Питер зима

*** Мирон проснулся от тихих незнакомых голосов. Прислушался, не открывая глаз. Мужской голос хмуро бубнил короткие фразы, женский отвечал раздражённым шипением. Скрипнула дверь. - Не надо! – шикнул мужчина. – Его дело, сам разберётся. - Я только на пороге… Всё. И никакая зараза по дому не… - дверь закрылась, снова превратив разговор в непонятное «бу-бу-шу-шу». Скоро звякнули ключи, хлопнула дверь прихожей, в квартире стало тихо. Мирон полежал ещё минут пять. Парочка не вернулась, других звуков не было, кроме тихого сопения на полу. «Куда меня занесло?» - он аккуратно потрогал лоб. Голова не болит. Совсем, ни капельки. Последний раз пробуждение без головной боли случалось в октябре, до Самайна, в который он начал готовиться к своему посвящению и множеству встреч с большими боссами из Ложи. И съёмки, съёмки… Может, приболел, да некогда было об этом думать. А теперь немного страшно шевелиться: лёгкость в голове и теле смахивают на невесомость. Открыл глаза. Темноту щедро разбавляет свет уличных фонарей, проходящий через тонкую штору. Возле головы – толстое компьютерное кресло и стол. На стене напротив – листы звукоизоляции, тянутся до двери. А над ней – крест с распятием. Такой нелепо-здоровенный и "кудрявый", что Мирон невольно хихикнул. Вспомнил вчерашнее, резко. «Суки, раздели! Спасибо, не до гола!» - глянул на ноут-бук на столе. Тихо застонал от мысли, что прямо сейчас весь рунет обсуждает видео, где невменяемый, полуголый Оксимирон валяется по квартире Гнойного. Или не полуголый, а в клоунском наряде, например. Может, лицо до сих пор маркером расписано. Это в лучшем случае. Мало ли что могло в голову прийти этому... Завёрнутое в красный походный спальник сопящее тело на полу подходило по размеру и растрёпанной гриве. Мирон поднялся, с облегчением обнаружил на стуле свои вещи, тихо оделся. На цыпочках обошёл спящего, присел, чтобы разглядеть лицо. «Н-да, не кто иной как Слава КПСС, - рука зачем-то провела по краю кумачового спальника, возле щеки. Захотелось – по щеке, по ресницам. В полутьме лицо Карелина выглядит совсем по-детски. Трудно поверить, что это маленькое милое существо – почти двухметровая оглобля и ходячий незатыкаемый фонтан дерьма и идиотизма. – И что мне с тобой делать, пионер-герой? По-хорошему бы сразу убрать. Но ты умный, свидетелей запас. Ладно, успеется. Пока надо выяснить обстановку». Не удержался – погладил волосы. Тоже по-детски мягкие и рассыпчатые. Пальцы с неохотой оторвались от них, сжались на плече, тряхнули. - Эй! Подъём, пролетарий! *** Ночью ничего не снилось. Слава так устал, что отрубился, как только голова коснулась подушки. Зато под утро мозг вошел-таки в фазу быстрого сна. Приснилась бабушка. Не своя, а общая. Сферическая бабушка в вакууме. Она гладила его по голове, чуть-чуть заезжая на лоб шершавыми ладонями, заботливо подтыкала одеяло. Глаза у нее были добрые, морщинистые, но грустные-грустные, с назревающими слезинками по уголкам. Слава не успел ничего осмыслить, как бабушка зачем-то крепко взяла его за плечо и позвала мужским голосом. "Пролетарий? Почему пролетарий?" — Пролетарий над гнездом кукушки,— пробормотал Слава и перевернулся на другой бок. Если это Миша или Саша, они посмеются и сжалятся, дадут еще чуток поспать. Он полежал так еще немного, но мозг уже проснулся, начал потихоньку подбрасывать "кадры" прошлого вечера вперемешку с физиологическими потребностями. Слава резко сел в спальнике, недовольно посмотрел на Окси, растер лицо. — С добрым утром, Мирон Яныч. Как себя чувствуете?,— протянул он гнусаво. - Охуительно! - Мирон улыбнулся. Поднявшись, Карелин попал в светлое пятно, от чего резко «повзрослел». Стал помятым нехудым дядькой под 30 с хрипловатым спросонья голосом и тенью щетины над верхней губой. Как будто сотни невидимых кукушек за секунду унесли мелкого пушистого щегла и подкинули своего кукушонка-переростка. А чтобы новые кормильцы не вышвырнули, эволюция сделала подменыша смешным и уютным на вид. «Мироша, очнись. Разве это птица? Обычная помойная псина. Сейчас почистит зубы и в ногу вцепится. Дворняга, которая слишком много знает». Не переставая улыбаться, продолжил с издёвкой: - А ты похуже, да? Нормально вчера погудели? Все друзья наделали сториз типа «охотник и убитый медведь»? Если кто-то не успел, я ещё попозирую, не стесняйтесь. Или зачем ты меня вырубил? – он изобразил лёгкий испуг, достал из куртки кошелёк, заглянул внутрь и задумчиво добавил. – Надо же, всё на месте… Слава сначала совсем ничего не понял: «Какой медведь? Какой охотник? Какая блоха? Какой заяц?» А когда понял, поморщился и спрятал лицо в руках. Как там Ванечка дружбана своего нового цитировал, Пелевина? «Голубь жирный, голубь серый, Голубь страшный и тупой! Ты явился злой химерой И смеёшься надо мной!» Слава собрался с мыслями, посмотрел на Мирона и с нечитаемым выражением лица выдал: — Конечно пофоткались. Я все сразу в секретный чатик твоих отверженных ухажеров закинул, в тг. У нас там вообще Бамберг основной поставщик контента, а сейчас мне довелось отличиться. Какой Яныч красивый, когда невесть что из себя не строит и какой сразу гремлин, когда кривляется. Огромные, анимешные почти глаза расширились, светлые густые брови поползли на лоб. Слава взвыл. — Да не вырубал я тебя и не фоткал. Соня девушка приличная, не клофелинщица! И вы, батенька, сильно на любителя,— все, выговорился. Дальше можно спокойнее отвечать. Всё же понятно, почему дед параноит. В сети следят за каждым его чихом, а тут вот так к «врагу» попасть в логово. К хайпожору. — Тебе вчера плохо было, ты в словах путался, еле на ногах стоял. Я почистил чуть-чуть, думал у тебя в голове прояснится и поговорим нормально. Я ж не знал, что ты сразу вырубишься! Упал как подкошенный. Жуки эти еще, это тебе не «сущность в виде гномика». А где ты живешь я не знаю Вот теперь Слава посмотрел почти виновато. — Ну не рассчитал, да, каюсь. Тут виноват по фактам. Давай только без теорий заговора с утра пораньше, товарищ вольный каменщик. Ничего плохого я тебе не сделал. Во взгляд исподлобья Мирон вложил всю злость, даже ярость, какие мог в себе найти. А он мог прилично. На балаболку подействовало – аж попятился, прикрывая солнечное сплетение обеими руками и углом спальника. Такой "взгляд убийцы" Мирон долго тренировал, пока не убедился, что больше чем в половине случаев на одной психологии запускает лёгкое самосбывающееся проклятие. С "братьями" и другими людьми с Даром старался не использовать, но здесь рискнул и остался доволен. Быстро вышел из комнаты, застрял в прихожей. «Он пошутил, но… Они фитовали недавно. Значит, общаются,» - почти парализовала мысль, что Хинтер, который давно должен был бесследно сгинуть с радаров, но не сгинул, сидит в телеге или ещё где-то с Гнойным и делится историями о временах Вагабунда. Кто-то совсем посторонний, возможно, знает что-то совсем личное. Что-то вроде… Мирон помотал головой, нашёл и нажал выключатель. Задумчиво повесил куртку, которую зачем-то натянул с остальной одеждой. «Держи себя в руках. Информация – сила. Если всего до мелочей не узнаешь, потом ошибёшься, свои же проглотят и не заметят", - щёлкнул вместе три выключателя: туалет, ванная, кухня. По очереди посетил. Славе на какое-то время против воли стало тошно и безумно стыдно. Будто он и впрямь только и делает, что кибербуллит бедных еврейских мальчиков по сети. Бедных-несчастных, совершенно безобидных, ага. Импульс слабенький, быстро стаял, но делать что-то было нужно. Было ясно, что Мирон тут только за информацией торчит. Требует её, правда, с апломбом царицы. Вот если бы Слава и впрямь всю ночь над ним издевался, какой смысл укладывать его? Вообще в доме оставлять? И что, устыдился бы он от пламенных речей униженного и оскорбленного? "Нет, ну форменный ботаник: "Ты зачем меня обидел, чего ты этим добился?" Надо успеть помочь, что ли? И помириться не мешало бы. А то ходит тут обиженный. Как заноза в общем пространстве. Так и дядька взбрыкнет скоро". Слава встал, потянулся. Тело отозвалось легкой болью. Как мешки вчера разгружал, ей Богу. Хорошо, что спал на жестком. В общей комнате покопался, нашел себе кофту и домашние треники, гостевые тапочки для Миро. Вооружившись ими, приодевшись и прихватив телефон, потопал на кухню. — Че, Мирон Яныч, других грязью поливать приятно только, когда они не отвечают?— Слава не сдержался, но вякнул уже тихо, без агрессии. Посмотрел развернувшемуся Мирону в лицо, бросил прямо перед ним тапочки. Быстро вбил пин и протянул свой телефон. — На, покопайся, Фома неверующий. Нравится тебе дуть на воду — дуй. Полазь в хранилище, посмотри, когда в последний раз что использовалось. Можешь даже колдануть, только чем попроще, неконфликтным. Тут оберегов до жопы, костей потом не соберешь. Слава мягко оттеснил Мирона от чайника, проверил заварочный. Ну конечно, вторяк, Саня и Миша торопились уйти побыстрее. Полез за заваркой. — И за Диму не боись, он только на всеобщее обозрение бухтит, а без зрителей ничего, нормальный. Мы с ним в последний раз несколько месяцев назад общались, он за Джонника вступился. И впрямь как добрый дед иногда, — Слава осторожно тронул Мирона за плечо и тут же отпустил. — Ты чего в чай больше хочешь: облепиху, айву с корицей или травяной сбор? Слава покопался на полках, заглянул в морозилку — оценил запасы и теперь смотрел вопросительно. — Кофе человеческого нет? Давай просто чёрный, покрепче. Две сахара. — Почему нет?— Слава засыпал в заварник травяной сбор, залил тем, что было и поставил кипеть по новой. Достал с верхней полки шкафа старенькую кофемолку, пузатую позолоченную турку и зерна. Саня недавно начала учиться гадать на гуще. Пришлось найти на блошке девочке инструментарий. Мирон взял, повертел относительно скромную мобилу, хмыкнул, положил на стол. Наступив на горло своей чести, сунул ноги в пёстрые тапки. "Это как с Рибоком. Надо – значит, надо!" - сделал пару кругов по кухне, разглядывая обстановку. Удивительно аккуратно при таком диком количестве "лишних" вещей - разношёрстной посуды, неясного назначения предметов, сувениров. Ручная работа, народный стиль, даже травки сушёные на глаза попались. Но не то, чтобы совсем "ведьмино логово", современной техники тоже хватает. Мирон залип на большой соковыжималке. "Что там из фруктов-овощей Женя говорила жрать, чтобы не выглядеть как узник Треблинки? Сока, что ли, попросить?" Почти испугался своей неуместной расслабленности. Спросил, может быть, слишком строго: — Давай по делу. Чего ты от меня хочешь? Тоже тебе показать переписки, что там нет переговоров о продаже старинной поповской утвари? — Я хочу, во-первых, чтобы ты понял во что вляпался. Если тебя не прямиком из Ложи к строго определенному другу послали - нехер тебе там сейчас делать. Я доложился, значит скоро там будет сыскной отряд. И чистильщики всякие. Это только от нас! А РПЦ?А ваши? А прочие? — сказал Слава, нервно накручивая ручку кофемолки. Она тихо приятно жужжала и поскрипывала в руках, отзываясь на каждый оборот. — А во-вторых... Слава пристально посмотрел Мирону в глаза и сосредоточился. — Скажи, деда убивал? Сам по головам влез? Глубоко посаженные глаза стали напоминать бездонное болото, поросшее сфагнумом. Утонуть и увязнуть — как нефиг делать. А оно все сохранит получше любого мавзолея. Найдут потом твое тело идеально законсервированным. В тишине было слышно только кряхтение пожилой кофемолки и кипение чайника - хор страдающих молекул. Слава отвел взгляд, встал к плите, поставил кофе вариться, докинув к порошку пару ложек тростникового сахара, и уткнулся в турку. — Чтобы там у деда ни было, оно опасно. И работает совсем не так, как вы привыкли. Символика другая, — он смотрел, как по краям варева медленно собирается колечко пенки. — Кровь, надписи, имена. То, что у вас идет как расходники и простые формулы, в язычестве может обернуться страшной жопой. А это вообще что-то древнее, допотопное, судя по дедовым дневникам. Там еще строже. Око за око. «Отцовская плоть, материнская кровь – бросить нельзя». Разбередите чего не надо и сами не поймете как. Знаешь сказку про тролля-подменыша? — Слава поставил на стол небольшую чашку, налил кофе. - Что там ни было… - медленно проговорил Мирон, дожидаясь, пока разбегутся мурашки от нехорошего взгляда Карелина. На это он не разозлился: око за око, всё логично. Хочет мальчик показать, что тоже не лыком шит. На здоровье. – То есть ты не знаешь, о чём речь. Даже читал какие-то дневники – и не знаешь. Зато уверен, что без меня не обошлось. Он постарался звучать весело. Мол, шучу, а не издеваюсь. Сходил в прихожую, принёс телефон, положил рядом с хозяйским. Телефон для людных мест, где, в теории, может быть украден. Или потерян, что уже случалось не раз. Бессмысленный жест в ответ на такой же. Может, этому Славочке и не хватает денег или мозгов завести два телефона или иначе прятать важную инфу. Но Мирон не собирался его недооценивать. - Ещё бы! Плох тот Чёрный брат, что не повесит над камином голову попа. Разве есть у ваших другие враги, а у нас другие проблемы? Разве ещё кому-то нужны древние артефакты? Разве у кого-то, кроме тебя, может сидеть в деревне у мамки сторчавшийся старый друг? Говорил он даже мягче, чем собирался. Потому что сам не заметил, как присел, обнял и обнюхал кружку с кофе. Возможно, нюх усилился из-за того, что голова не болит. Или правда в этом доме разбирались в хорошем кофе. Но свою тираду Мирон закончил блаженным: - Спасибо... А что с троллем? — Пожалуйста,— Слава чуть удивленно дернул бровями и даже кивнул, как бы откликаясь на что-то неожиданно человечное в неприятном разговоре. Он налил себе травяного чая и сел напротив. — Дядь, ну давай без сказок про бабушку и гостинцы. Будь ты не при чем, ты бы со мной сейчас чаи не гонял. Не убивал и ладно, остальное терпимо,— он постучал ногтями по белой эмалированной чашке с черным принтом етти. — Наша епархия веса не имеет. Понятное дело, что артефакт априори рано или поздно попал бы к другим. Все знают про деда, все знают, что у него "есть чё". Никто не знает, что именно. Мне же нужно точно узнать, где артефакт. И что с ним не будут играть в "обезьяну с гранатой". А у кого он - не так важно. Что вы, что авраамисты, что прочие сильные церкви друг от друга мало чем отличаетесь. У вас у всех как раз вполне общечеловеческие ценности: власть, влияние, место в порядке клевания повыше Он склонился над чашкой и подул, задумчиво посмотрел на кружащиеся чаинки. — Я знаю, откуда дед мог привести это, а значит, разузнаю, что это. Знаю правила. Я пока не все понимаю из его дневников, но я такое уже разбирал. Да и все равно, кроме меня их никто не видел,— Слава задумчиво посмотрел на ручник, который Сашка вышила после их первой встречи с Дядькой Валентином. — Дед-то тоже старовером был. Нашел что-то, хранил, никого не трогал. Чуды говорят, до его смерти спокойнее было. Славе взгрустнулось. Он невольно глянул на блюдечко, стоящее у батареи. "Каждому по вере его",— может и Дядька раньше был язычником или старовером. — А с подменышами вот что: троллиха или похожее существо крадет ребенка и подменяет его своим. Если убить подмену, убьют и ребенка. Но это не самое интересное. Если тролленка кормить человечьей едой, троллиха будет ребенку лягушек таскать и наоборот. У деда целый раздел про совместимость магии и места. Про дом много правил. Есть общие, типо на порог не наступать, а есть странные. Не есть ничего внутри, например. Наверное это про помещение под артефакт. Или любое, в котором он есть. Там область, где все работает по-другому. Там не катят "заклинания новой школы" На последних словах сам гыкнул. Снова встал, подошел к холодильнику и заглянул внутрь. — Завтракать будешь? Сырок, кашу, яичницу? - Не голоден. «В подменышах он разбирается, кто бы сомневался. Самого за полчаса дважды подменили". Короткими взглядами Мирон изучал лицо нежданного «помощника», пока тот рылся в холодильнике и по-всякому изображал добрую хозяюшку. Карелин снова "потерял" несколько лет и в своей печально-спокойной задумчивости, в этой «народнической» обстановке наводил на мысли о подпольных нищих гениях Серебряного века. "Великий знаток Силы. Что куда подходит, у кого какая школа, какие интересы. Как мы жили без тебя, Гнойный-сенсей, как не подорвались на гранатах? Ну ладно… Слишком уверенно чушь несёт. Неужели прямо говорит что знает? Да такого дурачка надо хватать и не выпускать без присмотра!» - Извини, честно ничего не знаю про твоего деда и его сокровище. Язычник-старовер, да? Может, ещё буддист для комплекта? Хах… У меня в последнее время своих дел и дедов по горло. А ещё етти на кружке лезет в глаза. «Тупое совпадение». - Но вы же не отстанете, да? Если не ты, другой кто-нибудь прилипнет… Если честно, - Мирон вздохнул, посмотрел в окно. Надо было сваливать до того как в небо просочится первый утренний свет. Тогда будет намного труднее кого-то попросить «спрятать» себя. А хочется пройтись по улице, всё обдумать. С детства легче думалось на прогулках по городу, особенно в темноте. Словно эритроцит, шныряющий по сосудам гиганта, слышишь его дыхание и пульс. Не сознанием, чем-то глубоким, памятью ДНК, видишь верные направления в любой путанице. – Если честно, сижу я тут, потому что любопытная история. Даже взялся бы помочь. Но не хочу расспрашивать своих. У нас неспокойно сегодня, каждый каждого подозревает с такой силой, вам и не снилось… Может, только РПЦ поймёт. — Не ешь с утра?— переспросил Слава, захлопывая холодильник. Себе он достал сырок Б.Ю. Александров, оперся о столешницу, сломал коробочку, зашуршал упаковкой. — Анорексиком только не заделайся, прошу. Твои хомячки совсем меня за эйблизм сожрут, я же не промолчу! Чуть-чуть наклонил голову: бровки домиком, на лице испуг и огорчение, а глаза смеются. В желтом свете лампы они казались зелеными в крапинку. С теплыми бликами. Мирон засмеялся и сладко потянулся. Его почти что тянуло в пляс от лёгкости. «И что ж он со мной такое сделал?.. Эх, не туда парень пошёл, не по таланту. Какой из него репер? А массажист бы получился на вес золота!» - Короче! Я не знаю ничего. Что теперь? — А чего теперь? Мое дело предупредить,— Слава повертел сырок в руках и оставил на столешнице. Не говорить же с набитым ртом. Хотя и говорить особо не об чем. Я не я и хата не моя, ага. Ничего не видел, ничего не знаю, ты выдумываешь. Хемингуэю тоже так говорили, а что потом выяснилось? Сам с утра бегал по квартире, прижимая к груди рибоки, только что в изнасиловании не обвинил. А теперь туда же, отшучивается. Лицемер и параноик. Впрочем, ничего нового. «То ли дело ты, да, Слава? Ты же ничему не удивился и так старательно его успокоил»,— отозвался в голове тихий, приторно-сладкий шепот. Слава мысленно послал его куда подальше. — Ты заходи, если шо,— нарочито прохрипел он, пародируя волка из мультика. Получилось не очень похоже, но смешно. Сам ухмыльнулся. — Я все, что хотел, сказал. Могу тебе еще кофе налить, но, в принципе, не держу, раз сам больше ничего сказать не хочешь. Звони, пиши, телеграфируй. Ну или нет. Слава посмотрел внимательно, но с ленцой, как кот, усиленно делающий вид, что не следит за мышью, а вообще смотрит за нее в угол. Там же такая интересная паутина без паука, да и вообще. - А ты пойдёшь других наших опрашивать? Тогда сразу пиши завещание, на разные случаи. Только фантазию включи. Кроме лёгкого мордобоя и смерти, много чего бывает интересного. И случиться может не только с тобой, - предпоследний глоток. Ещё кружечка – заманчиво. Было немного в падлу выходить из тепла на утренний мороз. Но там быстро привыкнется, а дома ждёт кофе ничем не хуже. Мирон кивнул на расшитый полотенчик, размышляя, не купить ли такой же себе. Стильно, особенно перед иностранными гостями, и добавляет уюта. Безобидный обман подсознания. – Нет, я не знаю. Может, у тебя полный дом такого древнего и мощного, что никакая «новая школа» не берёт. А у старикашки была всего одна вещица, вот и не справился. Последний глоток. Мирон слегка повертел кружку, разглядывая гущу. «Сейчас бы поверить в дурацкие гадания и спросить совета… Да, быстро же от здоровья и лёгкости сила воли катится в пизду». Наконец, заставил себя подняться. - Может, тебе рекомендации дать, по старой дружбе? Хоть на первых парах чайник не свернут за такие базары нефильтрованные. — Поделись, если можешь. Лишним не будет,— все же было иррационально приятно, даже если Яныч сейчас пиздит, пытается пустить по ложному следу, запугивает или недооценивает. Все же вон как расцвел, повеселел. Кожа нормального цвета, вид снова гордый и независимый, а не в край заебанный. Очень, блядь, приятно. Кажется, даже лысина как-то празднично поблескивает. — Ты это, поешь че-нить. Что хочешь, но надо,— Слава решил сделать Мирону алаверды. После чистки всегда интуитивно чувствуешь, что дальше. Важно к этому прислушиваться. - Извини, бро, я тоже Кастанеду читал. Мне бы из ваших ебеней до Икстлана добраться без приключений. Там и заправлюсь… Раз надо… Ручка, бумажка есть? Говорил, листая список контактов. Быстро под нос подсунули тетрадный лист и карандаш. Склонившись над столом, Мирон записал четыре номера с «кодовыми» именами. Люди, что имеют отношение к торговле и обмену артефактами. Двоих этот полулеший мог знать – они вертелись на всех белых и чёрных рынках коллекционного барахла. Но двое работали только с Ложей, только по вещам Силы. «Домой доберусь – позвоню им, предупредить. Много чужаку не скажут, но не прогонят, пообщаются. Может, он подсказок накидает. Если вещь неизвестно у кого, будут искать… Надо сразу на цену забиться. Накрутят, когда найдут, но хоть по-людски». Мирон выпрямился, сунул трубку в задний карман джинс, постучал по бумаге. - Говори, что от меня, а то и слушать не станут. Если они не знают, значит, дедовы подштанники никто не хочет продавать, менять и вывозить из страны. Это тебе отсеет полных идиотов. Умные люди такой знаменитый предмет не расчехлят полгода или дольше, - подвинул лист к распакованному сырку. Не дожидаясь реакции, вышел в прихожую, набросил куртку и стал обуваться. Слава только вяло кивал на Кастанеду и прочее. Поест и слава Богу. Уже вон деловой какой, одной рукой пишет, другой уже в телефоне. — Окси Мирон Цезарь, — весело поделился он,— Спасибо большое. Листок так и остался лежать на кухонном столе, а Слава поспешил проводить. Походя заметил на рукаве прилипшую кремовую шелковую нитку. Или похожую. Ирис, кажется? Видимо, что-то из обрезков от Сашиного рукотворчества. Обернул вокруг безымянного пальца. Раз, другой — четное. Слава сжал нитку в руке, посмотрел на спину в безразмерной джинсовой дубленке. Что там той спины под ней? Что там защиты? Под джинсой и мехом ходят беззащитные птичьи лопатки. Полые, легкие косточки. Своих клюнет, а настоящей угрозы и не заметит. Пальцы разжались, в голове мелькнуло: "Проследи". Вместо ниточки по ковру, переливаясь, заструилась тонкая стрелка. В наглую, прямо по рукам и кроссовкам, залезла Окси на ногу, обвилась красивым золотым браслетом. Слава забыл как дышать, замер. И ничего. Этот даже не почесался. Странно. Только думать об этом совсем некогда. Окси закончил со шнурками и вот-вот повернется. Слава подумал о котиках, черных собачатах с носами-пяточками и прочих милых сердцу маленьких животным. Привычная разморенная дружелюбная лыба сразу вернулась к нему. — Бывайте, Мирон Яныч. Kirie Kriste sonomu,— шутливо пожелал и сделал вольный пас левой рукой. Мирон поднялся с готовой формальной улыбкой. Насильно схватил и потряс руку Гнойного. - Бывай-бывай. Спасибо за приём, всё было охуительно. Удачи в поисках. Отпустил, дёрнул ручку входной двери. Разумеется, закрыто. Уступил хозяину. К счастью, тот сразу открыл, не разводя церемоний и приколов. Мирон кивнул на прощанье и быстро зашагал вниз по лестнице. Он понимал, как глупо выглядит. Но сейчас не до актёрки. Надо вертеть в голове «гифку» с самодовольной кошачьей мордой Карелина, на которой быстро мелькнуло удивление и что-то странное в глазах. Каждая мелочь, как снятая лучшей камерой, до родинок и отбившейся от товарищей волосинки на лбу. Замешкался перед выходом. Быстро, неаккуратно вытащил подсохшие за ночь линзы, сунул в карман. Глаза тут же заслезились, как от лука. Достал кошелёк, выудил из него чёрного оригами-журавлика. Небольшая бумажная птичка полностью спряталась в правом кулаке, собирая «память» о недавнем рукопожатии. Оказавшись на улице, сбежав по лестнице, Мирон уронил кошелёк, присел подобрать. Положил журавлика в тень последней ступеньки, постучал по нему так же, как по листу с телефонами, мысленно соединяя одну бумажку с другой. Теперь у обеих был один адресат, чьё лицо ещё раз "прокрутилось" в памяти с яркостью галлюцинации. По идее, если всё это сработает, если он достаточно чётко объяснил духу... Зубы скрипнули от злости на себя. Дух управлялся и проще, парой иероглифов. Надо было додуматься засесть в туалете с кошельком, посмотреть инструкцию, запомнить закорючки, одну намалевать на том тетрадном листе. Даже можно было зачеркнуть, чтобы не вызывать подозрений. А второй знак – здесь. Мирон не помнил, на самой фигурке надо написать, на земле или отдельной бумажке. Он затем и взял с собой несколько новых штуковин, чтобы изучить и попрактиковаться на прохожих или на таксисте по пути со съёмок. Такое всегда поднимает настроение. А проверенного старого не взял. Ничего же не могло случиться… И теперь, если этот японский дохляк не поймёт задачи, он даже не проснётся. Продавец говорил: «Ошибся – не сработает. Никакого риска! У них всё так!» Да, можно будет поехать домой, придумать другой способ слежки, установить, снова как-то встретив Гнойного. Но это долго, заморочено и вызовет подозрения. Можно сейчас кого-то вызвать. Но за недостойную просьбу о шпионстве придётся больше платить, и даже так есть риск поссориться с полезным существом. Журавлик исчез, еле заметное пятно более густой тени шмыгнуло под лестницу, чтобы дождаться объекта и незаметно поселиться в его тени. Процедура заняла несколько секунд. Если окна квартиры товарища КПСС выходят на подъезд, смотрящий из них не мог бы уловить заминку. Человек торопился, что-то уронил, подобрал, и вот уже шагает, доставая телефон, ищет контакт, подносит к уху. «Когда это кончится?! «Одарённые» рукой махнут – и готово. А ты носись как ошпаренный с каждой мелочью. Ещё и скрывай. Какой же я, сука, жалкий... И очки не взял. И линзам хана». Мирон открыл картинку с нужной печатью. Произнёс формулу, имя, добавил: - Спрячь меня. - Два часа! – из трубки отозвался злой скрипучий женский голос. - Почему так ма?.. - Или два счётчика! - Два часа, договор, - Мирон мог бы поторговаться и выяснить, с чего эта мелкая ламия так развредничалась, но в глазах уж очень щипало. Голос в динамике что-то буркнул, экран вспыхнул и погас - дурацкий гаджет разрядился. Сначала на земле вокруг ног появилось кольцо слабого серого света. Потом свет заструился вверх большой спиралью, принимая форму змеиного скелета с человеческим черепом. Перебирая рёбрами как ногами сороконожки, он заскрёбся по воздуху, как по поверхности невидимой стеклянной банки. Поднялся метра на три, свернулся над головой, отмечая «крышку», так же спустился вниз и скрылся под землёй. Противный звук висел ещё долго, но Мирон привык давно к мелким подлянкам от некоторых бесов, особенно таких. И выбора не было - в городе никто лучше не спрячет. Он ещё немного прошёл, высматривая в размытых пятнах окружающей действительности место, где можно присесть. В соседнем дворе нашлась скамейка. Рухнул на неё, порылся в карманах. «Ну хоть это взял, башка деревянная, - как наркоман, залился глазными каплями, откинулся на спинку скамейки, дожидаясь, пока полегчает. – Когда кончится, говоришь? Через три года, на следующем звании. Если не будешь истерить и нигде не проебёшься. Или через год за особые успехи и заслуги». *** Слава тихо прикрыл дверь и тяжело опустился на скамейку в прихожей. После Мирона осталось какое-то кислое, неприятное послевкусие. "Так съешь же еще этих мягких французских булок, да выпей же чаю". Только в чае хлопьями кружится накипь — дна кружки не видно. Безымянный палец на правой руке уже тянуло, покалывало. Невидимая нить режет, если подергать со своей стороны. Вон какую штуку своял — никакого Дедала не нать. А дальше что? Идти по Мирошкиным торгашам поверенным бесполезно и дорого обойдется. Надо бы еще в лес, но это успеется. Сегодня все равно не тот настрой, дневники еще не дочитаны. Слава вернулся в кухню, сцапал брошенный сырок и прошелся взглядом по столу, залип на почти что погасшем экране. Среди жизненно важных уведомлений мейлру, смс от оператора и мчс затесалась одна от Замая. Интересно, это ребята ему нажаловались, или просто бдит? Сашка могла, но и чуйка у Хана будь здоров. Слава быстро сжевал многострадальный сырок и , не дав себе опомниться, жмакнул "перезвонить". — Ас-саляму алейкум,— он даже внешне подобрался, улыбнулся в трубку. — Ас-саляму алейка,— поправили с другого конца и хрипло усмехнулись,— Ваалейкум Ассалам варахматуллахи, Слава. На миг показалось, будто он сам смотрит на себя и улыбается. Затопило спойствием, чем-то монументальным. Зрачки обожгло как черный, гладкий камень под палящим пустынным солнцем. Пара секунд и отпустило. Зато из рук и ног ушла вата. — Чем сегодня занят?,— спросил Замай. В трубке что-то затрещало, он чертыхнулся, судя по звукам, куда-то полез, снова чертыхнулся. — Прости. Ну так что? — Ты еще не проснулся что ли, Андрей Андреевич? Че так рано пишешь-то?,— Слава пыхнул в трубку,— Ничем я не занят. — Не ерничай.Я человек восточный, хорошо воспитанный. Не занят, так приезжай. — Хорошо. Напишу, как ближе к тебе буду. — Ну вот. А то посмотрите на него! Во всем подвох ищет, параноик, - Слава прыснул, взгляд сам зацепился за кофейную чашечку на столе. И, пока Андрей снова не закипел, вставил: — Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! Известно всем, тарам-парам... — На то оно и утро,— продолжил за ним Замай,— все, приезжай давай, балаболка. — Давай,— ответил Слава, зачем-то кивнув, и сбросил. Положил телефон на стол и, поддавшись порыву, накрыл чашку рукой и перевернул. Черная холодная песочная жижа потекла по пальцам прямо на стол. Слава поморщился, в памяти всплыли тонкие лапки. Будто он тех жуков подавил, внутри они такие же черные. По батарее нервно постучали. — Сейчас все уберу,— досадливо отозвался Слава и заглянул в чашку. Все стеночки в уродливых ни на что не похожих разводах, и только по дну белой каемкой лежит кольцо. — Я же как надо не колдовал,— растерянно сказал он батарее.