Necessary Feelings

Я люблю Феникса Райта. Эта мысль обожгла Эджворта, как только он влетел в палату и увидел его. Все эти четырнадцать с половиной часов, которые Эджворт провел сначала в торопливых сборах, потом в самолете, а потом в такси, он только и мог, что думать о Райте. Он злился на собственное бессилие, ведь все, что он мог делать эти четырнадцать часов, это терпеливо ждать, не имея ни малейшего представления, что с Райтом. Подумать только, ну что за дурак, ну как можно было броситься по горящему мосту, как можно… Феникс был определенно точно жив и определенно точно в гораздо лучшем состоянии, чем Эджворт успел себе надумать, съедая себя бесформенной паникой. Сердце у него до сих пор билось неровно, и аритмия его душила, но дышать ему все же стало легче, а все, что он чувствовал, наконец, оформилось в одно просто понимание. — Что ты тут делаешь? — спросил Феникс удивленно, и голос его прозвучал слабо. — Ларри позвонил мне, — сказал Эджворт. Голос его усилием и привычкой прозвучал ровно, но внутри у него все билось и кричало. Боже, он так испугался, так извелся, а Феникс в порядке, с Фениксом все хорошо. Эджворт вздохнул с огромным облегчением, не скрывая этого, не пряча, потому что на такое просто нет сил. К тому же, Феникс выглядел таким сонным, что едва ли он обратит внимание на это. Эджворт окинул взглядом палату и, давя порыв нервно пройтись туда-сюда, присел на край койки. Феникс заторможено моргнул, наблюдая за ним. — Ты ведь был в Германии?.. — Я сел на самолет, как услышал от Ларри о том, что ты… упал с моста. Райт, как так вышло? Чем ты вообще думал? — Эджворт нахмурился, чувствуя, что ему срочно нужно выплеснуть всю ту тревогу, что скопилась внутри за эти часы. — Как ты мог так безрассудно броситься по горящему мосту? Чего ты ожидал? Неужели ты серьезно?.. — Эджворт, — сказал Райт тихо, и Эджворт замолк, поджав губы. Райт смотрел на него все так же сонно, видно было, что ему сложно держать глаза открытыми, да и вообще выглядел он так, будто у него поднялась очень высокая температура. Впрочем, учитывая то, что сейчас февраль, а он упал в бурную горную реку… в том, что он заболел, нет ничего сверхъестественного. — Ты… ты правда прилетел только из-за меня? Эджворт внутренне вздрогнул и растерялся. С чего бы его это интересовало? Он моргнул, срочно пытаясь найти ответ, но все мысли разбежались. Растерялись. Он не знал, как теперь защититься, как прикрыть то, что он испытывает. Как не показать всю ту бурю, что жжется внутри, как… Эджворт, не понимая, почему, чувствовал необходимость спрятать все это. — Мне нужна твоя помощь, — сказал Райт, не дождавшись ответа, видимо, не требуя его, и закашлялся. — Мне… очень сильно. Послушай, Эджворт… Я… я сейчас веду одно дело, но я не могу делать это отсюда, мне нужно, чтобы ты… Он неопределенно показал рукой на тумбочку у койки. Там, аккуратно свернутый, лежал его костюм, и поверх ткани блестел значок. — Райт, — выдохнул Эджворт так, будто Райт произнес какую-то очень глупую детскую шутку. Но выражение в его глазах оказалось очень серьезным. — Если бы я мог встать, я бы сам этим занялся, но… — он опять покашлял и звонко чихнул, прикрыв нос и рот ладонью. — Эджворт, прошу тебя, мне нужно… Вот. Там ноутбук, под одеждой, посмотри… там материалы дела, пожалуйста… — Райт, я прокурор, я не могу… — Эджворт, я не прошу тебя менять всю карьеру… пожалуйста, один день… просто побудь вместо меня один день, хорошо? Иначе этот суд будет проигран, и ее признают виновной, понимаешь?.. Эджворт встал и взял ноутбук, а потом присел на пластиковый стул у стены. Ножки неприятно скрежетнули по полу. Ноутбук оказался в спящем режиме и при включении сразу же показал нужные файлы. Эджворт нахмурился, коротко пробежавшись глазами, и поднял на Феникса взгляд. — Райт… — Это очень для меня важно. Пожалуйста? Он выглядел таким растерянным и беспомощным, привстал на локте, лихорадочно комкая покрывало в подрагивающих пальцах. Огромные глаза прожигали насквозь, и от этого взгляда не было ни единой возможности спрятаться. Эджворт понял, что не может ему отказать. Он попытался как-то рационализировать это и подумал о том, что он все-таки должен Райту. Все-таки Райт спас его, доказал его невиновность, и это при том, что даже сам Эджворт так безрассудно и глупо, мучаясь от вины, пытался помешать ему. А потому… — Времени очень мало, — продолжал Райт. — А ты… ты же просто гений, я же знаю, тебе не составит труда побыть адвокатом один день, Эджворт. Спаси ее, пожалуйста, это очень важно, это… — Хорошо, Райт, — сказал он, сдаваясь. Это же Феникс Райт, ему невозможно не сдаться. Райт выдохнул с облегчением и упал обратно на постель, запрокидывая голову. Волосы его были растрепаны, потеряв привычную форму, и весь он казался таким непохожим на того, кого Эджворт привык видеть напротив себя в суде. На самом деле, они уже довольно давно не стояли друг против друга, и он ловил себя на мысли о том, что скучает. Да, Эджворт проигрывал ему. Но Фениксу Райту нельзя было не проигрывать. Он всегда стоял со стороны защиты, гордый и горящий, с ярко блестящими глазами, и отчего-то Эджворту смутно вспоминался отец. Он видел его за работой в суде, знал, на что он способен, и глаза у него всегда были такими же. И он тоже говорил о вере в своего клиента. Отбросив лишние мысли, Эджворт взялся читать материалы дела. Выглядело оно… не очень. Эджворт поморщился от этой мысли. Груз ответственности, который свалился на него, внезапно осел на плечи и надавил так, что ему стало почти тревожно. Райт рассчитывал на него, и от его действий зависела жизнь. Казнить было куда проще, чем спасать… А подсудимая отчего-то показалась ему жутко знакомой. Продолжая листать материалы дела, Эджворт мысленно пытался выстроить хоть какое-то подобие схемы защиты. Он видел, как работает отец, видел, как работает Райт, но одно дело видеть, и совсем другое… — Райт, слушай, а тут… Эджворт поднял глаза и замолк: Райт спал. Он лежал, отвернув от Эджворта голову, и спокойно мерно дышал, только очень громко, потому что нос у него был заложен. Одна рука лежала у него на груди, вторая, та, что была ближе к Эджворту, — на постели. Эджворт понимал: пора было уже покинуть здание больницы и немедленно приступить к делу. Но он не мог так просто уйти, оставить Райта одного, хотя, конечно, здесь и сейчас ему ничего не угрожало. Он смотрел на расслабленную ладонь Райта и пытался собрать мысли в кучу. Мысли в кучу не собирались. Разбивались об огромную стену, которая в голове Эджворта отведена под Феникса Райта. Эджворт отложил материалы дела, встал и осторожно, неслышно, передвинул стул так, чтобы он был ближе к койке. Эджворт сел, теперь имея возможность коснуться. С опаской Эджворт коснулся ладони Райта кончиками пальцев, внимательно следя за лицом, чтобы одернуть руку, как только тот подаст первый признак пробуждения. Ничего не последовало, и Эджворт накрыл его ладонь своей, осторожно поглаживая костяшки большим пальцем. Отчего-то на горло надавило, и он взял его ладонь в свою, поднял руку Райта так, чтобы можно было коснуться губами тыльной стороны. Его пальцы были ненормально горячими. Он упал с огромной высоты в ледяную воду. Эджворт сглотнул ком в горле, зажмурив глаза до боли. В груди сильно пекло, и все это волнение точно не пойдет его сердцу на пользу. Господи… господи, спасибо, что он жив, господи, спасибо, что ничего страшного не случилось… Эджворт позволил себе сжать его ладонь немного крепче и посидеть так хотя бы еще полминуты. Или минуту. Или… У Эджворта есть дела. Он пообещал Райту, что поможет ему. Он взял этот адвокатский значок, который на собственном лацкане казался очень не к месту. Но Эджворт пообещал. И отступаться не собирался. Значок на груди жег ему мысли, и их было слишком много.

***

Не сказать, что Эджворту очень уж не понравилось стоять на месте защиты. Тем более напротив горячо любимой сестры. Пусть Эджворту и удалось устроить все так, чтобы на месте прокурора была она, Франциска не собиралась сдавать позиции так просто. Но он делал это ради Райта. Только ради него. Эта мысль, точно как и та мысль, что поразила его, когда он забежал в больницу, все еще крутилась в голове всякий раз, когда он общался со свидетелями и подсудимой еще при расследовании. Она все еще казалась ему знакомой, но тревожило Эджворта не это. Он… Он ощущал нечто жгучее и затаенно-злое, пусть и очень слабо. Каждый раз, как она упоминала Райта, томно опуская дрожащие ресницы, внутри неприятно екало и жгло немного сильнее. Что это, Эджворт не знал, и у него не было времени узнавать. Буквально на следующий день после суда Райт вернулся к расследованию. Он выглядел не самым лучшим образом, и Эджворт поймал себя на желании торопливо уложить его в постель и заставить выпить лекарств. Хотя таблетки Райт пил и без его вмешательства: Эджворт видел, как раз в несколько часов он глотает жаропонижающее, иногда кашляет и чихает, пряча нижнюю половину лица в ладони. Конечно, у него не было времени отдыхать, но Эджворт был просто уверен в том, что после того, как это дело будет закрыто, Райт сляжет с температурой снова. Так, впрочем, и случилось. Эджворту нужно было вернуться в Германию на некоторое время, чтобы закончить дела там, но он не хотел улетать просто так, не встретившись с Райтом еще раз. Ему пришлось признаться себе, что он волновался. И все эти чувства, что раньше он считал… нежелательными, теперь множились, и у Эджворта не было ни единого шанса сбежать от них. А раз он не способен бежать, что ж… Все, что Эджворту остается, это как-то работать с тем, что он имеет, а не продолжать врать самому себе. В любом случае, когда Эджворт пытался бежать от всего этого в прошлый раз, это не кончилось ничем хорошим, да и его не хватило надолго. Ну, целый год он пробыл в Европе, прячась и от Райта, и от сестры, и от всех людей, кто мог знать его. Весь этот год он работал и слишком много думал. Может, как раз последний фактор сыграл решающую роль в том, что он вернулся. Эджворт никогда не забудет то раненное выражение на лице Райта, когда тот увидел его. Никогда не забудет слова, обидные, сказанные в порыве бурлящих чувств. Эджворт понимал это, но тогда они неожиданно задели его, и… Может, тогда он и начал догадываться, что он делает со своей жизнью что-то не так. Нет, конечно, об этом он думал и раньше. У него на это был, опять же, целый долгий год. И все же тогда выражение в глазах Райта, та боль, что в них таилась, заставили его задуматься и осознать. Теперь Эджворт здесь, у двери в квартиру Райта, в руке у него шуршащий пластиковый пакет из аптеки, а в портфеле билет на самолет обратно в Германию — у него есть дела, которые ему нужно закончить, прежде… прежде, чем снова вернуться в Америку. Эджворта тянет сюда с какой-то особой силой, у него нет шансов осесть где-нибудь в Европе и изучать местную судебную систему и совершенствоваться в своей сфере там. Ведь Райт здесь. От понимания этого, от понимания причины, почему все так, Эджворту хотелось хорошенько врезать себе по лицу и спросить у себя, что стало с тем другим Майлзом Эджвортом, который в двадцать лет впервые самостоятельно выступил в суде, шел по головам и без особого страха подделывал доказательства, лишь бы получить нужный ему вердикт. Скорее всего, этот Майлз Эджворт посмотрел на Феникса Райта несколько лет назад и… И просто исчез. Растаял. У Эджворта сейчас не было других объяснений. И теперь, оглядываясь назад, и вспоминая то, с каким рвением Райт пытался навязать ему свою защиту, то, с каким рвением он потом отстаивал его невиновность в суде, как бился за него до последнего, Эджворт думал, что, может… Может то, что он чувствует, взаимно. Или было бы взаимно тогда. Он вздрогнул. Ему вспомнилось, как Райт просил его защитить Айрис. Вспомнил, как Райт смотрит на нее: так, будто она была ему дорога. И… Позволь мне защищать тебя, — вот, что Эджворта сломало. И Райт еще так смотрел на него. Просто умолял. Тогда, когда все другие отвернулись. Когда Эджворт решил написать ту глупейшую записку о том, что он выбирает смерть, он терзал себя мыслями о том, что всего этого не заслуживает. Он оказался невиновен в убийстве собственного отца, он избавился от кошмаров… Феникс Райт избавил его от кошмаров. И все же… Все же этого было так много. Так бесконечно много, и сердце Эджворта не выдерживало, и он сбежал, как трус, и он сделал Райту так больно, он… можно ли сказать, что он предал его после того, как Райт отстоял его невиновность и спас от высшей меры наказания?.. Эджворт решил для себя, что да. И все же Райт доверился ему в этом деле. Райт доверялся ему и раньше, в той истории с похищением Майи… Эджворту снова казалось, что он не заслуживает такого доверия. И все же он здесь. Он стоял у двери еще какое-то время, не решаясь позвонить, и сердце билось в горле, и все же он понимал, что очень глупо будет так и не зайти или, по крайней мере, так и не отдать Райту то, что он купил в приступе желания позаботиться о нем хоть каким-то образом… неловко, как умеет. После звонка было тихо довольно долго, но потом за дверью все же зашуршало, и она открылась. — Привет, — сказал Райт удивленно, распахнув дверь. Он был одет в нелепый розовый свитер с большим красным сердцем на груди, а волосы лежали на голове в полном беспорядке. В пальцах Райт сжимал платок, который он поднес к красному воспаленному носу и потер его, морщась. — Добрый вечер. Я купил тебе лекарств. Райт приподнял брови и пропустил его в квартиру, чихая. — Спасибо, — сказал он, но по интонации было больше похоже на вопрос. Эджворт протянул ему пакетик из аптеки. — Я не знал, что взять… — добавил он и подумал, что надо было позвонить Райту и уточнить, — так что здесь есть противовоспалительные, жаропонижающие… — Спасибо, — повторил Райт, улыбнулся ему и тут же чихнул, прижав платок к лицу. Эджворту хотелось бы посмотреть на его улыбку еще. Она ужасно Райту шла, но тот уже отвернулся, чтобы унести лекарства в комнату. Почему-то его не было какое-то время, и из комнаты послышалось непонятное шуршание. — Хочешь… остаться на чай? — спросил Райт, вернувшись. — Хотя я могу тебя заразить, так что, наверное… — Хочу, — ответил Эджворт. Он не опасался заболеть, к тому же, ему не грозило падение в ледяную воду с горящего моста посреди ночи, даже если он чем-то и заразится, едва ли это будет серьезно. У Райта была маленькая тесная квартира, находившаяся в небольшом беспорядке. Эджворт не терпел пыль и вещи, лежащие не на своих местах, но здесь и сейчас Райту было простительно: он ведь болен. Фениксу все всегда простительно. Гостиная, похоже, представляла собой и спальню. Постелено было на диване, и одеяло было сбито. Должно быть, Эджворт поднял Райта, когда пришел. — Я разбудил тебя? — Я не спал. Кухня там, — указал он, хотя заблудиться здесь было невозможно. В любом случае, первым, что привлекло внимание Эджворта, был не разобранный диван, а светлая стена над ним. Она была увешана альбомными листами с карандашными рисунками: они были наклеены скотчем за уголки, хаотично, но на более-менее равном расстоянии друг от друга, и кое-где виднелись пробелы, которые выбивались из общего паттерна. На листах были в основном пейзажи и интерьеры, и Эджворт узнал зал судебных заседаний. На нескольких была Майя и ее младшая сестра… и старшая сестра тоже. На одном из портретов Эджворт даже узнал Айрис, и внутри что-то заворочалось. Ни на одном из них не было его. Это было так глупо. То, что Эджворт вообще обратил на это внимание. Боже, он такой идиот, но его это… задело? Глупо. Очень и очень глупо. — Я не знал, что ты рисуешь, — уронил Эджворт, проследовав за Райтом на кухню. — Эм… да это так, — отозвался тот смущенно. — Ничего особенного, просто хобби. — Очень красиво. Райт взглянул на него как-то странно и улыбнулся. — Спасибо. Кухня у него тоже была довольно тесной. Райт суетился, ему явно было тяжело стоять. Эджворту очень хотелось сказать ему сесть и предложить свою помощь с тем, чтобы поставить чайник, но в итоге он решил не мешать Райту проявлять гостеприимство. — Итак, — сказал Райт, когда они уже сидели за столом с чашками чая из пакетиков, который пах очень дешево, да и на вкус был таким же. Эджворт предпочитал пользоваться заварными чайниками и пить те сорта, которые не продаются в обычном продуктовом магазине. — Чем ты собираешься заниматься теперь? Эджворт отпил чай. Он горчил на корне языка, и оставалось какое-то неприятное послевкусие, которое Эджворт заедал сладким печеньем. А еще горечь от чая неплохо компенсировалась Райтом: тот был очаровательно растрепан, и улыбка у него на губах была мягкой, и… — У меня ночной рейс сегодня, — сказал Эджворт, и эта улыбка померкла, и он сильно закусил губу. Ему казалось, Райт несколько болезненно относился к тому, как тот пропадал на недели или месяцы в другой стране… после того года, во время которого Эджворт заставил думать всех, что он мертв. ему было почти за это стыдно — И надолго ты уезжаешь? — спросил Райт, прячась за чашкой чая. — Не уверен… мне нужно закончить там дела, чтобы вернуться сюда окончательно. У Райта в глазах снова загорелся огонек. — То есть ты хочешь окончательно остаться в Америке? — Да… думаю, да. Эджворт ощущал себя ужасно неловко на этой маленькой кухне в этом ужасно тесном пространстве с Райтом, который смотрел на него так, будто… Будто Эджворт что-то значил. Для него. Будто Райт и правда очень хотел, чтобы он остался, и чтобы они виделись, и чтобы… — Я провожу тебя в аэропорт?.. — спросил Райт, вытянув его из мыслей, и Эджворт нахмурился. Ему бы хотелось. Ему бы правда очень хотелось, чтобы Райт его проводил, ему было бы очень приятно, но у него температура, и ему лучше не выходить из дома. — Нет, Райт, — сказал Эджворт и это, наверное, прозвучало слишком резко. Так что он торопливо смягчился. — Ты болеешь. Тебе не стоит никуда ходить. Ты и так провел на ногах первые дни болезни, а они, как правило, самые тяжелые. Так что тебе лучше остаться в кровати сегодня, а не ездить на такси туда-сюда. И не заражать других. — Ладно, — ответил Райт, и на его губах снова появилась эта маленькая легкая улыбка. Он смотрел на чашку, брякая ложкой о бортики. — Ты хорошо справился, — сказал он вдруг через четверть минуты, взглянув на Эджворта, и глаза были хитрыми и довольными. — В суде. В качестве адвоката. — Райт, — вздохнул Эджворт. — Не напоминай. Райт коротко засмеялся. Эджворт почувствовал, что тает. Когда они допили чай, он взглянул на часы и решил, что, если он не хочет суетиться в аэропорту, то лучше выехать прямо сейчас. Райт вышел с ним в коридор, немного покачиваясь: ему определенно пора было лечь в постель. — Раз уж я не могу тебя проводить, то иди сюда, Эджворт, — сказал Райт, раскрыв руки, когда Эджворт обулся. Тот сначала не понял, что он имел в виду, он приподнял брови, но спросить ничего не успел. В следующую секунду Райт обнял его, горячее дыхание опалило ухо, и Эджворт услышал. — Спасибо тебе. За все. В голове стало пусто. Эджворт поднял руки и приобнял Райта в ответ, сложил ладони на его талии, чувствуя мягкий свитер под кожей. От Райта пахло болезнью и потом, и он был горячим, как печка, и ему хорошо бы поскорее наесться таблеток, улечься в кровать и пить побольше воды. Эджворт позволил себе закрыть глаза и прижаться носом к его плечу, позволил себе зажмуриться и утонуть. А сердце вдруг забилось очень часто, и… Эджворт хотел простоять так вечность. Райт отстранился, его ладонь скользнула со спины Эджворта на плечо и осталась там, и прикосновение длилось и длилось, а Эджворт чувствовал себя влюбленным идиотом. Боже, он влюбленным идиотом и был. У Райта был воспален и натерт платком нос, его глаза слезились и тоже казались воспаленными, он казался таким уставшим, почти измученным, и в то же время он улыбался — улыбался так светло, что внутри переворачивалось. Райт опустил руку вниз, скользя ей по рукаву пиджака, и у Эджворта сердце пропустило удар. Он подумал, что Райт просто возьмет его сейчас за руку, и… Но он этого не сделал, хотя горячие пальцы мимолетно коснулись запястья. И это соприкосновение прострелило Эджворта током. — Я вернусь где-то через месяц, — сказал Эджворт зачем-то, будто что-то обещая. — Хорошо, — ответил Райт, отступая на шаг. — Думаю, к тому моменту я уже выздоровлю. Они попрощались, Эджворт вышел на лестничную площадку и подавил желание обхватить себя руками, присесть и закричать. Желание было столь огромным, что едва поместилось в груди, но он удержал себя, сумел дойти до машины и там уже сел, прижал ладони к лицу, а лбом вжался в руль и просто громко дышал. Это давалось с трудом. Ведь он думал о Райте. Уже сидя в аэропорту, Эджворт твердо для себя решил: когда он вернется, то позовет его на свидание.