Питер зима

- Хочешь, тоже что-нибудь расскажу? Может, повеселишься - у меня много глупых историй. Если хочешь, подскажи, о чём. Слава немного завис. "И зачем я его прошу говорить, если мне не верится? Что за приступы "папа не пей"? Давно уже всё по полочкам разобрано, так нет же. Знаю же, я тут вор на птичьих правах. Как троллиха, беру и подкладываю взамен, что могу. Себя-оглоблю". И вдруг резко отпустило. Мирон так привычно и спокойно закинул ногу. Слава потянулся к нему, погладил, чмокнул в губы. Только заметил, что снизу неприятно тянет. Но убирать не хотелось. - А мне с тобой, - глаза загорелись, он скосил их немного в сторону, спрятался, потом снова уставился на Мирона. - Расскажи! Расскажи, во что в детстве играл. И сейчас может? Ты не по видеоиграм. Может, настолки? Дворовые? Воспитала улица? - обнял мягко, но надежно и многозначительно затих, как пятилетка перед сказкой. - Тебе в треках не хватило? Хах… Не люблю вспоминать этот пустырь за корейской лавочкой, - выразился мягко. Просьбы рассказать о детстве всегда как просьбы рассказать ночной кошмар, когда ты только проснулся и не до конца в это веришь. Причём, кошмар был не в стиле экшн, а долгая, серая тягомотина - вымотала все нервы, обманывала ложными выходами. Мирон рассеянно погладил где получалось – беззащитно и доверчиво расслабленный Слава доказывал, что теперь вокруг если не реальность, то сон хороший. «Подсказал так подсказал! Что рассказать? В нормального человека я играл, будучи ущербным лохом. Но это не воспоминания детства – игра продолжается». - Да, улица воспитала. Было одно глупое детское суеверие, что город мне помогает. Особенно в Германии. Казалось, что в нём всегда безопасно. В своём дворе и возле него – нифига не безопасно. Там, где есть знакомые люди. Но если зайти далеко в город как в лес – ничего уже не грозит. Я таскался по пустырям, районам с плохой репутацией. И ничего – везло! Засяду в тёмной подворотне и читаю, пишу, просто пялюсь на народ вокруг. Потом что-то внутри толкает: уходи - встану и пойду. Повороты, казалось, понимаю, какие безопасны, а куда лучше не соваться. Что-то предупреждало с хорошим запасом, чтобы не бегать, не суетиться. Иногда глючило, что чувствую большими районами. Как в самолете или подводной лодке – карта без картинок, с сеткой координат и яркими точками. Красные – плохие, желтые – хорошие. Иногда попадались настолько «желтые» вещи, что рядом с ними никакие «красные» были не страшны. Например… Он лёг на спину, уставился в потолок. Там, как перед проектором, поплыли слайды-воспоминания. Одно задержалось и стало ярче. Смешная история. - Был один бар или ночной клуб на краю города… Не помню, как назывался. Вход был за поворотом - я видел только ответы вывески. А я сидел там, где валялись блоки от заброшенной стройки. Один – совсем «золотой». Много раз на нём торчал и смотрел, как мимо шастают местные маргиналы. Полубомжи, бандиты, наверное. Они могли драться, даже стволами махать. Полиция приезжала. И меня замечали, но почему-то все игнорировали. Однажды мимо шли девушки – лёгкого поведения с виду, но может работницы клуба. Официантки, танцовщицы или всё сразу. Почти всех я уже знал в лицо, а одна новенькая. Посмотрела на меня внимательно, подмигнула и подруг спрашивает: «Что это за пацан? Он не слишком мелкий, чтобы тут ошиваться?» На неё как зашикают, как потащат дальше. Но я расслышал что-то типа: «Призрак. Погиб на этой стройке. Если с ним заговорить, знаешь, что будет?» До меня как дошло, пробило на ха-ха. А они как с визгом припустят до дверей клуба! Мимо ещё мужик шёл. Из-за них он дёрнулся и чертыхнулся, а меня как будто не заметил. Тут я чего-то перессал, что, может, они и правы. Убежал домой и больше не ходил туда. Такие вот игры… Потом уже узнал, что ничего я не мог ни видеть, ни чувствовать. Желтое, красное - просто детские фантазии. Но было приятно… Не хочешь выпить ещё? "Что русскому хорошо, то жиду-оккупанту смерть. А я уж навыдумывал: колдунчики, салочки, казаки-разбойники, резинка. Первые игры в Дойчланде раньше появились, - подумал Слава и сам прижался ближе, обнял крепче. - Правильно, нечего было надеяться, что наше новое всё может в художественное преувеличение. Динозавров и тех не различает, что уж тут говорить о литературе. Вот и ты ткнул наугад и попал где побольнее. Мастерство не пропьешь". - Желтое, красное. Система, почти тепловизор, - сцапал одну руку Мирона, принялся гладить, перебирать пальцы, мять ладонь. "Случайность, говоришь? Нет, Мирон Янович. Слишком много случайного и дурацкого "везения". Веками формировавшаяся система отбора одного тебя пропустила? Архидемон тебя как терпит, "человек из Дома"? Зрение почти всегда в детстве ярче, потом учиться и вспоминать приходится. Пленка эта еще там, в глазах. Прокляли или так надо? Спросить бы, но у кого?" - А ты их не зарисовывал? Ну людей. Может, словами. Ебучий ты Бильбо Беггинс! Шарился, шкерился и наблюдал. Хоббит-передвижник с ножичком. Большой брат следит за вами, Маленький - за ним ,- чмокнул наугад лапу и переплел пальцы. Уткнулся носом между плечом и шеей Мирона, подышал. Гадкое чувство запоздалого лет на дцать, беспокойства отступило, как саморазжижающаяся мокрота в рекламе из горла и легких. Был ли мальчик? Для Славы был. А могло их стать двое. Там, где худосочные феи. ""Хуй вам, не добьете. Мне больше вас всех вместе взятых нужно, чтобы он был". - Давай! Я только чуть-чуть, ладно? Расслабился, вот и везет. Или "вяжет"? Хорошо мне, короче, - медленно и осторожно приподнялся, навис над Мироном, улыбнулся, поцеловал в губы и нос. Довольно фыркнул и сел также медленно, прислушался к ощущениям. Мирону отвечать и обсуждать не хотелось. И так уже стало слишком неуютно, чтобы в костюме Адама ходить по квартире. Осмотрелся и лучшего не придумал, как накинуть шубку Снегурочки. Пока Слава не начнёт ржать, ретировался на кухню, захватив по пути стаканы. Сполоснул их, достал шампанское, снял верхнюю часть пробки, чтобы в комнате обойтись без лишней возни и случайных колючих проволок под чьими-то стройными ножками. Уже собирался идти назад, как вдруг, по спутанный идее, что к костюму нужен головной убор, снял с часов венок и напялил на лысину. Свернул в прихожую - посмотреться в большое зеркало. Поставил бутылку и стаканы на пуф, повертелся, удивлённо разглядывая странное отражение. Странным было то, что оно не дурацкое. Колючий золотой венок смотрелся как сказочная корона, а слишком большого размера шуба - как королевская мантия. Игровые, с детского утренника, но всё-таки. Даже выражение лица подстроилось, как будто Мирон-из-Зазеркалья говорил: "Тут согласен, такие игры мне нравятся". - И кто у нас болтал про патрициев и варваров? Решив, что вид достаточно дурацкий, чтобы его действия выглядели как игра, и при нежелании в неё играть можно было легко отшутиться, Мирон ухмыльнулся, приосанился, взял только бутылку и вплыл в спальню как в тронную залу. Его маленький варвар вовсе не ржал и не безобразничал, а тихо сидел на постели, ожидая господина. Мирон подошёл, кивнул на пол: - На колени, дикарь! Слава выдохнул и повел плечами, расслабляясь. Опять Мирон бегает как от огня и агрессирует. Имеет место быть логика в этих сменах штиля и шторма, но не в моменте ее ловить. Он сощурился, бегло осмотрел Мирона и, мысленно кивнув самому себе, грубо растер глаза, от них вниз по щекам, чтобы тушь размазалась по лицу наподобие боевого раскраса. Задумчиво посмотрел ближайшую испачканную подушку, но решил не халтурить и просто подтолкнул валяющееся на полу покрывало поближе к стопам "последнего римлянина". Слава встал в полный рост, посмотрел на Мирона и завис. С кровати тот смотрелся как надо. Император из какого-нибудь спектакля "нового прочтения", но не модного, а старого. Из 80-х или 90-х. Чуть всрато, но от этого только больше веришь. И щупленький еврейчик в синтетике кажется настоящим Солнцеликим. А если смотреть сверху вниз скорее как подсолнух. Как же хочется погладить нежный околоцвет. Слава рывком опустился на колени, чуть отклонился назад, показывая сведенные в запястьях руки, изображающие кандалы. Как на латыни будет "моя твоя не понимать" он не знал, а изобразить хотелось. Он уселся поудобнее. Ласково поцеловал живот у пупка, тут же легонько прикусил и вызывающе посмотрел наверх. Когда Слава поднялся, у Мирона проскочила мысль, что сейчас ему дадут по ебалу. Мысль радостная, ведь тогда можно будет «поиграть» всерьёз, от души наказать «плохого мальчика». Правда, после этого можно забыть о нежных поцелуйчиках и задушевных беседах, но… Но бунт не состоялся. Место тревожной радости заняло самодовольное спокойствие. Дикарь был не сломлен, но вполне подчинён, по своей воле. Настоящую силу ни к чему доказывать. Мирон встряхнул шампанское, открыл. Оно было слишком холодным, «салюта» не вышло. Приподняв славино лицо за подбородок, поднёс к его губам горлышко бутылки. От этого вида всё сразу встало, даже волоски на руках. Мирон наклонил бутылку, но не дал сделать глоток, а поднял её, вылил немного на голову. Переливаясь ёлочными огоньками, шампанское побежало по виску Славы, по самой длинной ленте, по плечу и дальше. «Не хотите поговорить о господе нашем Дионисе?» - сделав пару глотков, Мирон облился сам. Сначала на грудь, потом отдельно на член. Ощущение от холодной жидкости и пузырьков, может, в другое время было бы неприятным. А сейчас от резкого возбуждения показалось, что приятно будет хуем и по ежу постучать, особенно если ежа будет держать Славик. Мирон рассмеялся и ещё выпил, мысленно объявив тост за империю, которой, по ходу, недолго осталось стоять. «Ёж, с ума сойти. От этих дикарей просто мозги плавятся. Так они нас скоро захватят без единого выстрела!» Провёл рукой по мокрым волосам. - Хочешь выпить? Тогда поработай Теплая и жесткая рука на подбородке. Тонкая холодная струйка неприятно пробежала по телу. Слава недовольно фыркнул и начал было обдумывать ответную пакость, но залип. Мирон Янович, почти Янус. Стоит в золотом венце, командует, а сам расхристанный. Обливается приглашающе. Бледная кожа, тощий торс, небольшой животик, пушистые ноги и грудь. Пан и нимфа в одном человеке. Захотелось погладить и взяться за бедра, но кандалы так кандалы. Сам придумал. "Когда рабы поднимут восстание, меня убьют свои. Но тебя тут не будет. Это я тебе обещаю",-- Слава удивленно моргнул и потянулся губами к запястью гладящей руки. Залип на облитой груди, как кот перед прыжком. Интересно, с ней тоже можно "поработать"? Как-то он пока не больно, упущение! Один черт на все времени не хватит, но на что-то! Он, конечно, подразнил: поцеловал Мирона в бедро, лизнул в пупок, щекой потерся о живот. Но все-таки успел начать все сам. Помог себе руками, все еще держа запястья близко друг другу, лизнул головку и тут же взял в рот. Сразу взять все не получилось бы, но он и не пытался. Медленно, но верно, расслабляя горло, беря все больше с каждым заходом. Сначала Мирон хотел изображать безразличие. Потом раздраженно подумал: «Я не должен держать лицо перед вещами и рабами,» - расслабился, слегка откинул голову и не мешал себе издавать одобрительные звуки. Грубо схватил Славу за волосы, подтолкнул пару раз, отпустил. Полюбовался, как тот переводит дыхание, как вздрагивают мокрые губы от непривычной «работы». Покорный вроде, но смотрит нахально – глаза бы выжечь. Да уж очень красивые. Не дожидаясь приглашения, дикарь продолжил. Не слишком умело, зато очень старательно. «Может быть, ты думаешь так себе жизнь гарантировать, дождаться случая и отомстить за всё? Мечтаешь так же стоять надо мной и поминать каждое унижение? Глупый дикий человек из диких лесов, я уже выбрал твою судьбу и отмерил твои дни. Я твой бог - я, а не идол из пня и даже не те, кому я приношу жертвы. Мечтай о чём хочешь, но так уж вышло,» - он представил себя коршуном, придвинулся ближе, укрыл «цыплёнка» полами «мантии» как крыльями. Сам удивился, сколько в этом жесте заботы, а не желания похитить и сожрать. Чувства становились сильнее. Мирон так и остался стоять, склонившись, поглаживая мокрые волосы, пряча свою добычу от людей и богов. Крылья сомкнулись, отделяя от всего света. Слава вошел в ритм, чувствуя только собственное дыхание, биение и теплые руки в волосах. Вперед-назад, вдох, пока в горло не выстрелило. Слава растерянно моргнул, сглотнул. Посмотрел на Мирона и испугался. Тот пошатнулся, все еще согнувшись. Вот сейчас запнется и полетит носом в пол. Слава вытянулся, встал на коленях; поддержал всем корпусом, подхватил под бедра руками, взяв себя ладонями за локти. Член давно встал и уже откровенно ныл, можно было бы переключиться на себя, как в тот раз. Но Слава только целовал и лизал все, до чего дотянется. Закрыв глаза, Мирон попытался представить комнату богатого римского дома – не стараясь, по первым ассоциациям. Видимо, от излишнего драматизма фильмов об этой эпохе представился тёмный коридор, крики, звон оружия и мельтешение факелов за окнами. Потому что восстание. Мирон быстро шёл к себе в спальню, держа наготове паразониум – проверить, на месте его раб, или другие уже ворвались и освободили. Нет, в доме тихо, если здесь и были мятежники, то давно ушли. Слава тёплый, во рту у него горячо и сладко. Всё отлично у него получалось, даже в не самой удобной позе и со скованными руками. Что поделать? Иначе нельзя. Чем ближе Мирон был к оргазму, тем сильнее голову занимал образ ночного коридора. «Если сбежал, то… Далеко не уйдёшь, я успею. Ты не достанешься никому – ни какой-нибудь блохастой шалаве из лесной деревни, ни кому-то из твоих вонючих дружков. Моё – это моё!» Он не успел свернуть за последний угол, как дикарь выскочил навстречу. Мирон даже испугаться не успел, а через секунду было поздно. Раб всадил ему в живот большой гладий по самую рукоять. Обнял второй рукой, прижал к себе и уставился блестящими, узкими от ненависти глазами. Защищаться почему-то не стал, так что клинок хозяина сразу вошёл ему под рёбра. Мирон довольно улыбался. Своей жизни не жаль – так или иначе, сегодня он всё потеряет. Жаль, что напоследок хотя бы не прошелся рукой по другому клинку этого мальчишки. Немного жаль, что сейчас закроются такие красивые глаза… Боль представилась странно-ярко, пополам с удовольствием - его подкинуло вверх как воздушный шар. Очнулся на полу, в обнимку со Славой. Они сидели, прислонившись к кровати, как если бы вместе сползли по стене. Почти всерьёз боясь вернуться назад в фантазию (или настоящую реальность), Мирон вручил бутылку и поспешил делать то, что не успел «напоследок» - целовать и гладить, не позволяя от себя отодвинуться. Почувствовав под рукой гладкое стекло и шершавую обертку, Слава вынырнул из действия. Целоваться в губы стало как-то неудобно. Все-таки только что... Он набрал в рот немного шампанского, прополоскал и сглотнул. Бутылку отставил подальше, одной рукой все еще придерживая Мирона под поясницу. Внизу уже откровенно болело. Слава поймал одну руку Мирона, вылизал ладонь и положил себе на член. Потянулся ближе, отвечал на поцелуи. Целовал сам в губы в щеки, в шею, прерываясь на вздохи и стоны. Под конец тонко всхлипнул и устало уронил голову Мирону на плечо. Отдышавшись, поцеловал плечо, крепко обнял, попросил очень тихо и серьезно: -- Миро. Обещай, что заберешь меня себе, когда жидорептилоиды захватят мир. Мирон растирал сперму по ладони, между пальцами. Странно-устойчивая фантазия ещё намекала, что это кровь. Рука сдвинулась туда, куда вошел его клинок. Медленно, через силу, Мирон поднял ладонь к лицу, сосредоточился. Ничего, конечно - ничего и не могло быть. Но дурацкий полусон, не сдаваясь без боя, напоследок напомнил, как утром Слава положил себе на лицо вторую руку – ту, которая сейчас лежит у него на плече сзади и чувствует маленький бугорок запомнившейся родинки. Знал ли он тогда, что делает? Можно ли считать это?.. - Я тебя уже забрал. Извини, - прошептал рассеянно, скорее себе. Парой глубоких вздохов сбросил последние подозрительные глюки и беспокойство по их поводу. «Не сегодня, мы же договорились. И не завтра» Мирон потянул край одеяла. Оно легко сползло, удобно накрыло их с головой. - Отдохнём немного и в душ. А там посмотрим. Хорошо? Слава полулег и потянул Мирона сверху прямо в одеяле. Чмокнул в грудь, но больше из принципа, больно красиво лилось шампанское. Перед смертью не надышишься. Он бровью поведет - тут же облизать хочется. Всего не успеть, а каждый шанс последний. Может Мирон пришел в этот мир воспитывать самураев? А выходит как всегда. - Ты первый, - буркнул несчастно, но тут же собрался, - мне дольше и меня рубит.А так я дотяну. А дальше все как в тумане. Попытки не упасть носом в пол, бодрый, даже чуть взбудораженный Мирон в каплях воды, красиво бликующих от елки, со слипшимися и будто накрашенными ресницами. Попытки не таранить стены в коридоре и не сесть на шпагат в ванной. Весело было бы встретить своих в травме с такими повреждениями и на пару с сатанистом да под конец адской новогодней смены. В итоге Слава сдался и решил, что лучше мыться медленно и сидя, зато качественно и безопасно. Макияж правда все равно остался в уголках глаз, но это ничего, это потом. Взял смену из сумки на кухне. Простые белые боксеры а когда вернулся в спальню, кровать была уже перестелена. - Ну ты точно леди Мэри, - он потянулся к Мирону, - Спасибо! В следующий раз чур я! Мирону показалось, что Славика не было часа два. Он перестелил кровать по-быстрому, покурил, сложил аккуратно их вещи по стопкам, лишнее выбросил, сложил по ящикам или отнёс на кухню. Покурил, хлопнул ещё шампанского, доел мандарины все, кроме одного. Его положил на стол и помыл миску. Постоял у зеркала в прихожей, разглядывая себя в привычном чёрном халате и размышляя, хочет ли заменить его, выпросив шубку Снегурочки. Покурил, съел последний праздничный цитрус, виновато выбросил шкурки, поторопился обратно в спальню. Выключил свет, даже ёлку, разлёгся поверх одеяла. Он всё время обрывал подступающие мысли - любая из них привела бы к порче настроения. Но сейчас разрешил себе вспомнить странный сон с пренатальными мотивами. Пульсирующий кокон и жидкость в лёгких… Если бы он умел заказывать сны, то сейчас заказал бы такой же, только чтобы вдвоём. Вроде он не уснул, но навстречу Славе подскочил как проснувшись. В ответ угукнул, коротко чмокнул в тёплую розовую щёку и потащил под одеяло. Осталось впечатление, что сон «заказался» - не тот самый, наверное, но хороший и про «вдвоём». По какой-то глупой детской суеверности Мирон решил не разговаривать, чтобы не сбить настройки. Слава на болтовне и не настаивал. Под одеялом, в тепле и темноте, они быстро убаюкали друг друга мягкими ласками и поцелуями. Мирон несколько раз проваливался в дрёму и выныривал, так что в один момент решил, что проснулся. Славик сопел рядом, улыбался во сне. Мирон не отказал себе в удовольствии погладить его пушистую макушку, осторожно отодвинулся, сел на кровати, удивляясь своей бодрости. И понял, что спит: спальню сплошь покрывали длинные листья, похожие на камыши, но мягкие как водоросли. Они стелились по полу, плавно покачивались как на поверхности воды, хотя ноги стояли на твёрдом. По растениям пробегали волны слабого тёплого блеска, как будто одно сердце прогоняет по ним золотую кровь. Мирон залюбовался, потянулся вниз почему-то левой рукой. Один листок приветливо поднялся навстречу. Потёрся о пальцы, обвил руку и нырнул под кожу на сгибе локтя – не больно, даже уютно, как хомячок в рукав. Мирон улыбнулся тому, что по всем листьям прошла волна красноватого света, а потом наоборот – его собственное тело стало немного переливаться золотом, как будто кожа стала полупрозрачной. В окно постучали. Там стояла тёмная фигура человека. В ней не было ничего страшного, так что Мирон подошёл к окну (оставшийся внутри вены «камыш» ничуть не мешал), открыл, высунулся наружу. Земля была близко, как на первом этаже, и всю её до горизонта покрывали такие же переливающиеся листья. - Чего тебе? Давай быстрее, а то он замёрзнет, - шикнул Мирон на гостя. Тот поднял руки, показал, что в них – большой треугольный камень, гладко обтёсанный сверху, с неаккуратными сколами по бокам. Зеркально-чёрный, с мерцающими красными прожилками. Сон сразу превратился в тревожный кошмар. Чёрная фигура показалась ребёнком, который где-то выкопал и принёс домой ржавую военную гранату. - Дай сюда! – Мирон осторожно ухватился за камень, потянул на себя, гость потянул назад. – Обалдел? Тебе нельзя! Отдай быстро! Фигура странно дёргала своей непроглядно-чёрной головой. Немного передохнув от панических перетягиваний, Мирон смог немного сообразить – ему указывают на что-то в комнате. Проследил направление: ёлка, внизу… - А, меняться? Ракушку хочешь? Гость закивал. Думая только о том, что секунды дороги, Мирон вытащил из кастрюли под ёлкой амонит, обменял на «гранату», бесцеремонно захлопнул окно и заметался по комнате. Водоросли шуршали как прибой, ластились к ногам, стараясь успокоить. Но они не понимали, им-то ничего не будет. “Надо вывезти за город, в залив кинуть. А он увяжется… Нельзя, опасно! Так… Разбужу и выгоню, а потом уже… И куда спрятать?” - мысли прыгали от одной страшной картины к другой, все нелогичные и непонятные, но одинаково уверенно предсказывали гибель города если не всего человечества от малейшей ошибки Мирона. Ошибкой могло стать буквально всё. Сон быстро терял структуру, превращается в калейдоскоп киношных сцен апокалипсиса *** Мирон спал беспокойно. Ворочался, бормотал, то пихался, то цеплялся за руки и плечи. Слава пытался гладить его, дул на лоб, но сам не мог толком проснуться и скастовать что-то действенное. Смог от тихого нытья звонка из глубины квартиры. Мирон спал, распластавшись звездой: половина на кровати, половиной навалился и обнял. Слава подложил под него свою подушку, сгреб свою часть одеяла под коленку и как мог тихо покинул комнату. Телефон нашелся глубоко в сумке. Пять пропущенных и пять лаконичных сообщений: "Исповедь" "Общая" "В Деревянной Рыбе" "10:30" "Обяз" По стилю похоже на Илюху, которого еще младшие втихую прозвали пророком за громыхающую лиловую ауди. Он из "оперативников". Это плохо. С другой стороны, если исповедь общая, то не страшно. Судя по времени, хотят успеть всё до службы. Это хорошо. Слава перевел взгляд на еще одно ростовое зеркало и замер как есть: в чем мать родила, сидя на кортах с приподнятыми пятками, растрепанный и со следами не до конца смытого макияжа. "Пусть лучше увидят как хорошо я вчера оскоромился, а не чем мы еще занимаемся", - подумал Слава. Внизу болезненно стрельнуло. Он выпрямился, посмотрел на пульсирующую сетку на двери, в несколько слоев образовавшую тяжелый магический заслон, и обреченно пошел собираться. Сунул почти обнулившийся за ночь телефон на зарядку, сходил в душ. И только потом пошел будить Мирона. Присел на край кровати, навис сверху. "Как хотелось проснуться хоть раз вместе и не в аврал. Когда начал собираться, было восемь. Сколько мы спали? Часов пять?" Слава погладил Мирона по голове и едва прикасаясь "причесал" ногтями от затылка к основанию шеи и обратно, и от затылка до лба. - Чешу я как гребнем, уходи, боль, в землю. К Мирону не приходи, -- прошептал и позвал уже громче, продолжая гладить, - Миро. Миро, вставай. Давай-давай. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало, - стих как-то сам выскочил, как бы в издевку над бесконечными заговорами, больше похожими на детские побудки,- что оно горячим светом по листам затрепетало. - Врёшь… Сказать нормально не смог. В последние секунды сна Мирон утонул в трясине. Его пытались вытащить за волосы, но волос-то не было - чьи-то пальцы зазря скреблись по макушке. Потом голос Славы начал нести чушь про солнце. А солнца уже месяца два не было или больше. То есть оно было, но из-за туч дни и ночи не различались. Поэтому вся земля превращалась в сплошное болото. Ещё вчера он тут ходил, а сегодня – утонул. И этот дурак утонет, если не вернётся на бревенчатую тропу немедленно. Хватит! Что он себе думает?! Из последних сил Мирон рванулся наверх, чтобы крикнуть: - Уходи! Съеби, нахуй! Силы были слабые, он только слегка приподнялся и опять упал на подушку, удивлённо вдыхая чистый воздух, о котором почти забыл за сон. Славино лицо тоже никак не вписывалось в реальность. «Оно по жизни не вписывается, пора привыкнуть,» - Мирон потянулся убрать в сторону непослушную чёлку, но просто погладил её. Улыбнулся и сам почувствовал, что выходит не очень натурально. - Доброе утро. - Доброе, - Слава наклонился, мягко чмокнул в губы, боднул в лицо и завис на минуту. "Лечишь его, сам чистишься, а все равно обоих штормит, как двух тошнотиков в круизе. Надо его тоже почистить основательно как раз после банного дня, напоследок". - Прости, что так бужу. Меня вызвали на исповедь. Если хочешь, колдану, и ты уснешь, как я уйду. Ну подумай, - поцеловал еще раз и ушел в коридор. Вернулся с сумкой, принялся одеваться. Простой серый свитшот, джинсы, смешные бирюзовые носки с принтом зубных протезов. - Исповедь должна быть общая, да и служба сегодня важная. Думаю, к двум выпустят. Я позвоню, ладно? - он деланно покрутился перед зеркалом и снова глянул на Мирона. - Можно сумку и шубку пока у тебя оставить? Блин, если в чем и завидую пчолке, так это рясам. Вот где свэг, вот где гэнста. Мне бы пошло, а? - Хочешь, вечером попробуем? – Мирон поймал и потянул Славика за пояс, усадил на кровать и сразу полез руками под кофту. Тёплое розовое ухо так и просилось на зуб. После недолгой борьбы с собой Мирон осторожно прикусил верхний край.– Тебе какую - православную, католическую, протестантскую? Могу достать полный наряд со всеми золотыми побрякушками. Нам часто нужно для обрядов, есть продавцы. Хоть курьером привезут за полчаса. Слава прыснул и помотал головой. Мол не, я в шутку, а так оно фу. Не надо. Выгнулся под руками и вдруг выдохнул. Подорвался как пионер на разбор полетов, а он гладит и отпускать не хочет. Значит, так можно было. Хоть недолго, но можно. Потянулся и мягко чмокнул в нос. - А что за общая исповедь? Будешь облегчать душу перед всем приходом? Или они сами посмотрят, кто сколько сможет? – он ярко представил полутёмный зрительный зал старого ДК, забитый хмурыми заросшими стариками и старухами в платках, по-стариковски одетыми молодыми людьми со взглядами не просто хмурыми, а готовыми хоть сегодня пешком идти отбивать Гроб Господень у самого Яхве, если тот вздумает перечить. Все уставились на Славу на сцене, разглядывают в подробностях его недавнее прошлое и мысли. А он стоит прямо и гордо, высоко подняв голову, смотрит с вызовом. Но уши покраснели и сцепленные за спиной руки немного дрожат. «Хочешь, убью их всех? Быстро или медленно?» - Мирон аж зубами скрипнул, чтобы не сказать вслух. Поднялся, накинул валявшийся на полу чёрный халат. Сам себя окончательно разбудил холодным тоном: - Ты сможешь скрыть память о часовне? Или помочь? Слава поднялся следом, погладил по спине, сжал плечо и отпустил. - Нет, это я лучше сам. Твоё они быстро счистят, и потом не слезут. Ты мне уже помог. Полезут копаться по верхам да как скиснут, - он мягко обогнул Мирона, потерся носом и направился к выходу. - Да это они общий сбор объявили. Как очная ставка. У тру сектантов это проверки ядом, а нас даже не спаивают. Схожу пожалуюсь, что ты замуж не зовешь - приходится прелюбодействовать. Как выйду, позвоню. Остановился и вопросительно посмотрел. -- Тебя уложить или взбодрить? Тебе надо сегодня куда-нибудь? - Ничего не надо, береги силы, - Мирон набросил халат, подошёл ко входной двери, положил пальцы на верхний левый угол. Строго уточнил, обернувшись, - Просто напомню: если до моих дойдёт, что я улики скрываю, мокрого места не оставят от обоих. Ты, может, думаешь - в Питере напрямую не посмеют. Но лучше бы напрямую, чем наши обходные. Защита на тебе всего на полтора месяца. Будь осторожнее. Всё, я снимаю охрану - про домик ни звука. Он прошёлся по узловым точкам, снял всё до ежедневного уровня. По ноге, где была набита химера, пробежал мороз - ночью лез кто-то серьёзно, надо посмотреть подробный отчёт. Слава торопился, так что не пришлось его выпихивать. Мирон не был уверен, что справился бы с этой задачей. Закрыв дверь, он вернулся в спальню, но не к зеркалу, а на кровать, решив сначала сбросить впечатления от поганых снов. Подхватил по пути шубку Снегурочки, накрыл ей лицо. Носки, в которых Слава ушёл, были того же цвета - как будто унёс с собой кусочек их ночи. Странная, бестолковая ночь-сказка. Мирон погладил короткий голубой мех, погладил себя, вспомнил вчерашнее. Подробно вспомнил всё, но передёрнул именно на танец. Славик был по-настоящему сказочным, так весело пел, так счастливо смеялся, словно правда родился и жил не в этой мрачной дыре, а спустился со звёздного неба. Чудо, которое Мирон собрался выебать, использовать в тёмных делах, смять и выбросить как стаканчик от вокзального кофе. Но почему-то сейчас размечтался, что они на пороге долгой жизни вместе, с кучей таких домашних праздников с танцами под советские шлягеры. Что впереди сотни дней и ночей, когда Славка смеётся и поёт, будто у него вместо сердца новогодние лампочки. И смотрит в глаза, и жмётся ближе... Потом Мирон поднялся, побрёл из спальни, опять не глядя в зеркало. Постоял в дверях с глупой улыбкой. Вернулся, включил гирлянду на ёлке. Присел на корточки, поразглядывал, потрогал простые милые игрушки. И вдруг праздник закончился. Ноги вынесли из комнаты раньше, чем он решился второй раз заглянуть в большую кастрюлю. *** Слава вышел в морозное утро бодрым пружинящим шагом, но сник уже на подходе к метро. На улице не было ни души. Ничего необычного для утра первого января, разве что много мусора. И такое подлое и гнусное чувство. Опять не заметили, не увидели, не поверили. Хоть вывернись наизнанку и ковриком выстелись – все не Иуда даже, а Павлик Морозов. Ты, мальчик, предашь меня обязательно, не своих принципов ради, а чтобы идейные ушлые взрослые за мешок пшенки по головке погладили. Слава обнаружил себя застывшим посреди панели у выхода из метро со сжатыми до боли кулаками. Маленький стеклянный коробок торчит из-под земли, значит уже рыба. Отчетливо слышно, как едут одинокие машины, как свистит ветер. Рядом посеревший от ночного дежурства охранник круглосуточного орет на забулдыгу. Прямо напротив сидит ворона, сосредоточенно дербанит какой-то комок. Голубь. Почти доеденный, перемазанный в грязи. Слипшиеся перья и тонкие скрюченные лапки. Поодаль маты и вдруг на грани слышимости глухой звук удара ботинком в ватник. Слава поднял глаза: пузатый мелкий мужичок, простое телячье лицо, большие светлые глаза. Даже когда орет интонации тягучие. Сбивается, хватает воздух ртом. А что, дышать если станет совсем нечем? Всего-то поймать взгляд, навести, сжать и разжать руку. Глубокий вдох - такой, чтобы от холода засаднило в горле. Слава медленно раскрыл кулаки, вложил большие пальцы внутрь и снова сжал. - Дядь! Дя-дя! - позвал громко – никакой реакции. Слава отчетливо представил себе как по площади разносится колокольный звон. Как он бьет в самую голову. Подскочил к невенчанному Юпитеру и громко хлопнул в ладоши. Тот отшатнулся, захлопал ресницами и недоуменно уставился на сжавшееся тело под ногами. Слава потянулся было вниз, но убиенный, почувствовав перерыв в ударах, дернул прочь от стоящих. Слава глянул на большое табло часов, плюнул на автобус и засеменил пешком вдоль системы из скверов. Идешь как к настоящему монастырю по полю. Хотя само здание – маленькая домовая церквушка, как при усадьбе. Слава поежился, вступая в тепло и пытаясь втиснуться в ряды прихожан. Службу на 1-ое выбрали не зря, жителей все же поменьше, но вместе со всеми практиками вышло людно. Боковым зрением можно видеть как поморщилась старушка и как укоризненно смотрит Владимир Григорьевич. В зале все тяжелее дышать и клонит в сон. Ладан, блеск рам и люстры. Иконы больше похожи на картины. Кафедральным собором и не пахнет, скорее модерновое Абрамцево, почему-то переехавшее в спальный район на окраине Петербурга. ВГ вот уже пару лет по возможности водит новичков сюда, а не на базу. Ощущение общности, ощущение праздника. Местные, даже дети, искренне молятся. Батюшка похож не на внеземного наместника, окунувшегося в клей и покатавшегося в запасниках Бриллиантовой кладовой, а на обычного живого человека. Ребята стоят вместе со всеми, но будто чуть поодаль, как духи-помощники. Слава невольно отступил назад и вбок, подальше от общего тепла. Настолько, насколько это возможно в крошечной церкви. *** Охранная система не разбудила по уважительной причине: неопознанную опасную тварь хозяин сам выпустил. Немного криво, поэтому осталось предупреждение. Зато закрыл замки за отчалившим гостем как положено. К чему сигналить? Просто оставить сообщение на свободное время. Прежде чем вернуться в спальню к зеркалу за отчётом, Мирон выдул три чашки зелёного чая и съел большую пиццу. В других обстоятельствах пил бы кофе и ел Славины заготовки. Но сейчас испугался, захотел разделить две части своей жизни даже в мелочах. Хмера в зеркале, отдалённо напоминающая схематичный рисунок на ноге, склонилась к стеклу, выступив из окружающего тумана - напомнила, что она не интерфейс, а живой работник. И не какой-то бесправный гастарбайтер, чтобы позволить пропустить платёж в начале месяца. "Послезавтра," - мысленно ответил Мирон, быстро соображая, как бы избавиться от Славы послезавтра на весь день. Химера кивнула, приоткрыла рот - показалось, что она ехидно улыбается. Махнула головой в сторону ёлки, отправила последнюю мысль-отчет: "Я не могу гарантировать безопасность этого," - и исчезла. Мирон щёлкнул по стеклу, завершая сеанс. Присел на край кровати, закрыл лицо. Фантомную насмешку принял на свой счёт: кого он пытается от чего защитить? Приговорённого к смерти от сквозняка в камере? "Ну и пусть, ну да. Уж точно я не хуже человеческого правосудия, а оно даёт смертникам особые условия, - эта мысль почему-то придала смелости, как будто Мирон был уже не наедине со своими проблемами. - В бою от этого верцуна толку мало, но хороший тыл многое решает". Поднялся, подошёл к нарядному деревцу, хмыкнул. "Только вперёд! За нами кот! " - присел, заглянул в кастрюлю. Криво-треугольный, похожий на голову лисицы, осколок Звёздной площади оживленно мерцал красными прожилками. Мирон сунул руку в воду, удивляюсь её теплу. И сам камень был тёплым как живой зверёк. - Надо убрать, ёлке вредно, - прошептал Фёдоров и чуть не упал от головокружения. Со всех сторон наступали шепчущие тени, скрыли комнату. Вразнобой, больше тоном, чем словами, они уверяли человека в своей безопасности. Уверяли, что уж чего-чего, а продлить жизнь растения они могут хоть на тысячи лет. Только не убирай, не доставай из воды. Пока что... *** Под самый конец службы в затылке засвербело. Слава повернулся к ВГ и не прогадал: староверы один за другим крестились и выходили на улицу. Хотел пойти замыкающим, но сзади все равно оказался Илья. Он беспокойно оглядел помещение и направляюще положил руку Славе на плечо, но отдернул на первой же ступени. Слава услышал, как у самого уха прошуршали бумажные крылья. - Ты зачем хвост катаешь, Карелин? - Брось, а? Вы на выезде ещё не все кости мне перетерли? Мой нынешний напарник параноик и вуайерист, ему положено по конфессии. А я красивый, мне не жалко. Не бойся, птах на почтительном расстоянии подождет. Да и вряд ли они без него не в курсе. - А цацки тоже на входе ссыпешь? Завязывал бы ты. Нашел время! - Значит как в епархии неверных за ин-фу щупать, это дело богоугодное. А самому нельзя, нет. Даже если бежишь докладываться по первому свисту. Так что вся суть в законном праве пожилых родителей свечку держать? - Слава про браслет совсем и забыл. Дернулся, натянул рукав пониже. - Ты попизди, попизди. Выговорись, пока не пришли. Не подставляй Григорьевича. С таким подходом не дождется тебя твой журавль. - Лично прикопаешь прямо в скверике? - Как повезет. Может на вызов дернут, что мне тебя с собой в лес везти? - Конечно! Ты же ответственный! Давай тогда под сосной. Тебе Кирюха про неё сто раз пошутит, буду отомщен. - Заметано. Но лучше бы мне не пришлось. Процессия остановилась у изъеденного временем остова дома зажиточного крестьянина. В нем, как в выброшенной на берег туше кита, копошились ползучие надписи. За несколько метров до входа Слава потянулся к плечу и чмокнул воздух. Бегло сверился с телефоном и попросил: - Ki ni kakurete. Le ni inai. Onegaishimas. Владимир Григорьевич первым прошел внутрь, покряхтел пару минут. В тишине сквера простонали старые петли и всех обдало тяжелым теплым дыханием. - Давайте по одному. Илья, иди вперед, подсвети нам. Слава, будь добр, встань в середину. Слава тяжело вздохнул и встал в строй. Прямо посреди желтого снега и обломков кирпичей торчал дверной проем, ведущий в подземелье. А дальше снова как во сне: длинные подземные коридоры, легко принявшие всех остальных, а на нем расходящиеся как на кости в горле, как идти по кишке. Не наложи это заклинание кто-то добрый и длинный, пришлось бы согнуться втрое или передвигаться ползком, как в рассказах ВГ о Каппадокии, но голову кружит. Наконец, они свернули в короткий тупичок, оканчивающийся тяжелой дубовой дверью. Владимир Григорьевич похлопал по плечу кого-то из новичков, с трудом просочился вперед и постучал. - Войдите,-- тот подал всем знак отойти, потянул дверь на себя. Сначала им открылась крохотная ниша с ящиками, но затем пространство дрогнуло, пошло рябью и лопнуло как мыльный пузырь. Стены разъехались, открыв комнату размером со школьный средний актовый зал. Стены, увешанные иконами, длинные деревянные скамьи в несколько рядов и большой стол-кафедра перед ними. Бородатые, в простых свободных кафтанах. Один высокий, вытянутый и сухой как вяленая вобла. Второй низенький с простыми чертами лица, нос картошкой и светлые глаза простые и мертвые, как на иконе, и широкий лоб. И последний среднего роста с пышной ухоженной растительностью, розовощекий как с открытки, нос грушей и раскосые глаза. Кажется, последнего Слава даже пару раз видел во время скандалов со “структурными” клиентами лечебницы при епархии. Все сделали по три поклона с крестным знаменем и тихо расселись по лавкам, а Владимир Григорьевич молча пожал руку каждому деду и сел в первом ряду. Слово взял Морозко: - Чады моя, Мир всем вам, Благословение Господне. Мы собрались здесь, чтобы очистить свои души перед трудовым вступлением в новый календарный год. Никогда не видать благодати Божьей тем, кто надеется быть святым. Господь наполнит нас не за наше совершенство, не за нашу праведность, а за свою милость и доброту. Ты утопающий, а Бог есть не помощник твой, а спаситель. Когда человек тонет, лучшее, что он может сделать, – не мешать спасителю, не махать руками, не оттолкнуть его. Слава сел ровно и расслабил плечи. Сначала “братья месяцы” и ВГ по очереди читали, провели службу, а потом принялись вызывать новичков по трое на исповедь. Кто-то сонно бурчал первое что придет под нос, кто-то искренне каялся. Краем уха было слышно, как дотошно Катенька поносит себя за ленность. Та самая, у которой прекрасные смоки с лица не сходят и без всякой туши. Но важно не это: она говорит ровно то, во что верит. Розовощекий слушает ее с огромным удовольствием, подначивает: “Когда поленилась? В чем солгала? Прелюбодействовала? Срамные рассказы, значит ”,- тепло ли тебе девица, тепло ли тебе, красная. Делает вид, что увещевает, а на самом деле это – его единственный шанс приобщиться к чему-то живому. Зато он ей верит. - Машнов Вячеслав. Подойди, чадо - позвал вкрадчивый голос прямо в голове. В итоге ему из троих достался средний. Едва заметные брови, лоб кажется большим из-за облысения. Смотрит как городской сумасшедший. Страшненький советский пупс. Но читал лучше всех.- Позволь поддержать тебя. Слава успел заметить в руке батюшки тонкую бечевку с деревянным крестиком и почувствовал, что задыхается. Пол под ним треснул, обнажив ледяную прорубь, он ухнул в нее вместе с табуретом, на котором сидел. Бечевка вдруг оказалась вокруг его шеи, а батюшка сел у края воды, будто на зимней рыбалке, придерживая его за деревянный крестик. Он хотел что-то сказать, но Слава начал сам: - Я много грешил. - В чем же,чадо? - Прелюбодействовал. Мужеловствовал? Мужеложничал? - Разделил грех Содома,- невозмутимо поправил батюшка, улыбнувшись одними глазами. - Да! Завидовал, унывал, чревоугодничал, - весело продолжил Слава. - Похвально, похвально. Что признаешь. А никому не лгал? Слава вдруг почувствовал, как его тело тяжелеет, как врезается в шею тонкая бечевка. - Лгал и лгу близкому,- ответил не задумываясь и тут же почувствовал, что всплывает. - Грех это тяжкий… Слава почувствовал как будто чья-то рука давит на плечи, притапливая. Значит, в его совесть не верят, плохо. - Я лгу любимому человеку, что не люблю его. И всем остальным своим близким тоже лгу или не рассказываю,- он оказался в воде с головой и принялся барахтаться, выныривая рывками, чтобы урвать капельку воздуха и успеть что-то сказать. - Ну если выбирать между… - батюшка явно смутился и поскучнел. - Нет, я не чтобы, - Слава резко ушел под воду и тут же вынырнул,- уберечь. Я хочу быть рядом и нагрешить столько, сколько смогу, - он почувствовал, как зависает между дном и поверхностью. Кажется, где-то писали, что держать в себе воздух бессмысленно. Только больше кислорода потратишь, удерживая примеси. Слава открыл рот. Ему показалось, что он видит, как медленно плывут к поверхности пузыри. Батюшка вздохнул и медленно разжал руку. Маленький деревянный крестик скатился с ладони и повис с обратной стороны от Славы. Батюшка поскучнел и быстро затараторил: - Да простит Господь Милостивый грехи твоя, чадо. Во имя Отца и Сына… *** - Тихо! - Мирон улыбнулся своему командному голосу. Он всего на пару минут растерялся, но вдруг пришёл в распрекрасное расположение духа. Удобнее ухватил чёрный камень двумя руками, немного сдавил, словно угрожая сломать как пустую скорлупку, - Тихо сидеть, не отсвечивать! Следить за ёлкой! Всё лишнее немедленно схлопнулось. С лёгким сожалением, что сорвалась возможность проучить непокорных, Мирон пружинисто поднялся, побродил по квартире, не находя применения энергии. Выпил две полные кружки воды, поотжимался, передвинул диван в зале, освобождая больше места для возможных танцев, вышел на балкон. Четыре вороны, занявшие крышу дома напротив, страшно его обрадовали. Пока курил, высунувшись на улицу, разглядывал подозрительных птиц. Всё больше уверялся, что стоит руку протянуть и легко можно взять одну из них, как фигурку с полки. Откуда-то снизу долетали глухие звуки скандала. Мирон выбросил окурок. Только поднял руку - вороны дружно снялись с места, исчезли из виду. - Чикены сыкливые, - хмыкнул. Нагнулся прислушаться, не станет ли понятнее, в какой квартире ругаются. Хотя бы на каком этаже? «Может, консьержку спросить? Подойду, поясню им, что людям спать мешают», - закрыл балкон, натянул свитер. Тормознул у зеркала. С отражением было что-то не так. Или с ним самим? С виду – ничего особенного. Мирон погладил вязаных оленей на груди, то ли их, то ли себя успокаивая. Резко вдохнул, глянул себе в глаза. Ну конечно! Странное состояние напоминало то, что делал с ним лесной домик! Надевал как перчатку и выискивал приключений. По ощущениям на лице должен был показаться испуг. Но отражение смотрело с хитрым прищуром. «Ну и что? Какая разница, где взял? Хватанул силы и напугался? И кто здесь чикен? Хорошо, ругаться с соседями – глупо и бесполезно. А что полезно? Что бы ты сделал сейчас, пока можешь больше обычного? Что бы ты сделал, кроме кучи говна в штанишки?» «Ничего! Я отдохнуть хотел!» - подумал так и понял, что именно сделать не помешает. Вернуть своё право на отдых! Какого херувима какие-то левые юроды среди праздничного дня забирают его радости? Что им самим не спится и не празднуется? Они чо, не русские люди? - Правильно я говорю? - быдляцким жигановским тоном спросил и сам ответил, - Правильно! Быстрые сборы, ворох боевых цацек по карманам, не глядя, вызов журавлика. «Дорогу показывай!» Когда дух попытался отказаться, Мирон слегка разозлился. Само собой что-то щёлкнуло внутри, сработало. Тень за левым плечом выразила удивление, сомнение и, кажется, страх, но кивнула. Часть дороги проехали на такси, указывая повороты. Потом пришлось выйти и брести по нитке, тянущей за солнечное сплетение. Журавль мелькал бледной тенью на несколько шагов впереди. Он и сам как будто шёл по той же нити, а не вёл. Нить или зелёно-золотистая лента. Мирон обдумал бы это, если бы не отвлекался на что-то поважней: "Знаем мы эти приёмчики. Исповедь утром 1 января - идеально. Чтобы человек был слаб, похмелен и с перепугу виноват в каждой минуте ночного веселья. Лучше всего пройдут те, кто и не думал праздновать? Ибо нехуй праздновать, партия команды не давала! Бог терпел и нам велел! Суки, что они ему наговорят? Плохо вёл себя, не с теми водился! Проси прощения, блядь! Посмотрим, посмотрим, кто у кого будет... " Забежал на заправку, купил мятных леденцов. А то уж очень много выкурил в пути. Заодно спросил адрес. По ощущениям цель совсем близко. Проще будет вызвать машину на эту заправку - не палить их контору. Мирон же не такая шваль, как они думают. Покультурнее некоторых. Желание разнести всё вдребезги пополам немного выветрилось на свежем воздухе. "Если сами в пузырь не полезут, просто уведу его. Но пусть только рыпнутся... " - весело улыбнулся небольшому просвету в серых тучах и зашагал быстрее. *** Очнулся Слава на лавке от режущей боли в руке. Его снова тянуло как на леске куда-то вперёд и вверх. Уши застилал тонкий внутренний звон, потом сквозь него прорезались голоса. Кто-то бурно ругался чуть поодаль, не поднимая тона. Слава осторожно приподнялся и оглядел комнату: большинства уже не было, видно разошлись по домам. На лавках лежали в основном ребята из дежурных групп. А вот из маленьких. Катенька зареванная, бледная как после сдачи крови. Рядом с ней румяные оперативники. Лучше подлечили бы или хотя бы гематогенку дали, но нет! Не положено. Сидят сюсюкают. Слава медленно и осторожно встал на ноги, повернулся к основному источнику шума. Деды сгрудились в углу у Алтарной стенки. Большинство едва шебуршало, но иногда было слышно, как повышают тон Морозко и Владимир Григорьевич. Слава молча встал поближе. Деды тут же смолкли. - Как ты, чадо? - начал было кто-то сзади, но его оборвали на полуслове. - Чего, Слава? Живой? - встрял Григорьевич. - Живой. Я еще нужен? Надо кого-то лечить? - Тебе не надо, тут мы сами. Будет еще кого. Иди, пока свободен, - Слава кивнул и вышел. Не успел толком отойти, как дверь снова всхлипнула и кто-то затопал следом, тяжело, будто вбивая сваи. Слава остановился, встал боком, уступая дорогу. Шаги прекратились. В дрыгающемся проходе коридора тяжело разглядеть лицо или даже силуэт. Слава пожал плечами и медленно пошел вперед. "Это или кто-то из старших, или оперативники. Причем, скорее второе. Терпи, не показывай страх. Побежишь - начнешь погоню. Блядь, и что он там делает, что Злата так убивается?" Путь наружу казался пыткой. Кажется, кто-то из пафосных яжмужиков-реалистов такое писал. Лондон, вроде. Про калеку и такого же юродивого волка, ползущего за ним. "Правда жизни" называлось или типа. Снаружи ударило светом, кислородом и холодом. Толком не застегнутый Слава оперся о стенку и для виду пощелкал в телефоне. Сообщений не было, но он чувствовал, что Мирон рядом. Слава пошел чуть быстрее, но не слишком, стараясь сопротивляться Златкиному тралению. Где-то у самого выхода из парка, когда впереди замаячила маленькая нервная фигурка Слава собрал нервы в кулак, резко обернулся и громко спросил: - Кирю-ха, подвезти? Мы все равно машину брать будем. Немного постояли в тишине. Тень плюнула Славе вслед и засеменила назад. - Как знаешь! - Слава поспешил вперёд и едва вышел за барьер, чуть не пошатнулся от накрывшего его фона. Будто помехи из телевизора научились передавать статическим электричеством и выпустили прямо на него. "И когда только успел? Где уже нахватался? Кирилл вряд ли ушёл. Сидит из кустов палит падла. Спасибо, что барьер ничего не пропускает. Надо чистить прямо здесь, пока не засекли. И убираться". Слава шагнул навстречу Мирону, положил руки ему на плечи и поцеловал, прогоняя насквозь все своё отчаянное, болезненное желание защитить. Пуская назойливый шум по ветру. *** В барьер Мирон вмазался почти как в стеклянную дверь, которую заметил, но почему-то был уверен, что автоматически раскроется. Отослал журавля, чтобы тот не сбивал своими попытками пообщаться. Прошёлся по границе, пылая гневом обиженного клиента-скандалиста. Вернулся на точку, от которой до Славы ближе всего. "Через барьер прицельно не бахнешь, задеть его могу. И он где-то внизу. Перестараюсь - может и завалить", - даже стон вырвался от напряжения, когда разжимал руку в кармане, выпуская старые часы на цепочке, что очень кстати прихватил. Или некстати. Запертые в них звери почуяли работу и от нетерпения нагрели металл. Они бы с радостью попробовали все способы пройти границу, минут за десять нашли бы нужный. Только, если не дать им цель, до которой надо добраться, целью они посчитают всех внутри. "Лови потом за хвосты этих двух ебланов и думай, куда девать головы "добычи"! Если б я знал там хоть одного человека, кого не жалко..." - Мирон прижался лбом к дереву, по которому шёл барьер, закрыл глаза. Представил пространство внутри, прислушался к нити-ленте, почему-то не исчезнувшей. Да, Слава был под землёй. И ещё много людей. Под землёй было немного легче разобрать, что к чему. Особенно когда Мирон догадался "зайти снизу", заглянуть в подвал из подвала поглубже. "Напиздел Рома, что подвала нет. Как может не быть? Это же самое главное в любом доме," - думалось само собой, пока Мирон "рассматривал" народ вокруг Славы. Есть и посильные, и попроще. Некоторых можно так изучить, что узнаешь потом на улице, хоть и не на глаз. Если сосредоточиться, можно без имени цель указать. Что гончие справятся с любым человеком здесь, как всегда справлялись с "зайцами", сомнений не было. Любой подтвердит, кто видел их в деле. И, хотя сейчас не охота, и немного жалко людей, и против правил это. Но сами виноваты. Нечего было... Что? "Закрываться от меня. Что они там делают, закрывшись? Например, какая епитимья может полагаться за гомоеблю с дьяволопоклонником? Богомольцы часто такие вещи осуждают больше, чем убийство. А вдруг они его там... Розгами бить собираются? Чего угодно можно ждать, это ж дикие люди! Нет, киса не даст, мы такое проговаривали: ударить его могу только я. Или он сам, конечно... А как у староверов насчёт флагеллантства? Не знаю, не изучал!" Рука снова полезла в карман, погладила приветливо-тёплую крышку часов. Непривычный, непонятный, но удобный "подземный взор" искал возле Славы самую сильную цель. Раз уж приходится идти на такие меры, надо выбрать самый интересный вариант. "Честно говоря, самое интересное это кто кого заборёт - гончие бури или стражница?" Мирон отшатнулся от дерева, выбросил последнюю мысль как таракана из супа. "'Чужая сила - чужие мысли, да? Мерси, пока обойдёмся. Он в порядке, я просто немного подожду". Прогулка, точнее беготня туда-сюда по холоду среди голых деревьев мало что дала. Возможность подглядывать быстро исчезла, нить-связка тоже. А мысли так и норовили сползти обратно в панику. На третьей сигарете Мирон почти сдался. Но тут появился Слава, как из ниоткуда. Наскочил, сграбастал, обдал облегчением, как душем из газировки. Когда закончился поцелуй, Мирон виновато улыбнулся: - Привет. А я мимо проходил... Думаю: вдруг ты скоро выйдешь? Подожду. Вот, - заметил краем глаза движение среди деревьев - человек или ворона пролетела невысоко - взял себя в руки, а Славика за руку, повёл в сторону заправки. - Красиво у вас, но холодно! Надо будет весной погулять тут, когда зелень и птицы... Ну рассказывай, как чо? Или нельзя? Слава с трудом подавил желание укусить Мирона в нос и послушно поплелся следом, в пол уха слушая оправдания и вопросы, больше сосредоточившись на беспокойном шипении и частом хлопкам крыльев. - Все нормально. У нас же не просто воскресная школа, а считай НКО три в одном. Сходили, доложились. Хоть увиделись. Мелкие все живы-здоровы, хвала труду и партии. Трогательные такие, провожали друг друга, - Слава переплел их пальцы и поравнялся с Мироном. - У вас и РПЦ церемониала небось куда больше и ничего. Давай сейчас ко мне? У меня кот некормленый дома. Я ему с запасом оставил, но мало ли. Может, съел уже все на нервах. И оливьеха есть. И суп. Хочешь суп? Буду всем говорить, что родил тебе борщ! - дико хотелось сорваться на бег, но он старательно шёл вровень, как натренированная скаковая лошадь. Шоры на глаза, в рот удила и тихо-мирно вперед. Шагом, никакого галопа. "Где он уже цепанул? Он бы никак не успел. Оно шастает? Может, с тем другим виделся? Похоже на правду, но разве так можно зарядиться?" - А гулять... Ты не пройдешь. Обычные люди насквозь ходят, а ты просто подойти не сможешь. Тут даже скандал был. Кто-то не знал, повел пассию гулять и спалился перед ней. Кажется, из ваших. Или из кришнаитов. Не помню. - Вообще тут, кругом погуляю. Полюбуюсь чем дозволено. Надо же иногда бывать в местах, где всё нормально, - Мирон вызвал машину в приложении. В надцатый раз вздохнул над "мёртвыми" иконками внутренних сервисов Ложи. Захотел позлорадствовать, что теперь у всех они почти не работают. Не получилось. В миллионный раз вздохнул над своей непригодностью: только за непонимание принципа "выбей мне глаз, если соседу два" его нельзя было пускать в братство. "Я просто хочу, чтобы удобства в природе было больше. Вот сейчас мне всего-то нужна электронная платформа печатей и закрытый чатик на двоих. Почему нельзя просто подключиться к?.. " - остановился от неожиданной мысли. - Слав, ты умеешь подключать проги к артефактам? Ты же программист! Или нет, настроить удобно сможешь? Сходим к одному пассажиру, он подключит. Если не слишком заломит цену за секретность... А то я совсем не шарю - нужно, чтобы знающий человек поконсультировал. Мы хоть сможем переписываться безопасно. Короче, до тебя доедем - объясню за рюмочкой борща - А? Прогу? Это я могу, но у меня с артефактами слабо. Особенно со всякими там письменными. Если они с животинкой, я смогу наверное. А эти все ручники, писанки, вязи, руны и прочее не умею. Разобрать могу, а завязаться не получается. У меня с предметами как с вещами не очень. В такси развезло. Слава напрягся, позвал Злату. Взглядов нет, хвоста тоже. Значит, чистка и спектакль худо-бедно, но сработали. Слава привалился к Мирону и почти уснул. На воздухе и в лифте взбодрился, но несильно. Дома надо было закрыться и начать разборки, но его вдруг так ласково потянули за шею. "Я же сейчас все равно ни поругать его, ни почистить толком не смогу. Ладно, отожру немного сил, как раз поговорить можно будет. Сука! Ну какая же сука! Нихрена не понимает, а смотрит свысока. И ладно бы на меня. Что я буду делать, если наши бравые добры молодцы тебя в лесочке прикопают? На Калиновом, блин, мосту. Горыныч хуев!" Слава обхватил лицо Мирона руками, куснул подбородок и щеку и сам полез целоваться. - Я соскучиться. Это кошмар какой-то. Людей в капусте находят, а тебя в конопляном поле? - шептал Мирон в мягкие губы. Принюхивался через свой мятный шмон. В машине, размышляя о деле, он не заметил как сгрыз всю пачку леденцов. Теперь немного злился на себя за это. И за то, что не понимал, надо ли объяснять и извиняться. И что сказать, кроме правды? - Прости. Они... Украли мой Новый Год. Как кощей в старых детских фильмах. И я... Пошёл спасать. Шаг назад, упёрся спиной в дверь, потянул за собой Славу - чтобы навис, прижал и занял собой весь мир. С которым творится чёрти что, с каждой минутой всё большее. Но пока перерыв, можно заняться действительно важным: обвести языком славкины зубы со внутренней стороны, аккуратно помять холодные уши, пока не согреются... - Прости. Сильно за меня досталось? - Они тебя у меня чуть не украли. Ты хоть понимаешь? Чувак, который за мной увязался, как-то лешего положил старого. Это примерно как вырвавшийся демон, если не сильнее. Ты по мне всех не суди! Я-то лекарь! - в глазах защипало, голос сорвался, слова застревали в горле. - Где вляпаться уже успел? Ты же не мог успеть? Ты понимаешь, что наших даже ваши на опознания и в след берут, когда договориться получается? Слава обнял Мирона, крепко прижал его к себе, полез целовать и покусывать уши. - Ничего мне из-за тебя не досталось, я тобой считай прикрылся. А даже если бы досталось. Я сам так хочу, - полез бодаться, расстегнул куртку нырнул руками под свитер, ощупал ребра и немного успокоился. Запоздало и извиняясь зашептал: - Тут нас не слышно. Можешь у своих спросить - ничего не просматривается и не прослушивается. "Из-за него мне досталось, господи. Из-за него. Кто ж тебя научил так думать? Значит, тебя вштырило, а он пошел не мир захватывать, не пиздить непокорных. Меня он спасать пошел". Хотел сползти к горлу, но наткнулся на толстый воротник. Оттянул его, поцеловал нежную горячую кожу и сдался окончательно. - Пойдём немного полежим? Пошли, полежали. Припомнив совет Хозяина кладбищ, Мирон не сдерживался. Он был уже в норме, так что ничего колдовского не чувствовал, только фантазировал, как отдаёт, а сам тяжелеет, привязывается к миру. Буквально прикладывал руки к Славе, сжимал пальцы, представляя когти. Один маленький человек, а столько радостей, за которые по-настоящему хотелось держаться! "Маленький, дурачок, ну... Что с голосом было только что, чуть не заплакал? Из-за чего? О, Княже... Если мне что и грозило, то не ваши дуболомы. Мы же были в черте Пакта. Треснули бы раз по тыкве и позвонили в Магистрат. И тогда... Может, я этого подсознательно и хотел. Чтобы счёт на секунды - бегом из страны, с континента. С тобой. И зачем удержался?" Чем меньше на них оставалось одежды, тем меньше хотелось двигаться, а больше - прилипнуть как пиявка. Только не брать, а отдавать. Мирон старался сосредоточиться, крутил образы - вдруг хоть немного сработает? Настоящая магия была в том, насколько приятно просто прижаться щекой к щеке. Обратил внимание на постельное бельё - зелёная поляна. Вспомнить разговор про тигра. - Зачем опять пришёл к моей берлоге, человек? Чего ты хочешь? - Я хочу тебя погладить. Я хочу бегать и спать рядом, если позволишь. Ты очень красивый и теплый, господин тигр. Мирон мял лапами, попадая по затекшим от напряжения мышцам, немного царапаясь короткими ногтями. Слава почувствовал, как расслабляется, полностью погружаясь в игру. Он погладил грудь и живот, медленно и плавно, будто стараясь идти по шерсти. И присосался к шее. - Я хочу тебя вылизать, господин тигр, - в нос, снова в шею и вниз по линии симметрии от груди к пупку. Так тщательно, будто это и впрямь гигиеническая процедура. С короткими несильными укусами, будто вычесывает что-то зубами из шерсти. Может хоть один след останется? С удовольствием огладил пушистые бедра, как не смог вчера из-за наручников. Поцеловал лодыжки и потерся щекой о внутренние стороны бедер. - А чего хочешь ты? - Хочу тебя съесть, но не сейчас. Можешь заранее отомстить, - Мирон не стал бы так самодовольно прогибаться и подставляться под ласки, улыбаться и тянуть звуки как мартовская кошка. Мужчине полагается немного достойной сдержанности. А тигр стал, его не беспокоили статусные обезьяньи заморочки. У человека красивые сильные руки и язык удачно подвешен во всех смыслах - пусть использует по делу. Если бы тигр боялся ему доверять, то не бегал бы к его деревне шуршать кустами как влюблённый идиот. Вот и теперь сомневаться нечего. - Разрешаю, делай что угодно, - дальше он только поглаживал руки человека, спину, перебирал волосы, иногда посильнее прихватывал у корней. Тихо посмеялся мыслям, что янт с тигром должен давать носителю силу и власть. Но Мирон согласился на "особенного", вот и вышло что вышло. - Ты хороший, человек. Приходи чаще. Сердце больно кольнуло, Слава тихо пробормотал, глядя на эти трогательные кошачьи жесты: - Когда съешь меня, найди другого хорошего человека или людей. Столько, сколько будет нужно, -- мотнул головой, вновь потерся об бедро, отгоняя плохие мысли. Удобно пристроился между ног, вылизал яйца, подлез и куснул ягодицу, прошелся по длине, а в рот взял только тогда, когда возникла угроза быть скальпированным голыми руками. Мысленно позвал Злату, нагло оплетающую всю ногу: - Очисти, силы сейчас будут. Нарочито медленные, плавные движения от начала до конца. Так, что самому дышать трудно. А когда с тигром было покончено, позвал: - Котичек. Ко-отя. Миро, - когда наконец поймал мутный ленивый взгляд, крепко взял одну ногу за лодыжку, облизал и принялся водить по ней членом как пемзой по своду между пяткой и подушечкой, представляя как выпускаются когти. Какая мягкая, но жесткая подошва у того, кто крадется в джунглях. "Думаешь, я мало живу и плохо знаю людей? Если бы они мне были нужны, тут бы сидел гарем. Но ты здесь первый и последний. Ты не" хороший человек", а "человек, но почему-то всё равно хороший". Тигр прикрыл глаза, слушал, что с ним делают. Ощущение себя большим, сильным и спокойным зверем, к которому приманалось маленькое ласковое существо, для него было самым нормальным на свете. А Мирон удивлённо понял, что в постели такого не может вспомнить. Даже с маленькими хрупкими девушками изображал, а не был. "На Фрейда гнал, а на Юнга пока не буду". Воображение разыгралось, он реально чувствовал когти на потяжелевших лапах и хвост, плавно скользящий по красивым ногам глупого мальчишки. И это тихое низкое рычание специально бы не повторил. Удовольствие волнами перекатывалось - свежий ветер и мягкое солнце, быстрый бег от избытка сил и - прыжок с обрыва в тёплое озеро. То, что Слава делал потом, Мирона здорово смутило. Как будто спалили на том, что он не хотел показывать. Не то, чтобы правда не хотел. Но пока же не показывал! Пальцы на пойманной ноге то поджимались, то растопыривались, стопа тянулась навстречу, хотела целиком прижаться к горячему стволу. Тело прогибалось и вздрагивало от щекотки, улыбка не сходила. А сознание из-за угла наблюдало, запоминало, чтобы обдумать позже, наедине с собой. Только когда пальцы залила горячая сперма, поползла вниз блестящими ручейками, собралась возле Славиной руки, Мирон по-настоящему осознал, что не смотрит охуенный порно-ролик, а участвует в нём. И это даже не постановочные съёмки! Чтобы закрепить открытие, срочно сел, подтянул и лизнул большой палец на ноге. Потом поймал и старательно вылизал руку Славы. Потянул его на себя, опять укладываясь на спину. - Сам ты котя, сам такой... И как можно тебя не съесть? А как-то надо. Свалилось горе на старости лет.. - Ну начинается. Очень даже ты котичек! Тигры котички! И в каком, ну вот в каком месте у тебя старость? Тебе жить ещё лет 200 если не 300. Может даже до смерти Пу дотянешь, - Слава улыбался и щекотно целовал Мирона в лицо, но уже и сам чувствовал капризные нотки в голосе. Исповедь и две чистки это не шутка. Он скатился с Мирона, притянул его под бок, пробормотал в плечо: - Прости, но мне надо доспать полчаса-час. Чувствую себя трупиком, а нам ещё поговорить надо, план составить. Закинешь на меня ногу? Пожалуйста.