red moon

Хак сегодня явно переполнен, все отдыхают, на лицах прохожих широкие улыбки, которые явно предназначены их правителю. Юнги идёт рядом с Джином по главной улице столицы, совершенно не скрывая своего лица, как обычно делали все правители — ультрамариновая вуаль приподнята, Джин же своё лицо прикрывает. Прямо за двумя омегами идут ещё трое альф из стражи Сына Желтого Дракона, которых он сам и приставил. Юнги резко останавливается и поворачивается назад, когда лёгкая ткань слетает с его головы и все видят совершенно белоснежные волосы, что уже отросли ниже подбородка, обрамляя лицо Лисы. Он убирает пряди за уши и обращается к старшему омеге: — Ты заметил.? — Что, Господин? — также оборачивается и Ким, внимательно оглядываясь. — Мы прошли уже больше половины главной улицы, и практически все здания, что мы видели восстановлены. — Конечно, Господин. Чон Хосок уже как месяц назад направил своих альф на помощь жителям Хака. — Разве за месяц можно столько успеть? — Юн оборачивается и накидывает вуаль обратно, что была покрыта ещё мелкими бусинками, напоминающими жемчуг. — Думаю, да. Сейчас больше всего восстанавливают именно дома обычных жителей и школы. — Ты учился в школе? — Нет, Господин. Я с самого рождения при дворе династии Чон, меня учили всему именно там, но это было очень давно. — Я тоже не учился в школе, поэтому было сложно уговорить отца на постройку ещё пары школ. У нас их когда-то очень не хватало, а он на это рукой махал. Пришлось упрашивать его, — тепло улыбается омега и пинает камешек, что попал ему под ноги. — Пройдёмся до рынка? Я хочу сладости прикупить и может быть ткани посмотреть. Джин кивает и подхватывает правителя под руку, идя к рынку. Шум с каждым шагом только усиливался — сегодня был выходной от всех работ, поэтому рынок кипел людьми и покупателями. Вдоль прилавков с конфетами бегали детишки, играя в догонялки, рядом с продающимся мясом бродили собаки, что жалостно поглядывали на продавцов. Были и те, кто совершенно не узнавал своего правителя, смотря на Юнги — его замечали все. В их краях редко можно было увидеть столь красивого омегу с белоснежными волосами и небесно-голубыми глазами. — Сокджин, — удивлённо говорит Мин и прикусывает нижнюю губу в восторге. — Я очень хочу это, — чуть ли не шепчет он, тянет за собой старшего и показывает для него пальцем. — Это батист? — спрашивает Ким, продавец кивает и показывает все цвета мягкой ткани, что считалась королевской и очень дорогой. — Никто не покупает её практически, она очень дорогая, хоть из неё можно сделать хорошие костюмы для наших жарких летних дней. — Покажите, пожалуйста, алый и ультрамариновый цвет, — просит правитель, трогая ткань. — Господин, из неё можно действительно пошить то, что шикарно подойдёт под ваш цвет лица. — Я возьму эти 2 цвета и ещё вон тот жёлтый, что напоминает солнечный свет. — Будет сделано, — кивает продавец, стягивая с прилавка ткань. — Может взять ткань, которая будет поплотнее, чтобы тебе пошить что-нибудь на такую прохладную погоду? — спрашивает Мин, трогая края других кусочков. — Мой Господин, у меня есть много одежды, просто большинство осталось в гареме. Да и не забывайте, что у нас в Сивиде и похолоднее погода бывает. — Ну, я лично привык к теплому солнышку круглый год, — улыбается Мин. На улицах уже давно весна, хотя от зимы практически ничем не отличается — только теплее стало и новые цветы распускаются, пока в том же самом Сивиде очень и очень холодные зимы. Омеги прогуливаются ещё по рынку, пока альфы, идущие сзади несут их покупки. Всё больше золотых уходит именно на сладости и свежие фрукты, которые набирает вдруг раскрывшийся Юнги, что словно свежего воздуха надышался, цветком себя почувствовал. Он утягивает старшего в одну из забегаловок, где его сразу узнают и подают самые вкуснейшие блюда, а он просит ещё и с собой завернуть. — Господин, — осторожно начинает Ким, поправляя свою шаль, которую он поднял с лица. — Вы так резко подобрели ко мне, что даже неловко. У Вас даже весь день невероятно хорошее настроение, что происходит? Мин в удивлении брови свои приподнимает и глазками хлопает, не отвечает на вопрос, пока бета, что блюда начал выносить, не отошёл. — Знаешь, Сокджин… После вчерашнего разговора около пруда, — омега делает большие паузы, потому что совершенно не знает, как сформулировать свою мысль, теряется. — Я просто понимаю, что мне даже папа таких слов бы не сказал. Отец бы об этом даже не подумал, что я могу переживать из-за этого, — усмехается он. — Ты настолько глубоко копнул и понял что-то внутри меня, что смысла дальше тебе постоянно грубить я не вижу. Я считаю, что за хорошее отношение к тебе нужно отвечать таким же хорошим отношением. Лиса пожимает плечами и мягко улыбается, смотря за тем, как калфа пытается проморгаться, чтобы спрятать свои слёзы. — О Боже, Сокджин, ты что? Плачешь? — он всё больше издевается над старшим, пока не получает свирепый взгляд в свой адрес. — Да ладно тебе, — машет рукой, вглядываясь в чужие глаза, которые переполнены нежностью, в которых осколки видно. Осколки боли пережитой. Сокджин бы никогда не подумал, что двое людей, что, кажется, судьбой друг другу предначертаны, двое детишек для него скажут, что он им папу любящего заменил. Сердце разрывается от чувств, которые навалились на него одним разом, что даже вдохнуть больно от этих мыслей. Слёзы сами на глазах всё больше выступают, душат его, а он чувствует, что, кажется, долг его, который он нёс всю эту жизнь, наконец исполнен, что он сделал то, что мог. — Ешь давай, негодник, — поборов ком в горле, шипит Ким на младшего омегу и запихивает в рот кусочек мяса, наигранно недовольно пережевывая его. Омеги возвращаются во дворец уже за полдень в хорошем настроении, когда даже грудью полной дышать только и хочется. И Юнги бы продолжил этот замечательный день проводить в компании Джина, который действительно излучал после разговора только чистейшую любовь к практически незнакомому чаду, но такому близкому. Но его прямо перед дверями перехватывает Намджун и просит направиться в гарем, где ждут его новости. Извинившись, омега покидает правителя, чтобы выполнять свою работу, а Мин поднимается к себе наверх и просит альф, что их сопровождали, по одному заходить в его покои и заносить покупки, которые не стоит нести на кухню. Он руководствуется, чтобы ткани бережно убирали в отделенное для них место и провожает предпоследнего альфу, когда в спальни входит Чонгук в форме стражи, держа в руках его ультрамариновый батист и какую-то коробочку. — Урвал купленные тобой сладости, чтобы ты не ждал ужина, а перекусил ими сейчас, — тепло говорит Чон, складывая ткань в нужное место, а коробочку ставя прямо на кровать. — Что ты из этой ткани собираешься себе пошить? — Это ещё что? — недовольно усмехается Юнги, складывая руки на груди, когда альфа к нему ближе подошёл. — Решил с вами прогуляться. — А кто тебе разрешения на это давал? Подслушивал наши разговоры, да? — возмущается омега, вздирая подбородок, чтобы в глаза Чону смотреть. — Зачем мне разговоры двух взрослых людей подслушивать? Я даже близко не подходил к той забегаловке, — усмехается Чонгук, облизывая искусанные губы и тоже складывая руки на груди. — И зачем с нами тогда пошёл? — Я уже ответил на твой вопрос. И, вроде, предельно чётко и ясно. Альфа присаживается на пол, совершенно не реагируя на пыхтящего Мина, что явно изменился, и берет в свои руки коробку со сладким, открывает её и облизывается: — Рахат лукум… — Отец его очень любил, — сухо отвечает омега и садится рядом. — Хосок тоже его очень любит, потому что папа любил его сильно, — улыбается Чон и нагло нос свой к сладостям опускает, вдыхает сладкий аромат. — Его запах не сравнится с твоим, конечно. Юнги хлопает ресницами и оглядывает сверху вниз альфу, что сегодня своей наглость может потягаться только со старшим братом. — Не начинай кудахтать, я шучу, — улыбается Чонгук, за что сразу же получает сильный удар сначала в плечо, а потом и в ребра. — Кудахтать? — возмущается Юнги, подрываясь на ноги. — Я тебе сейчас этот рахат лукум запихаю в непотребное место и в глотку твою, чтобы ты вздохнуть не мог и подавился этой сладостью, — продолжает возмущаться он и подходит к двери, открывая её. — Вали отсюда! Я не потерплю оскорбления в свой адрес, тем более в такой хороший день! — Юнги, — тянет Чон, поднимаясь на колени, словно в извинении. — Я же просто шучу, что ты принимаешь так близко к сердцу? Омега лишь тяжело смотрит на виновника его злости и закатывает глаза: — Ешь и уходи, ещё злить меня будешь. — Не буду, я исправлюсь. И не могу я брать первый кусочек. — Это ещё почему? — Сокджин учил самое лучшее омегам отдавать, — пожимает по-детски плечами Чонгук и тянет к младшему коробку со сладостями, который сдаётся и берет первый кусочек. Лиса падает спиной на свою кровать и прикрывает тяжеленные веки, глубоко вздыхая и все ещё болтая фактически ни о чем с сыном Жёлтого Дракона, который за обе щеки уминал все сладости. Юнги даже не успевает договорить свою мысль — язык заплетается, мягче становится, а он сам проваливается в сон, который никто тревожить не собирается.

***

Слуги, вежливо улыбаясь, зажигают свечи в тронном зале, где уже давно накрыто, пока Сокджин рассказывал про то, что увидел в столице. Его очень вдохновили школы, которые были отстроены ещё по приказу отца Юнги и все ещё были в отличном состоянии. А Хосок и не думает о школах — вспоминает, как под этим же столом от него прятался омега, а буквально вчера в объятиях спину его поглаживал, интересовался всё ли хорошо. И только мысли о Мине делали очень тепло на остатках души, которую сожрала ещё не пережитая боль от потери, что возвращала каждый раз в реальность. Сейчас же Хо надеялся, что причина его хороших мыслей сейчас спустится на ужин, но даже под конец этого не происходит, что оставляет неприятный осадок, о котором Чон впредь предпочтёт не обсуждать. В зал входит взбудораженный Намджун, что тоже на ужине не присутствовал. Он тяжело дышит и подходит к столу, из рук Джина бокал со сладким напитком принимает и одним глотком осушает его . — Нет времени сейчас здесь сидеть и трапезу растягивать, — говорит Ким. — Сейчас гончий до нас наконец добрался с вестями из Сивида. Хосок оборачивается на брата и, прищурившись, слушает его рассказ о том, что народ познал, что Чонгук уже не первый день вынашивает мысль, чтобы от старшего брата отделиться, новое государство построить, дать ему жизнь, а они явно против этого. Над младшим Чоном только бы и тучи разгонять, даже в другом конце зала будет слышно, как тяжело он дышит, что ноздри раздуваются. — Да как они посмели?! — хлопнув по столу со злости, рычит Чон и встаёт с места. — Не знаю, как ты, брат, но я выдвигаюсь сейчас же. Мне противна даже мысль о том, что наш народ не доверяет мне, не верит в меня. — Не думаю, что они не верят в тебя, — качает головой Хосок. — Просто мне кажется, что они не готовы к переменам, которые точно будут их всех ждать в скором времени. И я еду с тобой, брат. Неправильно будет сообщать нашему народу о решении по отдельности. Альфы покинули Хуачай в тот же вечер, выделив на общие сборы минимальное количество времени. Хосок был в полной уверенности, что они ненадолго и даже не стал заходить к омеге.

***

Юнги не спускается ни на завтрак следующего дня, ни на обед. Проснувшись, зовёт кого-то из слуг с просьбой позвать в ближайшее время в его покои лекаря. Внизу живота невероятно сильно тянет, спина болит абсолютно вся, а жар не покидает всё ещё слабое тело. Прознав о том, что омега позвал врача, Сокджин поднимается к нему в покои и садится на край постели, поглаживает по обнажённой ноге. — Мне очень плохо, — хрипит Юнги, пытаясь разлепить веки, из которых слёзы градом от боли текут. — Знаю, — шепчет Сокджин, не знает, чем помочь. — Я так надеюсь, что это не течка. Я не переживу её в очередной раз, — стонет от боли омега, перекладывается на бок, спиной к калфе, а тот недолго думая, начиная поглаживать поясницу младшему. — Переживешь, Юнги, — ласково улыбается Джин, принимая чужое отрицание, но стоит на своём. — Будет тяжело… Все альфы во главе с Хосоком сегодня покинули Хуачай. — Что?! Почему? — подрывается Лиса, но его укладывают обратно. — У братьев Чон проблемы в Сивиде, которые нужно срочно решить. — Почему Хосок ко мне не зашёл тогда? Чтобы попрощаться? — Они даже доесть не успели, сразу же сорвались собирать всю армию и выехали. Мне жаль, — вздыхает Ким, на что получает молчание от Мина. В груди совершенно пусто, но очень больно внизу, все горит, изводит омегу, не даёт даже о чувствах своих подумать, хоть о чём-то. Такая боль стирает абсолютно все мысли, он даже не замечает, когда приходит лекарь и подтверждает догадку Мина, которой он очень страшился — у него начинается течка и всем альфам прислугам, которые остались во дворце, стоит покинуть его. — Ничего, Юнги, ничего, малыш, — шепчет Сокджин, держа омегу за руку. — Справишься, я поддержу тебя, так полегче будет немного. Я столько лет справлялся с этим сам в совершенном одиночестве, что точно смогу помочь тебе и подсказать, что с этим делать. Мину жутко жарко, он уже давно раскрылся и еле дышит, воды, хрипя, просит, а сам на Кима из-под опущенных ресниц смотрит. — Ты говорил, что твои вещи в гареме, а он всё ещё рядом с Хаком? — Да, это так. Хосок уехал только со своей армией. — Перевози гарем в здание рядом со школой для омег, которая на конце главной улицы. Мы мимо неё проходили, я помню, что она тебе ещё понравилась очень. Там здание стоит совершенно пустое. Думаю, омегам там будет уютно и безопасно, — хрипит Мин, делая спасающие глотки воды и подтягивая колени к животу. — Ты же был против. — Я против наложников в своём дворце. Хватит с них этих жутких условий, которые не должны быть у гарема. Я потом распоряжусь, чтобы несколько моих поваров перешли туда на время. Пусть их хорошо кормят. Им тяжело, наверно, — шмыгает носом Лиса и прикрывает мокрые от слёз глаза. — Ты очень любезен, Юнги. Я тебя уже сейчас могу поблагодарить от лица всех наложников, — начинает говорит Джин. — Потом, всё потом. Сейчас скажи, что мне с этим делать, чтобы не так мучительно всё было.

***

Спустя несколько дней Юнги полностью оправился после течки и наконец крепко встал на ноги, даже попытался забыть месяц, который он провел рядом с семьёй Чон, попытался превратить его в полный пепел и развеять на ветру со своего балкона. Он наконец вышел в город с особенной целью — пойти к своему мастеру, который уберёт эти вечно мешающиеся волосы. Омега посчитал это в своей голове, как точку, с которой он начнёт двигаться в нужном направлении. Проходя мимо школы для омег и здания, где теперь был гарем Хосока, он мягко улыбнулся тому, что, сам будучи омегой, он может делать так, чтобы таким же, как он, было хоть немного легче. Детские голоса согревали его душу, они все вместе пели одну из самых известных песен, а эта мелодия распространялась по всей улице через открытые окна, создавая особенную атмосферу. Юнги выходит от своего мастера с тугими косами по всей своей голове, которые переплетались, создавая узор — он не решился отстригать их, слишком красивый цвет, чтобы все резать. Через некоторое время придёт, чтобы изменить их. По дороге ко дворцу он покупает свежие персики, которыми пах Ким, чтобы с озорной улыбкой в благодарность за эти дни ему подарить и крепко обнять. Омега ищет Соджуна — альфу, что отвечал за оружие в его дворце, который сумел выжить и спрятаться — по всем спальнями и находит его, как бы не казалось странным, в оружейной, откуда и надо было начинать свои поиски. — Знаешь, Соджун, — начинает Юнги, который напугал бедного альфу, что тот даже вздрогнул. — Что, Господин? — Нам бы начать набирать новую армию. Надо с этим что-то делать и решать. В конце концов, мы не можем себе позволять так долго находится без банальной защиты. Сделай запрос в соседние государства от моего лица насчёт пополнения нашей армии, предложи бартер. У нас очень много художников, которым очень нужны заказы, есть мастера. Давай наберём молодых альф, откроем для них что-то вроде школы, где их будут подготавливать именно к службе. Не понимаю, как отец позволял это делать все при дворце и просто отправлять необученных парней на поле боя. Юнги присаживается на место Соджуна и записывает в его книжку задания, которые он должен выполнить. — А ещё нам бы пополнить слуг… На кухню нужно людей, во дворце нужно больше омег. И мне для спокойствия нужен рядом альфа, который все мои поручения выполнит, — хитро улыбается Мин, дописывая и ставя точку. — Господин, моя голова и руки всегда принадлежали Вам. — А ещё я хочу, чтобы ты всей душой, со всей своей ответственностью выполнял мои поручения. Омега с улыбкой на лице покидает оружейную, чтобы перейти на кухню и начать наводить порядок там, раз никто это больше сделать пока не может. Он доходит до отвечающего за кухню и ведения хозяйства во дворце — Чисана, расспрашивает о том, что происходит, когда краем глаза замечает Тэхена, перепачканного всего в грязи. — Это Ким Тэхен? Наложник Чон Хосока? — удивляется повелитель, замечает, как омега вытягивается в струнку, когда случайно слышит свое имя и убегает дальше работать. — Да, Мой Повелитель, — Чисан ставит для Мина огромный стул, а сам встаёт рядом. — Господин Чон распорядился, чтобы этот мальчишка работал по хозяйству, а я не щадил его и его силы. — Как давно он уже здесь? — Чуть больше недели, Повелитель. Вроде, уже осваивается, но, на удивление, очень хорошо выполняет любую порученную работу. Видимо, надеется, что выйдет отсюда, — усмехается альфа и поглаживает свой живот, который из-за такой работы начал медленно расти. — Может и выйдет, — пожимает плечами Юнги. — Если он и дальше будет хорошо справляться, то через месяц можешь переводить его в моих прислуг омег. — Что? Но, Повелитель, Господин Чон сказал. — Чисан, — резко обрывает речь альфы Мин. — Это мой дворец, моё государство, ты подчиняешься мне. Если этот омега теперь здесь, значит, он больше не принадлежит Чон Хосоку, а это уже значит, что он мой, — сверкает огнями в глазах Лиса и ехидно улыбается, продумывая все в своей голове.

*Спустя 2 месяца*

Вдыхая полной грудью чистый воздух, Юнги наконец позволил себе отдохнуть рядом с прудом, который так сильно ему полюбился после беседы с Джином здесь. Он приказал, чтобы его почистили и посеяли семена лотосов, которые не смогли здесь прорасти, но кувшинки прижились. За эти 2 месяца омега полностью посвятил себя восстановлению своего государства, сделал очень большой акцент на города с окраины Хуачая, построил больше школ, дал больше возможностей своим людям. В городах стало больше мастерских, сюда очень часто приезжали и мастера из других государств, чтобы поделиться своими знаниями и техниками, некоторые даже оставались здесь. Хуачай все больше процветал именно с точки зрения искусства и мастерства. Армия со временем тоже стала пополняться, сельское хозяйство, которое могло быть в достаточно жаркой стране, тоже наконец начало развиваться благодаря приезжим. Юнги гордился своей работой, хоть и совсем не жалел себя, работал на износ и получал нужный результат, за что потом получал от Сокджина, который стал для него очень близким человеком, наставником, неродным папой. Он все больше старался забывать о Хосоке, но с каждым днем мысли о нем становились более навязчивыми, а альфа более желанным. Душа по нему ныла, внутренний волк изводил себя, места себе не находил. — А ты очень сильно исхудал, но загорел, — даже по голосу было слышно, что альфа улыбается за спиной Мина, вдохи резкие пытается контролировать. — Ещё бы, — фырчит Юнги, не оборачиваясь, потому что страшно. Страшно увидеть того, из-за кого сердце не на месте. — Очень тяжело вновь начать управлять здесь всем, не жертвуя собой. — Плохо выходит у тебя. — Я знаю… — Я скучал, — в лоб говорит Хосок, откладывая все светские беседы на потом. Он ещё успеет наговориться с Юнги вдоволь. Омега наконец поворачивается к Хосоку и резко выдыхает, стоит как вкопанный, лишь бы не побежать к нему, обнять крепко и запах костра, войны в себя вдохнуть. Ведь Хосок все также прекрасен — прядки обсидиановых волос аккуратно обрамляют его вытянутое лицо, пока все остальные собраны в тугой хвост, что слабо вьется. Над верхней губой теперь короткий шрам красуется, что всё ещё красный, незаживший. Так и хочется его своими губами исцелить, каждую складку на тревожном лице выровнять, ту молодость в глазах вернуть. — А почему ты не приезжал ко мне, раз скучал? — надломленно спрашивает Мин, прикусывая нижнюю губу, шаг назад делая. — Даже Чонгук приезжал. Он был единственным, кто поздравил меня с днём рождения. А чем же ты занимался? Почему ты за эти 2 месяца не мог даже гончего отправить с вестями или письмо какое-то, знаешь же, что я несколько языков знаю! Почему ты за эти 2 месяца даже ни разу ко мне не приехал? Почему именно Чонгук приезжал ко мне каждую неделю и даже привозил подарки и мои любимые сладости? Почему на его месте был не ты? Юнги взрывается — щёки горят ярким румянцем, а злость, что кипела в нем, выливалась наружу, как бы он крышкой старательно не пытался её прикрыть. Он бы так хотел прямо сейчас исчезнуть отсюда или хотя бы схватить свой хвандо и пару раз ударить по альфе, что так подло с ним поступал. Мин даже не пытался найти ему оправданий, потому что просто не видел смысла такого поведения, потому что с каждым днем все больше не верил в признания Чона, но скучал все больше, тянулся к нему. И сейчас делает шаги на встречу, о которых когда-нибудь пожалеет. Гордость свою переступает последним шагом, дышит чуть ли не в шею альфе от близости. — Я у него ведь даже не спрашивал, где же ты. Я просто знал, что вот здесь, — Юн тыкает ему в грудь и продолжает смотреть в глаза снизу, — всё ещё что-то бьётся. Только никак понять не мог, моё это сердце или всё же подобие твоего. Почему же ты ни разу ко мне не приехал? Почему оставил на такие долгие дни одного? Почему заставил меня одного эти дни переживать, когда я надеялся именно на тебя, на твою поддержку? — уже жарко шепчет Юнги и бьёт альфу в грудь кулаками. — Я ведь поддержки не от Сокджина, не от Чонгука ждал, а от тебя. Я к тебе привязался, на тебя надежды возлагал! Хосок каждый удар на себя принимает, всю обиду и невыплаканные слёзы омеги себе забирает, глотает и чуть ли не давится огромным количеством, которое натекло за эти, казалось бы, коротких 2 месяца. Он перехватывает чужие кулаки, расслабляет их и переплетает свои пальцы с чужими. — Я очень хотел по тебе скучать, — наконец шепчет Хосок и оставляет совершенно невесомый поцелуй на открытом лбу омеги.