Песни далекой Земли

Обратно возвращались в полупустом вагоне метро. Мельбурн, раскрашенный в розово-вишневые краски, тонул в закате дня, лениво отражаясь небоскребами в океанском заливе. Викина голова лежала на плече Шурика, который сквозь темные очки глядел в панорамное окно. - Твоя мама, получается, все знает? - О чем? - не понял Шура. - О вас с Лёвчиком, - сказала и тут же заметила, как легкий румянец коснулся Шуриных щек, а уголки губ слегка дрогнули. - Что знает? - Всё! - Мы с Лёвчиком друзья с пятнадцати лет, - отвернувшись и стараясь, чтобы голос звучал ровно и буднично, сказал Шурик. - Последний год до моего отъезда мы жили в одной комнате, как... братья. Что моя мама о нас такого может не знать? Друзья... братья... можно, в принципе, копнуть глубже. Что Вика и сделала. Давно хотела. Вот и не удержалась. - Что вы не просто друзья. - Ммм... - Вы любовники, - на одном дыхании выпалила Победа и на всякий случай отодвинулась от Шурика. Ну... мало ли что. - С чего ты это взяла? - Я не права? Шурик оторвался от созерцания проплывающих мимо городских видов. Поглядел сквозь очки на Вику, заставляющую его удержать взгляд. Покачал головой, но его и голос, и глаза подтвердили, что Вика в своих догадках права. - Я не был бы так категоричен. - В смысле? - Ну... мы были вместе несколько раз. Но любовниками я бы нас не назвал. - И кто... из вас проявил инициативу? Хотя что я такое спрашиваю... Конечно же ты, естествоиспытатель мой. - Чего это сразу естествоиспытатель? И вообще, Победа, тебе не кажется... - Не кажется. Мне просто интересно. Расскажи, Шур. - Вика! - Я не собираюсь тебя к нему ревновать. - Только этого мне не хватало. - Тогда расскажи. Я же вижу, что тебе хочется рассказать. Ну! - У нас все вышло взаимно. - И... ? - Что - и? - Ну... как это все было? - Вика, ты переходишь границы! - Мы же с тобой, кажется, друзья? - С такими друзьями, как ты, никаких врагов не надо... - Тогда ответь! - Что? - Шур, ну что ты такой непонятливый? Вам хорошо было вместе - или...? Шурик вздохнул. - Шур, ну почему из тебя все клещами тянуть надо? - Хорошо, - Шура снова отвернулся к окну. - Очень хорошо. Так хорошо, что становилось... страшно. - Тогда почему ты его бросил и уехал? Почему не взял с собой? - Кому-то нужно было принять решение и остановиться. Пока все не зашло слишком далеко... - Я тебя не понимаю, - покачала головой Вика. - Вик, Израиль, конечно, не СССР, - с закрытыми глазами отозвался Шурик. - И уголовки за пидоров там нет. Но там, Вик, арабы вокруг. Много-много арабов. Их куда больше, чем евреев, там все намешано так... И вместо статьи, Вик, если кто-то узнает про тебя, то тебя не ведут в суд или полицию. За это просто забивают камнями. Насмерть. А потом то же самое может ждать твою семью. И полиция в такое не вмешивается. Так что... я как-то сразу сообразил: ничего у нас с Лёвчиком не выйдет. Не в музыке, не в... Поэтому и уехал. Я очень любил и люблю его, но то, что между нами там получалось – было сродни самоубийству… во всех смыслах. Я думал: мы перебесимся вдалеке друг от друга и все пройдет... Вика, словно боясь дышать, глядела на него широко раскрытыми глазами. "Я люблю его". Оказалось, признаться в любви - вовсе не так сложно, как он думал до этого. Он сказал правду, которую прятал даже от самого себя, и мир не рухнул. Пусть сказал не самому Лёвчику. Пусть пока Вике. - Но не прошло? - Нет. У меня - нет. У него... Не знаю. - Боишься, что он уже не... - Вика споткнулась. - Да, - честно отозвался Шурик. - Боюсь. - Шурик... бедный ты мой... прости меня, прости, что я полезла к тебе с этим. - Глупая, - сказал Шурик. - Не говори так. Я рассказал, и у меня впервые за много лет чувство, что я наконец-то сделал что-то правильное. Он не сопротивлялся, когда Вика мягко привлекла его к себе и бережно обняла. - Ты, кстати, спросила про родителей. Родители в курсе. Если до этого Вика не верила и сомневалась в способностях мамы Инны, то с последним ее звонком все сомнения рассыпались в пыль. Потому что с этим звонком все и завертелось. Лёвчик приехал через полтора месяца. И опять опоздал. Вика знала, что Шурик ждал его на свой день рождения, снял под Мельбурном ферму, затеял грандиозный праздник. Но на день рождения Лёва опоздал ровно на две недели. Впрочем, когда ты ждешь почти пять лет, почему-то именно последние две недели кажутся нескончаемой вечностью. В день прилета Шура был настолько сам не свой, что умудрился спалить завтрак, разбить любимую Викину кружку и порвать струну на гитаре. Когда они закрывали дверь, у Шурика мелкой дрожью тряслись руки, так что Вика отобрала у него ключи (еще не хватало, чтоб еще и замок сломал, и они вместо встречи долгожданного Лёвчика застряли в подъезде) и предусмотрительно порадовалась, что уговорила Шуру взять ее с собой. Прижалась на миг привычным жестом лбом к его плечу, улыбнулась: - Шур, ну ты чего? Не волнуйся. Он приедет. Все будет хорошо. - Ага. - И все равно боишься? - Боюсь, - честно признался Шурик. И Вика подумала, что это заразно, и теперь она тоже боится приезда этого неведомого Лёвчика вместе с Шурой. Несмотря на сезон дождей, небо сегодня было безудержно синим, чистым, безоблачным. Подъезжая к аэропорту, Шура машинально провожал взглядом каждой самолет, что закладывал вираж над заливом и медленно шел на посадку. Словно пытался понять, в каком летит его Лёвчик. Потом они полтора часа уже после объявления нужного рейса провели в зале ожидания. Кто там сказал, что последние две недели были нескончаемыми? Просто он не переживал этих последних перед встречей минут. Лёвчик прилетел из Израиля не один. С каким-то их общим с Шуриком другом, с которым они не то пели там вместе, не то стихи сочиняли, не то просто дурачились. Про этого Юрку Вика знала еще меньше, чем про Лёвчика, но именно ему она почему-то оказалась больше всего благодарна, когда Шурик, вглядываясь в текущую мимо них толпу, вдруг тихо, почти шепотом произнес: "Лёва!", и какой-то парень тут же вскинул голову на этот зов, вздрогнул и разом выпустил из рук оба чемодана и кофр от гитары. Это был совсем не тот Лёвчик, к которому Вика уже привыкла на фотографии. Этот выглядел старше, куда сдержаннее, взрослее. Хотя определение «сдержанный» Лёвчику совершенно не шло. Но все-таки это был Лёвчик. С вьющимися выгоревшими в рыжину искристыми волосами, золотой звездой Давида на шее. С его снизу вверх, уже знакомым чуть хитроватым прищуренным взглядом. С россыпью тонких веснушек. И светлым небом прозрачных глаз, которые при виде Шурика потрясенно вспыхнули двумя голубыми брильянтами. - Шурка. Шурик. Шурочка... - Лёвчик. Это ты. - Я. А это - ты? Они только какую-то долю секунды стояли напротив, а потом одновременно сделали шаг и оказались так близко друг к другу, бесконечно близко, руки Шурика больше не дрожали, наоборот, плотно прижимали Лёвчика к своей груди. А Лёвчик в какой-то момент, склонившись к Шурику, смешав в единую гриву их волосы - поцеловал его, нет? - Вика не поняла, вдруг рухнул перед ним на колени - прямо посреди всей этой толпы прилетающих и встречающих - обхватил двумя руками за талию, пряча лицо в Шуриной рубашке, и плечи его мелко-мелко затряслись. И, кажется, ему было решительно наплевать, что подумают про них люди, что скажут. А Шурик, как ребенка, успокаивал его, что-то шептал на ухо и гладил по голове. - Лёвчик... ну что ты. Лёв... ну всё, слышишь? Это я. Лёвушка. Я никуда больше не денусь. Лёвины пальцы скользнули по Шуриной загорелой гладко выбритой щеке. Потрогали его улыбку. - Я просто еще не верю... А в гомоне окружающих, оглушающих голосов просто два сердца, что колотятся друг о друга – долгожданный воссоединившийся дуэт. Вот тогда, кажется, Вика окончательно поняла и успокоилась, что Шурик боялся зря. А еще, что если Лёвчик хотя бы в половину так палился в своем Израиле, то не удивительно, что Шура сначала испугался, а потом сбежал. Зато как раз пригодился этот Юрка, который сначала помогал растерявшейся Победе собирать в кучу разбросанные вещи, а потом легонько выталкивал ничего не замечающую сладкую парочку из толпы и вежливо развлекал Вику какими-то израильскими байками. Тащить гулять Лёвчика по Мельбурну после 20-часового перелета было, оказалось, конечно, дурацкой идеей. Шуркиной идеей, если что. И надолго этих прогулок, конечно, не хватило. По жаре-то. А еще Вику каждый раз словно окатывало то ледяным душем, то кипятком, когда она натыкалась на молчаливые взгляды парней. Нет, Шурик что-то показывал и рассказывал, а Лёва задавал какие-то вопросы, но глазами они друг с другом говорили совершенно о другом. О том, где не было места ни третьему, ни четвертому, где давно тянуло в предвкушении и искрило так, что Вика непроизвольно краснела (что там Вика, Юрка - эта добрая душа, тоже все просек и явно чувствовал себя лишним) и отводила глаза. - Шурик, ну хватит! Поехали домой, всё! Лёва устал, ты не видишь? - Ничего я не устал, - протестовал, зевая, Лёвчик, и Вика видела, что ему до жути хочется подойти к Шурику ближе, может быть, снова обнять совершенно собственническим жестом, снова прижаться, как там в аэропорту, но если он и сдерживается, то делает это явно из последних сил. А Шурик, словно специально, мимолетно касается его кончиками пальцев, словно дразнит, но по-настоящему, как этого хочется Лёвчику, не притрагивается, если и ласкает, то только одними своими взглядами. И тому этого так мало и так много одновременно, что он боится дышать. А Вика смотрит на это безобразие тоже из последних сил. И совсем не ревнует, что удивительно. Наоборот, хочется, как котят, взять их за шкирки и ткнуть мордами друг в друга. Чтобы хотя б обнюхались по-нормальному... Победа поняла, что надо снова брать в свои руки. - Шура! Лёва, наверное, голодный! Дома же ждет твой салат! - Подождет. - Ага. - Кто подождет - Лёва или салат? - Победа! - Ничего я не голодный! - А еще ты хотел, чтобы Лёва сам сыграл тебе новую песню. Ну эту... Как ее... Ну пошли домой, а? Шурик остановился, внимательно поглядел на Вику. Потом протянул руку и заботливо коснулся ее лба. Словно проверял, нет ли у нее температуры. - Что с тобой сегодня, Победочка? Ты снова у меня не заболела? - Нет! Но обязательно заболею, если мы не поедем домой! Тебе назло! В конце концов, если Шурик не волнуется о своем Лёвчике, то пусть волнуется за нее. Хотя... за Лёвчика он тоже волнуется. Просто боится. Того, что придется держать ответ за эти пять лет, остаться наедине, наконец, что-то решить. Что Лёвчик может его оттолкнуть. Что, Лёвчик может? Серьезно? Когда приехал к нему через полмира? Глупый, глупый Шурик! И, разумеется, без домашней репетиции в тот первый вечер не обошлось, которая закончилась далеко за полночь. Обалдевший от усталости и какофонии звуков Юрка давно уполз спать. Вика убирала посуду. И только эти двое полуночников, только что закончившие бесплатный концерт для всего дома, сумерничали на балконе. Курили. О чем-то разговаривали. С кухонного окна Вике было видно только два прислонившихся друг к другу темных силуэта, два горящих в темноте маячка сигарет и две головы осторожно склоненных друг к другу и совершенно не слышно голосов. Вика молча постелила Лёвчику в гостиной на диване. И ушла спать. Завтра они разберутся, как им жить дальше. Это Шурке в его ресторан можно заявляться в полдень, а у нее занятие в университете в девять. У нее все строго.