***
Прохладный ветерок гулял по спальне, заставляя альфу поёжиться в постели и осознать, что рядом никого нет. Тихая паника поднимается прямо к горлу, заставляет сердце биться чаще и сразу же подорваться, протереть глаза и начать поиски. Самый главный страх Хосока вновь повторяется — его омега пропал, его омега без него, где-то один, его омега далеко. Эта самая паника моментально затмевает разум, альфу назад кидает, заставляет вспомнить, как ему больно было без омеги две недели, дышать резко нечем. Он фигуру на балконе видит и первая мысль не о том, что это мог бы быть сам Юнги, а то, что это тот, кто зла ему желает, не позволяет он сам себе поступать необдуманно — приглядывается, понимает, что ошибся. Мин с балкона разглядывает виднеющуюся луну, пальцы свои замерзшие потирает и брови хмурит — на душе не спокойно, словно что-то не так. Ему уже легче, Кихен разрешил подниматься с постели, но принимать экзамен он ещё не может; поручил Сокджину начинать организовывать предстоящую церемонию бракосочетания, платья ему лучшие пошить для этого, и всё, вроде, хорошо, но ощущение, что это не так. Ощущение неприятное, гноящееся, шипящее кислотой сильной, зудящее и раздражающее. Ему на ухо горячо дышат, накидку на плечи вешают и руки непозволительно долго задерживают. — Сегодня холоднее обычного, — шепчет Хосок, а словно ему в подтверждение птицы большие голос свой подали. — Это точно, — улыбается омега, к себе старшего за предплечья тянет и прижимается к нему всем телом, совершенно размякая. С каждым днем он чувствует, как ближе к нему становится, на счёт свадьбы не волнуется, потому что внутреннее ощущение дома его ласкает. И Юнги не выдерживает — голову поворачивает и Хосока за шею к себе тянет, губами своими чужих касается, веки смыкая. — Лиса, — рычит в губы старший, прижимая омегу к себе совсем близко, словно одно целое тело. — Не стоит со мной играть. — Я и не собирался, — улыбается невинно, в глаза наконец смотрит и ни на дюйм не отодвигается. — Просто захотел разделить этот момент с тобой и соединить его нашими губами. — Ты сводишь меня с ума, — вздыхает альфа, а сам бабочек внизу живота водой топит, корит себя за эти ощущения. — Я думал, ты вновь ушёл и оставил меня, как только я тебе душу выложил. — Не буду тебе громких обещаний давать, но сделаю всё возможное, чтобы душа твоя открыта только для меня была, а все тайны твои со мной в могилу ушли, — при каждом слове Юнги касался сухих губ. — Надеюсь, это случится не скоро. Хочу побольше тайн тебе на хранение выдать, — усмехается уже Чон, гладит низ живота омеги, чувствуя, как тот млеет от нежности, а сам накрывает его губы, сминает в медленном поцелуе, не торопит вовсе. Молчит о том, что для него этот млеющий омега — лучшая картина, лучшая скульптура, созданная им самим. Для него Юнги идеален во всём — от характера до внешности, от склада ума до забавных привычек. И он более чем уверен, что и Мина в нём всё устраивает.***
— Он молчит?! — рычит Хосок, сильно ударив кулаком по столу. — Он же так сильно жаден до власти, а сейчас молчит? — Мне кажется, он выжидает. У вас с Юнги свадьба на носу, самое лучшее время для нападения, — поясняет Чонгук, что даже с места не двинулся, слушая, как злится брат. — Надо будет усилить охрану в несколько раз. — У него небольшая армия, — напоминает Намджун, вставая со своего места. — Немногие осмелятся пойти против монархии своей страны, чтобы преклонить колено перед самозванцем. — Это мы с вами знаем, что он самозванец, а остальные — нет, — Чонгук вертит в руке нож, который всегда носил с собой, раскидывая мозгами. — Открыто об этом заявлять тоже не стоит, мы таким образом только спровоцируем его на действия, расторгнем ваш брак, а ещё очень сильно подпортим всё положение самого Юнги. Здесь нужно думать только о нём сейчас. Нам ничего не угрожает. — Вот и славно, — хмыкает Джун, но помнит, что для двух братьев этот омега очень важен. — Он сейчас принимает у молодых альф экзамены и наконец играем вашу свадьбу, отмечаем первую брачную ночь, а под шумок собираем молодых бойцов, чтобы дать отпор Чансалю. — Это хорошая мысль. Альфы уже готовы выходить в бой, они оканчивают важные дисциплины, а, если их ещё немного подучить… — Чонгук хмыкает, но радость его длится недолго. — Знать теорию и бороться два на два с катаной — одно дело, а совершенно другое — выйти в бой, где тебя за ссадины жалеть никто не будет. Мы будем нести огромные потери, вы сами понимаете. Эти дети — не мы с вами, они не познали всей грубости жизни с малолетства. Для них каждая секунда в какой-то степени игра и возможность на счастливое будущее дальше. — Они будут запасным вариантом. Самая первая наша сила — это целых 3 наши армии. Их можно вводить потихоньку, чтобы показать, что не всё так просто, что всё гораздо страшнее, — предлагает другой вариант Намджун. — На это я согласен. Тогда принимаем этот план во главу. Нельзя позволить Чансалю навредить нашему браку и самому Юнги, — кивает Чон и для достоверности своего решения хлопает ладонью по столу. — Удивительно, как он пытается вывернуть всю эту историю, — вдруг вздыхает Намджун. — Самое главное и не докажешь, что он не является внебрачным сыном Мина. Каждый второй может назваться и Мином, и Чоном, и Кимом, а потом ещё говорить о том, что он сын кого-то там. — Я слышал, что он действительно похож на отца Юнги, — не понимает Чонгук. — По идее, если он назвался Мином, значит, он должен был связываться с отцом, иначе откуда бы он взял это? — Давайте не будем забывать, что он может быть и простым самозванцем, решивший на власть посягнуть. В конце концов, хочешь мира — готовься к войне*, — говорит Хосок и берёт в руки сладкий фрукт. — Давайте будем думать по мере наступления, это дело ошибок не потерпит.***
Тишина во всей аудитории для молодых альф не сулила ничего хорошего — им только за 2 дня до экзамена сообщили о том, что на нём будет присутствовать сам правитель. Практически каждый из них был уверен в себе, знали, что не могут ударить лицом в грязь, но их же нервозность не играет им на руку. — Всем встать, сейчас войдут экзаменаторы, и мы начнём, — говорит на всё помещение огроменный альфа, что преподавал боевое искусство. В аудиторию заходят несколько альф, а следом за ними и сам Юнги, что наравне со всеми садится за обычный стол и берёт в руки бумаги со списками и нужными дисциплинами. Никто не смеет даже перешептываться в его присутствии, только подходят молча к столу и отвечают на вопросы по своей дисциплине, ежатся от проницательного взгляда омеги, свои неловкие взгляды на него бросают и каждый из них поражается — Мин слишком красив, чтобы быть правителем, слишком хрупок, чтобы знать боевые искусства, слишком тонок натурой, чтобы так смотреть. И каждый из них очень сильно ошибался. Учеников действительно много, и это сильно утомляло, но Юнги держался, задавал наводящие вопросы, а потом просил продемонстрировать несколько приёмов, некоторых даже попросил провести атаку на него же. Приём экзамена подходил к концу, когда всем альфам сообщили о том, что сегодня будет торжественная церемония посвящения их в отряд армии Мина — они будут приносить присягу своему правителю. Ученики выстроились в ровную колонну перед Юнги, каждый подходил и читал слова присяги, торжественно клянясь, что безоговорочно будет доверять и служить своему правителю, целовал омежью ладонь и строился дальше. Для молодых альф сегодня был организован праздничный ужин. Только Мин не мог себе позволить пойти отдыхать вместе с ними и преподавателями — церемония бракосочетания должна было состояться уже на днях. Да, её организацией занимается Сокджин и Тэхен, но это не значит, что он сам не должен принимать в этом всём участие. Хосок от него ни на шаг все эти дни не отходил — будил с утра и часто в объятиях чужих сам засыпал. Он для себя странным находил, что именно в объятиях омеги так спокойно засыпает, не снится ничего, только запах имбиря по лёгким гуляет и размеренное сердцебиение прямо под ухом. Юнги, потирая лоб, проходит в свои покои, чтобы одежду поменять и пойти самому потренироваться, восстановиться после травмы. Мысли были совсем не в порядке все эти дни, он уже смирился с тем, что у него есть чувства к этому альфе, но все равно что-то неладное в груди происходило. Он бы назвал это сомнением, но совсем не похоже. В спальне раздаётся стук и через двери заходит Тэхен, который чёлку свою длинную поправляет и совсем неловко, по-детски на правителя смотрит, губу закусывает. — Что-то случилось? Есть какие-то вопросы? — ровно спрашивает Мин, снимая тяжёлые серьги, украшенные рубинами. — Мой Повелитель, — шепчет Тэхен, но вовремя откашливается. — Я знаю, что мог вести по отношению к Вам совершенно неправильно и невежливо, слишком наивно и собственнически. Я все свои поступки обдумываю, обдумывал и Ваши, всё то Вы сделали для меня, несмотря на моё отношение. Я долго думал, что же это: жалость или великодушие. Пришёл к мнению, что, пожалуй, и то, и то. Я пришёл сюда, чтобы просить Вашего прощения, чтобы жалости больше ко мне не было, чтобы Вы не делали это через силу, а оценили все мои достоинства. Мой Повелитель, я искренне прошу меня извинить за моё поведение, клянусь, что оно больше не повторится. Мин устало вздыхает и присаживается на небольшой пуфик перед своим зеркалом, откладывая украшения и смотря на молодого омегу. — Тэхен, когда я тебя ставил на эту должность, мною двигала совершенно не жалость, так что можешь даже выкинуть это из головы, честно. Я действительно намерен оценивать тебя по достоинству и также вознаграждать. Считай, что помощь Ким Сокджину — это одно из первых твоих испытаний. Я уверен, что с твоим трудолюбием и чувством прекрасного, ты сможешь добиться многих высот, — омега говорит совсем нежно, так, как не привык слышать Ким. — И, если что-то вдруг случится, ты можешь обращаться ко мне или Сокджину. — Я понял, мой Повелитель, — шепчет Ким и шмыгает носом, сразу же густо краснея. — Хорошо себя чувствуешь? — вдруг хмурится старший омега, вставая со своего места. — Да, я в порядке. — Я бы хотел у тебя кое-что спросить. Ты скорее всего про это всё знаешь.***
— Намджун, убери свои руки, — шипит омега, которого так нагло прижали к стенке и пытаются выцеловывать его шею. — Не хочу, — альфа хмыкает и трется носом о пульсирующую венку, запах свой слегка оставляет и уже рад этому. Они стоят в коридоре рядом с покоями Джуна, который сейчас и прижимает старшего к стене всем своим телом, а руки опустил на пышные бёдра. Эти бёдра так сильно сводят с ума альфу, он готов клясться, что это самые лучшие бёдра, которые только были в его руках. — Обожаю, как ты пахнешь. Я словно сразу домой возвращаюсь, туда, в детство. Ты нас тогда всех укладывал и только со мной в кровать ложился, — Намджун тихо урчит омеге куда-то в шею, а тот плечи чужие царапает. Пытается показать, что ему неприятно, хотя это неправда. — Джун-и, мы не можем так. Это правда неправильно, я слишком сильно старше тебя, — мычит Ким, но не отталкивает. — Сейчас повсюду такие браки заключают, почему мы не можем говорить о своих отношениях? Я пока не предлагаю тебе в брак вступать. Я просто хочу, чтобы все знали, что ты мой, что мне всё равно, насколько ты старше, что мне всё равно, будут ли у нас дети, что мне абсолютно всё равно, пока ты рядом дышишь. Почему я раньше этого не сделал? — рычит Джун и кусает Сокджина куда-то в плечо, не сильно. — Такое ощущение, словно у тебя жар, ты в бреду. Ты не можешь говорить таких слов, у нас неравные отношения. Кто ты и кто я? — Ты тот, кто глаза мне на этот мир открыл, — шепчет младший и губами к чужим губам тянется, чувствует, как под сердцем колет, когда к нему сами тянутся, обхватывая шею покрепче и наконец позволяя бёдра ласкать. — Я сначала расскажу Юнги. Потом посмотрим, — хрипит Сокджин и выгибается в спине, когда в него резко входят.***
Во дворе дворца Хака собралось очень много людей, пришлось в срочном порядке делать конюшни для прибывших господ с разных концов света. Прямо под окнами покоев правителя играла мелодия, звуки которой словно переливались между друг другом. Струны арфы медленно перебирал красивый омега с закрытыми глазами, на которого так долго уже смотрел Чонгук, сжимая челюсти. Мимо него ходили разные люди, вечно спрашивающие, когда же начнётся торжество. Его старший брат с самого утра слоняется по всему дворцу, пытаясь выловить будущего мужа, чтобы хотя бы один поцелуй с его уст украсть, хоть тонкие запястья в своих ладонях удержать. Юнги часто прятался от него, отнекиваясь делами, но каждый вечер ждал в своих покоях, чтобы альфа мог заснуть в его объятиях. — Господин, пожалуйста, подайте мне руку. Нам нужно закончить, — лепечет подданый омега рядом с Мином. У него в руках несколько золотых браслетов, которые он должен надеть на правую руку правителя. Юнги подаёт руку, не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале. Всё, о чём он позаботился для дня своей свадьбы — это его же свадебный торжественный костюм. По его плечами и бедрам струится алый батист с вышитым золотыми нитками узором пейсли. С рук водопадом льётся такого же оттенка лёгкая ткань, — шифон — украшанная мелким жемчугом. На спине, соединяя платье, переплетаются тонкие золотые цепочки, обнажая ярко выделяющиеся лопатки и позвоночник. По обычаям Хуачая Юнги выйдет босым к людям, но его щиколотки украшают переплетающиеся браслеты из белого золота и ритуальные рисунки. Под платьем воздушно собираются штаны из лёгкой ткани всё того же алого цвета. Косы Юнги заплетает маленький Ен, украшая жемчугом и мелким цветам из драгоценных камней. На лицо и руки точно также наносят яркой жёлтой краской небольшие символы, а белоснежную голову накрывают фатином, на котором прошиты золотыми нитями узоры и расшит он сам жемчугом. В спальню забегает Тэхен, что в последнее время дарил всем особо яркую улыбку, лепечет, что все ждут, даже Хосок уже наконец спустился вниз к людям и сел на свое место. Юнги нервно потирает холодные ладони и кивает, показывая, что готов. На него накидывают ещё одну ткань и медленно выводят в тронный зал, откуда можно было уже выйти к людям. С правой стороны Сокджин, с левой — Тэхен, сзади — омеги, что прислуживали Юнги, и все они держут эту лёгкую ткань, доводя правителя до выхода из дворца. На улице сразу же все замолкают, увидев только хрупкую омежью фигуру. Музыка меняется на более торжественную, а с Мина снимают ткань, показывая его красоту полностью.James Young — Infinity
Из-под алой ткани показывается узкая стопа, которая легко касается ковра, что выложили прямо на земле, в сторону сидящего Хосока, глаза которого огнём адским горят. Омега идёт вдоль гостей босыми ногами, взгляда с жениха не сводит, наслаждается тем, что тот в его подарке сидит, улыбается ему и только ему так ярко и солнечно, молча клянётся в том, что весь мир положит у этих босых ног, лишь бы его омега улыбался. Да, Хосок наконец понял, осознал всю ценность того, что порхает сейчас в его груди. Он наконец понял, что Мин Юнги тот, ради кого стоит жить, ради кого стоит умереть и воскреснуть. Мин Юнги — это его всё. Никто даже звука лишнего не издаёт — все за омегой следят, что словно парит над этой землёй, своим только появлением окрапляет эту почву, священной делает. Юнги подходит близко к альфе, смотрит на него сверху вниз, стопу протягивает и ставит прямо на его колено. Хосок не разрывает зрительного контакта даже через ткань, поднимает ногу поближе к себе и целует нежно, берёт вскоре ладони и повторяет. Никаких слов и не нужно — Чон Хосок, Сын Жёлтого Дракона, только что сложил свою голову, встал на колени перед этим омегой, его внутренний волк сдался на съедение другому. Хо руки чужие из своих не выпускает, к себе ближе тянет и встаёт, нависая над омегой, ладонью под лёгкую ткань забирается, шею чужую поглаживает, пока к нему головой тянутся. Чон поднимает фатин, показывая всем лицо правителя, сам под его чары первый попадает, сдаётся. Мир вокруг останавливается, бесконечность обещает. Юнги улыбается, смотря прямо в глаза альфе, такие алые, кровью наполненные. Никак понять не может, что за этими дисками красными скрывается, что чувствует тот, потому что такого омега ещё ни разу не видел: чтобы в них словно кровь переливалась из стороны в сторону, волны создавала, буря там и мелкие молнии бьют прямо в море крови. Такие глаза у альфы были, как только он своего омегу здесь увидел. Юнги тянется к нему ладонью, по острой скуле проводит, по губе со шрамом, глаза от чужих не отрывает. Хосок к нему ближе наклоняется, к себе за шею притягивает, шепчет: — Не поверил бы в нашу первую встречу, что буду стоять здесь спустя несколько месяцев и трястись от одного только желания дотронуться до твоих губ. Чон настолько близко, что шепчет прямо в эти губы, слегка своими сухими касается. — Но в тоже время, прямо сейчас, я готов всё положить, всех перебить, лишь бы именно так во всех вселённых, мирах и сложилось бы. Я не вижу себя больше без тебя, не вижу тебя без себя. Я не вижу нас друг без друга. Не вижу и не хочу видеть. В нашу первую встречу я хотел заполучить лишь твоё тело, а сейчас я хочу всего тебя, лишь бы ты рядом со мной по правую руку стоял, улыбался своей этой чарующей улыбкой, чтобы хрипло смеялся, чтобы ругался на меня, когда я тебя отвлекаю. Мне честно больше ничего от этого мира не надо. Когда-то я думал, что, чтобы отомстить за смерть своих родителей, чтобы им доказать что-то, я должен положить весь этот мир у своих ног, потопить и утопить их в своей же крови, сжеть их города и останки, но сейчас понимаю, что самая лучшая месть — это ты и моя любовь к тебе. Ты и есть моя месть. Ты и есть моя любовь… Юнги первый тянется у чужим губам, слегка к ним прикасается, пока окружающие возбуждено вздыхают, пытаясь прислушаться к тому, что говорил альфа. Губы Хосока жутко сухие, но желанные, тихо перебирающие его, оттягивающие нижнюю губу. Да, пожалуй, Юнги и есть та самая месть всему этому миру за особую жестокость и несправедливость. Пожалуй, сам Сатана создал этого омегу, чтобы указать всем, что, может быть, ещё не все потеряно, а может и наоборот — показать, что каждый в аду гореть будет за одни только свои грешные мысли. — Сегодня прямо на наших глазах два сердца соединилось. Чон Хосок, сын Жёлтого Дракона, стал полноправным правителем Хуачая. Мин Юнги, Лиса, стал полноправным правителем Сивида. Дети будущие их также будут первыми наследниками на оба престола. Юнги получил то, чего так желал — Хуачай и Сивид был в его руках, у него была огромная армия, великое имя и Чон Хосок. И всё это он построил сам, будучи омегой, будучи не первым наследником. И после этого рядом с ним никто не смеет заикаться о том, что они чего-то не могут, что они чего-то не достойны. В этом мире можно всё, только вам решать, будет ли у вас это всё или нет. Альфа усаживает Мина рядом с собой за невысокий стол, на который угощения мира выставляют в честь праздника такого, собственнически ладонь большую на бедро омеги укладывает, а тот лишь своими пальцами её поглаживает. «За каждым сильным альфой должен стоять не менее сильный омега,» — думается Юнги, и он счастливо улыбается, смотря на Сокджина, что между Чонгуком и Намджуном сидит, весь такой счастливый. Для состоявшейся пары показывают подарки, привезенные из других стран, исполняют разные песни, читают речи. По бокалам вина льются, разговоры приглашают стук посуды и шагов во время танца. Юнги молча наблюдает за праздником, не скрывая тени улыбки на своём лице. Да, пожалуй, он действительно счастлив в этот момент. И скрывать это не нужно. Вместе с Сокджином и Тэхеном они сразу решили, что постараются свадебные церемонии сделать в один день, чтобы не растягивать празднование для них самих, а хуачайцы и сивиды пусть хоть весь месяц гуляют. Омега укладывает свою голову на чужое плечо, мгновенно получая лёгкий поцелуй в макушку, прикрывает глаза и просыпается только тогда, когда Сокджин берёт его за плечо и немного трясёт. — Мой Повелитель, Вам нужно переодеться и приготовиться ко второй части церемонии. Как раз солнце уж зайдёт, и мы сможем начать при полной луне, — ему в ответ кивают и уходят вместе с ним, оставляя Хосока одного за столом обсуждать политические вопросы. На вечерний и все ещё жаркий Хак начинает опускаться мгла. Темнота медленно поглощает верхушки высоких деревьев, а после уж и домов. И только яркая луна светит где-то сверху, пока к ней не присоединяется множество мелких звёзд. Для альфы подают немного табака, он выдыхает в воздух клубочек дыма и довольно усваивается в кресле, когда слышит, как меняется музыка. Во входной арке в дворец показывается несколько омег, которые придерживают фатин Юнги. Хосок готов поклясться, что чуть ли слюни на этого парня не пускает — настолько он красив. Настолько красив, что хочется взять и забрать к себе, укутать тушкой своей большой и рычать на любого, кто только подойти захочет. Хочется на каждом сантиметре его тела свою метку оставить, чтобы все знали, чей это омега, чтобы даже не пытались, а восхищаться могли только со стороны. Вот настолько красив. По чёрному фатину расшиты мелкие драгоценные камни, что при свете луны горят не хуже, чем самые настоящие звезды. Такое же чёрное платье омеги не позволяет взгляду оторваться от него, облизывать эту нежную фигуру — руки и талия туго обтянуты тканью, пока на груди и бёдрах все свободно, подчёркивая худобу, красивую худобу, правителя. — Сейчас только приглашённые гости могут пройти на дальнейший обряд Понихаи ма Пхаинаи, остальные — продолжайте ж развлекаться, и пусть вино не прекращает литься сегодня всю ночь! — громко говорит Сокджин, оставаясь стоять рядом с Юнги в арке. Все близкие люди двух правителей следуют за ними в подвальные комнаты, которые подготовили специально для обряда. Хосок заключал эту цепочку, не смея слишком близко подходить к омеге, которого явно трясло. С Юнги стягивают фатин под общий тяжёлый вздох, а Хосок наконец подходит к нему и целует в макушку, поддерживая. Схема свадебного обряда по освобождению внутреннего волка такая же — их кладут в разметку, посыпают аконитом и закрывают, оставляя наедине. За закрытыми дверями слышен громкий рык и хруст ломающихся костей, вой боли и чавкающие звуки. Через окошко можно было наблюдать за двумя волками, внутренними волками, что вышли наружу, чтобы всем доказать истинные чувства. Чёрный волк Хосока стоял над небольшим белым, слюни с его пасти капали прямо ему на холку. Он мордой своей двигает волка Юнги, разрешения спрашивает, а тот к нему своей мордой притирается. Ещё один чавкающий звук и волк Чон Хосока дублирует свою метку, которую поставил ещё в прошлый раз под тихий скулеж омеги, что клубочком чуть ли не складывается. Чёрный сразу же то самое место вылизывает, вылизывает всю чужую морду, даже в глазах белого можно было заметить мелкие слезы, на звезды похожие. Юнги разворачивается и кусает альфу в грудину, от чего тот сначала рычит от боли, а потом продолжает вылизывать маленького омегу. Теперь и Чон Хосок носит свою метку от омеги.***
Demi Lovato — Dancing With The Devil
После завершения обряда Хосок лежал расслаблено в покоях омеги, пока им готовят общую спальню. Они приняли решение, что их первая брачная ночь пройдёт именно в покоях омеги. Чон крутит в руках небольшой нож, который носил с собой всегда, глубоко задумавшись, что даже лёгкая складка пролегла на его лбу. Только отвлекает его открывающаяся дверь, через которую и заходит омега. Его тело кое-как прикрыто полупрозрачной тканью, сзади шлейф с золотой вышивкой, на голове тонкая тиара, а по плечам струится золото. И это чёртова ткань. Хосок тяжело вздыхает, садясь на постели и непристойно разглядывая омегу, в котором даже капли неловкости не было. Эта чёртова ткань не закрывала, по сути, ничего. Грудь была обнажена из-за крупных складок ткани, а бедра просвечивались полностью. Можно сказать, что Юнги сейчас стоял обнажённый перед своим альфой, уставший после долгого свадебного процесса и прихода в себя после обряда. — Лиса… — хрипит Хосок, срываясь слегка на рык и протягивая руки. Он честно думал, что омега к нему сам не пойдёт, что к себе тащить придётся, что он застесняется до такой степени. Но… Мин, вальяжно переступая с ноги на ногу, подходит к альфе, позволяя обхватить себя за бедра сразу же, а сам руки за шею его заводит и в глаза прямо смотрит. Уголок губ дёргается в улыбке. — Что случилось, Жёлтый Дракон? — Ты в моём сердце случился, — хмыкает Чон, глубже на постели садится и к себе омегу притягивает. — Боюсь больно тебе сделать, ты одним своим появлением возбуждаешь невозможно, — горячо шепчет. Мину даже ничего объяснять не надо — он чувствует — на бедра к альфе садится, прямо рядом с его возбуждением, краснеет моментально и глаза опускает. — Мы ещё поработаем над этим с тобой, — хрипло смеётся Чон, делая пометку, что в первую их встречу он был, чёрт возьми, прав. — Не бойся сделать мне больно. Просто помни, что если ты сделаешь мне больно, то я сделаю больнее тебе раза в два. — Я и не забывал, — мычит Хосок и слегка касается горячими и сухими губами шеи омеги, отчего тот ойкает сразу же, вызывая приглушенный смех. — Расслабься, иначе ты так и будешь продолжать пугаться, а я смеяться с этого. Одним рывком альфа переворачивает Юнги лопатками на постель, нагло пожирая его тело своим взглядом. Шикарное тело, которое тот все время прятал. Чон Хосок готов поклясться, что ему достался самый лучший омега их времени, что с таким не соскучишься никогда. И сейчас, облизываясь, он медленно нависает над ним и касается губ, пахнущих имбирём. Сладким имбирём. Поцелуи медленные, вязкие, словно мед по телу растекается, оставляет приторный след, который никакой водой не вымоешь, всю жизнь их носить с собой. Юнги сам свою шею под такие поцелуи подставляет, за плечи альфы цепляется и извивается от гортанного рыка того. Млеет под россыпью поцелуев на своей груди, пока ткань лёгкую оттягивали, растекается от того, как с него бережно снимают все украшения, даже не позволяя встать и самому все сделать, как Хосок чуть ли не рычит от желания, но пытается, честно пытается, быть спокойным и аккуратным. Он нежно поглаживает чужие бедра, подтягивая их ближе к себе, ладонями помогает расслабиться омеге, а потом и вовсе опускается лицом поближе, поцелуями покрывает, слушая тихие стоны. Чон, улыбаясь, прикусывает нежную кожу рядом с возбужденным членом, на пробу пальцами по нему проводит, а омегу словно током прошибает — резко дёргается от ощущений, как будто сам, один, никогда течки не проводил и все это для него в первый раз. Юнги подаётся бёдрами вверх, чтобы альфа повторил, и он это делает, только уже губами касается горячей плоти. Языком проводит по всей длине, крепко держит бедра омеги, чтобы не вырывался и не ударил случайно, в рот берет, наконец смотря на своего супруга, и сам сходит с ума. Эти глаза его сводят с ума. Этот омега. Чон не позволяет ему кончить так быстро, пальцы разводит внутри него, растягивает в том же положении, не прекращает поцелуи. Добавляет и третий палец, до простаты дотягивается, массирует её, а второй рукой себя сдержать пытается через ткань. — Ты готов, Лиса? — усмехается Хосок, покрывая все тело омеги поцелуями, сводя его с ума от жары, что наполнил все покои. — Ко всему, — хрипит Юнги, лежа на спине и слегка закатывая глаза, когда из него вытаскивают пальцы. — Давай, прошу… Хосок облизывает пальцы нахально, что запахом имбиря пропитались, своему внутреннему волку подпитку даёт, пробуждает его. Для него труда не составит быстро раздеться и подстроиться к омеге поближе, обхватив его бедра крупными ладонями. — Не должно быть больно, но, если что, ты можешь меня укусить потом за это, — хрипло шепчет и смеётся альфа прямо в губы, накрывая хрупкое тело омеги собой. Он медленно толкается внутрь, боится, что не получится сделать это плавно, но член проходит практически до середины. Хосок не отрывается от чужих губ, ловит стон, но явно не боли, хотя его сильно кусают за язык, улыбаются ему в губы. Мин крепко держится пальцами за чужие плечи, оставляя неглубокие царапины, альфа толкается чуть глубже. Юнги может сравнить эти ощущения с чувством эйфории после победного поединка. Когда от удовольствия собственного превосходства покалывает в пальцах, когда ты неожиданно улыбаешься и просыпается желание шутить победно и непотребно. Вот и сейчас победный поединок — Юнги выиграл, выбил для себя лучшее, самого Чон Хосока. Альфа начинает двигаться, медленно, равномерно, у самого с губ слетает тихий стон прямо в чужие. Он чуть ли не рычит, когда омега на пробу сжимается, за высунутый язык его кусает и засасывает его, плотнее бёдрами своими прижимается, заставляя скулить. Юнги отрывается раньше, кусает старшего за скулу. — Больно? — невольно останавливается Хосок, чуть приподнимаясь и укладывая супруга. — Нет, просто захотел укусить тебя, — смеётся Лиса и закусывает губу, медленно моргая. Определённо зная, как на это отреагирует альфа. Ведь омега под ним такой… Кисть самого лучшего художника никогда не сможет передать то, какие чувства вызывает у Хосока только один лишь взгляд на него, как он видит его сам. Ни один скульптор не сможет передать плавность и в тоже время угловатость фигуры омеги. Ни один певец или композитор никогда не сможет повторить или передать, как тонко звучит голос омеги, когда супруга своего по имени зовёт, как стонет под ним, пытаясь быть тише. Чон переворачивает омегу на грудь, под живот его подушку укладывает, ягодицы ладонями оглаживает, собственные губы кусает. — Мне так немного… Неловко, — шепчет Юнги, утыкаясь носом в подушку и невольно краснея. — Ну, если для тебя это неловко, то боюсь представить твою реакцию от дальнейшего, — хрипло смеётся Хосок, опускаясь рядом с чужими бёдрами и кусая одну из половинок. Ягодицы омеги уже были запачканы его же смазкой и предэякулятом Чона. Он пальцами слегка разводит половинки в стороны и целует Юнги, отчего тот хрипит что-то совершенно непонятное и пытается оттолкнуть альфу, но тот собирает кисти его рук и крепко держит в собственной хватке, пока языком работает. Хлюпающие звуки, сами непривычные ощущения заставляли смущаться омегу ещё больше, до красноты ушей. «Мучили» его не долго — не отпуская рук, Хосок вновь вошёл плавно, целуя в загривок, где была метка его внутреннего волка, и зарычал. Перед глазами всё плывёт, Чон под себя сгребает омегу и выбивается в его тело, заставляя только слюни пускать и скулить от наслаждения. Мозг настолько затуманен, что даже не замечается, как он сам переворачивает омегу и сажает к себе же на колени, как припадает к его белоснежной груди, как играется с розоватыми сосочками и как находит пульсирующую венку и впивается зубами. Помнит только привкус крови на своих же зубах, плоть горячую на губах, прижимает к себе омегу ближе, толкается прямо в простату, пытаясь заглушить тупую боль от укуса диким возбуждением — и получается — Юнги вскрикивает от боли и следом же кончает, измазывая свой живот и альфы. Внутри него всё ноет, пока в глазах фейерверки взрываются, в сердце любовь танго танцует, а наслаждение по всему телу мёдом вязким расплывается. У Чона на груди яркие полосы от его ногтей остаются, который даже и пары секунд отдыха не даёт — продолжает двигаться дальше, чужой укус языком широко облизывает и лбом утыкается в плечо, прося прощения. — ຄວາມຮັກຂອງຂ້ອຍ, ຈົ່ງສຸພາບ (любовь моя, будь нежнее), — шепчет Юнги и сам на чужих бёдрах двигаться начинает, помогает, слегка сжимается. На него глаза поднимают, фразу мысленно переводя. — Прости меня, — в ответ горячо шепчет Хосок, вжимаясь сильнее и придавливая омегу к себе. Тот инстинктивно сжимает член альфы внутри себя, доводя до нужной точки. Юнги чувствует, как его наполняет чем-то горячим и липким, сам резко вздыхает из-за удовольствия, глаза закатывает, пальцами в чужих волосах путается. — Слишком хорошо, — шепчет. — Я не контролирую себя, — рычит Чон, резко опрокидывая омегу на постель лопатками. — Мне кажется, ты вызвал у меня гон. Я не хочу делать тебе больно, Юнги. А в таком состоянии я могу это сделать.