездоровья в ожидании малышки она резко прекратила ведение переписки, а затем и вовсе, самонадеянно бросив все, покинула этот жалкий свет, скрывшись от него за границей. Да, она сама запустила этот жестокий механизм, с вызовом столкнув одну из расставленных друг за другом доминошек, теперь же они безостановочно, кругообразно повалили собой соседние от них, пока, наконец, последняя из них не накрыла собой ту, что задала им действие. Клод понял вдруг, что такой гость как он, который пришел не от Вронского, пусть даже заглянувший в дом по какому-то делу, был на вес золота для истосковавшейся по общению несчастной, ему на мгновение стало жаль ее, вспомни он с какой вестью сюда явился. Этот обезоруживающий, нежный взгляд, выражающий готовность слушать, слабосдерживаемое желание начать беседу, которое прежде ей было в светском кругу малознакомо. Вид отстраненной фигуры незнакомца в черном не охладил, а только напротив усилил ее любопытство.       «Ушел... скоропостижно ушел из жизни», – вихрем проносилось в сознании женщины сказанное, отзываясь эхом этого звучного голоса таинственного визитера вновь и вновь.       Тот, что принес ей эту весть замер на месте, не подавая признаков жизни под непроницаемым плащом, гость казался скорее собственной тенью, чем существом из плоти и крови. Он не шевельнулся, не устремился навстречу Анне, которой вдруг стало дурно, не засыпал ее неуклюжими словами утешения или своевременными предложениями позвать кого-то из слуг, мужчина скорее напоминал статую, портившую своей неуместностью весь антураж прихожей и приносящую лишь несчастье.       Жадно вцепившись суровыми, беспощадными глазами в сильно побледневшее лицо несчастной, он хладнокровно и жестоко оставался недвижим, как бывает безжалостен судья, выносящий приговор, который в данном случае целиком и полностью зависел от реакции изменницы. От него не укрылось, как Анна в первые секунды словно бы не поняла значение оглушивших своей внезапностью слов, имевшие эффект громового раската над ее головой, затем губы женщины страдальчески искривились, как у ребенка перед плачем, а в остекленевших глазах появился ужас. Это объяснялось тем, что она такая бесчувственная, такая беспричинно жестокая вовсе не думала, что ее муж мог умереть, пренебрежительно считая, что эта машина, эта презрительная шестеренка из государственного аппарата не может умереть, как не может умереть всякое неодушевленное. Это и в самом деле выглядело дико, но эта весть послужила ей резкой пощечиной, в силу своего жестокого откровения.       «Должно быть, вспомнила о сыне», — молнией пронеслось в голове жестокого, внешне безучастного палача.       – Как же так могло случиться, отчего?! Прошу, скажите хоть что-нибудь, – через силу произнесла Анна сдавленным, упавшим голосом, очевидно, ей мешал душащий в горле ком, а глаза блестели так лихорадочно и моляще, как только может смотреть умирающий от жажды человек, мимо которого проносили воду.       – Сердечный приступ, – выдавила из себя черная, бесстрастная тень.       – О... я так... так и думала. Это... это моя вина, – успела ответить та, после чего женщина более не могла сдерживать слезы.       – Вероятно, Вы понимаете, что в скором времени Вам придется вернуться в Петербург, дабы завершить все, связывающие Вас с домом ныне покойного супруга дела и начать процедуру, связанную с получением наследства, а также...       Он запнулся, не смея заговорить о сыне, что послужило бы для и без того наказанной несчастной новым ударом, впрочем, вспомнить о Сереже Анна, без сомнения, могла бы и сама, если не сделала это теперь, дрожащей рукой опираясь о стену. Он заметил, как она машинально кивала, вероятно, мало вдумываясь в смысл произносимых им слов, т.к. они мешали ей полностью отдаться безутешному чувству горя и скорби.       – Если Вы не против, то я вернусь сюда завтра, – отрывисто проговорил незнакомец, собираясь уйти, подчеркивая этим напущенную безучастность.       Нельзя было остаться здесь и, поведав ей обо всем, что бы она у него ни спросила, полностью удовлетворить эту жажду сведений об оглушившей ее утрате. Ему надо было заручиться тем, что его примут завтра, иначе весь план бы рухнул, а что может послужить подобной гарантией, как не информация, которую Анна, поглощенная болью, так стремилась теперь получить?       – Я вернусь завтра, – повторил он, – и, раз уж Вы готовы в скором времени поехать в Петербург, то советую уже завтра распорядиться насчет того, чтобы собрали все необходимые Вам вещи в дорогу. Мужчина сделал полный равнодушия шаг к двери, как вдруг остановился, услышав за спиной нерешительный голос Карениной:       – Но... скажите хотя бы кто Вы такой?       – Я новый управляющий в Вашем доме.       – Управляющий? – безжизненно и непонимающе проговорила она, разглядывая спину отвернувшегося от нее незнакомца.       – Точно так, – скупо и сухо выдавил он, – после Вашего отъезда Алексей Александрович распорядился практически полностью сменить штат домашней прислуги. Если Вам будет угодно, я приду завтра сразу после обеда, чтобы Вы могли задать все интересующие вопросы, на которых ответить сегодня я, к сожалению, в силу своей занятости, не смогу.       И, раньше, чем поглощенная своим несчастьем Анна могла рассудить, какие дела, кроме нее, может быть у этого управляющего в чужом городе, Фролло скрылся, предварительно попрощавшись с ней, не дожидаясь ответной реакции. Сердце его бешено клокотало в груди в осознании нечто непоправимого. Да, он чересчур жестоко обошелся с ней, незаслуженно жестоко и уже был готов раскаяться в этом, едва только очутившись снаружи. Но медлить было нельзя, необходимо тотчас скрыться, а уж потом... потом нужно было обдумать дальнейший план. Нет, она не заслужила того, как он сейчас с ней обошелся, его собственная боль после того, как она, бросив все, уехала за границу с графом, была несоразмерно мала той, которую он целенаправленно причинил ей. Как же глубоко он заблуждался, когда в припадке гнева и собственного бессилия называл ее неблагодарной, злой женщиной, плохой женой и бесчувственной матерью. Клод понял, что эти муки и угрызения совести Анны, которые он только что видел, были настоящими, искренними. В ее словах, в ее робких вопросах не было ни слова о сыне, не было и скрытого ликования, которое заключалось в том, что теперь, в статусе вдовы, ей не пришлось бы каждый раз унижаться перед мужем в письмах в мольбах дать ей развод. Поведение супруги поразило его до глубины души и даже глубоким вечером, окруженным заботами верного слуги, мужчина никак не мог избавиться от этого сильного впечатления.       – Я видел ее, – с растерянным видом, что так был ему несвойственен, прошептал господин, столкнувшись взглядом с Лаврентьичем, который услужливо принес ему чай.       – Я уже это понял, хозяин, – робко, так же тихо и с участием ответил тот, – она не узнала Вас?       – Нет, я был осторожен, – всегда скрытному в силу характера мужчине сейчас было особенно приятно поделиться с пережитыми этим днем событиями, что было ему, по правде сказать, несколько непривычно, но вместе с тем он нуждался в ненавязчивом обществе этого немногословного человека, служившим ему правой рукой едва ли не во всех делах.       Казимир открыл было рот, дабы спросить, как поживает госпожа, но побоялся ненароком разрубить эту тонкую, доверительную нить между ними и нарваться на немилость или даже гнев. По взволнованному этой встречей с супругой хозяину нельзя было предугадать исход этого свидания, очевидно, произошло что-то очень важное, хоть и неопределенное и слуга был уверен, что вскоре супруги увидятся вновь.       Оставленная в одиночестве Каренина сдавленно рыдала в гостиной, ее плечи судорожно подрагивали, когда она, нервным движением непослушных и точно так же дрожавших рук, утирая нескончаемые в припадке отчаяния слезы, овладевшая ее блуждающими мыслями жуть пробирала до костей. Она в жизни представить не могла, насколько сокрушительным ударом для нее окажется смерть Алексея Александровича, а мимолетное воспоминание о сыне и вовсе ввергало ее в непреодолимый ужас, бедный мальчик! Она знала, что благодаря отцу сын считал ее умершей, а теперь несчастного ребенка поджидал новый удар, господи, что теперь с ним будет? Анна не могла представить, что желание увидеть сына станет для нее в десятки раз острее и болезненнее, сейчас ей хотелось очутиться рядом с Сережей, обнять его и поскорее утешить. После того, как она вернется к нему, они всегда будут вместе, конечно, вряд ли другой мужчина сможет заменить повзрослевшему мальчику отца, но, во всяком случае, сын не будет чувствовать себя одиноко, воссоединившись с безмерно любящей его матерью и крохотной сестрой.       Господи, почему в ослепленном гневом намерении наказать грешницу, ты так же заставил страдать ее ни в чем неповинное дитя?