***
Маленькие птички громко чирикают в позолоченных клетках, бьются из стороны в сторону, явно не предвещая ничего хорошего. Чонгук стоял рядом с ними, слушая только их дикие крики и мольбы о спасении. Он даже начал переживать, что напугал их — одну из них вылавливает и пытается погладить, сразу же закрыв клетку, но птичка вырывается и летит вверх, к высокому стеклянному потолку, что стеблями вьюна и винограда покрыт. – Ну и куда ты полетела? – вздыхает совсем маленький Гук. Его пухлые щёчки краснеют всегда из-за огромного количества сладкого, которое ему позволяет папа. За тяжёлыми дверьми слышен гулкий топот ног, но здесь для малыша нет ничего непривычного — старший брат часто занимается боевыми искусствами, пока младший наблюдает и иногда рисует птичек, ведь он ещё не подрос. Но только на этот раз в зал врывается Сокджин, что сразу же оторвал подол от своей накидки, который и так лоскутом за ним висел, а на лице красуется синяк, меняющий свой цвет с красного на тёмно-фиолетовый. – Маленький Господин, Чонгук~и, – обращается тихо Ким, подходя к малышу и беря его на руки. – Сейчас мы будем играть в одну игру, но самое главное правило — быстро бежать. Остальные правила я тебе скажу, когда мы самые первые добежим до дуба. Помнишь его? – Конечно, – активно кивает Гук и сползает с рук омеги, следуя за ним в противоположной двери, что открывалась ключом, который был только у самого Сокджина. – А ещё одно правило — это не смотреть назад и не кричать, – шепчет Ким, присаживаясь на корточки перед тем, как открыть дверь и, схватив ребёнка за руку, побежать по голой поляне к линии леса, густого и тёмного. Они догадаются, что ребёнок здесь, но не догадаются, где именно. Сокджин бежит быстро, сразу же поднимая младшего, если тот спотыкался. Он сам старался не оглядываться, потому что страшно. И страшно очень сильно, словно дикий зверь за ними бежит, словно если оглянешься, то тебя сожрут сразу же. Добежав до линии леса, они убегают внутрь, докуда ветер уже давно не доходит, бегут к огромному дубу, на который очень легко можно забраться, а можно... – Чонгук, прячься под корень дуба, в самую глубину. Сиди там и не высовывайся, пока я не приду за тобой. Не смей никаких звуков издавать. Не вылезай, если рядом кто-то, пока я, именно я, не позову тебя по имени. Ясно? – держа за руку маленького альфу, медленно говорит Ким, чтобы каждое его слово воспринимали всерьёз. – Предельно ясно, – совершенно по-взрослому кивает мальчишка и сразу же лезет под дуб на корточках, собирая всю грязь у себя под рубашкой. Омега быстро исчезает с поля зрения, и Чонгук остаётся совершенно один в лесу, спрятанный под дубом. На голову сыпется земля с мелкими камешками, когда он начинал двигаться, чтобы поменять ногу, когда она затекала. В голове мальчик читал стихотворения, которые учил вместе с папой, а потом рассказывал отцу, потом молился тому самому Богу, в которого верил. Богу Тьмы, что наступал с приходом ночи. Он слышал, как возле дуба топали люди, как что-то искали. Или же кого-то. Их мечи грубо рассекали ветви деревьев, больших и могучих. Они лезли на верхушки, просматривали оттуда весь лес, думали, что мальчуган может быть где-то сверху. Но всё невероятно тихо. – Нужно передать Повелителю, что мальчишки нет. Скорее всего он где-то под трупами остальных. Или в заваленной веранде, – говорит низкий голос альфы, а у маленького Чонгука холод по загривку проходится. Ему безумно страшно, но двигаться нельзя — выдаст себя.***
Сокджин бежит, разбивая ноги в кровь так, что чувствует, как они хлюпают в его лёгких балетках, что уже давно протёрлись. Накидку свою он давно скинул — в ней тяжело бежать, подолы бьются об тело. Руки все в крови, и он прекрасно знает, что всего ребёнка, которого на руках тащил, прятал от рыскающего зверя, заляпал в ней, что он перепугается от этого вида, и сказать, что это яркая краска краплака, не получится. Ладонью омега проводит по оставшейся деревяшке, оставляя кровавый отпечаток — веранда завалена вся. Где-то из-под обломков стекла и дерева слышно, как в предсмертном крике щебечут птицы, которых так любил Чонгук. Если не пройти через веранду, то на двор дворца не попадёшь, поэтому ключи были только у Сокджина — он водил маленьких альф в лес. Не долго думая и придерживаясь за эту деревяшку, Ким встаёт на огромный осколок стекла, что обвалился с самого верха, и дальше идёт просто по мелким осколкам, сменяя осторожную ходьбу на бег. Перед глазами всё ещё стоит картина, как ещё совсем маленький Хосок отбивается отцовским мечом сразу от троих альф. Омега даже не стряхивает со стоп стёкольную пыль, не достаёт осколки и занозы из стоп — сразу бежит во двор, где крайний раз видел 6-летнего мальчугана, так храбро защищающего папу. Только он не успевает — Хосок лежит спиной наверх, не дышит уже совсем, а над ним нависает крупный альфа, что лёгкими движениями высекает на разгоряченной, обнажённой плоти крест и яркую надпись. – Прекрати! – словно не своим голосом визжит Ким, наваливаясь всем своим телом на альфу, что в руках держал меч и хотел вогнать его по самую рукоять в молодого альфу, который лежал на груде тел. – Ты уже убил его! Изрядно поиздевался! – всё ещё визжит омега, но слёзы не льёт. Только не сейчас. – Не измывайся ты над телом, позволь похоронить его! – Его только в яме под деревом закопать можно. Смрад молодой, – шипит альфа и плюёт прямо на окровавленную спину. – Убей меня лучше! Но прекрати измываться над молодым Господином! – Он уже больше не господин, – зло смеётся альфа и скидывает с себя Кима, надвигаясь на него. – Это просто труп мальчишки, что ещё не дорос до того, что может. Что переоценил свои силы и пошёл против 3 альф. Смех да и только. – Когда идёшь через Ад, нельзя оборачиваться и останавливаться, – шепчет Джин, а потом взвизгивает от страха — альфа набросился на него, но уже без меча.***
Ким на окровавленных ногах идёт к трупу мальчишки, когда уже совсем темно. И страшно до одури — руки трясутся, колени подгибаются, а в голове нет ни одной мысли, кроме тех, что ему нужно спасти мальцов. Любой ценой. Встав на колени перед Хосоком, он аккуратно переворачивает его на спину и боится, что не успел — как же много крови он мог потерять и всё по его вине. Он недостаточно воспитывал его, недостаточно позволял тренировать, больше на душевность и моральные нормы ссылаясь, не подготовил его к подобным ситуациям, а должен был. Сокджин ладонью по лицу проводит, а потом лёгко шлёпает мальчишку по лицу. Голову к груди прикладывает, сердце слушает, что еле бьётся, за дыханием следит, что едва прослеживается. И неистошно кричит, чтобы хоть кто-то помог ему молодого Господина поднять, к врачу отнести. На его крики прибегает папа, господин Чон Шисок, руки к старшему сыну тянет и крик отчаяния в себе топит, не даёт вырваться. – Где Доктор О? – спрашивает Сокджин, отрывая от кое-как натянутых обратно одеяний ещё лоскуты, чтобы хоть как-то ещё останавливать кровь на спине альфы. – Я, как тебя услышал, сразу за ним послал оставшихся. Где Чонгук? Почему мне сказали, что он... Мёртв? – хрипит Чон, прикрывая глаза в страхе. Их семья больше никогда не будет прежней. И виновники за это поплатятся своими головами. – Я его спрятал. Сначала нужно позаботиться о Хосоке... Чонгук уже большой мальчик, он должен справиться. Он обещал, что просидит там тихо, я ему верю. Где Повелитель? Шисок головой кивает в другую груду тел. Таких на поляне много, но эта гораздо меньше, что было уже странно. На деревянном коле, фактически распятый, висел Чон Хогук, отец маленьких альф Хосока и Чонгука. Они оба взяли самые лучшие черты от своего отца, и Сокджин часто это осознавал, смотреть на его лицо было страшно — он видел маленьких альф. На губах уже давно засохла кровь, а глаз не было — больше было похоже на то, что тьма поглотила тело повелителя. Сокджин не успевает опомниться, когда поверх Хосока всем своим телом падает Шисок, а из его спины торчит стрела с красным пером. Таким же красным, как и яркая-яркая кровь. Омега глазами ищет лучника, что сделал это, но просто вглядывается в темноту, абсолютно ничего не видит. Его словно парализовало — страх густой массой поднимался всё выше и выше, не останавливался и продолжал свой путь. От огромного здания слышится топот тяжёлых сапог и первый бежит именно Доктор О, что останавливается только перед этими тремя. Ким словно в тумане отдаёт ему ребёнка, чтобы его быстрее перенесли и начали хоть какое-то лечение, а сам на ватных ногах, в которых уже настолько сильно врезались осколки, бежит в сторону линии леса, ищет тот самый дуб и срывающимся голосом зовёт Чонгука. Слезами своими умывается, даёт волю своим чувствам, смешивает все с кровью на собственных руках и грязью, когда видит маленького альфу, что выползает из-под корней огромного дерева, обнимает его крепко, к сердцу прижимает и молиться Богу Тьмы, чтобы не забирал больше жизни из семьи Чон. Умоляет. На коленях. Перед тем, кто сам мог бы стать Богом Тьмы.***
Хосок перекладывает брата на кровать и укрывает огромным, тяжёлым одеялом. Никогда раньше он не видел второго сына Дракона настолько раздавленным. Альфа просит усилить охрану и отправить двух бет на постоянный присмотр за братом, а также вызвать Намджуна на задний двор для тренировки. Поединок никто не отменял, а значит, надо готовиться. Своей тяжёлой рукой он выбирает себе оружие, на котором будет тренироваться. Донук счастлив, что тот выбирает себе вакидзаси, а сам оставляет небольшой кинжал с серебряной рукояткой. Намджун приходит уже со своим луком, который сам и сделал, своими же руками. Когда-то его научили натягивать тетиву в одном из огромных городов, который вскоре захватили дети Дракона. – Намджун, – улыбается Хосок, делая удар в сторону брата, который отбивает своим луком альфа. – Нам нужно в строй ввести Чонгука. Он расклеился совсем. Альфа делает ещё один замах и, обогнув Донука, что завороженно смотрел на старших, бьёт вакидзаси по Киму, прислоняя холодное оружие к чужому горлу. – Ты переотправил некоторых солдат в город, чтобы они помогли его восстановить? – победно улыбается Чон. – Ага, – аккуратно кивает Джун и двумя пальцами, за острие, отталкивает оружие. – Я думаю ещё отправить в некоторые города. Не дело, что всё вот так получилось. – Им ещё повезло, что ты сжигать ничего не начал, – усмехается Намджун и целится стрелой в брата. Но потом сразу же переводит стрелу на того, кто украдкой за ними подглядывал, стоя в кустах. – И что ты здесь делаешь? Разве ты не должен готовиться? Хосок оборачивается в ту сторону, куда смотрит Ким и видит только тёмную макушку омеги, что вероятно всё слышал. После его ухода с большого куста падает алая роза.***
Прогнав всех из своих покоев, Юнги залезает под кровать рукой и нащупывает там деревянную коробку с вырезанным изображением лисы, вытаскивает её и сдувает пылинки с крышки. Своей ладонью проводит по небольшой эмблеме, чувствуя шероховатость вырезки и, не думая, быстро открывает коробку. На чёрной обивке ярко контрастирует стальной мубучхэ* — веер для ближнего боя, больше походит на несколько клинков, собранных вместе. Омега достаёт его и проверяет остроту лезвий, а потом берет в руки маленький флакончик с лёгким ядом, который заливает в крошечные пузырьки на концах лезвий. Яд попадает в открытую рану прямо после того, как плоть поражают клинки веера. Готовиться к поединку? Хорошо, Мин уже готов. Осталось только рукам дать вспомнить, каково это — пользоваться любым оружием. Лиса убирает обратно коробку под кровать и разрешает Сокджину войти в покои после его долгого стука и ругани со стражей. Он бы так хотел наплевать на все то, что сделал для него сын Дракона, но просто не мог — дал слово, что поединок будет, да и жить все это время не понятно как, тоже невозможно. Нужно решить все эти проблемы, ведь осталось всего пара дней. – Господин, Вы стали часто оставаться одни, – обеспокоенно вздыхает Джин, поправляя свои волосы. – Значит, на это есть причины. А ты слишком часто бываешь здесь. Как же омеги в гареме? – усмехается Юнги, поднимаясь на ноги и переодеваясь в одежду для тренировок. – Я оставил того, кто за ними следит, можете не переживать. – А как же беременный Тэхен? – Господин, я думаю, это стоит Вам обсудить именно с сыном Дракона, а не со мной. Иначе выглядит, будто Вы его ревнуете. А Вы же не забыли, что я обязан всё докладывать ему, – улыбается старший омега, а потом подмигивает. – Мне приказать, чтобы во внутренний сад принесли Ваше оружие? – Да, – хрипит Мин, смотря на собеседника, а потом резко поворачивая голову в сторону балкона. – Как все будет готово, зайди за мной. Слегка кивнув, Сокджин покидает покои Лисы, пока тот идёт в сторону балкона, откуда прекрасно видно двор, где тренируется Хосок. Он объявил ему войну сразу после смерти его отца и даже тот факт, что Чон сейчас находился в его дворце не меняет того факта, что война продолжается. Она будет продолжаться вплоть до последнего вздоха кого-то из них или такого сложного слова, как "сдаюсь". И нет здесь места никаким чувствам. Вообще никаким. Они же его в могилу и скинут, сами притянут словно самый сильный магнит. А сердце кровоточит от того, как оттуда уже сейчас пытаются зарождающиеся чувства выковорить. Их не может быть, Хосок пришёл сюда не как жених, а как завоеватель, убийца. Не должно быть чувств, как бы Чон не был добр к самому Юнги — он был жесток к народу Мина. "Не может быть чувств," – шепчет Лиса сам себе, наблюдая за тем, как альфа отрабатывает удары для ближнего боя на половину обнажённый. Шрамы всё также пугали омегу до трясущихся коленей, но и до трясущихся рук хотелось дотронуться до них, почувствовать подушечками пальцев тёплую, даже горячую кожу. Словно, если прикоснешься, то увидишь все то, что происходило с ним тогда. И только от этих мыслей, у Мина по щеке прокатилась одинокая слеза боли, потому что он не знает, что такого должно было произойти с альфой, чтобы он стал таким, или может он всегда был таким. Юнги ничего не знает, но так хотел узнать. Узнать с чего вдруг такие чувства рождаются в его душе, сердце, словно чернотой их окрашивают, предвещая только боль сильную. Но каждый уголек сердца, который Юн попытался сжечь в своих мыслях, он сразу же притаптывает. Двое людей с разбитыми сердцами в одном дворце — слишком много.***
Не только Юнги не замечал, как все его дни подготовки пролетают, но и все, кто находится во дворце и хоть как-то прикладывает к этому свою руку. За день до поединка омега тренировался целыми днями, начиная с восходом солнца и заканчивая с его закатом, иногда останавливаясь для перекуса. Времени на что-то ещё у него не было, потому что главные приоритеты уже расставлены. Только за тренировками он позволял себе уходить в свои мысли, пытаться взрастить внутри себя гнетущую ненависть, но ничего не выходило, а от этого он бесился ещё больше, но получал хороший результат. На крайний день позволяет себе отдохнуть, собраться с мыслями, придумать какую-никакую, но тактику, пока перед сном наблюдает, как Чон Хосок не очень сильно заморачивается по поводу поединка и каждый вечер выпивает с братьями. И Мин действительно предполагал, что старшему даже лестно, что он так много работает над собой. Да и плевать, честно говоря. Альфа знал наперёд, что у него уж точно есть преимущество — он же сын Дракона, альфа Чон Хосок. И считал это уже хорошим планом, но от тренировок все равно не отказывался, практиковал ближний бой, тренировал попутно Донука, а очень много времени проводил в спальне младшего брата, которому нужна поддержка. Буквально за 2 дня до поединка, он вытащил Чонгука на тренировку и поддавался ему, но тому все равно было безумно приятно чувствовать прохладный ветерок всем своим телом. Хосок вальяжно сидел на громозком деревянном стуле в зале, а по бокам от него сидели Тэхен и Чимин — фавориты его гарема. Сегодня он мог себе позволить расслабиться в объятиях одного из этих двух омег и подарить ему настоящее удовольствие — не зря же они такой путь делали. Да и Сокджин старается на славу — часто бывает рядом с Мином, так ещё и за гаремом наблюдает, хоть и на огромном расстоянии. – Чимин, – хрипит Чон, чуть отодвигаясь от стола и похлопывая по колену. – Порадуешь меня сегодня своими объятиями? Омега, словно самая хитрая лисица, подходит к своему господину и садится к нему на колени, тонкими руками обвивая его шею и утыкаясь носом за ухо. – Мой Повелитель, я в полной Вашей власти в любое время, – горячо шепчет он и тянет альфу слегка за мочку уха губами. – Это твоя последняя ночь с моим Господином, – шепчет Тэхен так, что никто его не слышит, и кладёт руку на пока всё ещё плоский живот.