Питер зима

*** Наконец, отпустило желание вернуться в зал и всех задавить голыми руками. Мирон заметил, что неприятное ощущение в теле – это боль в левом плече, которое он сам сжимает изо всех сил, угодив большим пальцем в ямку под суставом. Расслабил руку, потянулся, осмотрелся. Подмигнул компании юных ведьмочек, сбегавших по лестнице. Все трое зыркнули «как феминистки на борщ». Но, сворачивая за угол, шушукались, улыбались и бросали короткие взгляды за спину. «В цене ещё дедушка! Точно как борщ. Возиться с ним не охота, но скушать можно!» - Мирон пошатался с носка на пятку, руки в карманы, улыбка на максимум. Словно без дела стоит человек на пороге немного запущенного, но красивого старинного здания. Может, ждёт кого-то, радуется редкому в Питере солнышку, свежему морозному воздуху и предвкушает отличный денёк. Постепенно выходили последние участники срочного собрания. Те, что не считали нужным скрываться и шнырять из дома в дом по подземным коридорам. Многие на прощанье добродушно кивали. Все понимали цену этого добродушия. Но показывать настоящие чувства здесь, на пороге центрального офиса, - верх глупости. «Где этот Чумаков? Я долго не выдержу,» - Мирон полез за сигаретами. Из двери тут же выскочил довольный, сияющий Жиган. Они молча пошли к стоянке, сели в машину. Как только тронулись, Мирон закурил и отпустил эмоции. - Какого хуя?! Что за срань?! Почему они думают, что эту старую жирную кокаинетку не может расшибить нормальный человеческий инсульт?! - Потому что Вольфыч под защитой. Без колдовства этот шмат говна давно бы сгнил от такой жизни. Дориан, ебать его в жопу, Грейдельштейн, - Роман хмуро нагнулся над рулём, как под тяжестью дум. - Я понимаю, но всему есть пределы! Если он, блядь, в день снюхивает маленький колумбийский заводик и ебёт среднюю военную часть, никакое колдовство не спасёт! За что Мирон действительно любил Романа, так это за его идеально изолированную машину. Мало в мире мест, где можно спокойно проораться. Вдруг болезненно-сильно захотелось в лесную часовню. Там-то можно уйти в настоящий отрыв, и без свидетелей. - Пределы есть. Поэтому он не выглядит как юный Аполлон. И такой праздник жизни не навечно. Но пока – никаких залётных инсультов, только покушение. Эй, не ломай машину! - Сука, сука, сука! – несколько раз саданув по бардачку, Мирон откинулся на сидение, немного расслабился. - Но при чём тут мы? Бля-а… Я столько добивался! Только привык к хорошему! Как, блядь, колонку возле дома поставили, а через неделю снесли. Опять пиздохать до колодца на другой конец деревни. Отозвать уже выданные звания! Что за хамство? Почему все так легко согласились? Он хмыкнул. «Борщ, колонка… Какой токсичный паренёк этот Гнойный. Ещё раз встретимся – и ботинки коровьим навозом замироточат. Или это из-за прогулок возле деревни? Может, правда сегодня метнуться? Хотя бы ничего не делать, по лесу погулять». - А ты почему согласился? Кто вякнет – сразу под подозрение. На практике остальным эти погоны не так много дают, как тебе. На Дар считай не влияет. Столько ждали, месяц-два ещё можно подождать, пока расследуют, - злость Чумакова выглядела неискренне. «Санкции» его не коснулись – только тех, кто получил первое большое Посвящение. Мирону пришло в голову, что в Братстве по сути наступают «лихие девяностые», в которых подобные люди – как рыбы в воде. Возможно, Роман не хлопал в ладошки, а играл недовольство ради поддержки товарища. Но и в это с трудом верилось. – Но ты прав, братан. Старые педрилы чердаками поехали. Разве мог бы кто-то из новичков такое устроить? Вот если бы сняли у старших… - Думаешь, это кто-то один делает? И Магистра, и Жирика? - Хуй знает, я тебе не Пифия! Тут уже дурдом. А если Жирик полностью выйдет из строя, в политотном секторе такое месиво пойдёт, и по всей Ложе. Ни концов, ни хвостов не найдёшь. «А ещё церкви подключатся со своим дедом, да? Которого ты завалил, не зная, что он важный? Какая неприятность!» Снова живо вспомнилась дорога от остановки автобуса на краю деревни, дальше по лесу, выжженная поляна, сама церквушка, снаружи довольно красивая. А внутри – покой, безопасность, сила и ответы. Даже запах теперь казался почти приятным. - Всё, заебало. Подкинь до офиса БМ. Отвлекусь на работу. - Мудро! – обрадовался Чумаков, - Лучший отдых – смена деятельности! Кстати, в лес ходил, пробовал что-то новенькое? - Ходил, - Мирон агрессивно раздавил окурок в пепельнице. - И как? - Пока никак. Почти ничего не делал, а перетрудился – пиздец. Роман самодовольно заржал. - Да, надо привыкать, тренироваться! Отдохни недельку, попляши на дискотэках. - Так и сделаю, - Мирон кивнул своей мысли, что сегодня же надо идти к часовне. И сразу успокоился, как будто принял важное решение. *** Слава тронул решетку перед дверьми лифта и тут же отдернул руку — его ударило током. Проводка наебнулась? Бред. Статика? На потолке сиротливо торчал пустой плафон. Лампочку то ли не сменили вовремя, то ли кто-то выкрутил или разбил. Свет шел из окна пролетом выше. На секунду показалось, что солнце проскочило за окном в ускоренной перемотке. Тени растеклись, обступили со всех сторон, потянулись к нему. В шахте лифта загрохотало, заворочалось что-то огромное. И ухнуло вниз, с таким треском, будто дом пробило до фундамента. Слава замер на месте, крепко зажмурился, досчитал до трех и снова открыл глаза. Над его головой с тихим потрескиванием зажглась лампочка, целая и невредимая. Да уж, вот и чисти после этого "структурных". Инициатива наказуема. Но это ничего. Ночка выдалась та еще, а он по жизни впечатлительный. Сейчас придет к Андрей Андреевичу и вмиг полегчает. Даже после самого веселого и приятного сна хочется проснуться. Нащупать в кармане ключ и сжать его в руке до боли, увидеться с кем-то. Особенно после того, в котором хотелось остаться. С древними артефактами и принцессой на горошине. Слава тоскливо посмотрел в сторону лестницы и решил, что после бессонной ночи он скорее готов поверить в глюки, чем в знамения и необходимость тащиться пехом на седьмой этаж. На этот раз двери лифта разъехались вместе с решеткой, стоило коснуться кнопки. Из кабины Славе ласково улыбнулся одетый в камуфляж Брюс Уиллис, рыбачащий потрепанной на рекламке настойки “крепкий орешек”. Лысый веселый фундаментальный. Андрей почему-то долго возился с замком. Из-за двери слышались тихие маты вперемешку с бульканьем на киргизском: “бисмиллаахир рохмаанир рохийм, Арохмаанир рохим, твою мать” И вдруг: — Привет. Заходи, Сла-ва,— Андрей произнес его имя с легким нажимом, — на порог не наступи. Слава понятливо кивнул и прошел внутрь. Андрей тут же закрыл за ним дверь. На кухне в два голоса надрывались Киселев и старенький Lenovo. Дмитрий Константинович весь раскраснелся, а старенький ноут сипел натужно, время от времени срываясь в вой. Слава попробовал вслушаться в их дуэт, но тут вдруг показали больничную палату. На широкой одноместной кровати в неестественной прямой позе лежал Владимир Вольфович Жириновский, увешанный проводами и трубками как ваххабит или киборг. Такой серьезный и торжественный в контрастном освещении, что захотелось впихнуть ему в руки лилию и пустить грустную тему из Loony Tunes. Андрей вырос из-за спины. Поставил видео на паузу, погладил ноут по корпусу: — Отдохни, Леня. Молодец. Что как жизнь молодая? — Живется. А что с Вольфычем?, — Слава вдруг подумал как похожи старые люди и вещи. А еще как Андрей не хотел покупать новый ноут. И как обиделся, когда они с Ваней в угаре предлагали ему поклеить перед маркой стикер “расскажи, дружок мой Вова, отчего мне так”. — Да ничего. Может кому из старших нагрубил нечаянно. Человек он творческий, вдохновенный. Может где сболтнул лишнего. Полежит с недельку и оклемается. Как в деревню съездил? — Андрей щелкнул чайник и сел напротив, внимательно всматриваясь в Славино лицо. *** У японской шпионской «программы» было два серьёзных бага. Во-первых, языковой барьер. Когда седые оммёдзи вертели эти оригами из бумаги с примесью пепла от кремации, измельченных волос, вороньих перьев и тэнгу знает чего ещё, они делали это в период изоляции страны и специально отрезали возможность духа общаться на чужом наречии. Продавец говорил, что некоторые «не понимают» даже акценты соседних провинций. Хороших переводчиков в России мало и совсем не факт, что в инструкции описаны все возможности и подводные камни. Во-вторых, дух-шпион уважал пороги. Если стояла хоть формальная защита, он не совался внутрь дома, ждал снаружи, палил обстановку вокруг. Журавлики назначались больше для слежки за оберегаемым объектом, от которого опасности не ждут и подглядывать в купальне не стремятся. Отсюда же фича: дух отлично видел окружающих, замечал других шпионов, понимал чувства и намерения всех вокруг к объекту слежки. Он прекрасно работал с эмоциями, даже сам их испытывал. Редкое полезное свойство для артефакта. «Одарённый» хозяин мог бы питаться его страданиями. Другой плюс: его самого отследить почти нереально. Тень, живущая в чужой тени, видит и слышит только «заказчик». Ну, как обещали... Мирон питал слабость к таким вещам, потому что сам не умел заметить слежку. А скрывать всегда есть что. В идеале – всё ото всех. Поезд мирно кудахтал и покачивался. За окнами давно темнота, огни города остались позади. В стёклах отражается ярко освещённый пустой вагон. Мирон обошёл все, но таки нашёл пустой. За день было слишком много людей. Предельно дурацкое утро, потом экстренное собрание. В Букинг Машин ребята подняли настроение, но наделали много суеты. И пришлось ещё сгонять на киностудию. Не то, чтобы сильно устал, просто начали бесить любые человечки. Мирон сел ближе к центру, левым боком в проход. Достал блокнот и ручку, накорябал нужный знак, посмотрел на окно. Сзади подошёл размытый чёрный силуэт, видимый только в отражении, остановился рядом. Мирон поднял к нему ладонь. Когда на ней появился чёрный бумажный журавлик, аккуратно сжал пальцы. Силуэт исчез и приступил к отчёту – образы и впечатления. По началу проскакивали комментарии на японском, низким холодным голосом. Но какой от них прок? Мирон дал понять раздражением, что это лишнее. Итак, Гнойный нервничал. Он вышел из дома, чтобы посетить дружка - Замая. В доме того мелькнула серьёзная опасность – не для Славы, а вообще. Что это было, разглядеть не удалось. Только сильную агрессию и то, что след шёл сначала до квартиры Замая, потом из неё. Войти в квартиру шпион не смог и теперь мучительно переживал свою никчёмность, бесполезность в порученном деле и необходимость работать на чужеземца. Поскольку «питаться» этим Мирон не умел и всё ещё не смог избавиться от эмпатии к чужим страданиям, он поспешил убедить «слугу», что всем доволен и что шпионить против Ямато в этот раз не придётся. Главное дух выяснил при встрече на пороге: Замай – просто Славин кореш. Без тайных страстей и тёмных мыслей, без характерного возбуждения, что чувствуют заговорщики при встрече друг с другом. Гнойный зашёл в гости к Замаю – это так же незначительно, как звучит. Вышел такой же как вошёл, ну и ладно. Ни Замай, ни его неприятности Мирону не интересны. Дух маленько расслабился. Внезапно выразил беспокойство в адрес ног хозяина. Мирон засмеялся, представив, что бедняга привык работать со знатными дамами и раздавать косметологические советы: «Ой-вэй, хозяйка! Ноги-то не бриты, не стрижены, нельзя себя так запускать!» Что на самом деле имелось в виду, переспросить не успел. Электричка затормозила на пару минут, в вагон заползли две весёлые бабки. Сели в начале вагона, на попутчика даже не глянули. Но их громкая трескотня давила на мозги. «Что дома не сидится, сумки старые?! По гостям таскаетесь под Новый год? Почему на ночь глядя – ведьмы, что ли?» - он черканул иероглиф, если верить инструкции, означающий «вернись к работе». Журавлик исчез. «По пути в лесу договорим, - Мирон спрятал блокнот в рюкзак, плотнее окуклился в шарф и капюшон, прикинулся задремавшим. Ноги вытянул вперёд, рассмотрел с улыбкой. – Ноги как ноги. Ну извините, не модельные. Или он какую-то болячку заметил? Ничего не поделаешь, старость не радость... Ишь, заботливый… Что дальше? «Не нравится мне сегодня ваш цвет лица, господин, вам бы попить зверобою»? Надо его потом на волю отпустить. А то ещё привыкну тусоваться как с вайфу». *** По блеклой, потрескавшейся местами стене, неторопливо перебирая штрихами и засечками, ползло слово “хуй”. Пальцы сами потянулись дотронуться подушечками, погладить по штукатурке как по хитиновому панцирю. Словечко дернулось испуганно и засеменило быстрее, путаясь в конечностях. “Членистоногий хуй, ну надо же. Если так подумать, где-то может водиться ракообразная жопа. Интересно, сколько граффити рождается и умирает в одном месте? Райтеры ляпают штук по десять одинаковых меток на переулок, меняют дизайн, грешат на коммунальщиков. Увидеть передвижение они не могут, а когда тварюшка доберется до конечной точки найдут на что это списать ”,— размышления прервал громкий и требовательный кар. Слава задрал голову и увидел двух жирных ворон, свесившихся с ближайшего отлива. Обе как одна уставились ему на плечо. Слава дернулся и прикрыл место рукой. Ладонь защекотало, будто бумажной вертушкой или крыльями бабочки. Чуда? Можно поймать чуду как в банку между куполом ладони и плечом. “Банка из толстого стекла, в которую нельзя закатывать огурцы. Из которой не выбраться, сколько ни бейся. Нет, нельзя. Чуда мелкая: задохнется, напугается. Да и не поймать. Почувствовал только потому, что проследил за взглядом вороны. Чуда - прилипала”, — Слава опасливо покосился на ворон и торопливо зашагал прочь. Он шел и всматривался в лица прохожих, надеясь уловить в них отражение, но те шли мимо, уткнувшись кто в телефон, кто под ноги. Прилипала питается от того, за кем идет. И не может уйти сама просто так. Слава остановился у витрины пустого, еще не въехавшего магазина и посмотрел на собственное отражение. Он представил, как оно и он сам приобретает четкие границы. Сначала рваным пунктиром, как на ленивом наброске. Потом все четче и четче. И вот он уже обведен жирной белой линией. Она тянется вбок, пригвоздив… черного бумажного журавлика? Слава думал увидеть увязавшегося чертика или матюшку типа того ползучего “хуя”, но это. Этот точно подсадной. И что с ним теперь делать? Слава хотел было спросить “ты чей”, но осекся. Не так много он сегодня видел параноиков, уважающих японок, тентакли и, как видно, высокое искусство оригами. К тому же, законы межконфессиональной коммуникации никто не отменял. Японскую рукотворную чуду гуманнее убить, чем расспрашивать о хозяине. Да и по-русски она не курлыкает. Покопавшись в “гурандо спонсоро но текио оккуришимас”, “таскете” и прочих завалявшихся в памяти “гомменасаях”, Слава тихо прошептал: — Дозо,— но все же решил погуглить и тут же исправился,— Йокосо. *** Мирон вышел из автобуса возле деревни. Шумная подвыпившая компания поехала дальше. Здесь небо полностью затянули тучи, моросил мелкий липкий полуснег. Он мельтешил в узком луче фонаря, мешал разглядеть что-нибудь в сотне метров. Только редкие огни деревни помогали с направлением. «Обратно надо будет попутку ловить. Сети точно нет?» – глянув на телефон, зашипел от злости. Иконки доступа к расширенной библиотеке, каталогу печатей, особой «корпоративной» сети и другим полезным вещам лежали мёртвым грузом. Утром отключили. – Опять всё вручную. А что тут, сука, сделаешь, ночью среди улицы?! Серьёзно, нахуй попёрся? Даже не поел нормально!». Он побрёл по тропинке между полями. Пытался вернуть чувства, которые поддерживали весь день как скорая награда: покой, уединение, природа, свежий воздух… Но сова не натягивалась на пень. Ветер прошивал насквозь, ноги соскальзывали в рыхлый мокрый снег, штаны промокли до колен, рюкзак словно потяжелел втрое. Мирон позвал журавлика, но работа не зашла. Мысли путались, чувства не складывались в чёткие посылы. И продолжение отчёта премерзкое: Гнойный заметил слежку, источник угадал. Правда, не стал ничего с этим делать. Только попытался заговорить по-японски, из-за чего дух исполнился типичным анимешным умилением от мелкого зверька, учудившего что-то нелепо-забавное. Шпион передал ощущение заботы, почти любви, но кого к кому – непонятно. Не беспокоился, что его раскрыли. Только что-то нервное про ворон и большое количество ползающих по стенам… Тараканы, что ли? Кому ещё ползать по стенам посреди зимы? Но это не касается нашего смешного глупого котейки. Он спокойно вернулся домой. Позже пришли ещё двое. Они там живут и все невинно бесхитростно дружат. Дух не мог передать память о квартире, она выплыла сама. Небольшая уютная кухня, запах кофе и травяного чая, расшитый полотенчик, разговоры о сказках. Красивые длинные пальцы обнимают кружку с йети... Это уже было издевательство. Мирон не дослушал, отправил духа работать. Похоже, надо объяснять ему, что объект наблюдения – не член семьи или что-то подобное. Но как? У Мирона Карелин вызывал примерно то же чувство – кот, догоняющий лазерную точку. Видимо, дух это заметил раньше и принял как часть инструкции. «Блядь, они там щас передружатся… Ох уж эта японская техника – слишком умная, чтобы нормально работать! Ладно, утром подумаю». По лесу двигался почти наощупь. Всё время что-то попадалось под ноги и цеплялось за штаны. С порога часовни Мирон чуть не скатился, споткнувшись о ступеньку. Решил, что устал за день больше, чем думает. Может, суставы шалят, и правда бы врачу показаться. Как в прошлый раз, снаружи дверь не отметил. Только внутри, чтобы следа не осталось и Чумаков не мог определить, сколько раз сюда заходили. Внутри было тепло как раньше. Запах мало беспокоил – нос превратился в ледышку, а отогревшись, наглухо забился. Несколько минут Мирон лежал на полу в настоящем блаженстве. Темнота, тишина, даже какая-то невесомость, почти флоат-капсула. Но скоро здешняя атмосфера взяла своё. Мирон подумал, что это похоже на первую сигарету после большого вынужденного перерыва – загнался, долго ли продлится удовольствие, и сразу его потерял. Тут же набросились мелкие и крупные волнения, как стая стервятников. Особенно о том, что находится под досками пола. Земля, вода, курьи ножки, первый этаж? Подвал?.. А за стенами? Если прорубить окно, что за Европа откроется? А ещё эти со стен наблюдают… Не вставая, Мирон включил фонарь, направил на иконы. На них кое-где появились чистые пятна – позолота, жёлтая и тёмно-зелёная краска. Недостаточно, чтобы оценить изображение и степень опасности. - Хули я сочинил, что здесь успокоюсь, если здесь наоборот? – он спросил громко. Подскочил от испуга, что может услышать ответ. Продолжил полушепотом, выкладывая вещи из рюкзака. - Опять больше одного вызова не потяну. Надо было взять еды и в поезде нажраться. И бухла. Роман тут не зря пиво лакал – знал, что делает… А, я же хотел с его «батей» потолковать. У него и цацки заряжу… Медленная, аккуратная подготовка круга и раскладывание арсенала боевых примочек немного успокоили. Для экономии времени и сил, Мирон прочитал сокращённый вызов, без страховок и оговорок. Некоторые называли это «привокзальный чебурек» – дёшево и опасно. Хотя вся опасность заключалась в дури человеческой, в неспособности большинства соблюдать элементарные правила и не вестись на банальные разводки. Мирон часто видел таких среди народа намного старше, выше в иерархии. Избалованные талантом и статусом, боятся мелкого риска, но лезут на рожон в очевидные ловушки. Слишком похожи на обычных политиков, которые даже на балкон выходят с охраной и в бронежилете, а потом выбалтывают гостайны при съёмных девицах. «И по интересам точно такие, как сказал один постироник, хех,» - вспомнились зеленоватые хитрые глаза Славы. Как утром на кухне он то собирался есть, то откладывал свой глупый сырок, дурачился и грустил одновременно. На контрасте с этим лёгким, наивным троллем, появившийся демон раздражал больше обычного. Из центра пентаграммы плавно вырос узкий багровый смерч. Он старательно делал вид, что в любой момент задует свечи, вырвется из круга, разнесёт половину леса. Но скоро упёрся в потолок, замедлился и превратился в подобие сказочного джинна, если бы его рисовали в Варкрафте на стороне демонов. Тёмно-красный и чёрный, рога, шипы, клыки, когти, огромная нижняя челюсть, тяжелые золотые украшения. Прорычал с высоты: - Зачем ты потревожил меня, червь?! «И пидор,» - Мирон прикусил губу, чтобы не хихикнуть. Он недолюбливал подчинённых Власти Карро, особенно таких мелких. Раньше, в детстве, именно так представлялись тёмные силы. Теперь было смешно, что многие реально так выглядят, и многие серьёзные маги считают это крутым. Безвкусица, солдафонство, дешёвые понты. И глупость на грани человеческой, из-за чего и удавалось скрывать от них своё нелестное мнение. Большой риск: заметят – не простят. Они не прощают и меньшее. Например, нехватку тупой банальной лести. Но ничего не поделаешь, боевые артефакты заряжать лучше у них. - Смиренно прошу благословить моё оружие и ответить на один вопрос. Оплата… - Нормальные хоромы, - насмешливо перебил демон, оглядываясь. – Подарок от спонсора? - Нет, я… - на пару секунд Мирон растерялся. «Спонсор» - имелся в виду его личный покровитель. Получается, громила не узнал место, впервые увидел. Даже от него Чумаков скрывается?– Я здесь гость. - А чьё это? - Прошу, господин мой, договоримся о цене и начнём с вещей. Для меня большая честь – ваше приглашение к дружеской беседе. Но сжальтесь и оставьте её для более достойных. Мне слишком тяжело выносить присутствие столь могущественного… - Да, помню, жалкий слабак. Один Владыка знает, для чего мой щенок связался с таким ничтожеством. С тебя даже стыдно брать полную цену, - расхохотался, видимо, над тем, что ему может быть стыдно. – Светляка будет достаточно. - Светляка? - Того, что у тебя на ноге. Что, не видишь, бездарь? Я могу и сам забрать - поставь ногу в круг, - снова весело заржал. - Договорились! – выпалил Мирон. Даже сообразив секундой позже, на что подписался, не попробовал дать заднюю. Накрыло такое бешенство, что все силы разума работали на одно: не войти в круг сейчас же целиком и не надавать уроду по сусалам голыми руками. - Договорились? - удивлённо повторил демон. Его предложение было явной шуткой. Согласиться - всё равно что на русскую рулетку с полным барабаном. Он склонился посмотреть в лицо самоубийце – понять, в чём подвох. Огонь в его глазницах вспыхнул ярче. – Договорились. *** Слава устало прислонился плечом к стене подъезда. По пути он заглянул в магазин докупить круп и всякого. Журавлик еще так настойчиво постучал захлопал бумажными крыльями, когда они проходили рис. Пришлось взять его вместо намеченной гречки. А потом он голодный пошел через молочный отдел. А потом они шли мимо пекарни. И вот теперь он стоял увешанный как верблюд или челночник. Дверь ему открыла Саня, не дожидаясь, пока он справится с пакетами и нащупает ключи в толще карманов куртки. Она любопытно заглянула в пакет, вытащила оттуда пару мандаринов, улыбнулась хитро и шмыгнула обратно к себе. "Колдует или работает. А может и то, и то", — подумал Слава. Обычно на продажу "маглам" шли нерабочие болванки или вообще дешевые висюльки – если бы бледнолицые всего мира Китай вдруг решили переименовать Китай в наши дни, но по той же схеме, быть бы ему А-таем. А Санька… нет, она не омывает вещи в крови фанаточек-девственниц. Она носится с каждым своим детищем как с писанной торбой: материалы, форма, цвета. Даже краски как-то сама делала пару раз из натуральных красителей. И ее ловцы снов работают. Старшие наругали бы наверное, но Слава их в виду имел. Какие мощные обереги выходят порой, когда какая-нибудь засаленная тетя Маша вяжет носки очередному Сашеньке. Когда друзья дарят памятные вещи друг другу. Только конченный сноб верит в монополию на волшебство и боится ее потерять. Любая “школа” — натужные попытки воспроизвести то, что должно выходить само собой. Воспроизвести, улучшить, обрезать. Вывести породистое заклинание высшего сорта - глухонемое стерильное уебище с больными ушами. Слава грохнул пакетами об пол, дернулся и замер. Опасливо прислушался к звукам в квартире, покосился на батарею, но никто не вышел ругаться или спрашивать. Он по-быстрому распихал молочку и хлеб, сполоснул руки и тихонько прошмыгнул в студию. Прикрыл дверь, присел на так и не убранную с прошлой ночи постель и принялся стягивать вещи. Кофту, ремень, джинсы вместе с носками. На пол совсем нельзя, но можно пока на стул. А завтра он все уберет, обязательно. Слава напряженно вгляделся в полоску света из-под двери. По идее журавлик должен был остаться за дверью – дядька бы не пустил. Успокоив себя этим, он быстро занырнул под одеяло, уткнулся лицом в подушку и вдохнул. Едкий одеколон из разряда “для настоящих мужчин”, но дорогой, поэтому не противный. Сигаретный дым. И тонкий запах. Не различить за остальным, но точно есть. Как эмульгатор в чипсах. Тепло, темно и хорошо. *** Плохо стало ночью. Слава проснулся от сильной тянущей боли в руке. Кубарем свалился с кровати, включил ночник. Безымянный палец онемел и опух, от него к запястью пролегли глубокие борозды. Дрожащими руками, Слава кое-как натянул обратно вещи, прокрался в коридор и вымелся на лестничную клетку. Уже там собрался с силами и “потянул” на себя. Земля совершила кульбит и Слава съехал вниз веревки как бусина. Открыл глаза. Снег и снег, если задрать голову, видна огромная серая шагающая колонна и елки. — Сука!, — прошипел Слава куда-то вверх и тут же вернулся в себя. “Сука! Сука! Плохо я , блядь, с тобой разговаривал. Надо было наглядно. И ведь даже теперь пиздеть будет, что им там и не пахло. Если вообще будет кому пиздеть. Змея не тянет просто так , —Слава слетел вниз по лестнице. Но уже за порогом, буквально через пару шагов понял, что точно не доедет. Веревка начала конвульсивно сжиматься, а по руке потекло. И что делать? “Спускаться” нельзя, да и бесполезно. Сама змейка ничего толком не сделает. Если только не. Слава вздохнул и тихо позвал что первое в голову пришло: — Злата, — на другом конце зажглись живым светом два огонька. Слава открыл глаза, но теперь смотрел на все сверху, будто через крышу. Пустое пятно в центре леса, Хижина, Злата. Из хижины пахнуло теплом и овинном, но со сладковатым привкусом тухлятины. Злата вилась вокруг ноги, трусилась, но шипела. — Злата, возьми сколько надо. Береги, — позвал Слава снова и “намотал” свой конец веревки на ладонь. Злата широко разинула пасть, повернула голову и будто проглотила яйцо. Веревка с треском лопнула. У Славы подкосились ноги. Он уселся прямо на снег и дрожащими руками достал телефон. На экране высветилость: " 2:00".