Песни далекой Земли

Вика проснулась в незнакомой постели с дико больной головой и одетая в чужую футболку. Рядом с ней, заложив руку за голову и примостившись на самом краю широкой тахты, спал ее вчерашняя спаситель. Шура. Шурочка. Золотистые волосы (явно выгоревшие на австралийском солнце, не крашеные) разметались вокруг головы огненным нимбом. Пухлые губы были чуть приоткрыты. Загорелое лицо. Длинные ресницы трепетали в такт каждому вдоху. Даже аромат был тем же, вчерашним, чуть потускневшим, но вполне узнаваемым. А вот ниже... Викин желудок скрутило гадким спазмом. Блин! Вика судорожно продрала глаза и кое-как приняла вертикальную позу. Что-то здесь было не так. Кадык на тонкой шее. Точечки щетины на щеках. Волосы на груди. Однозначно мужской груди. Ааааа! - Просыпайся! - заорала она во весь голос. - Немедленно просыпайся! Ты кто? Шура, дернувшись от крика, подскочил и едва не свалился с постели. - Ты... что случилось? Белочка приснилась? Ты чего орешь? - Что я тут делаю? - всхлипнула Вика, как в броню, кутаясь в одеяло. - Ты кто? Где Шура? - Я Шура. Ты у меня дома. Забыла, что ли? - Ты - Шура? Нет... Ты не Шура. Шура... Шурочка... она другая... - Память совсем отшибло, ничего не помнишь? - развеселился Шура. - Паспорт показать? Нехрен столько пить, раз не умеешь. - Но ты парень! А вчера... вчера... - Вчера я тоже был парнем, - Шура окончательно проснулся, слез с постели и сладко потянулся, разминая мышцы. И если до этого у Виктории еще и были какие-то сомнения на этот насчет, то сейчас, наблюдая худое, но поджарое волосатое мужское тело в обтягивающих боксерах, их больше не осталось. - Ты не заметила? - Но ты была... был в юбке! И накрашенные глаза! И волосы! И... - А ты - в штанах. Ну и что? - Ооооо.... - Воды принести? Вика всхлипнула, кивнула головой, пряча лицо в ладонях. Шура пожал плечами и ушел на кухню. Протянутый бокал она пила жадно, крупными глотками, как умирающая лань на водопое. - Скажи... - Вика замялась. - Вчера еще что-то было? - В смысле? - Мы... - Что - мы? - Мы... переспали? Шура заржал. - А этого ты тоже не помнишь? Сама же предложила дружить организмами. И еще выпить. Как ты там сказала... а, вот! За глубокое взаимопонимание! - То есть да? Ооо... - Вика почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. - Где у тебя тут туалет? - Надеюсь, ты хоть не беременная? - подозрительно спросил Шура, терпеливо пережидая, пока Вику сначала вдохновенно выворачивало наизнанку, а потом она, шмыгая распухшим носом, долго умывалась. Он даже успел одеться и открыть балкон, чтобы проветрить квартиру. Потом пришлось тащить эту недотепу на кухню, снова впихивать в нее аспирин, крепкий чай, тосты с джемом. - Не знаю. - В смысле не знаешь? - Буду молиться, чтобы пронесло. Во всяком, случае, так сразу это не начинается. - Что не начинается? - Токсикоз. Если я вдобавок с тобой еще и залетела...Тогда только вешаться. - Чего?! - Ну... ты же сам сказал... - Что я сказал? - Что мы потрахались, - соленые слезы снова закапали в чай. - Я этого не переживу! Мы хоть предохранялись, нет? - Идиотка. Никогда не пей больше, поняла? - Не буду! - Вика не удержалась, завыла в голос. - Никогда больше не буду! Я вообще не пью, просто так получилось!.. Честно! Ты мне веришь? У меня любимый человек уехал давно, а я одна... а тут ты..., и я подумала... а ты мною подло воспользовался... ууууу.... - Вика. - Ууууууууу.... - Вика. Посмотри на меня. - Что.... ик... как ты мог? уууу... - Просто помолчи минутку и дай мне сказать... - Не могууууу.... Когда ей в лицо залпом выплеснулась почти целая кружка ледяной воды, намочила волосы, потекла за пазуху, Вика разом заткнулась. От удивления, от злости, в конце концов, просто потому, что вода как-то умудрилась ей попасть не в то горло. - Издеваешься? Ты соображаешь, что творишь? Шурик шагнул к ней ближе. Схватил за плечи, вынуждая глядеть ему в лицо. - Успокоилась? Слава богу. А теперь послушай меня, ненормальная. Слушаешь? Я не трахаюсь с пьяными незнакомыми бабами. Нигде. И никогда. Меня такое не интересует. Поняла? У меня на них не встает, даже если там неземная красота, хотя в пьяном виде это весьма сомнительно. Мне человека узнать надо, мне он понравиться должен, прежде чем его в койку тащить. Вика недоверчиво всхлипнула. Вытерла лицо подвернувшимся полотенцем. - То есть... ты не врешь? Мы не спали? Тогда зачем... - Что - зачем? - Зачем ты меня подобрал? Шурик расхохотался. - Жалко тебя стало. Пьяная, грязная, под фонарём этим, вся в слезах, соплях, с носом распухшим. Настоящее сокровище на помойке просто! Как такое не захотеть, чтобы не надругаться, а? Вика еще раз шмыгнула носом, улыбнулась сквозь слезы и швырнула в Шуру кухонное полотенце. - Псих! Конечно, после такого знакомства никакой любви у них с Шуриком не вышло. Да и какая тут может быть любовь? А вот дружба - да. Причем такая, что потом они оба запоздало удивлялись, что, оказывается, так бывает: общие темы для разговоров, одинаковая одержимость музыкой - ну и что, что разной, одна на двоих оставленная Родина и похожее детство. Шурик оказался удивительным собеседником - располагающим к себе, приветливым, дружелюбным, благодарным, люди к нему тянулись, как цветы тянутся за солнцем в погожий день, что Вика иногда всерьез начинала ревновать его ко всем этим многочисленным знакомствам, что он мимоходом заводил, этим мимолетным взглядам, что он одарял поклонниц на концертах в ночных клубах. От Шурика исходило какое-то ласковое летнее тепло, пропитанное холодком запаха кошачьей мяты и нагретого солнцем дикого разнотравья. В его руках все спорилось словно само собой, а улыбка озаряла его лучистые карие глаза, заставляя их почти светиться. Шура быстро собрал новую группу. В группе его обожали все. И пианистка Вика, студентка второго курса, до этого почти презиравшая любую музыку, кроме бессмертной классики, благодаря Шурику окунулась в гущу самых разнообразных направлений рока. Само собой, получилось, что они стали жить вместе. В разных комнатах, разумеется, но так выходило быстрее добираться до клубов и репетиционной базы, хранить дома необходимый, но такой разнообразный хлам, да и вести общее хозяйство на двоих - как-то дешевле. На Шурике оказалась готовка. Вика занималась стиркой, глажкой, вытирала пыль, все чаще ловя себя на мысли, что они словно одна семья. Как муж и жена. Что ей это нравится. Что у Шурика хрипловато-бархатистый голос и теплые ласковые руки. И что ради Шуры - Шурика, Шурочки, лидера "Шура и сотоварищи" она, пожалуй, сможет поступиться своими принципами не только в музыке. Впрочем - это случилось незадолго до того, как они съехались - Шурик ей как раз убедительно доказал, что никакая она не лесбиянка. Вернее, что, если любишь человека - пол его уходит на второй план. Ну... с непосредственно самим сексом, у них, конечно, вышло не очень. Тут уж ничего не попишешь. Хотя Шурик и старался за двоих. Кто бы сомневался: Шурик - настоящий джентльмен, - делал все максимально нежно и аккуратно. Но тут уже физиология-психология: поймать кайф от концерта Победе оказалось куда проще, чем от всех этих влажно-скользких телодвижений. В конце концов, кроме секса в сутках всегда еще остается двадцать три с половиной часа. Зато валяться вдвоем на одном диване, лениво касаться друг друга, гладить, целовать в макушку, желать спокойной ночи, ржать вместе над какой-нибудь шуткой или придумывать новую аранжировку... Кстати, в группе все очень быстро приняли тот факт, что они с Шуриком - пара и живут вместе. В принципе - почему бы и нет? Правда, про то, что Победа ощущает Шуру больше любимым младшим братом или реализует материнский инстинкт, получив сразу взрослого сына, догадывались не многие. - Когда-нибудь ты все равно женишься, - говорила Вика, перебирая Шуркины одуванчиковые волосы. После сытного ужина Шурик с гитарой лежал у нее на коленях, подбирая звучание. - И мне придется тебя отпустить. И будет у тебя красавица-жена и двое или трое сорванцов-ребятишек. И свой дом где-нибудь на берегу океана. И собака. Большая и умная. И... - Сплюнь, - меланхолично советовал Шурик. - Нахрена мне это? Тем более... ты же меня знаешь... Если я на ком-нибудь когда-нибудь женюсь, то только на тебе. Ты своя. Ты моя. Ты выйдешь за меня, Победочка? - Брак без любви - это ужасно! - демонстративно вздыхала Вика, закатывая глаза к потолку. - Собак я не люблю. Детей - ненавижу. Зачем я тебе нужна? Впрочем,.. ладно, я подумаю. А ты, что, уже делаешь мне предложение? - Ужаснее, чем выглядеть такой меркантильной сволочью? Я тебя ужасно люблю, Победочка, ты же знаешь, - Шурик рассеянно погладил ее по руке. - Хорошо, я женюсь на тебе не просто так. Я женюсь на тебе за гражданство этой странной, но удивительной и таинственной страны. Подойдет? - Как же, любишь, - ворчала Вика. - Знаю я твою любовь. Любишь, да не так... А до гражданства тебе все равно еще два года ждать. - Вот тогда сразу и женюсь. Как дождусь. А сейчас... - Шура провел пальцами по струнам и хотел добавить, что уже очень поздно и пора разбегаться спать, как в прихожей раздался характерный телефонный звонок. Межгород. Шурик навострил уши, соскочил с дивана, метнулся к нему, путаясь и едва не падая в каких-то проводах. - Блин! Наконец-то! Прикрыл за собой дверь в комнату. Вика усмехнулась. Поглядела на часы. Два часа ночи. В два часа ночи им может звонить только один человек. У которого сейчас часов семь вечера и который едва дождался окончания рабочего дня. И которому этот разговор наверняка обойдется в недельный заработок. Такое бы не пришло в голову никому. Кроме одного единственного человека. Кроме друга Шурика. Кроме Лёвы. Про Лёвчика Шурик рассказал ей практически сразу. Сначала общими скупыми фразами: "друг детства", "дурачились вместе в Бобруйске", "сочиняет стихи", "да, по сравнению со здешними клубами, слушать нас было больно...". Неведомый и незнакомый Лёвчик служил в Израиле, и Шурик таскал в бумажнике затертую, еще черно-белую фотографию, с которой на Вику глядели с хитроватым прищуром бездонные мальчишечьи глаза. А еще Шурик бережно хранил все его присылаемые из Израиля письма и аудиокассеты. Что-то писал ему в ответ. Но письма шли так долго, что порою он не выдерживал. И тогда звонил в Израиль сам. И потом матерился по-русски, оплачивая километровые счета. Зато следующие дни ходил сытый и счастливый, как кот, наевшийся сливок. Но все равно Лёвчик звонил ему чаще. Слово "друг" Вика всегда трактовала для себя в привычном, известном с детства смысле. Наивная детская бескорыстная дружба редко прорастает во что-то большее, когда мы вырастаем. Еще реже она продолжает жить на расстоянии, лишенная постоянной подпитки встреч, переходя в письма и телефонные звонки, но рано или поздно тоже умирает, а прежде дорогие тебе люди переходят в воспоминания, уступая место другим... Какие-то люди становятся нашими друзьями, когда мы становимся уже взрослыми. У Вики всегда было много друзей. По всему миру. Но никому, даже ее бывшей любви не пришло бы в голову звонить через полмира, зная, что за 3-4 минуты разговора потом придется экономить на всем, быть может, даже голодать или искать, у кого можно перехватить денег. Но здесь все было не так. Лёвчик был очень далеко. Через целых полмира. Но Вике порою казалось, что этот Лёвчик, которого она никогда не видела, незримо все время рядом с Шуриком. Всегда. Вика не помнила того самого момента, когда она все поняла. Неважно. Может, это была какой-то очередной мальчишник после выступления, когда они с ребятами позволили себе немного большего. Или один из тех неспешных разговоров по душам, за которые она Шурика обожала и готова была прощать косяки и разные дурацкие мелочи. Но она догадалась. Поняла. И пришла к выводу, что надо что-то менять. - Почему ты не позовешь его сюда?