Тотем: Змей, Часть 1 Доказать свою верность

Рена стояла рядом с Кейтаро и смотрела, как фургон, в котором сидела она же из воспоминаний, уезжает, потихоньку набирая ход. Кейтаро стоял недолго, улыбнувшись и покачав головой, он развернулся и быстро потерялся в толпе. «Хорошо, что ты показала мне его татуировку. Я как раз успею сделать себе такую же». «Ты ради этого набьешься себе рисунок?» «Нет, конечно, временно пигментирую кожу. Мы тут закончили?» «Думаю, да, ведь потом я просто вернулась в Коноху и больше мы с ним не встречались. Знаешь, странно, а ведь мне казалась, что с Кейтаро мы кутили давно, может, пару лет назад. А оказалось, что прошло всего-то чуть больше полугода. Моя память внезапно стала весьма сомнительным ориентиром». Мир вокруг снова затопила темнота, растворив в себе все звуки оживленной улицы и солнечного света, последним из ее восприятия исчез ровный гул толпы. Она вновь плыла в океане черной нефти, погружаясь все глубже, увязнув по самую душу в огромных змеиных глазах, окруженная тишиной и спокойствием. «Девочка моя, сейчас просто прими ситуацию со своими воспоминаниями как есть и не переживай. Мы решим этот вопрос». «Да, я понимаю, но видишь ли, это все равно, что оказаться в чьем-то гендзюцу — ты уже не понимаешь, где правда, а где фантазии. Я даже не представляю, что еще я могла забыть. Ты можешь представить себе ситуацию, что у тебя отобрали твою очень важную и крутую способность, стерев даже все воспоминания о том, что ты так раньше умел?» «Представить — могу, оказаться на твоем месте — точно не захотел бы». «Что дальше делать будем?» «Ну что же, сейчас мы закончили формировать фальш-ядро твоих воспоминаний. Мне твой рассказ о кластерах памяти понравился, поэтому воспоминания будут интегрированы именно таким способом, что позволит тебе более естественно их вспоминать». «А не слишком ли неподходящий момент для экспериментов?» «Все будет хорошо, не беспокойся. Теперь нужно поставить тебе закладки для наших друзей Яманака или любого другого менталиста, которого к тебе могут пригласить. Думаю, они должны выдержать, даже если Иноичи лично тебя будет досматривать. Хотя я в большей степени рассчитываю на то, что если он на них наткнется, то предпочтет отступиться и не лезть дальше. Я больше опасаюсь Нара, так что если тебя приведут к ним, мой тебе совет — запирайся, а еще лучше — вообще рта не открывай и глаз не поднимай, но не в коем случае не ври — эти ребята смогут проанализировать и сопоставить твои слова и прийти к правильному выводу. Чтобы обмануть Нара, тебе нужно быть или умнее, или мертвой. Но за последнее я не уверен». «Что за закладки ты собираешься мне ставить? Даже представить не могу ничего такого, что отпугнет Иноичи-доно». «Тебе лучше не знать». «Орочимару-сама! Речь идет о моих мозгах, между прочим!» «Было бы чем дорожить». «Орочи!» «Тебе это не понравится». «Ну хватит уже насмехаться. Мне не нравится сама ситуация, в которой я оказалась, так что хуже уже не будет. Да и в конце концов, я имею право знать, что ты собираешься делать». «Закладки на блокировку памяти, которые можно снять только попутно поджарив тебе мозги и напрочь уничтожив воспоминания». «Что?!» «То самое. Я рассчитал скорость твоей регенерации, так что урон будет сопоставим с тем, который ты получила после общения с Джирайей, может чуть больше. Ничего страшного, восстановишься, но вот меня ты забудешь — закладка полностью уничтожит все, что было со мной связано. Я делаю ставку на то, что АНБУ не в курсе, насколько хорошо ты способна лечиться, и не рискнут поджаривать тебе мозги». «Да, я обычно демонстрировала регенерацию более простых тканей — мышцы, кожа, кости и кровь. С травмами головы или спинного мозга меня ни разу не видели». «Это хорошо. А теперь потерпи, может быть немного неприятно». На нее снизошла ослепительная боль. Рене казалась, что ее разум вспыхнул в доменной печи и развеялся жирным черным пеплом. Она закричала, но стоило набрать воздуха для еще одного вопля, как боль исчезла так же внезапно, как и пришла. «Не надо симулировать, терпимо же». «Да что ты в этом понимаешь?!» «Так, еще раз», — похоже Орочимару вовсе не обращал на нее лишнего внимания, полностью занятый своим делом. Опять сияние чистого страдания. Рена кричит, сгорая заживо. «И вот тут». Она чувствовала, как полушария ее мозга разрезают на ломти, переставляют местами и прошивают суровой нитью в одном ведомом Орочимару порядке. Она опять орала и визжала, вцепившись несуществующими пальцами в несуществующие глаза. «И-и-и вот тут. Последний раз». Больно… Очень больно. Она плачет, тихо всхлипывая. «Все-все, тише. Я закончил». «Я не хочу тебя забывать». «Тогда сделай все, чтобы тебя не начали ломать всерьез. Желание сохранить меня в памяти: пусть это будет тебе достаточной мотивацией, чтобы бороться. Да и вообще, ты должна понимать, во что тебе выльется признание в связях со мной, легко ты не отделаешься. Кстати, а ты в курсе, что у тебя еще до меня кто-то влепил несколько очень мощных закладок на коррекцию поведения?». «Да, в курсе». «Знаешь, для чего они и от кого?» «Знаю. От нескольких, которые попроще, я смогла избавиться, но краеугольные остались. Которые я поснимала — были нанесены после моего появления в Конохе, и от них я избавилась, просто выжигая себе мозги. Там было все стандартно — на верность деревне и хокаге, повешенное доверие к АНБУ в целом и к Корню в частности, подчинение авторитету старшего по рангу». «И никто не заметил, что их уже нет?» «Не знаю, мне по этому поводу ничего не говорили. Но по здравому размышлению наивно предполагать, что на это не обратили внимания. Наверное, решили просто наблюдать, что я буду делать без них». «И что изменилось?» «Ничего. Я делаю все то, что от меня хотят, только без принуждения закладками, полностью отдавая себе отчет в происходящим. Объективно, конечно, ничего не меняется, но мне приятно думать, что подчинение приказу — это мое решение без предварительной ебли мозга пропагандой». «А те, что остались?» «Те, что остались — они как часть меня, они пропитывают каждую клетку моего тела. От них невозможно избавиться иначе, кроме как вместе со мной, ну или я просто не знаю, что с этим всем делать. Может, если карты лягут удачно, ты сможешь разобраться. И ты ошибся, они не на коррекцию бессознательного поведения и не на мнемо-установки. Их всего три и они на абсолютный контроль над моим телом и, отчасти, разумом. Вот тут уж авторство я тебе не подскажу — сама не могу представить кому такое под силу. Можно сказать, что я с ними родилась». «Расскажешь?» Рена криво усмехнулась — она уже много лет пыталась найти способ избавиться от них любой ценой, но, похоже, пока она была жива, будут целы и три ее проклятых абсолюта. Хотя тот способ жизни, который она вела, постепенно мог приблизить ее к освобождению от рабства. Ей повезло — медленное разрушение тела с помощью наркотиков и постоянного самоповреждения постепенно истощало резервы ее тела. По крайней мере, Рена на это опиралась, когда выбирала свой способ освободиться от клейм в своей голове. То, что за ее железный ошейник редко дергали, не делало его ношение более приятным. «Первый абсолют, который диктует закон моего существования: я не могу причинить вред действием или же своим бездействием списку лиц. Этот список я не могу ни корректировать, ни вообще знать. Обеспечение безопасности этих людей в пределах моего восприятия приоритетная задача, которая должна выполняться любой ценой, независимо от состояния, личных предпочтений или желаний. Если опасность грозит нескольким одновременно, то порядок спасения диктуется порядковым номером в списке. Если их устранят, когда я буду далеко — то никаких проблем с моим поведением не возникнет, а вот если начнут убивать в зоне моей сенсорной чувствительности, то я немедленно отправлюсь на помощь вне зависимости от состояния. Я знаю только одного из этого списка, порядковый номер — четвертый». «Кто это?» «Не могу сказать. Второй абсолют диктует закон моего действия или же бездействия: я должна повиноваться любым приказам, которые дает мне человек, обличенный на это правом. Определить такого человека я не могу, пока приказ не будет подтвержден триггером. Триггер мне так же неизвестен. В рамках второго закона я могу нарушить первый абсолют. Более того, мне можно приказать абсолютно все — например, меня можно заставить нарезать себя саму на тонкие ломтики и при этом весело смеяться от радости. С другой стороны — приказывающий должен быть в зоне моей чувствительности, чтобы я могла услышать его приказ. Но я полностью в этом не уверена. Ну и третий абсолют — запрет на самоубийство, разумеется, нарушается первым и вторым законом». «Это…» — шепот Орочимару в ее голове звучал сочувственно. «Я не нуждаюсь в твоей жалости. По крайней мере, я могу думать и чувствовать то, что хочу, и на это уж точно не распространяются мои закладки. Сейчас хватит об этом говорить. Мы закончили то, зачем ты меня сюда привел?» — Рена прервала его очень резко, почти грубо. «Да». «Посоветуешь мне что-нибудь на последок?» «При захвате — не сопротивляйся, постарайся максимально долго удержать себя от восстановление тела, если тебя поранят. Если они будут вынуждены пригласить ирьёнина — тем лучше: сохранишь дополнительную жизненную энергию и будешь больше похожа на пострадавшую овечку. Не сдавайся. Не бойся. Даже если станет совсем тяжело, помни — ты принадлежишь мне. Рано или поздно я заберу тебя». * * * Орочимару смотрел в ее глаза пронизывающим взглядом, глубоким и тяжелым. Голова была свинцовая, ее подташнивало от боли в висках и глазах. Но на губах она все еще чувствовала его горький, пряный вкус. — Будь стойкой, — тихий шепот на грани слышимости, — ты справишься. Пользовательский запрос командной строки; Выполнено; Команда: Запрет на регенерацию; Отказано. Требуется административный доступ; Команда: Ограничение регенерации до минимально допустимого предела; Для выполнения требуется обоснование команды; Ситуативная необходимость. Вынужденная адаптация третьего порядка; Команда признана валидной. Принято. Выполнение команды; Предупреждение: возможность критического повреждения системы с принудительным обнулением базы данных искин РЕНА— 7,329%. Рекомендуется стабилизация системы после завершения выполнения протокола ситуативной адаптации. Строка состояния. Выполняется: ограничение регенерации до 5%. Срок действия команды — 72 стандартных часа с момента признания валидности. Окно за ее спиной взорвалось облаком осколков, а в гостиную влетел кунай с привязанной печатью. С хлопком она активировалась, погрузив всю комнату в какофонию пронзительного шума и ослепительного света. Рена упала на пол и забилась в судорогах, корчась, пытаясь прикрыть уши и глаза ладонями. Она орала от боли, чувствуя, как рвутся барабанные перепонки от звукового удара, между пальцами струилась кровь. Сразу стало тихо, лишь вибрации передавались по костной проводимости, помогая понять, что по полу топчутся с десяток пар ног. Глаза слезились, опухли, она не могла их открыть, полностью ослепленная и дезориентированная. Рена почувствовала, как ее грубо придавили к полу, плотно прижав голову к паркету, на руки и ноги навалилась тяжесть, не дававшая ей двигаться. Руки заломили за спину и выкрутили так, что еще немного и повыбивали бы суставы, кожу ободрали в попытке быстро защелкнуть чакроподавляющие кандалы. «Ну вот, началось. Зря ему сразу не поверила». Она вяло заворочалась на полу, за что ее тут же приложили чем-то тяжелым и твердым по виску. Били сильно и точно. Она потеряла сознание. * * * Рена приходила в себя медленно. Сначала пришла боль и осознания того, что она где угодно, но только не у себя дома. Боль пульсировала, ползала по ее голове, свивалась кольцами и наконец-то угнездилась чуть выше левого уха. Она попыталась потрогать пострадавшее место, но обнаружила, что прикована к стене в полусидячем положении. Ее руки были вплотную зафиксированы над головой двойными кандалами — вокруг запястий и чуть выше локтей. Вторые браслеты были нужны для тех, кто умел вытаскивать большой палец из сустава, чтобы снимать наручники. Ей не оставили и пары звеньев цепи свободного места, так что со временем ее руки страшно затекут. «Неприятненько. Что же, какие еще сюрпризы меня ждут?» Рена с трудом разлепила глаза, попыталась проморгаться сквозь слезы, но видела лишь черноту и красные пятна. Хмыкнув, она обвела зрачки красным кольцом первой степени активации своих глаз. Ничего не произошло. Уровни со второго по пятый тоже ничего не прояснили. Дальше вглядываться смысла не было, так как остальные пять уровней предназначались для духовного и энергетического восприятия. Еще раз хмыкнув, Рена закрыла глаза и расслабилась. «На глазах повязки я не чувствую, боли тоже нет, так что сами глазные яблоки тоже целы. Есть вероятность, что меня приложили по голове слишком сильно и я ослепла, вот только били по виску, а не по затылку, так что я скорее оглохла из-за повреждения мозга, чем потеряла зрение по причине травмы головы. Впрочем, я до сих пор ничего не слышу». Прислушиваться она даже не пыталась, помятуя, что ее барабанные перепонки не выдержали акустического удара при захвате ее дома, так что оставалась только ждать, когда они восстановятся сами или же когда ей их зашьют врачи. Она поерзала, постаралась подтянуть колени к груди. Каменная кладка неприятно царапала голую спину. Ягодицы она уже себе отморозила на холодном полу и отсидела на нем же. «Вот уроды, так в одних трусах и привели. Могли хоть какую-нибудь тряпку дать прикрыться. Интересно, что ж они все-таки сделали с моим зрением?» Она расслабилась в своих оковах и попыталась сосредоточиться, чтобы понять ту обстановку, в которой оказалась. Поерзав еще немного, она подогнула одну ногу, чтобы стало чуть-чуть теплее. Закрыла глаза, все равно от них сейчас пользы было никакой. Потянулась к своему очагу чакры и… ничего не нашла от слова вообще. Было такое чувство, что она никогда им и не обладала вовсе. «Вот значит как. Интересно». Полностью лишить шиноби его очага и системы циркуляции чакры было невозможно даже теоретически. Необратимо повредить — да, заблокировать возможность оперировать чакрой — да, но заставить регрессировать до полной потери чувствительности — нельзя. Значит, они что-то сделали с ее восприятием реальности. Это бы также объяснило ее текущие проблемы со зрением при отсутствии соответствующих травм. «Гендзюцу? Попробуем». — Кай! Ничего не изменилось — все та же непроницаемая тьма вокруг и пустота там, где раньше был ее источник тепла и силы. Не пришло и ощущение отката от развеянного гендзюцу. В общем-то и чувства от потери используемой чакры тоже не было, так что ее восклицание было пустым звуком. Еще раз хмыкнув, Рена опять поерзала, подогнув под себя вторую ногу. Или дело было вовсе не в гендзюцу или их было много слоев, а с заблокированным очагом она вряд ли сможет развеять их все. Приподнявшись, насколько позволяли оковы, она уселась на пятки, нашла равновесие и, устроившись поудобнее, приняла единственное верное решение — ждать. Она точно знала, что осталась в пределах Конохи, знала, что забрать ее могли либо в допросную АНБУ или к Данзо в его подземное логово. Значит, за ней просто сейчас наблюдают, ждут реакции на захват, хотят напугать и вывести из равновесия. Что же, пусть ждут. После того, что ей случалось пережить, происходящее сейчас можно было бы назвать мелким неудобством — она целая, сытая, ее не пытают, на ее глазах никого не мучают. А то, что в ее камере холодно, так это ерунда — кожа свежее будет. Да и прогноз по ее дальнейшей перспективе был относительно благополучным. Данзо всегда был бережлив и, вопреки сложившемуся мнению о нем, никогда не любил необоснованные траты ресурсов. А Рена всегда была одним из дорогих ему предметов, так что он вряд ли допустит ее казнь, даже если ее признают пособницей главного ренегата Конохи. Да, он найдет, чем ее наказать так, что ей будет тошно до конца ее дней, но она останется живой и боеспособной. А пока она живая — она не перестанет искать пути для того, чтобы порвать этой скотине глотку за все, что он с ней сделал, и за все, что еще сделает. Так что, если они хотят добиться от нее какой-то реакции, им, кто бы они там ни были, придется подождать. Она заснула. Следующее ее пробуждение ничем не отличалось от первого — та же тьма, та же неудобная поза и даже головная боль не стала меньше. Поерзав, они вновь уселась на пятки. Зевнула, чувствуя, что голова все еще болит. Ну, раз ее никто не навещает, то почему бы не поспать еще? Она заснула. «И когда я успела опять сползти на задницу? Стоп. А почему у меня голова все еще болит?» По внутреннему ощущению Рена проспала не меньше пяти часов, а за это время она точно должна была почувствовать себя лучше. Тем не менее, выспавшейся она себя все-таки ощущала. «Все страньше и страньше». Напрягая шею и изворачиваясь, Рена смогла дотянуться пострадавшей частью головы к своему плечу и аккуратно обследовала впечатляющую шишку с коркой. Похоже, при ударе ей рассекли кожу, и теперь помимо шишки у нее болтался колтун из волос и крови. «Запрет на регенерацию не может полностью исключить восстановление тела. Почему у меня после сна до сих пор так сильно болит голова, ведь удар был не настолько силен?» Рена задумалась. «Вариант первый: это экранированная тюрьма, я сижу где-то в подвале под огромным количеством фуин и поэтому полностью заблокирована от внешнего мира. Сомнительно, что на меня-генина будет тратиться такой ресурс, ведь, насколько я помню, чтобы запитывать это помещение, нужно постоянное присутствие четырех-пяти операторов. Такие тюрьмы являются временными изоляторами для мастодонтов уровня Каге. Я далеко не Каге, и не думаю, что меня подозревают в настолько серьезных способностях. Так что этот вариант признаю нежизнеспособным. Вариант второй: это многослойное сверхмощное гендзюцу и я просто сижу где угодно и тихо пускаю слюни неограниченное количество времени. Минус в том, что гендзюцу не позволяет использовать Геккей Генкай или другие особенности тела, а я все еще могу управлять своими глазами, но не вижу вообще ничего. А ведь тсукиган я взяла у животного. Мало кто в курсе, но магические животные, которые не обладают собственным развитым разумом, практически не чувствительны к обычным иллюзиям, так что в Конохе точно не больше одного-двух специалистов, которые могут предположить, что обычное гендзюцу на меня не действует и нужно накладывать что-то сверхуровневое. Но даже если такие специалисты консультировали моих «похитители», это закономерно привело бы только к тому, что пришлось бы искать совершенных мастеров гендзюцу. Значит, чтобы я находилась в иллюзиях, нужен кто-то из Учиха с пробужденным мангекю шаринганом. Насколько я знаю, Саске еще сопляк и не в состоянии использовать высшую форму шарингана, а Итачи уж точно не будет заниматься такой херней, будучи нукенином. А мудак Шимура ради такой ерунды никогда не вскроет свой крапленый козырь. Вариант третий и он же последний из тех, которые приходит мне в голову, это…» — Морино Ибики-сан, может, пора поговорить? Давайте не будем попусту тратить ваше и мое время, — ее голос был спокоен и скорее скучающим. Рена понимала, что приглашая его на разговор, она начинает игру на выживание и что отпущенные часы относительного спокойствия на этом заканчиваются. То, что ее ждало дальше, было откровенно говоря устрашающим, но неизбежным. С тихим смешком тьма расступилась, чтобы она могла увидеть перед собой фигуру самого пугающего токубецу-джоунина Конохи. Высокий, крепко сбитый, в распахнутом черном кожаном плаще, который неприятно поскрипывал при каждом движении, с суровым, жестким лицом иссеченном шрамами. Глаза его были настолько убийственно холодны и сосредоточены, что напрочь отбивали мысли о попытках разжалобить этого человека. Изувеченная рубцами голова была как обычно прикрыта косынкой с хитай-атэ листа. «Морино Ибики, глава отдела дознания, токубецу-джоунин, который специализируется на допросах, мастер-палач Конохагуре. Шиноби, чье умение сострадать выжгли дочиста другие мастера пыток. Садист, который получает удовольствие от того, что делает, от своей власти и умения ломать людей. Безжалостный, умелый профессионал, без тени сомнений готовый растянуть на дыбе кого угодно, хоть мать родную. Мне повезло в худшем значении этого слова. Ладно, чего уж там, раньше начнем, раньше закончим». Взгляд, которым он окинул Рену, был абсолютно профессиональным — так кожевник смотрит на свежую шкуру, мысленно прикидывая, как ее лучше раскроить и что из нее лучше сделать. Он ей что-то сказал, Рена видела, как шевелятся его губы. — Я вас не слышу — у меня со слухом что-то после взрыва. Он кивнул, рядом с ней вдруг появился незнакомый равнодушный иръёнин. При департаменте дознания тоже нужны были хорошие врачи, чтобы подлечивать местных подопечных, чтобы они не умирали от заданных вопросов, не успевая дать на них ответы. Спустя считанные минуты и простреливающую в ушах боль она снова могла слышать. Шишку за ухом ей оставили, видимо, на память. — Ты знаешь, где ты сейчас находишься? — он снова повторил свой вопрос. Рена демонстративно огляделась по сторонам. — Я — здесь. — Ты внутри моей Железной Девы. Знаешь, почему ты тут оказалась? Рена качнула головой. — Думала, вы мне расскажите. — Ты подозреваешься в преступной связи с нукенином S-ранга Конохи Орочимару, подозреваешься в шпионаже в его пользу, обвиняешься в том, что пригласила и провела в Коноху неизвестного шиноби, подозреваешься в преступной связи с Суннагакуре. Обвиняешься в отказе носить хитай-атэ Листа. Мелочи вроде покупки и хранения наркотических веществ, дисциплинарных нарушений, многочисленных нарушений общественного порядка меня не интересуют, такой ерундой пусть местный инспектор занимается. Поэтому, если не хочешь из Железной Девы переехать в мою персональную камеру пыток, начинай говорить. И говори подробно, много и правдиво. А я послушаю. — О… — Рена вздохнула. — Разговор, похоже, будет долгий, ведь мне понадобиться много слов, чтобы убедить вас в своей невиновности. Есть закурить? Ибики криво усмехнулся и впечатал свой тяжелый, армированный сталью ботинок ей в грудь. Ее тело вдавило в стену, хрустнули ребра. Рена закашлялась, обвиснув в своих оковах. — Ну сказали бы сразу, что не курите, чего сразу так нервничать? Второй удар прилетел ей в живот, и только удерживающая ее стена не дала Рене согнутся. Она хватала воздух ртом и пыталась подавить рвотный рефлекс. — Да уж, Рена-чан, разговор и вправду будет долгим, — он неторопливо сложил печати и, с какой-то потаенной радостью, произнес, — я рад, что ты не торопишься покинуть мое общество, как большинство моих гостей. Кучиёсе: Гомон Хейа (Призыв: камера пыток). «Будь стойкой. Ты справишься». * * * — Кто приходил к тебе домой за последние две недели? — этот вопрос Ибики ей задавал с впечатляющим постоянством. Если в начале шли безобидные вопросы в духе «назови свое имя и ранг», то теперь он сфокусировался только на том, чтобы заставить ее признаться в том, что в гости к ней захаживает Орочимару. Прямых доказательств у него не было, иначе ее называли бы не подозреваемой, а обвиняемой, но и тех подозрений, что накопились, уже хватало на то, чтобы заставить ее страдать. В Конохе с потенциальными шпионами и предателями не церемонились никогда. Этот бессодержательный допрос продолжался уже четвертый час и за это время ни Ибики, ни Рена не сдвинулись ни на йоту в своем деле — заставить признаться в преступных связях или же все скрыть, подсунув ложные воспоминания. Рена сейчас была необычайно благодарна Белому Змею за то, что он дал ей шанс спастись. Сейчас, когда боль становилась особенно сильна, Рена вопила, снова и снова проговаривая то, что «помнила». Фальш-воспоминания Орочимару предусмотрительно вывел настолько близко к ее активной части памяти, что когда было уже все равно, что кричать и в чем признаваться, выплывало именно то, что было заготовлено заранее. — Если вы думаете взять меня измором, то можете долбаться со мной хоть всю мою оставшуюся, надеюсь, что недолгую, жизнь, но ничего другого из меня не вытащите, — Рена откинула голову назад и попыталась посмотреть на своего мучителя. Тот сидел позади нее на стуле и небрежно на нем раскачивался, неприятно скрипя ножками, что удручающе действовало на ее и так измученные нервы. В руках он держал небольшую пиалу и с удовольствием попивал источающий ароматный пар чай. Новый иръёнин сменил предыдущего, который исчерпал свой резерв и сейчас подлечивал ее вывихи и ушибы, приводя в порядок перед продолжением допроса. Потом опять вновь и вновь Ибики будет ломать ей запястья и пальцы, рассекать нежную кожу плетьми, затягивать на тонких лодыжках тиски. — Почему? Рена усмехнулась и закрыла глаза. Липкий пот покрывал ее кожу, пропитал волосы, которые неряшливыми космами падали на изукрашенную змеями спину. — Потому что в моем доме кроме Собаку-но-Гаары, Хьюга Нейджи и моего текущего любовника никого не было. — Ты уверена? — Абсолютно. — Ну что же, тогда мы вынуждены продолжать. Может, есть что сказать? — Есть закурить? Ибики улыбнулся ей почти тепло, почти дружески и, допив одним глотком свой чай, встал. * * * «Будь стойкой. Ты справишься». Она потеряла счет времени в клубящейся черноте вокруг. Все ее восприятие сводилось только к ее растянутому до вибрирующих связок телу и мужчине, который стоял напротив. В ладони он подбрасывал небольшой железный предмет, похожий на грушу с винтами. — Знаешь, что это такое? — этот вопрос он задавал ей каждый раз, когда брал в руки новый инструмент. Иногда она отвечала сразу и тогда он мог выбрать что-то другое из своего обширного арсенала, чтобы «удивить» и «сделать сюрприз». А иногда с радостным восклицанием «О, не придется объяснять!» принимался за работу. Рена с усталостью подняла опухшие веки. Левая половина ее лица была багровой и деформированной, глаз не открывался, губы многократно разбиты. Но зубы ей не выбивали и нос остался целым, видимо, Данзо все-таки поучаствовал в ее судьбе и запретил ее уродовать. «Ну правильно, мне потом еще работать по его делам, а кто полезет на куртизанку с лицом, будто ее сношало разом сто ёкаев. Старый урод. Сдох бы ты уже скорее». А вот каждый палец сломали в двух-трех местах, половину ногтей ей вырвали, под оставшимися торчали иглы. Ну а что ногти — они не пальцы, отрастут. Да и на всем остальном Ибики отыгрался вовсю. Рена была в каком-то смысле восхищена мастерством и тем, насколько планомерно он подходил к работе. Было с чем сравнивать. Казалось бы, какая разница, кто над тобой издевается — полоумный извращенец или профессиональный палач. Ан нет, палач все-таки лучше, ведь ты понимаешь, что и зачем он делает, знаешь, при каких условиях прекратится мучение и, отчасти, имеешь определенную власть над происходящим. Более того, хороший специалист до последнего бережет твое здоровье, так что ты имеешь неплохие шансы уйти не только живым, но и не сильно покалеченным. Хотя, все относительно. Ибики как опытный любовник долго ласкал свою зажатую, стесняющуюся партнершу, чтобы ее расслабить и разогреть. Вот только вместо поцелуев у него были плети и сенбоны, а вместо объятий — дыба. О, он не спешил, знал, что если слишком быстро нарастить нагрузку — суставы вырвутся из своих сумок, а связки порвутся. Поэтому он медленно-медленно добавлял обороты колеса, заставляя свою жертву заходиться криком. Он знал, что после каждого воздействия нужно давать жертве отдых, чтобы сохранить ее силы и не тратить время на обмороки. Вот только Рена с самого первого удара не прекращала страдать. Муки были подобно прибою — когда волна то отступает, лаская ноги, то накрывает тебя с головой полыхающей красным бездной. — Знаю, это груша страданий. Можете засунуть ее себе в жопу, — она улыбалась криво и совсем не весело, догадываясь, в ком скоро окажется эта вещь. Но желание хоть немного побравировать еще не до конца покинуло ее. — Ну-ну, зачем так грубо… Или таково твое собственное скрытое желание? — он подошел к ней ближе, ласково ведя рукой в грубой перчатке по ее бедру. — Рена-чан, я думаю, тебе стоит прекратить вставлять палки в колеса моей работы. У тебя такое красивое и крепкое тело, будет жаль его безвозвратно испортить. Пожалуйста, расскажи, кто был в твоем доме за последние две недели. — Собаку-но-Гаара, Хьюга Нейджи, Кейтаро Нагаи. — Все? — Все. — А вот у нас есть неопровержимые доказательства, что тебя также посещает кто-то никем не опознанный. Его видели в твоем обществе несколько дней назад в ресторане «Небесная обитель», да и наружное наблюдение неоднократно фиксировало, когда он приходил к тебе домой. Тогда ты представила его Хокаге как своего друга, но у нас возникло подозрение, что это преступник ранга S, Орочимару, а не некто Нагаи. Тем более, что есть свидетельства о его активности на территории Конохи. — Неужели? — ирония в голосе Рены зашкаливала вплоть до самого, что ни на есть, едкого сарказма. — Вы хотите сказать, что я выдаю за Кейтаро Орочимару? Иначе мне трудно понять, почему вы говорите такую откровенную ерунду. Или вы хотите меня запутать? Я уже перестала понимать, в чем вы меня обвиняете — то ли в том, что привела неизвестного шиноби, то ли в том, что выдаю известного нукенина за неизвестного гостя. Или вы пытаетесь заставить меня признаться сразу в обеих версиях одного и того же? Рука Ибики ни на мгновение не прекратила движений по ее коже, а вот вторую ладонь с зажатой в ней грушей он поднял до уровня глаз Рены. С металлическим щелчком груша расправила семь острых лепестков. Бледнеть дальше ей было уже просто некуда. — Красивая вещица, правда? Коллекционное издание. Зачем ты выдаешь Орочимару за Кейтаро Нагаи, своего любовника? — Я не знаю, что вам там наговорили, но в моем доме таких личностей не водилось. Я уже много раз объясняла вам, кто такой Нагаи и что он делал в моем доме последние две недели, — она завороженным взглядом смотрела, как, повинуясь скрытой пружине, лепестки вновь плавно смыкаются. «Будь стойкой». — Конкретно эта модель — усовершенствованная. С помощью трех рычагов можно добиться сразу нескольких режимов работы. Ее можно заставить сразу полностью открыться и медленно сомкнутся. Цикл включает целых три повторения! Еще она умеет, подобно бутону, распускаться в течение целого часа. Ну и, конечно, классика — я сам могу регулировать ее работу вручную. Прекрасная вещь. И что же делал Кейтаро Нагаи у тебя дома? — Он меня трахал, — она с трудом оторвала взгляд от груши и посмотрела в глаза Ибики. — Рена-чан, я тебе не верю, — он разорвал на ней трусики, лишив последней мнимой защиты, — пожалуйста, расскажи, кто был в твоем доме за последние две недели. — Собаку-но-Гаара, Хьюга Нейджи и Кейтаро Нагаи! — Все? — он обошел ее, встав за спиной. Рена чувствовала его руку на своем бедре. Железная груша скользнула по ее спине, погладила ягодицы. — Да! Пожалуйста, не надо... — ей оставалось только зажмуриться и смириться с тем, что ее ждало. «Не сдавайся. Не бойся. Даже если станет совсем тяжело, помни — ты принадлежишь мне. Рано или поздно я заберу тебя». Его голос в ее голове оставался тем каменным островом, за который она так крепко держалась. Снова и снова она повторяла в голове его слова, ища в них поддержку и спокойствие. «И почему я должна все это терпеть ради тебя?! Чем ты мне так дорог?!» «Не ради него, ради себя — признаешься, будешь страдать куда больше». — Ты такая упрямая, такая смелая, ведешь себя столь дерзко... Но ты далеко не первая у меня такая ершистая. Почему ты не хочешь сказать мне правду? Неужели это маленькое признание стоит таких страданий? Рена вздрогнула и задергалась от холодного прикосновения в самом интимном своем месте. Она прекрасно знала, на что способна железная груша в руках Ибики, и, что гораздо хуже — помнила, как ее мучали подобным образом в другое время и за другие дела. — Я не буду признаваться в том, чего не совершала! — Уверена? — он надавил железкой чуть сильнее, еще не больно, но страшно до одури. — Да! Вы бережливо относитесь к моему телу. За то время, что мы вместе — вы не сделали ничего такого, что нельзя поправить за сутки в госпитале. У вас нет прямых доказательств моих преступлений. Значит, вы просто пытаетесь выбить из меня признание без доказательств. За что?! Я виновна только в неразборчивости в связях, но за секс с мужчинами не из Конохи у нас не наказывают. Прекратите, пожалуйста! Шестерни над клеткой вновь пришли в движение, цепи, на которых была распята Рена, с тихим звяканьем сменили свое положение. Теперь она была не просто распята в воздухе, а распластана как у врача на гинекологическом кресле. — Нет! — она визжала и билась. — Как же ты ошибаешься, Рена-чан, думая, что я берегу твое милое личико. Я просто растягиваю удовольствие. Люблю упрямых, таких как ты, ведь те, кто быстро сдается, не дают мне полностью раскрывать свое мастерство, — и он все-таки втолкнул в нее грушу. — Так что ты там говорила о бережливости? Она завыла, по ногам потекло. Оставив инструмент в ней, Ибики вновь встал перед ее лицом. — Итак, Рена-чан, кто был в твоем доме за последние две недели? Рена кричала, извивалась и плакала. Пока палач не начал раскручивать винт, инструмент еще можно было терпеть. Но то, что она почувствует, когда груша раскроет свои остро отточенные лепестки внутри нее, ни в какое сравнение не пойдет с теми муками, которые она испытывала в ходе этого допроса. — Только эти трое! Клянусь! Морино вновь стоял за ее спиной, Рена потеряла способность понимать, когда он двигался, в голове плыло и путалось. Он очень нежно обнимал ее за талию, покачивая из стороны в сторону. Это могло бы показаться ласковым прикосновением, если бы не ее до предела растянутые связки, которые еще больше страдали, когда он буквально на волос прибавлял нагрузку. Палач дождался, пока Рена не перестанет кричать, а ее рыдания не утихнут, оставив после себе лишь икоту, всхлипывания да судорожные вдохи. — А ты точно спала со своим другом? Для той, которая утверждает, что ведет активную жизнь, ты слишком… м-м-м… неподатливая. Может, ты меня обманула, и я сейчас вот таким вот интересным способом стал твоим первым, а? Тогда мне остается только извиниться, что не сделал это более традиционным способом. Я скорее предположу, что тот, кого ты выдаешь за своего любовника, ни разу не прикоснулся к тебе. О чем вы говорили? Расскажи мне, и я сразу вытащу из тебя этот железный плод, а потом распоряжусь залечить все твои раны. — Я не виновата, что такая узкая, так что вы не мой первый, уж простите. И если вы хотели побыть со мной как с женщиной, то вам стоило пригласить меня на более классическое свидание, вместо того, что вы мне тут устроили. Кстати, а вы хоть простерилизовали эту штуку перед тем как в меня пихать? Мало ли где она до меня побывала, а мне, между прочим, еще детей рожать. — Я смотрю, у тебя остались силы шутить. Может, ты хочешь меня о чем-то попросить? — Дайте покурить, пожалуйста, — Рена тяжело дышала. Она откинула голову назад, оперевшись на своего мучителя, давая отдых напряженной шее, — я же не прошу чего-то запредельного. — Здесь нельзя курить, — в голосе Морино впервые послышалось удивление напополам с раздражением. Кажется, ему не нравилось, что над его игрой насмехаются, превращая ужас в фарс. — М? — Здесь нельзя курить, — его голос стал строже, а руки на ее талии сжались чуть сильнее, выдавая его раздражение. — Не будьте сволочью, вы ведь даже не представляете, с чем мне пришлось сейчас столкнутся. И не могли бы вы прижаться ко мне чуть крепче и левее, чтобы я могла удобнее голову примостить? У меня уже чертовски устала шея, а вы как раз удобно стоите, — повернув голову, она скосила глаза на лицо своего мучителя. — От вас потом пахнет. Вам не жарко в плаще-то? Да и вообще, почему вы его не сняли — жалко такую вещь пачкать кровью. Вам что, рабочие фартуки не выдают? Ибики сначала посмотрел на нее с изумлением, потом расхохотался, крепче прижимая ее к себе и смещаясь чуть левее, как его и просили. — Рена-чан, я все больше убеждаюсь, что у тебя с головой большие проблемы Всякое мне приходилось слышать от тех, с кем работал, но еще никто не обвинял меня в том, что я воняю потом, и не беспокоился за сохранность моих вещей. — А что вообще еще должно было с моей головой случиться, после того как вы начали спускать с меня шкуру живьем? — пробормотала Рена ни к кому конкретно не обращаясь. Запустив руку во внутренний карман плаща, он вытащил помятую пачку крепких сигарет и спички. Зажал две сигареты в губах, подкурил сразу обе. Пока он раскуривался, дыба вновь пришла в движение, подводя одну руку Рены к ее лицу, во всем остальном оставив ее позу неизменной. Он засунул одну из сигарет Рене в рот, и она тут же глубоко и жадно затянулась, аккуратно придерживая ее самыми кончиками дрожащих пальцев, последних двух пальцев, которые ей еще не сломали. Торчащие иглы с чернотой под ногтями казались гротескным украшением, но ни он, ни она не обращали на это никакого внимания. — Ты же не ждешь, что я еще и сигарету держать тебе буду. — Не жду. — Ну что, вводим перерывы на перекуры? — Я не против, — Рена выдохнула дым и слабо улыбнулась. — Спасибо. Это ваша такая система ведения допроса? Ну там, немного отпустить крючок, чтобы жертва обманулась на счет вашего милосердия, показать что-то напоминающее сочувствие и все такое. — Никакой системы. Просто небольшая пауза, пока ты привыкаешь к груше. Потом все равно продолжим, если ты не начнешь говорить, — Ибики ответил спокойно, по-деловому, не торопясь покуривая за ее спиной. При этом он не забывал свободной рукой продолжать покачивать ее тело, даже сейчас не забывая о работе. — Куда больше меня интересует почему ты так нахально себя со мной ведешь — ни одного проклятия или клятв страшно отомстить. Вариант, что ты не относишься к ситуации серьезно, я отметаю ввиду того, что мы с тобой успели пройти к этому моменту. «Профессионал, чтоб его черти взяли!» — Глупо обижаться на инструмент, который дробит твои кости. Ведь вы просто выполняете свою работу, даже если она вам приносит удовольствие. Но того, кто отдал вам приказ пытать меня, уж поверьте, я ненавижу. Кстати, кто это? Он не ответил, так что несколько минут они молчали, погруженные каждый в свои мысли. Рена наслаждалась каждой затяжкой и вкусом крепкого табака на языке как в последний раз. Ибики курил просто убийственную по крепости махорку, от которой у нее кружилась голова. Но сейчас это была самая «вкусная» сигарета в ее жизни. Как и все хорошее, закончился и их внезапный перекур. Морино отпустил ее и опять встал напротив нее, заставив снова напрягать шею. Убедившись, что Рена зафиксировала на нем свой взгляд, он улыбнулся и взялся за торчащий из нее винт. — Все, перерыв закончен, так что мы продолжаем нашу беседу. Итак, Рена-чан, давай ты мне снова расскажешь, как ты познакомилась с Кейтаро Нагаи. А чтобы помочь тебе лучше вспомнить последние две недели, мы сделаем это, — и он провернул винт, расправляя лепестки внутри нее, пока еще немного, но Рена опять закричала, страдая от разрывающей ее боли. На пол опять потекло. * * * Пока его подопечная пребывала в глубоком обмороке и ее наскоро латал уже четвертый по счету иръёнин, Морино Ибики глубоко задумался, хмурым взглядом буравя обмякшее и опухшее от побоев лицо Рены. Что-то не складывалось в том, что он наблюдал в ее поведении и в словах. Когда служба АНБУ доставила к нему двух голубков, схваченных на горячем, он сразу понял, что ее гость никакой не Орочимару, ведь Белый Змей вряд ли бы позволил себя захватить в доме своей любовницы со спущенными штанами. Внешне задержанный мужчина, конечно, чем-то напоминал опального санинна, но кроме внешности у него ничего другого в общем-то и не было — ни СЦЧ, ни каких-то особых навыков и уже тем более особых примет. Документы его были в порядке, в розыске он не состоял, в городской управе зарегистрировался в день прибытия, как и полагалось, получив временное разрешение на пребывание в Конохе, так что для Ибики интереса не представлял никакого, поэтому он спихнул его на какого-то младшего дознавателя с полной уверенностью, что мужику просто не повезло с выбором подружки. Дальнейшая судьба Кейтаро Нагаи его не интересовала. Но вот сама куноичи из Конохи была куда как интереснее и, что уж греха таить — подозрительнее. Он даже жалел, что раньше не обратил на нее внимания — интереснейший случай в его практике оказался. Прямых улик против нее действительно не было, но всего остального оказалось ого-го как много. Да, слишком вовремя оказался у нее в гостях посторонний мужчина, внешне слишком напоминающий наиболее разыскиваемого преступника. Очень удобно было бы их перепутать, если бы к ней в гости захаживали они оба. Так что вероятность того, что Ибогами, прикрываясь любовником, действительно связалась с Орочимару, была не нулевая. Эксперты нашли следы его чакры вблизи ее дома, и следов было слишком много для того, чтобы предположить, что нукенин просто мимо проходил. Нашлись и свидетели из числа обычных жителей, которые якобы видели девушку, похожую на Ибогами, которую нес на руках мужчина, похожий на Орочимару. Да и ее отлучки из Башни испытаний во время второго этапа экзамена были наверняка не просто так. Хокаге точно не повелся на бред о распитии пива в гордом одиночестве сидя на дереве. Но опять-таки — не было свидетелей, а на ней не нашли чакры или других следов Орочимару. И хотя все это было очень неубедительно, но в мире шиноби часто на правду указывали и гораздо меньшие зацепки. Хотя, с другой стороны, было похоже, что ее просто кто-то умело подставлял, ведь как-то уж тоже странно, что вокруг ее дома нашли чакру Орочимару, которая на девяносто шесть процентов совпадала с эталонным образцом. Так не бывает, ведь чакра постепенно меняется со временем, пусть и оставаясь вполне узнаваемой, но девяносто шести процентное совпадение образцов можно получить в течение года, а Ибики прекрасно знал, насколько давно Коноха не могла обновить образцы чакры Орочимару по причине его бегства. Сам он регулярно пересдавал слепок своей чакры для идентификации, как и любой шиноби Листа уровнем выше чуунина. К тому же вблизи ее дома нашли следы еще одной сильной чакры, опознать которую не смогли — не было в базе данных Конохи таких образцов. И этих следов было куда как больше, чем оставленных Белым Змеем. Именно отсюда выплыло обвинение в том, что Ибогами провела в Конохагуре постороннего шиноби, но судя по всему она сама не знала, что за ней кто-то следит, причем уже давно, не меньше полугода. Морино оперативно разослал по своим каналам приказ максимально быстро идентифицировать незваного гостя. Чакра была сильной и очень неприятной, с такими характерными особенностями несложно искать источник, если парень (то, что это мужская чакра, эксперты даже не сомневались) где-то уже засветился. А то, что засветился, было ясно как день — ну не может человек с такой злобной аурой до сих пор не сделать ничего противозаконного. Нашли несколько трупов, которые кто-то не сильно-то стараясь прикопал под тонким слоем земли в ближайшем подлеске за ее домом. Этих красавчиков, несмотря на разложение и обгрызенные мелкими падальщиками лица, опознать получилось довольно быстро. Мелкая банда говнюков, которая уже давно донимала окрестных крестьян занимаясь воровством и мелким разбоем, и разогнать которую у Конохи все никак не доходили руки. У этой тупой шпаны напрочь отсутствовал инстинкт выживания, раз они полезли грабить дом в скрытой деревне. Ребятки были с характерными травмами и фонили чакрой Собаку-но-Гаары, тоже частого гостя в этом странном доме. Да уж, не повезло им заглянуть к Ибогами в гости как раз в тот момент, когда у нее чаек попивал один из самых опасных и агрессивных шиноби мира. Плохо, что она не доложила о нападении на ее дом. Но, видимо, посчитала, что такая мелочь, как убийства местной швали, не стоит тех хлопот, которые последуют после вызова полиции Конохи. Ибики поймал себя на мысли, что скорее всего тоже просто бы избавился от трупов, чтобы не морочить себе голову. Сумасшедший дом с помесью борделя какой-то, а не обиталище приличной девушки. Ибики перебирал в уме факты из ее досье, которое успел внимательно изучить прежде чем идти ее допрашивать, чтобы знать, на что и как давить, и вообще понимать, с кем имеет дело. Найденыш, по-видимому, сирота, оказалась не в приюте, как подавляющее число детей, бывших в схожей жизненной ситуации, а в семье потомственных шиноби. И пусть семья Ибогами не была клановой, но три поколения лояльных деревне шиноби — это тоже заслуживало внимания. Во время третьей войны шиноби практически все Ибогами погибли, остался только один представитель семьи — Ибогами Акаши. Но его брак оказался бездетным, так что, видимо, поэтому он взял в семью приемного ребенка. Дважды ребенка находили в лесу, куда она сбегала. Потом несколько последовавших после побега медицинских осмотров, указывающих на то, что с ней в новой семье обращались жестоко, возможно, подвергая сексуальному насилию. Но девочка отказывалась давать против опекунов показания и всячески отрицала, что с ней плохо обращаются, ссылаясь на то, что просто хотела погулять и потерялась. При этом страха перед приемными родителями не выказывала никакого. Но вот внятно так никто и не выяснил, откуда у ребенка в возрасте девяти лет разрыв прямой кишки и синяки от пальцев на внутренней поверхности обоих бедер. Дурно пахнущую историю как-то подозрительно быстро замяли, а спустя каких-то три месяца оба ее приемных родителя погибли при не выясненных обстоятельствах довольно скверным образом. Девочка отказалась идти в приют в виду уже самостоятельного возраста. Нового опекуна ей тоже не назначили. Поскольку ее удочерили и официально признали Ибогами, она получила в наследство все, чем владела семья. Кстати, до того, как они взяли к себе ребенка, они жили довольно скромно. А после того, как Рена получила фамилию Ибогами и стала официальной наследницей, они получили в награду за военные заслуги весьма дорогой дом с большой придомной территорией и горячими источниками. Ибики даже подумал, что награда была не соразмерно больше реальных их заслуг. Но тут уже не он решает, кто и что заслужил на войне. Как и за счет чего новоявленная наследница содержала дорогущую собственность, Ибики не представлял, ведь пособие по сиротству выплачиваемое детям погибших шиноби ничтожно мало и не покрыло бы даже налога на собственность. Но она как-то смогла изыскивать средства на содержание дома, при этом официально нигде не работая. Какая изобретательная девушка. Слишком много было белых пятен и в ее дальнейшей истории как шиноби Конохагуре. Например, в Академию она не поступала, на домашнее обучение ее никто не оформлял, а вот при этом аттестат из Академии был самый что ни на есть настоящий, вот только весь ее выпуск, кто еще жив остался, и весь преподавательский состав разом не то что не смогли о ней ничего рассказать, так еще и в глаза ее отродясь не видели. А документы при этом подлинные за подписью тогдашнего ректора, ныне почившего в бозе, и самого Хокаге. И выписки из зачетных листов настоящие, и оценки чуть выше среднего. Эдакий уверенный середнячок, которому джоунински жилет если и светит, то только при ну очень уж узкой специализации. И ее подпись о принятии присяги и получении хитай-атэ Листа тоже есть. А вот распределения в команду не произошло, наставник-джоунин тоже ей назначен не был. С кем, как и чему она училась — никто не имел понятия. Но при этом всем имея звания генина она регулярно получала задания вплоть до В-ранга, парочка А-шек даже затесалась. У генина. Без команды и наставника. Да-да, все нормально, так конечно бывает. Слишком часто ее работа была засекречена или приказом Хокаге, или главой Корня. Как она умудрялась работать на обоих старых интриганов — для главного дознавателя было загадкой, но факт оставался фактом. Работая на одного, жди неприятностей от второго, а тут они фактически допускали к себе двойного агента. Но эти стороны жизни Ибогами его не касались совершенно, пусть высшее руководство Конохи само разбирается кому должна служить полоумная девчонка. Его департаменту спустили вполне конкретное указание — допросить, при потребности с пристрастием, подозреваемую в связи с Орочимару и Суннагакуре куноичи. От Данзо приходил гонец с приказом не применять к ней высшие формы дознания, не уродовать и вообще в целом не наносить особого вреда здоровью. Перед началом экзамена на чуунина ее формально приписали к команде Майто Гая четвертой. Как Хокаге удалось ее туда протолкнуть, учитывая, что на экзамене проходят все тройками, Морино не знал и не особо вникал — политика — дело политиков, а не палачей. Он ее смутно помнил в аудитории письменного этапа экзамена — расслабленная, наглая, скучающая и вовсе не выглядевшая профессиональной шиноби. Но вот то, с какой легкостью она прорубилась через Лес Смерти и какие результаты показала на отборочных турнирах, сразу поднимало Ибогами в топ сильнейших претендентов на повышение ранга. И все это она делала скучающе и с максимально несерьезным отношением, играя практически на грани фола. Именно играя, насмешничая над всем, что ее окружало. И это его злило. Если бы на нее было хоть что-то более весомое, кроме случайного свидетеля, который затруднялся в ней опознать ту, кого видел поздней ночью, то, возможно, он пошел на все в своих методах дознания ради правды. Но из-за приказа Данзо Ибики воспользовался своей призываемой пыточной, а не занялся неторопливой работой в казённом помещении. Из-за паршивки он ухлопал почти весь свой резерв и понимал, что продолжать технику уже не может, да и смысла нет. Все равно она под воздействием чисто физического допроса уже точно не признается. И эта неожиданная ее сторона после показушной расхлябанности вовсе выбивала его из колеи. Особенностью его призыва было то, что жертва была надежно отрезана от возможности оперировать чакрой с одной стороны и фактически полностью контролируема пользователем техники с другой. Внутри Железной Девы Морино мог растягивать субъективное восприятие времени так долго, как пожелает, а чувствительность к боли усиливал в десятки раз. Поэтому даже легкая порка тут по его желанию воспринималась как свежевание заживо. И вот тут, казалось бы, легкая добыча показала совсем другое лицо. Он допрашивал ее со всем своим мастерством, очень обстоятельно, вмещая в короткий промежуток времени субъективные недели страданий. Ибики сделал с ней практически все, что можно было сделать не калеча и не уродуя ее лицо. Последним его аргументом стала пытка грушей страдания с максимально усиленной чувствительностью. То, что она даже с этим страшным инструментом внутри, а этот инструмент раскалывал и куда более опытных и сильных шиноби, все равно продолжала отрицать свою связь с Орочимару, взамен рассказывая все новые и новые подробности своего знакомства и романа с этим своим Нагаи, заставило Ибики усомниться в ее виновности. Когда она отключилась в первый раз, он потребовал из архива ее отчет о той миссии с коммерческим шпионажем. То, что она рассказала, оказалось куда подробнее и не в лучшую сторону отличалось от того, что было написано в отчете. И он понимал, почему она умолчала о своем фактически четырехнедельном отпуске, который потратила на банальные блядки. Впрочем, не ему осуждать ее за такой способ забыться, ведь в свое время он тоже не вылезал из борделей, пытаясь выжечь из памяти свой личный болезненный опыт. Его обвинения в связях с Суннагакуре она тоже внятно и подробно обосновала, ссылая на устное согласование с самим Хокаге. И хотя по мнению Ибики ее затея была чем-то средним между самоубийством и идиотизмом, он понимал, что ссылаться на Хокаге можно только имея такой разговор в прошлом. Во время второй ее отключки он отправил гонца к Хокаге, и тот подтвердил ее слова, фактически сняв обвинения в шпионаже на пользу Сунны. И тоже прислал указания о щадящих формах дознания. Сговорились они, что ли? Чем им так дорога эта девчонка? От обвинений в отказе носить отличительный знак Конохагуре она отшутилась тем, что ее притащили сюда голой, так что она просто не успела его надеть. А вообще, мол, только за пределами Конохи носит почти не снимая. И что тут еще скажешь-то? Ведь и вправду на территории Конохагуре шиноби могли ходить как захотят, и все равно есть ли в деревне представители других скрытых деревень или нет. Ибики должен был признать, что его дополнительное обвинения для отвода глаз она шутя обломила об колено. Нет, эта красавица слишком быстро соображает и уж слишком хорошо знает всю его кухню. У него чесались шрамы, явно намекая на то, что он упускает что-то важное, но… А третий и четвертый заходы он постоянно расспрашивал ее о Собаку, Хьюга и Нагаи, но она ни разу не сбилась, не запуталась или отказалась отвечать. Иногда вспоминала не существенные мелочи, а в целом всему нашлись подтверждения свидетелей. Ибики не поленился отправить дознавателя в квартал Хьюга, и тот побеседовал с ее сокамандником с разрешения главы клана. Ни одного нового слова, ни одного противоречия. О том, что она могла сговориться с Хьюга заранее и речи быть не могло — молодой человек был шокирован новостями о том, что ее задержали и сейчас допрашивают. Особенно сильный удар по его самообладанию нанесло известие о сути обвинений в адрес Ибогами и последствий которые ее ждут, если хоть что-то из этого подтвердиться. Младший дознаватель даже в красках рассказал, где она сейчас находится и что с ней делают, чтобы заставить молодого Хьюга признаться в чем-либо незаконном. А вот, со слов подчиненного, на лицо главы клана, который узнал, что его племянник спит с какой-то местной потаскухой (с точки зрения Хьюга — любая девица не благородного происхождения по определению никем, кроме потаскухи быть не могла) было приятно посмотреть. Да уж, молодому шиноби теперь не позавидуешь, ведь его ждет серьезная взбучка за то, что пихал свой благородный член в неблагородные щели. У них с этим все строго, снобье лицемерное. Вот интересно, а как она умудрилась одновременно крутить роман сразу с двумя, может, даже тремя, мужиками? Или она им там расписание на дверь повесила? Может, утолить свое любопытство? В том, что она рассказала об Орочимару, тоже не было ничего лишнего — общедоступная информация и только. Слишком уж складно все выходило, прям как невиновная. И это при всей ее весьма мутной биографии. Чутье и опыт подсказывали, что что-то тут нечисто, но как он ни старался — зацепиться было не за что. Ибики хмурился и думал, что такую наглость и спокойствие на допросе он видел только у матерых уголовников, которых уже ни один раз пытали и которые не боятся уже ни боли, ни смерти и которым просто уже не за что цепляться в жизни. Рена вела себя именно так, и такое поведение от якобы неопытного генина? Чушь, он никогда не поверит в такую липу, особенно учитывая ее умение шутить даже с разрывающим ее нутро железом. Больше двух субъективных недель непрерывных пыток в руках мастера — это не шутки, подавляющее большинство ломаются гора-а-аздо раньше. И пусть за пределами Железной Девы прошло всего полдня, но он чувствовал, что устал просто зверски, а весь штат дежурных иръёнинов, которые постоянно ее подлечивали во время допроса, высушен досуха. Или его подопечная далеко не генин, или… Или у нее чертовски неприятный опыт, именно из-за которого Хокаге засекретил большую часть ее миссий. Если по его вине девчонка не вылезала из пыточных, то понятно, почему он не хочет это афишировать — такой урон по репутации доброго старичка будет, что ой-ёй. Ну как же, старый интриган же так опирается на бесклановых шиноби, но вот оказывается, что именно таких вот безродных сирот ждет самое мясо на работе. Впрочем, это бы неплохо объясняло и ее странное для оказавшегося в такой ситуации поведении. Действовала она спокойно и разумно: как только пришла в себя, сначала попыталась прояснить ситуацию, при неудачном исходе выспалась, используя выделенное ей для маринования время на возможность набраться дополнительных сил, а потом, подумав пригласила его приступить к допросу. В ней не было страха. Да, она страдала, да, она хотела все это прекратить, но черт возьми, она отнеслась к ситуации как к неизбежной, неприятной, но знакомой. Даже со своим палачом Ибогами вела себя как с простым исполнителем, своего рода к коллегой, который просто выполняет свою часть неприятной, но необходимой работы. Как бы ничего личного и в жопу все психологические уловки, она их просто игнорировала, как он бы игнорировал слишком разговорчивого кровельщика, пока тот бы чинил его дом. Впервые за десять лет своего рабочего стажа как палача Ибики почувствовал к кому-то уважение и солидарность. И хотя ее тело было до знакомства с ним без шрамов, что само по себе странно, но то, как она себя вела во время истязаний сказало ему многое. И ее знание более половины его инструментария тоже было для него не приятным открытием. Она была в руках мастеров-дознавателей и прошла через такое количество истязаний, что уже относится к ним с неким стоическим безразличием. Серьезно калечить ее уже не было смысла. Она уже давно была много раз сломлена и ее тело для нее не представляло никакой ценности — мысленно она уже попрощалась и с пальцами, и с глазами (кстати, очень любопытные глазки), и ногами, да и личиком своим не особо-то дорожила. Да уж, а ведь он много каких своих психологических приемов на ней испытал, все без толку — она с легкостью понимала его игру. Возможно, если бы у него не было больше никаких дел и много свободного времени, он бы и расколол ее, уж слишком громко его интуиция и опыт кричали о потайном дне, но у него не было ни того, ни другого. А вытащить из Ибогами ни одного слова, которое бы свидетельствовало против нее, он так и не смог. Пытать дальше, видя, что толку от этого уже не будет, не было в правилах Морино, хоть он и культивировал образ отбитого садиста. Отчет по обыску в ее доме тоже ничего не дал. Нет, он конечно было весьма любопытным, но чересчур противозаконного там не было ничего. Не цепляться же, в самом деле, к ее запасам дури и некоторых психоделиков. Все это было в небольших количествах, так что ясно было, что хранилось для личного пользования. Поймать бы ту гниду, которая потихоньку толкает эту дрянь на улицах Конохи, да побеседовать не торопясь. Эх, мечты-мечты… Ибики ввел практику двойного допроса — пока палач пытает жертву, менталист аккуратно и незаметно ковыряется в ее мозгах. Мало кто вспоминает о том, что нужно держать щиты на разуме в тот момент, когда его пальцы отрезают один за другим. Поэтому практически все то время, что он работал над ее телом, стоящий рядом менталист работал с ее разумом, слишком сконцентрированном на Ибики, чтобы замечать постороннее вторжение. Менталист, который непрерывно сканировал Ибогами во время допроса, тоже не смог зацепить ничего компрометирующего. С трудом продираясь сквозь бушующие эманации боли, страха и ненависти, он смутно улавливал образы того, что рассказывала Рена. И ее слова не расходились с тем, что успевал заметить менталист. Зато он засек в ее голове просто огромное количество блоков. Ее память была больше похожа на книжный шкаф с переломанными полками, где каждая книга была в стальном ящике с висячим замком, а страницы еще и склеены между собой. Не голова — а лоскутное одеяло. Удивительно, как при всем этом она оставалась еще в здравом уме. Еще менталиста удивило то, что несмотря на пытки, ее психика оставалась стабильной и пластичной. Какая-то нечеловеческая гибкость мышления позволяла ей принимать происходящее как временные трудности, не зацикливаясь на каждом болезненном воспоминании, но при этом бережно сохраняя все, что с ней делали. Запредельный, но крайне эффективный мазохизм. «А она вообще человек?» — мелькнула странная мысль у Ибики. Он посмотрел на Рену, которая сейчас была уже не так симпатична, как в начале их беседы — избитая, израненная, ноги заляпаны потеками бурой крови, грязные, пропитанные потом и кровью волосы неопрятными космами волочились по полу. Лицо превратилось в кровавое месиво, только белые хищные зубы виднелись сквозь порванные губы. Ее грязное тело растянутое и выкрученное в невозможную для нормального человека позу, безвольно обвисло на тонких цепях его чакры. «А ведь она уже седая в свои-то годы. Должен признаться, что мне ее даже в чем-то немного жаль. Если с нее снимут обвинения, я ее точно куда-нибудь свожу и накормлю в качестве извинений. С этой психованной еще станет согласиться. М-да, рожи тех, кто это увидит, будут стоить этого фарса». Ибики вздохнул, поклонился в знак уважения стойкости своей подопечной и прекратил действие своей техники. Тело Ибогами сломанной куклой с глухим стуком упало на пол в главной допросной его департамента. Проморгавшись пару мгновений из-за бьющей в глаза яркой лампы, он позвал своего стажера, который караулил у входа вместе с выдернутым раньше своей смены иръёнином. — Хэнеко, я тут закончил. Я сейчас напишу два отчета, один отнесешь в канцелярию к Хокаге, а второй передашь с Горо для Данзо-самы. Девчонку отмыть, подлечить до приемлемого состояния и в камеру в отдел мозголомов. Дальше птенцы Яманака должны до конца разобраться, что к чему. Кто там сегодня дежурный, пусть с ней и работает, — он все-таки до конца не исключал, что она имеет какое-то отношение к происходящему, а в таком истощенном состоянии все ментальные практики проходят почти не встречая препятствия. — Когда закончат — отчет мне на стол немедленно. Я сейчас в шестую моечную, приведу инструменты в порядок, потом к себе. Распорядись, чтобы мне обед принесли в кабинет через полчаса. Задолбался я что-то. — Ибики-сан, вас хотел видеть Майто Гай, наставник-джоунин Ибогами и Нейджи Хьюга, главный по ее команде. — Старшего пригласи в моечную, мелкого — шли лесом, нечего соплякам тут делать. Хотя… тоже его пригласи, посмотрим, как он будет себя вести. — Слушаюсь. * * * Шимура Данзо молча рассматривал то, во что превратилась самая противоречивая и проблемная куноичи Конохи. Ее истерзанное тело доставили из департамента дознания буквально несколько минут назад, и как раз вовремя. Данзо успел опередить Хирузена буквально на пару минут, умыкнув его игрушку прямо у него из-под носа. Пока Хокаге степенно вплывал в департамент со стороны парадного входа, Рену, замотанную в простыню, вытаскивали с черного, предназначенного для выноса мусора и трупов. Пока там разберутся, в чем суть и куда она делась, у Данзо будет час, в лучшем случае полтора на то, чтобы лично побеседовать с Ибогами, пока она еще не очухалась после экспресс-допроса от Ибики с дополнительной обработкой менталистов. Данзо знал, как порой трудно с ней работать, когда маленькая дрянь снова обрастала чешуей из своих лживых личин, превращаясь в покладистую, послушную и исполнительную девочку. Как паршивая гадюка, которая засела под колодой и только и выжидает, что вогнать отравленные зубы ему в лодыжку. Гадина. Прекрасная, полезная, изумительная, с огромным потенциалом, но гадина. Он вздохнул. Ее доставка в Коноху когда-то просто до неприличия дорого ему обошлась и теперь, пока она не компенсирует все затраты, он не намерен ослаблять ее поводок. Впрочем, потом тоже не намерен. — Аки, ее можно полностью исцелить только с помощью медтехник? Штатный иръёнин Корня молча склонился над лежащим на столе телом. Данзо видел, как тот опытной рукой накладывает на Ибогами одну технику за другой. Сканирование, глубокое сканирование, экспресс-диагностика, малый анализ, глубокий взгляд — шиноби сбрасывал техники одну за другой, начиная новую еще продолжая получать информацию от предыдущей. Он был одним из немногих иръёнинов, который успел поработать с Цунаде Сенджу и набраться от нее опыта, поэтому Данзо берег его как зеницу ока — не выпуская из своих подземелий практически никогда. — Промежность зашить надо, кровотечение остановили еще там, но половые органы и прямая кишка изорваны в лохмотья. Лицо тоже бы немного подшить, чтобы шрамов не было. А так ничего особо серьезного, только болевой шок второй степени. С головой пусть разбирается Сатоши-сан, я не силен в психических расстройствах, но предполагаю, что после допроса Морино-сана ее нужно будет стабилизировать. Предварительно ввести транквилизаторы? — Да, уколи все, что нужно и приведи в чувство как можно скорее. Мне нужно, чтобы через десять минут она была относительно вменяемой. Шить можно и во время моей с ней беседы. — Хорошо. Аки тихо отдал несколько распоряжений своему помощнику, который не тратя времени быстро убежал за необходимыми инструментами и лекарствами, заодно прихватит и помощников. Сам старший иръёнин активно вливал в тело девушки мягкую медчакру, разгоняя очаг, слишком долго бывший заблокированным. Данзо молча стоял в стороне, опираясь на свою неизменную трость, чтобы не мешать и не упускал ни одного движения своих подчиненных. Уйти он не мог, чтобы не потратить зря ни одной секунды ее сознания до того, как ее отсюда заберет Хирузен. Вокруг стола засуетилась бригада врачей, которыми управлял Ака-сан. Один восстанавливал вывихнутые суставы и растянутые связки, другой — наращивал вырванные ногти и залечивал рубцы от плетей, третий лечил ушибы и трещины костей, а сам Аки-сан взялся за более тонкую работу — поставив гинекологические зеркала, зашивал разрывы промежности. — Странно, но ее психика очень стабильна, признаков свежих когнитивных повреждений нет, — Яманака Сатоши уже склонился над ее лицом, сжав ее виски в своих пальцах. — Ее стандартный набор закладок не поврежден, хотя внешнее воздействие на них присутствует, наверное в департаменте ковыряли. Ага, вот и следы недавнего ментального вторжения, видимо, оттуда же. Очень много заблокированных участков памяти, есть начисто стертые кластеры памяти. Моей компетенции не хватает, чтобы дать внятный ответ, что это значит. Вижу несколько свежих грубых рубцов от пережитых сильных потрясений, но в целом я бы не сказал, что она впадет в истерику после пробуждения. — Достаточно, — Данзо просмотрел отчет штатного менталиста департамента дознания и ему не было нужды перепроверять. Все с этой ситуацией было ему уже примерно понятно. Девчонку давно следует как следует наказать за ее загулы и блядство. — Приводить ее в чувство? — Да. Ресницы Рены дрогнули, она поморщилась, нахмурилась и с трудом открыла глаза, проморгалась, потом обвела взглядом помещение. Попыталась шевельнутся, но вязки на руках и ногах не дали ей этого сделать. — Не дергайся, мешаешь работать, — одернул ее Ака-сан, не прекращая своей работы. Рена наткнулась взглядом на Данзо, слегка нахмурилась, а потом неожиданно слегка улыбнулась, будто увидела что-то очень приятное и дорогое ее сердцу. — Давно не виделись Данзо-сама, — едва слышно прохрипела она сорванным голосом, расслабляясь и напрочь игнорируя все, что с ней делали, — как ваши дела? Надеюсь, ваше здоровье такое же крепкое, как и в прошлую нашу встречу. — Рена-тян, ты последнее время напрочь забыла все то, чему я тебя учил, и то, о чем предупреждал, — его голос был очень сух и спокоен. — О чем вы, Данзо-сама? — даже несмотря на то, что ее лицо было разбито, на нем все равно читалось недоумение. — Я никогда не забывала ваших бесценных уроков, а ваши наставления выжжены прямо в моей голове. Данзо позволил себе слегка приподнять угол рта, обозначая насмешку над ее слишком прямым намеком на то, что она знает о закладках в ее голове. — Рена-тян, ты собственность Корня, и тебе давно пора было бы это усвоить. И как собственность нашей организации ты не имеешь права на растрачивание своего ресурса не на благо Конохагуре. — Что вы имеете в виду? — она прекрасно понимала, куда клонит Данзо. — Тебе запрещено сношаться с кем попало. Я достаточно ясно изъясняюсь? — Боюсь, что даже вы не можете решать за меня в этом вопросе. Я думаю, что вполне достаточно того, что я всегда выполняю ваши поручения, какими бы они ни были. — Тебе не надо думать. Тебе нужно только подчиняться. Или ты хочешь, чтобы я тебя наказал? — А того, что со мной случилось, разве не достаточно? — Я почти не имею к этому отношения. Рене не понадобилось спрашивать, кто имел. Сарутоби Хирузен мать его Хокаге. Она не позволила себе даже бровью повести, чтобы не выдать насколько сильно ее ударила эта новость. — Вот значит как. Вы тоже считаете, что я причастна к тому, в чем меня обвиняли? — Корень провел свою проверку и у него сейчас нет к тебе вопросов. Хотя я не гарантирую того, что это не изменится в будущем. — Я понимаю. Внутри ее сердца умирал еще один кусок мяса, в котором теплилась привязанность к старому доброму Хирузену. Дедушка, дедуля, джи-джи. Руки в старческих пятнах, из которых она пила воду привязанности и доверия, сгнивали на глазах, покрываясь гноем и струпьями. «А чего ты еще хотела? Сама же его обманула о том, что связалась с Орочимару. Он — Хокаге и должен выполнять свои обязанности, чего бы это ему не стоило». Но легче от этой мысли ей все равно не стало. Она никогда не щадила себя, выполняя любую работу, какую бы ей не предложил Хирузен. И именно из-за него частенько оказывалась в местах не намного более гостеприимные чем те, из которых ее только что вытащил Данзо. Все-таки она не ожидала, что Хокаге пойдет на то, чтобы отдать ее Ибики на допрос. — Мы закончили основную работу, — отрапортовал один из иръёнинов, — оставшееся можно долечить или в госпитале или амбулаторно. — Мне тоже осталось немного, — сказал Аки-сан, извлекая инструменты и с металлическим грохотом бросая их в лоток, который держал в руках помощник, — Ибогами, знаешь, как себя вести, пока швы свежие? — Да, Аки-сенсей, — она равнодушно рассматривала потолок, даже не вздрогнув, когда из нее удалили инструменты. — Я тебе дам лекарственные свечи, будешь ставить утром, вечером и после того, как посетишь уборную. Там по счету выйдет на семь-восемь дней лечения. Еще будешь подмываться отваром календулы как можно чаще в течение недели. Три дня постельного режима, далее очень постепенно наращивать физические нагрузки. Половой покой минимум месяц. Это понятно? — он последний раз провел ревизию, проверяя, чтобы все разрывы были зашиты, а швы надежны, обработал кожу антисептиком и набросил на нее простыню, прикрывая тело. — Да, Аки-сенсей. Благодарю вас за помощь. — И я бы не советовал продолжать участие в экзамене, но тут уж на твое усмотрение. Я закончил. Что-то еще, Данзо-сама? — спросил Аки-сан, вытирая руки салфеткой. — Ты свободен. Коротко поклонившись, он махнул рукой, забирая с собой помощника, и вышел быстрым шагом, оставляя наедине своего начальника и пациентку. — Итак, Рена-чан, — Данзо пристукнул своей тростью и подошел ближе к столу, — ты меня очень разочаровала своим поведением. Ты знаешь, насколько я не терплю подобного нарушение дисциплины в своем отделе. Ты будешь наказана. Она с трудом села на столе, не обращая внимания на то, что простыня соскользнула с нее на пол, обнажая худое тело, все покрытое синюшными пятнами от не до конца залеченных ушибов. Она уже очень давно не смущалась своей наготы, а перед Данзо так и подавно было нечего стеснятся. Из-за ее бледности цвета татуировки казались особенно яркими и насыщенными. Ее тело плохо поддавалось контролю, но она перебросила ноги через край, но вставать пока не торопилась, не уверенная, что сможет удержать равновесие. — Я приму любое ваше решение, — спокойно ответила Рена, пытаясь хоть как-то распутать и заплести вонючие влажные космы, которые когда-то были ее волосами. — Уверена, ваша кара не будет чрезмерной. Данзо усмехнулся и бросил ей в руки какой-то сверток, оказавшийся штанами и рубахой из стандартного обмундирования Корня. — Оденься. Ей не потребовалось много времени, чтобы натянуть на себя одежду и вопросительно посмотреть на Данзо. — А теперь за мной, — глава Корня развернулся и неторопливо вышел из комнаты. Рене не оставалось ничего другого кроме как следовать за ним. В полном молчании они шли по гулким коридорам, мимо множества запертых дверей. Напротив некоторых из них стояла охрана из шиноби в масках и никто кроме хозяина этих катакомб не знал, что там хранится. Они дошли до развилки, где коридор уходил в противоположные стороны. «Если сейчас повернем направо, то меня ведут в тюремный блок». Они повернули налево. Спустя еще несколько поворотов и дверей Рена поняла, что ее ведут в святая святых — в личный кабинет Шимуры. Подойдя к массивной двери, которую охраняло сразу четверо шиноби, он отпер ее двумя ключами и личным слепком своей ауры. Дверь даже не скрипнула, проворачиваясь на хорошо смазанных петлях. — Проходи. Рена повиновалась. Сам хозяин кабинета зашел за ней и прикрыл дверь, которую, однако, запирать не стал. Покряхтывая и изображая немощного старика Шимура прошел к своему столу и сел, Рена же неподвижно и молча стояла напротив его стола, даже не помышляя проявить непочтительность. — Итак, Рена-чан, у нас с тобой не так много времени, поэтому не будем его терять зря. Будь так добра, подойди к окну. Осмотревшись по сторонам, она увидела справа от себя окно, закрытое плотными жалюзи. — Раньше у вас не было окон в кабинете, вы ведь под землей, — сказала она подходя к окну и легко касаясь реек жалюзи, чуть-чуть раздвигая их. — Раньше мне не нужно было смотреть на новый полигон. Рена выглянула в окно и увидела, что окно выходило в просторный подземный зал, из которого был всего один выход, а само окно было почти под самым куполом. Круглая арена была как на ладони и хорошо освещена. На полу, посыпанном белым песком, стояло четверо мужчин. Двое держали третьего, которого развернули лицом к окну и поставили на колени, а четвертый обнажил меч. Рена присмотрелась и узнала в нем Нагаи. Его глаза были пустые, а лицо каким-то дряблым, будто сдувшимся. Не выглядел он как живой человек. С трудом она смогла сохранить невозмутимый вид, чувствуя, как с плеч падает камень размером с гору. «Орочимару, подлец, ты, сука, гений. И сам выкрутился и меня вытащил. Интересно, где он нашел двойника и что с ним вообще сделал?» — Ты ничего не хочешь мне сказать? Может, о чем-то попросить? — Это что-то изменит? — Возможно. Рена продолжала буравить его невозмутимым взглядом. — Нет. Это твое наказание. Будешь смотреть до конца. Она снова выглянула в окно и не мигая смотрела, как клинок опустился резким взмахом и голова ее «любовника» покатилась по песку. Тело перестали держать, и оно, обезглавленное, упало, немного подергалось в предсмертных судорогах и затихло. Вокруг обрубка растекалась темная кровь. Один из шиноби поднял голову за длинные волосы и повернул ее лицом к окну, показывая, что работа выполнена. Рена смотрела на казнь в полной тишине, Данзо тоже помалкивал, внимательно за ней наблюдая. — Хочешь, они принесут голову сюда? Попрощаешься. — Зачем? Только полы пачкать. — Тебе его совсем не жаль. — Я предполагала, что вы можете не одобрить его кандидатуру, так что заранее предупредила, что у меня очень строгий опекун, который может предъявить к нему серьезные претензии. Кейтаро решил рискнуть и не угадал. Это был не мой выбор. — Жесткосердная ты сука, — Данзо поморщился. — Вы хорошо меня воспитали. Что дальше? — Пожалей мужчин. Я обезглавлю любого, кого ты приведешь в свою постель. — Даже представителя клана Хьюга? Он усмехнулся. — Мне нет нужды вмешиваться в дела клана, они сами найдут, чем наказать своего отпрыска за связь с тобой. — Вы не сможете убивать всех, с кем я сплю. — Тогда я найду чем еще тебя прижать, — Данзо откинулся на спинку кресла и перекинул свою трость через колени. Нужно было скорее заканчивать разговор, ведь ему уже доложили, что Хокаге направляется к нему в гости, и лучше бы, чтобы к тому времени паршивка уже убралась отсюда. Она помолчала. — Что теперь? Данзо вытащил из стопки бумаг на столе какой-то документ и, бросив на него беглый взгляд, протянул ей. — Это твое обязательство явиться для стажировки в Корень после сдачи экзамена на чуунина. Согласно этому контракту ты принимаешься на позицию стажера в Корень АНБУ и переходишь под юрисдикцию внутренней разведки. Я больше не могу пускать ситуацию на самотек. — И что будет, если я не подпишу? — Я очень расстроюсь, а ты останешься у меня погостить, чтобы подумать. Она снова выглянула в окно. Тело уже убрали и какой-то прислужник сгребал окровавленный песок лопатой на совок. Рядом с ним стояло ведро с чистыми опилками, чтобы присыпать пятно и собрать остатки крови. Данзо легко мог запереть на неопределенный срок в подземелье, и, возможно, долго прятать ее от Хокаге. В этом случае экзамен летит к Биджуу под хвост, а закончить начатое было уже делом принципа. Если она откажется подписывать документ, то потеряет очень много времени и еще неизвестно чем все закончится. А вот если подпишет, то, возможно Хокаге сможет своей властью расторгнуть контракт, опираясь на какую-нибудь государственную необходимость. О том, что скорее всего именно Хокаге причастен к ее допросу и пыткам, она пока старалась не думать. Она отпустила жалюзи и подошла к столу. Данзо положил перед ней лист бумаги, Рена бегло его прочитала и подписала, небрежно швырнула лист и ручку на стол. — Хорошо, что ты благоразумна, — Данзо засунул руку в скрытый карман своего хаори и вытащил небольшой сверток. — Держи. Это лекарства, которые тебе назначил Аки-сенсей, не забывай его рекомендации. — Это все? — она сунула его в карман не глядя. — Да. Надеюсь, ты сделала правильные выводы и извлекла урок из сегодняшнего дня. — Да. — Хорошо. На сегодня я с тобой закончил, но скоро мы опять встретимся и очень серьезно поговорим. — А что с обвинениями, которые мне предъявлены? — Они сняты как по моему ведомству, так и со стороны Морино-сана. Теперь иди, тебя проводят. — До свидания, Данзо-сама. Рена вышла за дверь и прикрыла ее очень аккуратно, хотя руки у нее тряслись так сильно, что она с трудом удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью изо всех сил. «Послушаем, что скажет старик Хокаге и придется принимать решение, что делать дальше. Корень — это не та карьера, о которой я мечтаю». Вдохнув и выдохнув пару раз, она огляделась в поисках провожатого. Шиноби в маске собаки сделал жест, приглашая следовать за ним, и пошел к выходу из катакомб. Рена брела за ним, чувствуя каждую клетку истерзанного тела, с наслаждением представляла, как придет тот сладкий миг мести. Она улыбнулась, представив, как расчленит Данзо на мелкие куски, растерзав по каждому суставчику. С трудом переставляя ноги и придерживаясь за стену, Рена шла к выходу. Впереди ее ждал невероятно сложный разговор с Хокаге и, возможно, с Орочимару. Но сейчас, пока она еще в темноте коридоров Корня, она может себе позволить роскошь пустых фантазий. «Я была стойкой. Я справилась».