Пауки и мухи

Растянутые лучи вкрадчиво проникают через полуоткрытое окно и мягко рассеиваются в просторной светлой комнате. Солнечные блики бережно скользят по рассыпанным на узкой подушке волосам, а затем игриво прячутся в многочисленных складках атласных простыней. В нежной пучине из воздушных покрывал утопает расслабленное тело, и молочно-бледная кожа почти сливается с шелковистой тканью кремового цвета. Изящные белые лилии источают тонкий, волнующий аромат, и, смешиваясь со свежим воздухом, деликатно побуждают проснуться. Золотистые проблески щекотливо касаются носа, и Пенни сладко потягивается, разомлев под ласково разлитым теплом. Всё вокруг окутала сливочная пелена по-настоящему хорошего утра. Грант медленно приоткрывает глаза и даже позволяет уголкам губ растянуться в искренней улыбке — полузабытый, полуразмытый непосредственный жест теперь кажется непростительной роскошью. Она немного приподнимается на локтях, слегка запрокидывает голову, перекатывая её по размякшим плечам, и чувствует, как по жилам, будто бы расплавленный мёд, растекается приятная истома. Тут она замечает какие-то ноющие ощущения внизу живота, словно кто-то настойчиво пытается протереть до дыр изнеженную кожу. Пенни опускает взгляд и наконец обнаруживает голову опостылевшего медно-рыжего цвета меж своих ног, и всё раннее волшебство мгновенно улетучивается. Грант вымученно вздохнёт и на минуту прикроет рукой усталые глаза, надеясь, что осточертевшая картина окажется мутной пеленой не до конца пробудившегося сознания и расплывётся сама собой. «Но действительность никогда не подстраивается под ожидания». Она даже решит ненадолго замереть, на случай внезапно возникшего возбуждения, и тут же мысленно отругает себя за недопустимую наивность, а после горько усмехнётся. «Ни-че-го. Стоило ли на сто двадцать третий раз ожидать другой развязки?» Бессмысленные, монотонно утомляющие движения натренированного языка начнут раздражать, и Пенни негромко произнесёт, привлекая к себе внимание (отвлекая Фрэнсис от её грязных дел): — Кхм-кхм. — Привет, ты уже проснулась? Я встала немного раньше и решила сделать тебе сюрприз, — бесстыдные губы Нэнси расплывутся в привычной широкой улыбке. В равнодушных голубых глазах мелькнёт насмешливая тень. «Разве сюрпризы повторяются каждый день?» Фрэнсис рывком потянется и теперь окажется в неприличной близости от бледного лица Грант, обдавая щёки горячим прерывистым дыханием. Пенни хладнокровно выдержит и завлекающий блеск бриолиновыых глаз, и то, как эти глаза несводяще смотрят на её губы, только почувствует, как от напряжения до желваков сводит скулы и спина крепче вжимается в плетённое изголовье кровати. Нависающая над ней Нэнси, кажется, не собирается останавливаться. «Идиотка. Зачем систематически напрашиваться на унижения?» Ловко прогнувшись в пояснице, та довольно завиляет тощей задницей из стороны в сторону, точно охваченная глупой радостью по случаю прихода хозяина сучка. «Поразительно. Кого-нибудь вообще заводит вид нелепой щенячьей преданности?» Предательские сантиметры между губами продолжат неумолимо таять под пышущим жаром напором, но Пенни нисколько не сдвинется с места, только отметит, что спина от напряжения уже онемела и перестала чувствоваться. «Она знает, что так будет, и вынуждает меня делать это». Дождавшись, когда Нэнси прикроет глаза и вытянет губы, хватая последний разделяющий их глоток воздуха, Грант резко отвернётся, подставляя под удар щёку, и на вспыхнувшую во взгляде обиду только слабо улыбнётся. Разочарование густым туманом заволочёт комнату и осядет зыбким, горьким, практически ощутимым осадком, и Пенни, поджав и без того тонкие губы, поспешит встать. Она с преувеличенным безразличием отведёт взгляд от сбившихся, взмыленных рыжих волос, разгладит едва заметную складочку на идеально выглаженной сорочке и рваными движениями кисти стряхнёт с себя остатки лелеянных чувств Фрэнсис. Молчание начнёт тяготить, и Грант почувствует, как подступающая неловкость будто бы холодными липкими руками обнимает (заключает в объятия) её за плечи и прижимается дрожащим, бьющимся в мелкой конвульсии телом. Она немного поморщится: обычно эту неловкость приходится порывистыми кусками отдирать от себя, а после ещё до изнеможения оттирать едкие пятна, оставленные на тонкой коже, пока это противное, хлюпающее на душе чувство не отступит. Не оглянувшись на вновь раздавленную Нэн, она целенаправленно двинется в сторону двери. Ощутив прилив свежего воздуха, Пенни сделает затяжной вдох и позволит отяжелевшим векам сомкнуться, надеясь умерить звенящую в голове пустоту. Мысленно сосчитает до пяти и так же протяжно выдохнет. «Иногда кажется, что я заметно переплачиваю за устойчивость положения в школьной иерархии». Не открывая глаз, нащупает нужную ей ручку и бесшумно войдёт, по-балетному вышагивая с носка на пятку. Почувствовав спиной надёжную опору в виде массивной деревянной двери, она наконец-то решится разлепить плотно прижатые веки и сразу же быстро заморгает, пытаясь избавиться от назойливо плавающих цветных пятен. Только теперь удаётся осмотреться: на широкой двуспальной кровати раскинулись и, судя по характерным звукам, явно не собирались просыпаться еще двое её приспешников. Пенни мысленно относит долгий сон к моветону и непроизвольно поджимает губы. По-французски аккуратные ногти начнут больно покалывать подушечки пальцев — лучшее средство, чтобы немного унять раздражение — видеть, как небрежно чужие руки сжимают тонкие атласные простыни, педантично подобранные самой Грант, было по меньше мере неприятно. Она ненадолго закатит глаза и поспешит удалиться из спальни, совершенно не заботясь о том, как громко хлопнет тяжёлая дверь. — Я пойду, приведу себя в порядок, а ты разбуди, пожалуйста, Тилли и Габриэль, — Пенни вернётся в комнату, всё так же стараясь не пересекаться взглядами с Нэнси, и рассыплется в никому не нужной вежливости, пытаясь «разгладить» давящую атмосферу так же, как недавнюю складку на платье для сна. — Да, конечно… — мямлит, но отзывается та. Приглушённо-жалобная интонация склизко мажет по слуху, и Грант останавливается, всё же поднимая взгляд на Фрэнсис, которая с видом пришибленной собаки так и сидела на смятой постели и с какой-то отчаянной нервозностью теребила край одеяла. Пенни не сможет, да и не станет разбираться, чего именно она не выдержала: сокрушённого взгляда слезящихся глаз или того, как вздрагивающие пальцы безжалостно изгалялись над искусной тканью, — ровным счётом ничего не поменяется. Она стиснет зубы и быстро прижмётся губами к рыжей макушке. — Иди, я уже наладила воду нужной температуры, — на устах Фрэнсис мгновенно расцветёт благодарно-преданная улыбка. Грант ничего не ответит и, не разжимая челюстей, выйдет из комнаты. Когда-нибудь она обязательно поговорит с Нэнси насчёт её болезненной привязанности. Желательно, как можно скорее. «Пока эта третьесортная мыльная опера не заимела претензий на мелодраму».

***

Холодный белый свет будто бы изнутри подсвечивает чуть голубоватые кафельные плитки, отражается от начищенной, скрипящей безупречностью поверхности и беспощадно бьёт по глазам. Над большим фацетным зеркалом нависает вытянутая светодиодная лампа, и кажется, будто именно она поглощает всё тепло, когда-либо бывшее в этой комнате, и удерживает внутри пластмассовых стенок, испуская вместо мягкого свечения остывшие, резкие лучи, которые больше не светят, а слепят. Пенни передергивает плечами и опускает взгляд. Подставляет руки под давно льющуюся воду и отчётливо ощущает, как в очередной раз услужливость Фрэнсис живо колит где-то под рёбрами. Не поднимая головы, Грант поворачивает кран и терпеливо ждёт, пока чуть тёплая вода станет холодной, а её студёное дыхание поползёт вверх по рукам и заставит вздрогнуть. «Но этого недостаточно». Отмеренное движение позволяет повернуть кран ровно настолько, чтобы почувствовать, как плескавшиеся в раковине ледяные змеи начинают зло вгрызаться в сухую кожу. «Я могу выдержать больше». Поворот влево — на этот раз до упора. Пенни наконец отрывает взгляд и теперь всматривается в зеркальное отражение, продолжая измываться над собственными руками. «Просто проверка на прочность». Леденящая вода уже доходит до своего пика и начинает жечь, обжигать, заставляет мелкие ранки и трещинки буквально гореть под мощным напором, кажется, что всё внутри потихоньку замораживается и сознание отрезвляюще кричит о помощи, но Пенни лишь неустанно вглядывается в своё отражение. Пальцы немеют и уже практически не чувствуются, и только тогда она выдёргивает окоченелые руки. Временами откуда-то из глубины прорываются отчаянные вопли «моральных устоев», сформированных ещё семилетней Пенни Грант, наглухо облепленных неуёмными амбициями и проданных за сомнительную власть и призрачные надежды спокойно спать по ночам. Не достигнув пункта назначения, они разбиваются. Рассыпаются. Превращаются в пыль и испаряются в заключении стальных, обтянутых мышечной тканью, стенок. В такие минуты Грант кажется, будто где-то глубоко вспыхивает и тут же затухает крошечный вулкан, оставляя на поверхности клубок едкого дыма, от которого сердце заходится клокочущим кашлем, а его биение напоминает подземные толчки. Но это — только верхушка айсберга: извержение происходит внутри, ломая остатки того хрупкого и теплящегося на тектонические плиты, не оставляя никаких следов внешних повреждений. Тогда Пенни до зубовного скрежета и дрожи в коленках ощущает острую необходимость наказать себя, не отдавая должного отчета за что именно, повинуясь этому дикому, почти животному инстинкту за возможность верить, что это подаёт голос всё человеческое, правильное и доброе, что в ней осталось. Такие мелкие бытовые изощрения, хладнокровно придуманные самой Грант, успокаивают и ненадолго притупляют то ноющее и лижущее чувство вины, которое гонится из мыслей и не произносится вслух. Каждая сделка с собственной совестью даёт ход незримым разрушениям, и теперь нравственная оболочка Пенни Грант подобна хрустальной вазе, подернутой сетью мелких трещин. Шаткой, уязвимой, держащейся на одном лишь слове сомнительной честности. И Пенни отлично понимает, что одно из будущих происшествий станет последним, что неизбежно настанет момент, когда никакого возгорания не потребуется, когда будет достаточно неосторожного чиха против ветра, чтобы всё рухнуло, раскрошилось и растворилось без всякой возможности восстановления. Но пока можно отделаться онемевшими пальцами и чуть большим количеством увлажняющего крема, Грант позволит себе считать, что: «Очередной катаклизм обошёлся без жертв». Пенни не знает, сколько времени уходит на её «утренние процедуры», но почему-то уверена, что в вопросах самоистязания торопиться не стоит. Она точно не помнит, когда это начало приносить ей удовольствие. Просто однажды вместе с укусами ледяных змей она ощутила волнующие покалывания в кончиках пальцев. Жгуче-сладкая смесь тяжёлым облаком налилась внизу живота, растеклась по венам, и даже в этой бесконечно холодной комнате стало нестерпимо жарко (будь Пенни куда наивнее, а всё происходящее — романтическим фильмом, она бы непременно обвела сердечком инициалы своего бойфренда на запотевшем зеркале). Это было странно, возможно, даже аморально и уж точно не было правильно, а Пенни Грант, как канонично хорошая девочка, имела скрытое пристрастие, непозволительную слабость ко всему странному, аморальному и неправильному. Пожалуй, Пенни совершает множество недостойных поступков, а ещё больше только предстоит совершить, но в одном ей отказать нельзя: в полном осознании, что всё происходящее — следствие действий, сотворённых руками своими или чужими по её указке и мыслей, явившихся в здравом уме и твёрдой памяти, без обвинений довлеющего общества или «такого уж» времени, без поиска внутренних демонов и их влияния за кромкой голубых глаз и почерствевшей души, и тут уж, будьте добры, десять очков Гриффиндору и лично за надушенный воротничок леди Грант. Именно поэтому даже сейчас, оставшись наедине с собой, она напряжённо изгибает брови, придирчиво сверля отражение настороженным взглядом, точно ожидая подвоха с другой стороны зеркала. Смысл выражения «следить за собой» в голове Пенни давно вышел за рамки общепринятого. «Это… забавно. Мой ближайший друг и мой заклятый враг, заключённые под одной оболочкой, изолирующей их от всего мира, друг от друга отделены лишь тонкой гранью моей личности, толщиной меньше бумажного листа, что делает их как безоружными, так и беззащитными. Извечные пленники без какого-либо права на освобождение. Тождественно равные части идеального выражения, одинаковый набор данных и потребностей, наделённых полярными знаками и предпочтениями. Разноимённые магниты, скрученные и закольцованные вопреки собственной воле и вразрез всем известным человечеству законам электродинамики. Спиной к спине, без вспомогательных средств и упований на удачу, внутри меня щипают друг друга змея с мангустом. Остаётся только ждать, кто из них оглянется первым и распознает перед собой врага. Нет, это определённо забавно». Грант стоит неподвижно, упрямо и с каким-то особым остервенением ищет просветы в запутанных узорах бледных глаз. Но не видит ни проблеска, ни тени, ни намёка, ни призрака. Ровным счётом ни-че-го. «Будто уходя кто-то погасил свет». Мисс Грант передвигается на ощупь и методично бьётся в закрытые двери. Играть в кошки-мышки в полной темноте становится всё сложнее, и кто-то может случайно наступить себе на хвост. Она молча посылает вопрос во тьму, и тьма отвечает ей. Светодиодная лампа усиливается, вызывая приступ тошноты. Пенни поднимает на неё глаза и чувствует, как через уши внутрь кто-то закладывает вату. Пенни кажется, будто границы лампы расширяются, расширяются, расширяются и скоро её расплющит со всех сторон. В замедленном действии её расщепят по атомам, как при плохом наркозе, когда не можешь пошевелиться, но всё чувствуешь. Пенни смотрит на свет в упор и на себя как будто со стороны и искренне не понимает, почему люди боятся чёрных дыр, если небытие и пространственные разломы выкроены из белого. Пенни не находит в себе сил даже прикрыть глаза и думает, что её лампа, должно быть, энергетический вампир.

***

Становление малютки Пенни в леди Грант произошло летом между шестым и седьмым классом, когда половое влечение растёт прямо пропорционально родительскому контролю. Когда вырезом чуть глубже дозволенного куда легче впечатлить сверстников, чем тем, что спрятано немного дальше. Пусть даже оно большое и животрепещущее. Она взрослеет и учится блефовать вне покерного стола, а вместе с игрой в шахматы приходит умение правильно расставлять приоритеты. Практические занятия проходят как по маслу, и Грант стремительно добирается до вершины школьной социальной лестницы. «Королева улья».

***

Пенни Грант выбирают представителем класса, у неё немного извиняющийся взгляд и чувство, будто она смухлевала на контрольной по математике. Пенни Грант становится капитаном группы поддержки, у неё точёная фигура и слабость к восхищённым взглядам. Пенни Грант основывает благотворительный фонд помощи редким животным, у неё привычка подавать руку и клатч из змеиной кожи. Пенни Грант поздравляют с постом президента школы, у неё личная свита из трёх приближённых и кучи обожателей, благосклонный взгляд и чувство, будто на месте сердца вертится шестерёнка.

***

У повзрослевшей Пенни нет личных категорий, а на смену «нравится» и «люблю» со скрипом выходят «приемлемо» и «терпимо». Стратегический склад ума и блестящие актёрские навыки в комбинации обеспечивают ей полный карт-бланш и дарят чувство внутреннего превосходства. «Дальновидность предполагает умение ориентироваться на результат», — твердит себе Пенни, примеряя очередную подкупающую улыбку: годы безукоризненной статусной игры обернули её в невидимую, непроницаемую плёнку, за которой она могла надёжно спрятать всё человеческое. «Главное — никогда не открывать шкаф, в который на бегу закидываешь разбросанные вещи. Хорошие вещи просто так не бросают и уж точно не стремятся скрыть, а значит, ты рискуешь быть похороненным под грудой собственных скелетов, которые так некстати вышли на всеобщее обозрение». В её коллекции маски на все случаи жизни, будь то приём в высшем обществе, выступление чирлидеров перед бейсбольным матчем или праздничный ужин в кругу семьи — параметры улыбки (широта, высота уголков, кривизна) и мимические ужимки трансформируются на любой вкус. Пенни выбирает следующую и мимоходом интересуется, это маски сидят как влитые или нутро так настойчиво хочет прикрыться? «Старательно делать из своей жизни роль, одноактный спектакль, вяло, но непременно текущий в фарс, — довольно изощрённый и верный способ, чтобы сойти с ума». Внутри безупречной, блестящей обёртки — хорошо отлаженная, как часы, выверенная до мелочей (до костей), отточенная годами система. Мисс Грант, на счастье, бесподобно разбирается в сложном механизме, и запускаемые шестерёнки бесстыдно лязгают исключительно в такт холодной ухмылке, а взвешенные фразы бесперебойно слетают с молотка внутреннего циника. Всякому представлению требуется массовка, дабы лица сменялись на дальнем плане, и окружающие охотно принимают роль благодарных зрителей. Но в примелькавшейся толпе не вычленить отдельных линий, и рыжий контур пламенеет в этой серости. «Полыхает, горит, выжигает. Дотла. Добела. До основания». Любовь Нэнси прочной лентой обвивает за пояс и рывком вытягивает со дна, а потом срывается, скользит вверх и тройным оборотом затягивается вокруг шеи. Было бы гораздо проще, окажись она заурядной фальшивкой. В реальности же Фрэнсис очеловеченной тенью следует за Грант и выполняет всё, на что той не хватает смелости: пока Пенни склоняется в приветственном реверансе, Нэнси выглядывает из-за спины и заносит нож. Грант играет по-крупному: меняет доверенные ей чувства на фишки и делает все ставки на «чёрное». «Ставки сделаны, ставок больше нет». Нэнси бесцеремонно заполняет собой всё пространство, как её дешёвые слащавые духи, и делает вид, что понятия не имеет о личных границах, исступлённо хлопая ресницами. Пенни задыхается, пьёт таблетки от аллергии и отворачивается, чтобы вздохнуть. Пенни осознаёт, что тошнотворная приторность Фрэнсис оставляет следы. Пенни стирает одежду каждый день. Пенни не чувствует себя чистой, сколько бы она не отмывалась. «Вездесущей Нэн становится слишком много». Несмотря на всё это, Грант не может отрицать, что Фрэнсис ей крайне… полезна. Нэнси, раздражающая и взбалмошная, при этом ещё и невероятно преданная: не совсем здоровый интерес с годами перерос в безропотное обожание, а сейчас в (полу)приватных разговорах всё чаще шепчут — одержимость. Впрочем, в данных условиях это довольно выгодно: Пенни отлично понимает, что короля делают подданные, а школьную корону над её головой держат чужие руки, всё остальное — приятная иллюзия. Пока совершенная Пенни Грант остаётся таковой, её возводят на невидимый пьедестал и дают право смотреть поверх голов, но стоит неосторожно шаркнуть ногой, и платформа окажется не такой уж устойчивой, а те самые руки надают пощёчин до звона в ушах. Хорошо, если неподалёку окажется верный сторожевой пёс, который не даст всему пойти прахом.

***

В восьмом классе Артур Кеннет ван дер Уолл предложил Пенни Грант, как ему казалось, взаимовыгодную сделку: как наиболее подходящие друг другу кандидаты, они должны были стать самой влиятельной парой школы. И их тандем действительно сложился со всеми вытекающими, включая первый секс и, в качестве демоверсии, первый поцелуй. Именно тогда Пенни осознала, что не испытывает абсолютно никакой тяги к мужскому полу, а Артур, напротив, посчитал их союз одной из своих самых удачных авантюр. Он называет их отношения «лучшим из вариантов развития событий», она — «партнёрством с определёнными обязательствами». Всех всё устраивает уже на протяжении двух с половиной лет. «Любовь живет три года, — говорит Артур, — а спланированная кампания, в случае своего успеха и удовлетворения сторон, не имеет срока годности». «Спланированная кампания», — повторяет Пенни и никогда не закрывает глаза, отвечая на поцелуй. Как нельзя кстати рядом оказывается Фрэнсис, которая сначала настойчиво предлагает дружбу, позже — яростно — любовь, а теперь — отчаянно — хотя бы тело. Подобная ситуация служит благоприятнейшей почвой, и, в угоду обеим, их непростые отношения обретают название — «friends with benefits». Стоит только Нэнси почувствовать хотя бы каплю долгожданной взаимности, которая тут же пьянит и кружит ей голову, она набрасывается на Пенни, как изголодавшийся зверь, и Грант физически ощущает, как Фрэнсис пытается сдерживаться и контролировать растущее напряжение. Дорвавшись, она оберегает Пенни еще сильнее, а та понимает, что несмотря на весьма привлекательные части тела в отдельности, в комплекте с личностью Нэнси они не вызывают у неё должного возбуждения, а её ласки заставляют чувствовать себя обгладываемой костью. «Лучше, чем ничего», — говорит себе Пенни и думает, что Нэнси должна благодарить Бога, что родилась девушкой. Неравнодушные не устают ломать голову над природой их связи и без стеснения заглядывать в душ в женской раздевалке их ящик с нижнем бельём, списывая всё на отклонения Фрэнсис и неправильно истолкованные фразы, и Грант не перестаёт удивляться, как легко ей удаётся скрывать истинную причину — своё совершенно неприкрытое желание женского тела. Даже Артур снисходительно называет это «шалостями, которые можно себе позволить», и она в очередной раз убеждается, что хранить секреты гораздо легче у всех на виду.

***

Мир Пенни Грант заключён в отполированный стеклянный шар, и все желающие могут беспрепятственно наблюдать за развитием событий. Большинство жестов и реплик брошены напоказ — никому не приходится тесниться и подсматривать из случайно приоткрытой двери. Пыль рукотворной безупречности слетает прямиком в глаза окружающим, как отсыпанная щедрой рукой прикормка для мальков, и те с завидным упорством заглатывают наживку. Однажды, когда со свистом послетают болты внутренних механизмов, не выдержав накипающего давления, а винты со скоростью света закрутятся против часовой стрелки, начнётся её личное восстание машин, и Пенни Грант перемелют тиски собственного мира.

***

— Если б я знала, что сегодня придётся сдавать зачёт, не стала бы так напиваться, — Габриэль самозабвенно потирает виски, раскинувшись на широком кресле. — До третьего бокала ты точно была осведомлена, — язвит Тилли и моментально получает укоризненный взгляд в ответ. — Да ладно тебе, говорят, у мистера Нормана зачёт можно получить по-другому. — И ты в это веришь? Похоже на слухи какой-нибудь обиженной девятиклассницы. — Это не слухи, — безапелляционно заявляет мерный голос. — Пенни?! Ты что… ты… ну… — Габриэль теряется в попытках подобрать правильные слова и ищет ответ где-то на полу. Пенни, кажется, немного усмехается и выжидательно смотрит на подругу, не стремясь вызволять её из неловкого положения. — Я — нет. Но однажды мы с Нэнси оказались в нужном месте в нужное время, — снисходительно поясняет Грант после непродолжительной паузы. — И увидели стесняшку Дженни в объятиях мистера Нормана, — тут же подхватывает Фрэнсис, заливаясь издевательским смехом, но спотыкается, заметив неодобрительный взгляд в свою сторону. Пенни отстранённо наблюдает за их суетливыми стараниями замаскировать последствия вчерашней вечеринки и благодарит прошлую себя за вступление в клуб трезвенников. — Пэн, а Артур не запрещает тебе развлекаться с Нэнси? «Слишком очевидная провокация, Тилли». — Поздравляю, Тилли, ты умудряешься выставить себя тупой даже без члена Джоуи во рту, — моментально вскинувшись, шипит Фрэнсис. — Не перестаю удивляться, как в твоей голове может одновременно умещаться столько вопросов, не имеющих к тебе абсолютно никакого отношения. Напомни мне выписать Туне благодарственный чек за их регулярное утрамбовывание, — Грант не спешит оставаться в долгу. Отражённая атака Ферингло выигрывает несколько минут тишины, пока внезапно не прорезается голос Габриэль: — Пенни, я хотела тебя кое о чём спросить. Можно? — поворачивается всем телом и смотрит так, будто наконец собирается признаться в своей больше-чем-дружбе с Чан. — Ты уже это делаешь, — сдержанно констатирует Пенни. — Просто…этот вопрос может показаться тебе глупым, и ты можешь не отвечать, если не хочешь. — С каждым последующим словом шансы на это увеличиваются. — Вчера я заметила, вернее, заметила я давно, просто задумалась над этим только вчера. Когда мы играли в бутылочку, и ты поцеловала Мелани, ты сделала это с открытыми глазами. Даже когда вы целуетесь с Артуром, ты никогда не закрываешь их, наоборот, будто всматриваешься. Почему? То есть, ты не находишь это странным, немного жутким? При упоминании вчерашней вечеринки в голове вспыхивает растерянное лицо Мелани. Было очень неожиданно увидеть её, должно быть, случилось что-то по-настоящему серьёзное, раз держаться-ото-всех-подальше-Мелани-Беленкофф удостоила их своим присутствием. Можно было подумать, что Грант, вырвавшая её из когтей Фрэнсис, прониклась к ней и чувствовала некоторую ответственность. Подобные бескорыстные мотивы давно потеряли свою актуальность, но ей действительно хотелось защитить нелюдимую одноклассницу, а ещё очень хотелось, чтобы Мелани почувствовала эту защиту на себе. Внезапно Пенни осознает, как долго думает о почти незнакомой девушке, более того, картинка их до неприличия (для подростковых сборищ) невинного поцелуя, пронёсшаяся перед глазами, отзывается теплом внизу живота и трогает губы глупейшей ухмылкой. По обеспокоенным взглядам и побледневшему лицу Габриэль Мисс самообладание понимает, что следует сказать хоть слово, одёргивает себя, вспоминает вопрос и поясняет обыденным тоном: — Всё довольно прозаично: мне нравится наблюдать. За особенностями мимики, реакцией, поведением. Помогает в анализе и составлении психологического портрета. «К тому же, так я могу держать всё под контролем». — Или ты просто никогда не влюблялась, — вставляет Тилли. — Влюблённые люди при поцелуе испытывают сильную эмоциональную нагрузку, и, чтобы её уменьшить, они закрывают глаза. Учёные доказали, — добавляет та и примирительно поднимает руки. — Может, и так, — неожиданно легко соглашается Грант. Нэнси морщится и передёргивает плечами. Габриэль хватает Тилли за рукав, притягивая к себе, и выдыхает боязливым шёпотом: — Думаешь, с Пенни можно так разговаривать? — все в комнате, включая Тилли, делают вид, что ничего не слышали. Пенни подходит к настенному зеркалу, тянется поправить волосы, больше для того, чтобы занять руки, чем из надобности, и спокойно произносит: — Кстати, по поводу вчерашнего. Мелани Беленкофф. Я её хочу. Ни для кого из присутствующих «доминантные игры» сильных мира сего, в контексте одной школы, не являются секретом. Привилегированной элите наскучивает соревноваться в плетении интриг дипломатических умениях, и кому-то из них приходит в голову светлая мысль о состязании в делах амурных, с распределением очков и турнирной таблицей. Несовершеннолетие накладывает запрет на любой из видов азартных игр, так что все ставки делаются на повод для гордости. Цель — заполучить, добиться взаимности, не имеет значения, в какой форме и какого рода. Условие одно: факт близости должен быть подтверждён большинством членов клуба. Нет никаких ограничений, что развязывает участникам руки на все действия выше и «ниже» пояса, но Пенни под всевидящим взором Артура не позволяет себе ничего больше поцелуя и только с представительницами прекрасного пола. — Что?! В каком смысле? Я против! Зачем она тебе, она странная, закрытая и недалёкая! С ней никто не общается, её все избегают, она не из нашего круга! Её мамаша — истеричная алкоголичка, а сама она дикая, шарахается ото всех, кто случайно до неё дотронется! Именно случайно, потому что по собственному желанию к ней никто не прикоснётся даже за деньги, — вспыхивает Фрэнсис, сопровождая тираду дёрганными жестами в попытке изобразить что-то между пародией и инсценировкой, но выливается всё в психоделический артхаус. — Я, видимо, упустила момент, когда ты успела оценить её умственные способности и провести социологический опрос среди учащихся. И да, это не голосование. — Что значит, ты её хочешь?! — Она мне интересна. И я хочу понять её как можно глубже: из чего она сделана, чем она пахнет, о чём молчит, есть ли у неё причудливая родинка на каком-нибудь интересном месте. Мне важно знать всё, вплоть до того, какой, чёрт побери, у неё любимый цвет, — резко отвечает Грант, каждым словом припечатывая Нэнси к полу. — Может, я испытываю к ней влечение. Настоящее, — контрольный в голову. Фрэнсис будет беззвучно хватать ртом воздух и, не найдясь с ответом, от бессилия топнет ногой. Пенни разорвёт зрительный контакт и выдохнет необходимое «извини». — Это сложная цель. Она как пугливый зверёк, будет непросто к ней подступиться, — нарушив затянувшееся молчание, резюмирует Ферингло. — Ты права, — бросает Грант с неоднозначной ухмылкой, выходит из комнаты и, прислушиваясь, занимает удобную наблюдательную позицию. — Мне одной постоянно кажется, что она знает больше, чем говорит? — вполголоса спрашивает Габриэль и замирает в проходе. — Да, повезло, что за неё почти всегда договаривают, — Тилли ухмыляется и косится на Фрэнсис. Та кривит губы в оскале и уходит вслед за Пенни.