***
— Вы слышали, что в Хаке говорят? — заговорщески спрашивает бета, доставая горячую кашу и по деревянным мискам её разливая. Юнги сидит за низким столиком в семье старого беты, который приютил его и его коня, хорошо за ними обоими ухаживая. Омега наконец может дышать спокойно, убедиться, что даже на окраине Хуачая люди живут гораздо лучше, чем когда-либо. Его щёчки даже немного округлились и румянец обрели, волосы распустил, потому что косы давят слишком, а маленький омега, что был внуком старого беты Виена, очень любил делать ему причёски. — Пошёл слушок, что наш Господин Мин сбежал, и сейчас на троне восседает тот самый, один из братьев. Ну, этих… Сыновей Жёлтого Дракона, — с каждым словом всё тише говорит Виен. — Даже страшно представить, что это действительно так… Они что? По стопам отца пойду, всё на своём пути сожгут, нас не пожалеют? Как же Господин Мин мог с нами так поступить.? — Не думаю, что Господин Мин бы просто так ушёл… — задумчиво говорит Юнги, подыгрывая. — На всё должны быть причины, даже для него. — Тоже верно, — бубнит бета, по-турецки за стол присаживаясь. — Хотелось бы знать, что вообще происходит. Очень страшно, что с ним что-то случилось. Без него мы ведь тоже пропадём, — качает головой он. — Виен, не хочется говорить Вам это, но, боюсь, что я сегодня покину вас. Я слишком долго был у вас, мне нужно тоже уже возвращаться в Хак. Я, как раз, как вернусь в столицу, Вам весть пришлю о том, как обстоят дела, про Господина Мина поподробнее расскажу, — кивает Юнги, а сам взгляд прячет, боится, что его узнают, боится жутко, но понимает, что не бывать этому. — Ох, мой милый мальчик… Как скажешь, я приму любой твой выбор, но жаль, что ты не остался с нами подольше. «Мне тоже жаль, » — проносится в голове у Мина, но он только быстрее кашу доедает. После полудня омега был готов ехать, дорожную сумку с перекусом Виен всё равно ему впихнул, коня перед дорогой напоил и даже тоскливую слезу обронил. Юн наклонился над малышом омегой, крепко обнял его, на ушко пообещал, что с косой будет долго ещё ходить и пригласит его обязательно к себе, может даже на свой день рождения. — Ён будет скучать по Вам, Господин Мин. И Ён даже дедуле не расскажет, что узнал Вас, — шепчет малыш также на ушко правителю и ярко улыбается, когда видит удивлённое лицо рядом с собой. — У Вас очень красивые волосы и глаза. Юнги скромно улыбается и поднимается с корточек, чтобы обнять наконец и Виена, сесть на коня и, совсем не оглядываясь, поехать по хорошо известному ему пути — прямо домой, не сворачивая.***
Хосок стоит на дорожке, ведущей к дворцу, сложив свои сильные руки на груди, пытаясь внутреннего волка на цепях успокоить, потому что он чувствует своё, то, что в его лапы прямиком и добровольно ползёт. Ему доложили о том, что правитель въехал на своём коне в Хак и сейчас приближается к дворцу, но, если честно, альфе можно было это и не сообщать — он и так это всё знал и понимал, волк не обманет, меченного своего, свою часть всегда учует. Сам ангел в своих светлых одеяниях на смольном, чёрном коне въезжает на территорию дворца, скидывает с головы лёгкую ткань и голубыми глазами сразу находит всё ещё красные глаза Чона. Юнги бабочек в животе остервенелых чувствует, как его белоснежный волк в вое заходится, места себе не находит, умоляет своего хозяина прямо сейчас к альфе сорваться, но тот не спешит. Всё также на коне сидит, без седла, руку у оружия, на всякий случай, держит и взгляд с Хосока не сводит. Сам себя пытается убедить, что это из-за того, что он не должен ему доверять, ведь отец никогда Чонам не доверял, а Юнги уже здесь прошляпился. На самом-то деле всматривается в эти черты лица и понимает, осознает — скучал. И ему далеко всё равно, что вражда должна быть, что ненависть должна свои почки уже распустить, плоды дать, но корни всё ещё не проросли, вместо неё росток любви всё выше поднимается, готовый уже свои плоды дать. Мин продолжает смотреть, по губам взглядом холодным проходится, а в душе полная революция сейчас, шрам этот заживший он облизывает в голове своей, говорит, что даже он не портит лицо альфы, по скулам острым проходится, словно их владелец несколько дней не ел, по острому носу, который бы зацеловал прямо при всех, несмотря на высокие статусы, и в глаза всматривается, огоньки видит в них, взглядом сплетаются так, что за этим всем Юнги даже не замечает, что Хосок совсем близко к нему подходит, всякую бдительность теряет и позволяет ему за поводья коня отвести в конюшню, потянутся, чтобы помочь омеге спустится, но тот ловко спрыгивает и без помощи. Мин не позволяет себе долго мозгами обрабатывать всё, на чувства и эмоции ведётся — в крупную грудь лицом опускается, запахом гари себя окружает, ничуть не смущается, не задыхается, хочется больше, чтобы голову от него вело, до потери сознания. Хосок руки свои ему на спину опускает и аккуратно поглаживает, осмелевает совсем и вжимает в себя омегу чуть ли не до хруста хрупких костей, потому что тоже скучал. Сильнее, чем те 2 месяца, пока его не было, сильнее, чем мог себе представить, потому что голову теряет, сам себя теряет, если омеги теперь рядом нет, но и когда он рядом, с ума сходит, потому что не понимает, не может дать объяснения своим же чувствам, это его душит, как и крепкий запах имбиря, что в каждую частичку его кожи впитывается, долго не выветриться, но он и не против. — Надеюсь, ты не запустил здесь всё, иначе я тебе голову отрублю и на кол посажу, — бубнит Юнги прямо в чужую грудь, а альфа про себя ухмыляется — сам ведь недавно подобное говорил. — А кол заставлю тебя же точить, или Чонгука с Намджуном. — Я, видимо, чувствовал и постарался заранее, — всё-таки не выдерживает Чон и прыскает со смеху. — Что смешного? — изгибает бровь Юнги, поднимая своё лицо, но его вжимают обратно и ещё сильнее. — Ничего, давай ещё немного так постоим, и ты продолжишь улучшать Хуачай просто своим присутствием. И омега стоит, ждёт, когда своей компанией насытит волка Хосока, потому что где-то в глубине души, он всё прекрасно понимает и осознает, но до выхода этих мыслей из глубин нужно ещё немного времени, и они оба подождут до этого момента. Если ты любишь человека, то готов его ждать, готов помогать прийти к нужному выходу, вовремя дать свободу и впустить ещё глубже в свое сердце. Юнги и сам наслаждается, не скрывает этого, берёт в свои крепкие омежьи руки цепи от ошейника волка, натягивает их немного, к себе поближе подтягивая и на ухо шепчет: «Совсем скоро и ты будешь абсолютно свободен. Подожди ещё немного». И уже руки не разожмёт, крепко держать будет ровно до того момента, пока не придёт время. Сейчас Юнги, стоя в крепких объятиях, словно всё своё мировоззрение сразу же перестраивает, медленно осознает, что в его руках не только его один из самых сильнейших волков, но и тот знаменитый волк сына Жёлтого Дракона. Юнги понимает, какая власть в его руках, понимает, какая ответственность теперь на его плечах, и обещает сам себе обязательно справится. — Хосок, — выдыхает прямо в чужую грудь, мурашки вызывая. — Нам идти надо. А Хосок совсем не о том, что идти надо, думает. Ему бы так часами стоять рядом с этим омегой, что настолько сильный для него противник, который после разлуки прекрасно выглядит, а он чуть сам не разбился — исхудал весь, практически мысли в порядок привести не мог, да и спать тоже. Словно стал пустой оболочкой после омеги, из него все силы вместе с ним ушли, хотя сердце маленькое в его руках сейчас, и хозяин совершенно не сожалеет об этом. — Надо, — всё-таки подаёт голос Чон. — Ну, так идём, — фырчит нервно Юнги ему в грудь, когда его прижимают ещё сильнее и ближе к себе. — Идём, — выдыхает Хосок, сразу же руки расслабляет и омегу из хватки выпускает. Только ненадолго. Стоило только Мину выйти за порог конюшни, как на него налетает Сокджин с крепкими объятиями, поцелуями по всему лицу. — Я тебя теперь никуда не пущу, ты меня понял? Я испугался, что что-то случилось, — испуганно говорит омега, младшего к себе притягивая. — У тебя щёчки наконец появились, румянец. Где же ты был всё это время? — Надеюсь, что это уйдёт вместе со мной в могилу. Хоть одно место, где я могу от вас спрятаться, — смеётся Юнги, но его снова за щёки хватают. — Ты не сбежишь от нас, забыл? Я же тебя не отпущу, — говорит ему Джин и в лоб ладонью даёт. — Даже не думай об этом. — Сокджин! — возмущённо по имени зовёт Мин уходящего омегу, а сам лоб потирает. — Мне можно! — кричит издалека старший. — На старости лет мне тут такую нервотрепку устроил, засранец! — Я теперь понимаю, в кого у вас, братья Чон, такой характер, — бубнит под нос себе Юнги, поворачивается на альфу, что за его спиной словно скала, ни на шаг не отошёл, и практически в его грудь лбом бьётся. — Ты теперь за мной ходить будешь что ли? — Может и буду. — Слушай, я уже дома, всё, правитель в столице. А вот твоя столица без тебя тихо плачет, так что возвращайся домой, но, видимо, Джину придётся остаться со мной, — вздыхает омега, отходя от Чона. — Зачем мне уезжать? Я туда могу иногда при сильной надобности приезжать. — Затем, что ты правитель и должен быть всегда на месте. Или ты решил всё, что строил, загубить? — Там сейчас Намджун, который прекрасно справляется со своей ролью, так что я там не нужен. — А здесь нужен? — не обдумывая, спрашивает Юнги, а на задворках сознания понимает, что альфу тупым ножом режет. — Это уже не мне отвечать придётся, — пожимает плечами на это тот, пытается соврать, скрыть свои чувства, скрыть, что его задели, и сильно задели. — Ты не умеешь держать слово, — цокает Мин, голову набок наклоняя. — Я не могу его сдержать, — и он бы продолжил, но замолкает. Рано ещё, очень рано, Юнги ещё не готов. — И что мне с этим делать? — Принять? — Не смеши меня, — фыркает Юнги. — Ты всё ещё стоишь на землях Хуачая, потому что я тебе позволяю. Уже слухи по всему государству ходят, что сын Жёлтого Дракона Хуачай захватил, скоро по стопам отца пойдёт, и начнёт он именно с него. Так что думай, что ты можешь сделать. Хосок уже в спину ему своё мнение высказывает, не может сдержаться: — Я многое делаю, не важно здесь ты или нет. Именно для твоих людей, твоего народа, твоего государства. Я не знаю, почему это не замечают, не понимаю, почему слухи только о том, какой я жестокий идут. — Может дело именно в том, как ты сам себя прозвал? — отвечает ему Мин, не поворачиваясь. — Я уверен, что люди Хака помнят твою заботу, как ты сначала напал на него с особой жестокостью, а потом всё вернуть пытался, как ты во дворце всех перерезал, многих омег оставив без мужей, детей без отцов, а родителей без детей. Не забывай, что их кровь на твоих руках, что ты не совсем чистый для Хуачая, так ещё и твоё же имя тебе не на руку играет. — Это война. На моих руках крови столько же, сколько и на твоих. Ты целых 5 лет держал мои войска у своих границ Хуачая, и сейчас говоришь мне это? Я столько своих парней потерял, пока пытался до тебя добраться. — И для чего? — фырчит Юнги, спектакль для самого себя весь этот разводит, а сам слёзы глотает, боится, что голос дрогнул. — Чтобы найти тебя, видимо, — чётко говорит альфа, к Мину близко не подходит, но тот словно его дыхание на своём затылке слышит, чувствует. — Оставь свои сопливые любовные речи на гаремных омег, — ухмыляется Юнги, победу свою отмечает, хотя внутренний волк поскуливает тихо, не одобряет. К своему же тянется, просит, но омеге приходится поводок посильнее натянуть, как свои, так и чужие цепи толстые, и уйти во дворец на поиски Соджуна.Спустя 12 дней
Поручение, полученное от альфы, Чисан старается выполнять — хлопочет наравне с остальными бетами под руководством Юнги, который вернулся совершенно неожиданно и сразу же загрузил. Они уже расписали все блюда, что поставят в день солнцестояния на стол правителя, блюда, что отправят по всему Хуачаю для всех жителей. Тэхен тоже очень помогает, несмотря на его низкий статус в данный момент, составляет хорошие цветовые палитры для цельной картинки, занимается оформлением. Он ещё не знает, что в день солнцестояния Юнги сделает то, что всех в шок повергнет — Чисана снимает с должности, на замену омегу ставит и по-отцовски ему улыбается, пока два глаза, густо ресницами обрамленные, хлопают в удивлении. Никто до Юнги ещё так не поступал. Омега бежит вдоль коридора этажа со спальнями в свои покои, отгоняет крупных альф от дверей и вбегает, злым взглядом испепеляя Хосока, что на его постели сидел. Только сейчас подолы своих одежд опускает и густо краснеет. — Никаких манер у тебя нет, — шипит на него Мин. — Абсолютный дикарь, зверь, не знающий банальных вещей! — цедит сквозь зубы он, подходя ближе к альфе, внутри которого волк завывает всё сильнее и даже Юнги не совсем под силу цепи его на себя натягивать. — Почему именно в этот день ты творишь такое в моём дворце?! — А что я сделал? — удивляется Хосок, с постели поднимаясь, и тоже одежду поправляет, привлекая к ней внимание. — Я ему обещал. А обещания свои стараюсь держать. — Но не в день Солнцестояния же, — шипит Мин, стараясь не кричать, хотя очень хочется, альфу по груди ладонью бьёт, а потом ещё и ещё. — Ты решил ещё всем праздник испортить? Что ты творишь вообще? Людей и так раздражает, что совершенно чужой правитель, держащий осаду на Хуачай, сейчас спокойно себе живёт во дворце Хака! А ты к себе всё больше внимания привлекаешь! — Звучит так, словно ты за мою репутацию переживаешь, но я не тупой, — ухмыляется Чон, чужие кисти в свои руки ловит и притягивает омегу к себе, хоть тот и брыкается. — Соджун подтвердит, что я обещал Чисану его обезглавить и на кол посадить эту рожу, если он не выполнит свои обязанности и подведёт всех. Он это не выполнил, поэтому я выполнил свою часть. — Какой же ты идиот, — шепчет Мин, по спине альфы удары лёгкие нанося, но при этом обнимая его, всю свою злость испуская на виновника. — Вот и разгребай сам. Но, чтобы никто дальше дворца не знал, что случилось с Чисаном. Я не прощу тебе, если ты испортишь людям этот праздник. — Я разберусь с этим, Лиса, — кивает Хосок и кладёт свой подбородок на чужую макушку, продолжая принимать удары по спине. — Почему на тебе это вообще? — Это же твой подарок. — Но я не вручил его тебе! — Считай, что вручил. — Сын Жёлтого Дракона Чон Хосок! — строго и низко говорит Юнги, что даже голос не дрожит. — Ты поступаешь подло. Опять. Шарился по моим вещам в моё отсутствие? — Твой подарок было сложно не заметить, Лиса, так что не вини меня. Омега отступает назад, из объятий вырываясь под недовольный тихий рык Хосока, что своё сокровище в руках держал, дал внутреннему волку наконец успокоиться. Юн смотрит на него, облизывая взглядом каждый уголочек тела Чона, крепко обтянутое специально подобранной тканью для него. В белоснежные, немного зауженные брюки, аккуратно заправлена белая рубашка достаточно свободного кроя, на которой лазурными и золотыми нитками, переплетаясь, вручную вышиты узоры. Глубокий вырез на ней не скрывает крепость тела альфы, его давние шрамы, которые со спины словно растянулись и на грудь. Юнги тянется к старшему и дрожащими руками застегивает каждую пуговицу, обжигая свои пальцы о чужую боль, через себя пропуская, внутрь себя втаптывая, со своей виной мешая. Он ещё тогда, в первый раз увидев Хосока полуобнаженным, всё понял, виду не подал, но чувство вины накрыло его с головой, затопило, душило медленно, свои колючие стебли вокруг его горла сжимая, нежнейшую кожу насквозь прорезая, темно-красную, словно чёрную, жидкость наружу выпуская, не позволяя ранам затянуться, новые оставляли. С каждой пуговицей он свою вину с чужой болью мешает, не хочет больше владеть этой ношей, от которой избавиться все те 2 недели отсутствия пытался. Понимает, что ему так мешало, слов не может из себя вытащить, когда так нужно, внутренний поток внутрь себя вдалбливает, впервые на своего внутреннего волка злится и где-то в глубине души так сильно кричит, на него, на себя, на Хосока, на отца, на Жёлтого Дракона, на жизнь, на судьбу. На последнюю чертовку особенно, всякие проклятия приплетая, ненавидя, раны от вины сам расковыривая и судьбе напиться ей даёт, жажду свою утолить позволяет и умоляет. Умоляет оставить его с покое, перестать эту плутовку вечно его планы на счастливую жизнь рушить. Хотя какие планы, если Юнги давно уже даже о себе и не думал, что говорить о местах, планах? Чон по щекам омеги горящим пальцами проводит, всматривается в пустые глаза и хмурится всё сильнее, но не окликивает, боль свою на попечение другому хозяину отдаёт, знает, что тот её выкинет сразу, как получит. Знает, что омега, что в его руках сейчас, что дрожит так от злости и боли неожиданной настолько хрупок, насколько силен. Хочется хранить, беречь, не отпускать, но в таких крепких тисках цветок невероятной красоты загнётся, перестанет распускаться, радость всем дарить. Только Мин даже с цветком не сравним, он что-то настолько особенное, что не поддаётся объяснению. Альфа прикрывает глаза, когда чувствует дыхание на своей шее, руки на чужую спину переносит, позволяет делать, что угодно, но не отпускает, ведь так гораздо лучше. Пелену смаргивая, Мин тянется тонкими пальцами к накидке, которой просил уделить больше всего внимания — ультрамариновая тяжёлая ткань с мелкими золотыми нитями, горящими огнём на солнце, — поправляет её около горла, застегивая нормально на сложную цепочку, что гармонично спадала на крепкую прикрытую грудь, ругается на альфу, который даже по-человечески одеться сам не может, но ничего не говорит, потому что знает, что не прав. Догадывается, что не всё просто так, но губу прикусывает, молчит, не двигается, всё дышит старшему в шею. — А ты ещё не переоделся, — шепчет Чон, поглаживая чужую обнаженную спину. — Не успел. Сразу сюда примчался, как доложили, — шепчет точно также Мин в шею, руки на груди альфы задерживает, сердце его слушает, где рядом и его собственное бьётся. –Лучше бы ты ко мне просто так прибегал, а не из-за каких-то там Чисанов. — Вы пытаетесь со мной флиртовать, Чон Хосок? — фырчит со смеху Юнги, которому дышать легче и свободнее стало, словно самые сильные страхи отпустил, груз тяжёлый с плечей снял, ни слезинки не роняя. — Вам кажется, — улыбается в ответ альфа и наконец окончательно отпускает из своих рук младшего. — Я разберусь по поводу Чисана и вернусь. Я ведь свой подарок так и не вручил. Юн не успевает и слова сказать, как Хосок покидает его покои, оставив после себя сильный запах гари и уже морально свободного омегу. Он присаживается на колени прямо на полу своей спальни и прикрывает глаза ладонями. — Сумасшествие. Полное сумасшествие, — шепчет Мин, пытаясь прийти в себя, понять, что происходит, где его голова в эти моменты, почему в груди такой пожар, почему именно он называет себя лидером в борьбе с разумом, когда рядом этот альфа. В покои заходят приближенные омеги, что помогают Юнги собраться до конца к празднику, который уже в самом разгаре — самое главное начнётся после появления правителя. Из открытых окон прекрасно слышны радостные крики горожан, песни детей, что часто вокруг фонтана бегали и напевали свои детские строчки, слышны басы альф со двора, что сейчас усиленно помогают бетам под руководством Тэхена. Как только правитель будет готов, откроются и ворота дворца, через которые он и выйдет торжественно. Обычная, ничего не значащая традиция, но почему-то все горожане ждали этого дня только ради этого короткого момента. Они приходили к воротам, даже когда очень тяжело, когда тягости войны забирали души их братьев, мужей, отцов и сыновей, приходили, чтобы увидеть правителя и получить новый заряд энергии, чтобы бороться дальше со своим горем. Сейчас Юнги мог торжественно поистине выйти за пределы дворца к людям, что счастливо улыбаются, а не измучены своими тяготами. И это волновало. На его светлую кожу один из омег плавными движениями наносит особые узоры жёлтой густой краской, что ложилась твёрдым слоем, подчеркивал нужные моменты алой. Другой омега помогал Мину закончить с его одеждами, завязывал не туго пояс на тонкой талии и поправлял подолы. — Господин, — через дверь зовёт один из альф, пока ему не дают разрешения войти. — Мой Повелитель, там за дверью какой-то мальчишка со стариком стоят, требуют срочной встречи с Вами. Что нам с ними делать? — Проведите до моих покоев в целости и сохранности. — Вы знаете, кто это? — удивляется альфа, смотря на повелителя, что стоял к нему спиной и уже напрягался. — Почему мой приказ ещё не выполняется? — шикает Мин, поворачиваясь в профиль к альфе, что молниеносно покинул покои. Он уже знал, кто требует встречи с ним, знал, что этот бойкий омега будет и дальше добиваться своего, станет очень известным. Юнги даже в голове пытался прикинуть, кем же Ен бы мог стать в будущем? По всему дворцу разносится детский крик и смех, шаркающие шаги, но затихают прямо перед дверьми правительских покоев. Омега уже подумал, что эти несносные альфы, поставленные Хосоком, сейчас запугивают его гостей, хотел уже выйти к ним и выяснить это, но в его ноги впиваются мертвой хваткой, чуть ли не сбивая из равновесия. — Ён никому ничего не говорил! — радостно говорит мальчишка прямо в живот Мину, дышит тяжело, что место это жжётся. — О, я Ену всегда доверял, — ярко улыбается правитель и мальчика на руки берёт, обнимает. — Господин Мин, — тихий старческий голос сильно контрастирует со звонким голосом ребёнка, что даже мурашки по коже бегут. — Простите меня, Вашего слугу покорного, за то, что мог делать и говорить. Простите, что не признал Вас, не выделил Вам всё самое лучшее, даже кашу за одним столом ел. Старик падает на колени и голову склоняет, словно невероятно ошибся, перед Господом хочет свою ошибку замолить. Юнги глаза прикрывает и опускает ребёнка, вставая на колени прямо перед бетой, у которого руки трясутся. — Виен, я тоже должен извиниться перед Вами за то, что скрывал, кто я такой, не давал понять, что задержался на такой долгий срок и нахлебничал. Для правителя такого государства это очень низко, — Мин тоже опускает голову вниз, смотря на свои руки, но бета, что был рядом с ним быстро занекал. — Примите мои извинения, иначе Вы свою вину до конца жизни будете носить, а она из-за того, что я Вас в заблуждение ввёл. Не хочу здесь с Вами перепалку долгую устраивать в такой день. — Господин Мин, Вы не виноваты, что всё так сложилось. Я понимаю Вашу скрытность, но мне правда жаль, я искренне извиняюсь перед Вами. — Я знаю, Виен. Вы очень благородный человек, но никогда не склоняйтесь ни перед кем на колени, даже если он по статусу выше, чем Вы. Я встал перед Вами точно также на колени, так что мы равны сейчас. Запомните это, пожалуйста. И ты, Ен, тоже, — улыбается Юнги мальчишке и садится так, чтобы было удобно омежке. — Вы же знаете, что сегодня у нас большой праздник? — Да! — Ен прыгает на месте и смотрит на лицо Лисы, на котором жёлтые узоры нарисованы. — Я сегодня выйду к людям, поэтому мне нужна самая лучшая прическа из всех, что может быть, — задумчиво продолжает Мин. — Но я совершенно не знаю, кто мне мог бы с этим помочь. Виен, Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы помочь решить мне эту проблему? — Даже не знаю, честное слово, мой Правитель, — подыгрывает бета, улыбаясь наконец. — Ен, а у тебя есть кто на примете? — спрашивает Юн, смотря на мальчика, у которого уже щёки совсем пунцовые, губы поджал и сейчас точно-точно лопнет от желания выкрикнуть «Я могу!» и от той ответственности, что может лечь на его плечи. — Что же мне делать тогда? Кто мне поможет? — Господин Мин, я могу помочь Вам! — не выдерживает Ен, руку поднимает повыше и скачет от нетерпения на одном месте. — Ты сможешь мне помочь? — наигранно недоверчиво спрашивает Мин, на мальчика хитро исподлобья поглядывает. — Я Вас не подведу, Господин Мин! Доверьтесь мне! Юнги прыскает со смеху и тепло улыбается маленькому омеге, предоставляя ему под власть свои длинные волосы со всеми нужными инструментами и украшениями. Пока Ен работал, забавно надувая губки и высовывая иногда язык, его дедушка вежливо общался со своим правителем, в каждом слове чувствовал, как тот душу свою обнажает, всё изливает, словно сегодня решил от всего груза разом избавиться, понять самого себя, а если не выйдет в конце, то хотя бы легче станет, зерно для дальнейший раздумий посажено будет. В покои заходит Хосок, которого по окончании работы Ена, пригласил Юнги, как и обещал. Альфа уже полностью готов, катану за пояс убрал, как положено, а сейчас уверенно стоит в дверях чужих покоев, держа в руках большую бархатную коробку. — Не думаю, что должен говорить, насколько ты красив, — усмехается Чон, чувства зарождающиеся глушит, но они все равно через щели пробираются. — Но это просто невероятно, Лиса. Мои глаза ещё никогда не видели настолько красивого человека. — Только внешнюю красоту и видишь, — бубнит Юнги, но ему до мурашек приятно, до тепла, разливающегося по всему телу, до дрогнувших пальцев от неожиданных приятных слов и ощущений. — Я хотел вручить тебе подарок, — говорит Хосок, подходя ближе к Мину, что сел за своей небольшой столик с зеркалом. — Знаю, что ты нечасто носишь что-то подобное, но от этого даже приятнее. Частичка меня всегда будет в этой спальне рядом с тобой. — Юнги усмехается. Смотря на омегу через зеркало, Чон подходит совсем вплотную к нему, руки вперёд протягивает и открывает то, что так долго хранил у себя, самый лучший мастер под его чутким контролем творил это в очень трудное для государства время. Юнги моргает несколько раз, ведёт пальцами аккуратно по колье, что в коробочке в этой покоилось, и глубоко вздыхает. Тончайшая цепочка из желтого золота держала на себе огромный красный камень, шпинель, который на свету совсем чёрным казался, словно кровь внутри живая, рядом с шпинелью аккуратной цепочкой собраны мелкие кусочки жёлтого турмалина и сапфира, переплетаются они с золотом. — Это… — вздыхает Юнги, не зная, как набрать воздуха в свои лёгкие. — Как.? — Ради тебя и не такое прикажу создать, и не такие камни достану, — усмехается Хосок и с невероятной лёгкостью достаёт украшение из коробочки. — Могу ли я тебе помочь надеть его? Омега кивает, следя за каждым движением Чона, что руки назад уже занёс и скрепил маленькую застежку. Цепочка из желтого золота ручейком заструилась по обнаженному позвоночнику, не удержаться от такого. Хосок подушечками пальцев проводит вдоль него, вырывая тяжёлый вздох Мина, и убирает руки, куда подальше. Камни ещё ярче засветились, когда оказались на светлой коже, ожили, нашли своего хозяина, даже не пытаются его красоту затмить, только заметнее её делают. Юнги пальцами по камням проводит, цепочки слегка цепляет и прикрывает глаза. — Это очень дорогой подарок, — выдахает он, на альфу смотрит и в чужих глазах видит что-то такое, чего очень давно не видел сам. Нежность и заботу. — Тебе хоть все города мира можно подарить, это будет ничто. Хосок присаживается на колени позади омеги и оставляет нежнейший поцелуй на выпирающем позвонке. Не смеет больше прикоснуться, ощущение, что под ним всё рассыплется, не собрать потом будет, добровольно и молча присягу, клятву на верность даёт. — Мне нужно идти, — шепчет Юнги и встаёт с места с помощью поданой ему руки.***
Ворота дворца открыты, прямо во дворе поставлены палатки для развлечения гостей, накрыты небольшие столы, повсюду стоит гул разных голосов, свистов, смеха и песен. По всей главной улице столицы развешены флаги Хуачая, украшены дома, стоят ларьки, в которых можно взять все, что угодно. Повелитель в этот праздник особо щедр и совсем скоро должен появиться перед людьми. Сокджин ходит по двору и старается никому не делать замечаний, видя ошибку, знает, что всем теперь управляет Тэхен, а ему самостоятельность нужна, умение учиться на своих ошибках. Поправляя подол своего длинного и лёгкого платья, омега цепляется тканью за что-то и чуть не выругивается на виновника его испорченного одеяния. — Сокджин, повязать меня решили? — смеётся Намджун, прикрывая глаза в удовольствии от увиденного красного лица омеги. — Что Вы такое говорите? — тихо возмущается старший, тщетно пытаясь от огромной броши отодрать свое платье. — Похоже на вздор, пожалуй, — усмехается альфа и жестом просит своих собеседников отойти. — Давайте помогу, — своими ладонями накрывает чужие горячие ладони, которые уже нервно подрагивали и потели. — Боитесь о своей репутации? — Боюсь. Мне уже давно не 18, а я всё ещё не состоял в браке. Никогда не знаешь, какой стороной к тебе судьба повернётся, может прямо сейчас откуда-то на меня смотрит мой предназначенный судьбой альфа и расстраивается от увиденного. — Подумаешь, зацепились за чужую брошь. И такое бывает, почему должно присутствовать расстройство? Вы безумно красивый омега. — А Вы сегодня непривычно разговорчивы, — цокает Сокджин, губки поджимая и наконец ткань отцепляя. — Это только с Вами хочется говорить, а потом часами слушать, разговор поддерживать. — Оставьте свои сладкие речи. Вдруг Ваш месячный запас слов закончится прямо сегодня, а сейчас только середина месяца, — фырчит омега и отходит от Джуна, который однозначно зло усмехнулся. Не оборачиваться. Не стоит оборачиваться. Первое, чему он учил братьев Чон — не опускать головы и не оборачиваться. Поэтому Сокджин поднимает голову повыше, натягивает свою кокетливую ухмылку и гуляет ровно до начала самого важного на сегодняшний день. По всему двору разносится музыка, что сообщает о появлении правителя. Каждый, кто здесь был, замолкает и смотрит на крыльцо, ожидает увидеть что-то необычайное, даже те, кто за пределами двора хотят посмотреть на самого главного омегу Хуачая. Перед Юнги открываются массивные двери, он пытается выровнять свое дыхание и ещё чуть выше поднять голову, не жмуриться, чтобы не испортить картину, хотя яркое солнышко желает поменять его планы. На солнечных лучах жёлтая ткань переливается всеми оттенками, красиво оттеняет стройную фигуру, а молочная кожа кажется практически прозрачной. Ен поработал на славу — на голове правителя красовалась очень сложная коса, украшеннпя драгоценными камнями, а подарок от Чона наполняется светом. Мин поднимает взгляд на собравшихся и широко улыбается: — Давайте проведём этот день вместе. Пусть он пройдёт замечательно! И так и происходит — Юнги общается с каждым, узнает кого-то поближе, встречает послов из соседних государств, от них получает информацию нужную для Хуачая, попутно решает политические вопросы. Играется с детишками в мяч, хотя его старались от этого уберечь, чтобы не испачкаться и не порвать одеяния, пробует разную уличную еду и составляет список того, что хочет видеть у себя на столе, наконец смотрит на альф, что учатся в его академии, на службе практически — они ответственны за безопасность хуачайцев в этот праздник. И взглядом он зацепляется за группу высоких и крупных альф: Чонгук, которого он очень давно не видел, стоит к нему боком, Намджун прямо лицом, а Хосок, что все эти дни его избегал и только сегодня объявился, спиной. Поболтав ещё немного с Виеном, он уверенной походкой идёт к ним и широко улыбается. — Чон Чонгук! — достаточно громко говорит Юн, подавая свою руку для поцелуя. — Почему я тебя так давно не видел? — Дел появилось много после возвращения Хосока сюда. Но это не помешало мне накупить Вам множество подарков и через Ваших омег перенести их в покои. Потом поблагодарите, — подмигивает Чон, за что получает тяжёлый взгляд и удар в плечо. — Надо же, сам Чон Чонгук ко мне на Вы обращается, — весело фыркает Юнги и берёт для себя бокал прохладного вина. — Мне же надо сохранять свой и Ваш авторитет. — Нас никто не слышит, так что обращайся, как тебе будет удобно. — О, это обязательно ещё успеется, — хмыкает Чон и совсем наигранно клацает зубами, наклоняясь к чужой тонкой шее. — Я теряюсь в догадках: Вы флиртуете со мной или угрожаете? — Флиртующе угрожаю, — широко улыбается Гук, на брата внимания не обращает, что готов сам себе зубы раскрошить от того, насколько сильно сжаты его челюсти. — В конце концов, мы теперь в одной лодке. И я очень надеюсь, что союз наших государств действительно всем пойдёт на пользу. Хуачай нынче процветает, много мастеров здесь появилось. Хак просто культурный центр для них. — Да, многое изменилось. Хочу, чтобы мастерам было действительно комфортно здесь. Климат позволяет им всё, возможностей тоже стало гораздо больше. — Мне кажется, ещё больше станет, если, как и многие другие страны, сделать Хуачай королевством, — издалека начинает Чон. — Стать монархом, узаконить веру и совсем немного что-то поменять во власти. — Ты сейчас Юнги пытаешься уломать на то, чтобы он стал королём? — усмехается Намджун, отпивая вино. — На своём примере покажи, что это хорошо. Он бы всё равно не согласился на это просто так. Да и тебе с этого выгода есть какая-то. — Выгода с этого есть всем, потому что среди нашей четвёрки, Юнги мог бы стать первым королём, а благодаря ему, мы бы получили поддержку и выход в другие государства, что уже стали королевствами, официально признав монархов. — Не думаю, что всё так просто и это того стоит, — тянет Мин. — Сам посуди: лишняя ненужная неразбериха для людей, неясное и совершено не устойчивое положение, ослабление границ, так как все силы уйдут на решение внутренних проблем. Да, было бы хорошо получить больше союзов именно с королевствами, но от них, лично для меня и Хуачая, не будет никакой пользы. Мы не нуждаемся в торговле их продуктами, не являемся соседями и, соответственно, не собираемся пока расширять свои границы. Так что это бессмысленное предложение. — Но это то, над чем стоит подумать всем нам. Сейчас монархия во многих странах — фундамент власти для тебя и твоей семьи. Твой ребёнок сразу же становится будущим королём и никто не сможет это оспорить, если только не будет переворота. — Но в Хуачае трон тоже передаётся наследственно. После смерти отца править должны были мои братья с папой, но их скорая смерть сделала меня правителем. По закону. Что ж, это получается, что в Хуачае монархия? — Но у вас нет законной веры. — Зачем веру делать законной? — искренне удивляется Мин. — Каждый верит в то, во что сам захочет. Я не считаю нужным это делать, не считаю нужным пытаться из своих порядков лепить что-то такое, чего уже и так становится много. Моё государство — моя полная ответственность. Здесь мои люди, за которых я беспокоюсь и которых не собираюсь лишний раз волновать тем, что я захотел быть как все — сделать Хуачай королевством. — Придётся добиваться расположения у королей, — весело усмехается Намджун другу и кладёт ему на плечо свою тяжёлую ладонь, на что тот смешно возмущается. Юнги чувствует, как его аккуратно хватают за запястье и тянут на себя. В груди моментально зажигается что-то горячее, что начинает нервировать его внутреннего волка. — Я украду Юнги, — тихо и твёрдо говорит Хосок, утягивая омегу за собой в сторону внутреннего двора дворца. — Только верни нам его потом! Политические дела не ждут! — в шутку кричит им в след младший брат, за что получает от Кима подзатыльник.***
Юнги первый присаживается на резную лавку рядом с прудом и поправляет подол своего жёлтого платья. Здесь, во внутреннем дворе, слышны только отголоски музыки и веселья, атмосфера совсем другая, напряжённая, неловкая. Большая часть неловкости исходит именно от Юнги — он нервно наминает мягкую ткань и смотрит снизу вверх на альфу, что стоял напротив него. — Для начала я бы хотел извиниться перед тобой за всё, что мог сделать неприятного для тебя. Начиная прямо с нашего знакомства, всё явно пошло наперекосяк. — Мне кажется, всё было совсем неудачно с самого нашего рождения, а мы просто продолжаем творить то, что начали наши отцы. И это досадно. Мы должны сами всё делать, сами решать, сами делать свою историю, а на деле живём прошлым и пытаемся его продолжить. Это уже даже отвратительно, — подхватывает Юнги, опуская глаза на свои колени и нервно закусывая губу. — Юнги, я распустил гарем, — серьёзно говорит Хосок, подходя очень близко к омеге и сверля его макушку тяжёлым взглядом. — Некоторые омеги всё ещё в доме, потому что не нашли для них ещё хорошей партии. Хотелось бы, чтобы они замуж вышли за хороших людей. — Распустил гарем? — глупо переспрашивает Юн, взгляд поднимая и руками к чужим рукам потянувшись. — И что же тебя сподвигло на такое решение? Лиса чужие пальцы в своих прохладных держит ровно до того момента, пока Хосок на корточки не присаживается рядом, каждый пальчик к губам не подтягивает, не выцеловывает. — Мне хватило этих двух недель без тебя. И если всё, что ты просишь, — это распустить гарем, и ты будешь рядом, то я готов был это сделать. Если это действительно будет гарантия того, что ты будешь рядом… — Хосок запинается, смотря в чужие глаза, ладонь свою освобождает и тянет омегу за шею поближе к себе. Он зрительного контакта не разрывает, ещё ближе к себе подтягивает и дышит прямо в сочные губы напротив, не смеет ещё ближе к ним прикасаться, мажет слегка. — Я несколько лет пытался к тебе пробиться, несколько лет пытался сделать что угодно, чтобы увидеть тебя, а, увидев, понял, что нашёл достойного соперника. Но иногда так бывает, что соперник может стать самым лучшим напарником. Напарником по жизни, до самого конца. Когда ты знаешь, что у человека внутри такой же сильный внутренний волк, что и у тебя, то с ним совершенно не страшно под чей-то меч лечь, не страшно умереть за него. Я готов умереть за тебя, готов сломать любую стену, чтобы добраться до тебя. Выходи за меня. Тогда никаких стен не будет, ничего ломать и добиваться не придётся, ты будешь со мной рядом, а я буду рядом с тобой. Любой твой каприз — я сделаю. Будь рядом со мной, Юнги, носи мою фамилию, а потом моего ребёнка. Юнги сильно сжимает чужую ладонь, словно поводок двух внутренних волков, что у него в руках теперь всегда. Все попытки усмирить этих двух кончаются поражением Юнги. Полным поражением. Сердце предательски трещит, а внизу живота те самые бабочки вверх поднимаются, омежью натуру ещё больше будят, не дают вдохнуть полной грудью, сжимают горло. Белый волк завывает, грызёт свой поводок до чёрного добраться пытается. — Я выйду за тебя, но на своих условиях.