Песни далекой Земли

Уже позже, когда немного вернулась способность трезво мыслить, Лёва, конечно же, пожалел о своей импульсивности. Бухнуться перед Шуриком на колени в аэропорту - перед порядком офигевшим Юркой, перед этой... Лёва в суматохе прослушал имя, девушкой, которую Шурик ласково все время называл Победой (клавишница наша, писал тебе, помнишь?), которая оказалась не просто клавишниницей, а Шуркиной сожительницей. Почти женой. Когда Шурик, нахмурившись, положил ей свою ладонь на лоб, что-то спрашивая, Лёва против воли почувствовал, как у него разжигает лицо. И ведь тетя Инна намекала на что-то такое, но он в угаре сборов как-то отмахнулся, пропустил мимо. Нет, неужели он думал, что Шурик тут монахом живет? Что это - запоздалая ревность? А он сам в Иерусалиме разве монахом жил? Даже чуть почти не женился год назад. Вовремя одумался. Что тогда остановило? Что заставило сделать выбор? Может, то глупое, детское, далекое стремление к своей мечте. Петь свои песни, потому что Шурик как-то сказал, что лучше него их никто не споет. Играть. Стремление быть счастливым без всяких условностей. Возможность двигаться вперед, забираться на новые вершины. И найти того, кто захотел бы разделить с тобою общую на двоих дорогу. Она не захотела, ей вообще вся его музыка, все стихи поперек горла стояли, и муж-музыкант нужен не был. Все это было уже в прошлом. И сейчас Лёва думал о том, что даже лицо своей избранницы вспоминает с трудом. Неведомая, незнакомая Австралия с балкона кружила голову влажным и соленым воздухом, сладким ароматом каких-то цветов, огоньками проезжающих мимо машин и редких неоновых вывесок. Вечер плыл в каком-то горьковато-сладком тумане - Лёва не помнил ни достопримечательностей Мельбурна, ни салата, ни собственноручно приготовленной Шуриком яичницы с помидорами и ветчиной, даже их спонтанная репетиция "Сердца" получилась на автопилоте. Шурик говорил, что у него от песни по рукам бегут мурашки, смеясь, демонстрировал их, и Лёва, как зачарованный, пялился на его руки. Все оказалось размыто. Все, кроме сидящего напротив Шурика. Кроме упрямо выступающего профиля, занавешенного длинными волосами, частых рыжеватых ресниц, открытого, такого беззащитного горла, обманчиво хрупких рук, держащих гитару, гибкой спины в гавайской рубахе, тонкой линии изящных плеч. Лёва чувствовал только то, что он снова тонет, сгорая в единственном желании наверстать эти пять пропущенных лет. Он курил подряд, наверное, третью сигарету, когда на темный балкон просунулась знакомая макушка. Щелкнула зажигалка. Шурик облокотился на перила, глядя куда-то вдаль. Такой близкий. И такой пока далекий... - Не спишь еще? - Курить охота... - Я не помешаю? - спросил Лёва. Шурик фыркнул. - Ну что за глупости. Это теперь и твой дом. - Спасибо. В голову лезли мысли, что на самом деле это ненадолго, что им с Юркой надо искать свое жилище, где-нибудь поблизости, но думать об этом не очень хотелось. По крайней мере, сейчас. - Лёв... - Да? - У нас получилось. - Мммм... - Мы классно сыграли, - у Шурика совершенно завораживающая улыбка, а его тихий низкий голос ожег щеку у самых внезапно пересохших губ. - У нас получается. Снова. Я зря боялся. Прямо как тогда, помнишь?.. Еще бы не помнить. Лёва почувствовал, как ему опять становится наплевать на всех и вся. - Шурик... - он сглотнул. Шура обернулся на зов, естественный и пластичный, как большая хищная кошка, чуть повернув голову, и тут же почувствовал, как его ладонь бережно обхватили тёплые пальцы. Они были такими горячими, что это касание показалось Шурику почти обжигающим. - Да? - А почему ты боялся? Шур... - Лёвчик... Лёвчик глядел на него во все глаза, любовался им — слишком долгой была разлука, и теперь не мог наглядеться. Глядел на такие знакомые черты лица, на чудесные губы, на выгоревшие непривычно длинные, почти до самых лопаток, волосы. Но Шурику это так шло, что немедленно захотелось погладить Шурика по голове, чтобы ощутить в руках эти пряди, зарыться в них, пропустить сквозь пальцы. - Я так скучал... - какой-то застенчивый взмах ресниц, и уголки Шуриного рта растягиваются шире, в завораживающей и понимающей улыбке, и его внимательный взгляд ласкает не хуже прикосновений. И внутри все кружится, сжимается, разливается приятным теплом. Лёва подумал, что Шурик в этой австралийской темноте сейчас солнце сам по себе. Такой же светлый, ясный, такой ласковый, сверкающий, когда улыбается. - Шурик... Шура улыбнулся. - Я тоже по тебе скучал, - Лёва не отрывал от него внимательного взгляда. - Правда... - Сильно? - Что?.. - До какой степени? Лёва вздрогнул. Шура повернулся к нему, внимательно глядя своими большими глазами в лицо Лёвы. - До такой, что сейчас хочу поцеловать тебя, но при этом дико боюсь… Шура облизнул губы. Лёвчик, неосознанно залипая на его губах, словно стараясь понять этот простой жест, невольно закусил при этом свои. - Все еще боишься? А потом уже стало не до вопросов. Все растворилось. Лёва не помнил, кто из них тогда сделал этот первый шаг. Да и было уже неважно. Потому что губы Шурика, такие родные, вымечтанные горькими одинокими ночами, мягко, но настойчиво прижались к его губам. И Лёва, зажмурившись и непроизвольно обвив шею Шурки сразу двумя руками, жадно ответил на поцелуй, так, будто он был их самым последним в жизни. И где-то на самой кромке сознания запоздало поразился, как не сошёл с ума от головокружительных ощущений, заполнявших все его существо, когда почувствовал в своем рту горячий язык, ласкающий, но в тоже время решительно утверждающий свою власть и право на него, и от этого немело, закручивалось в судорогу где-то в груди, а потом расцветало огненным цветком, тяжелело в паху. Они буквально влипли друг в друга. Гладили плечи, жадно целовали губы, прикрытые глаза, горящие лица, впивались в приоткрытые рты. И каждое новое прикосновение губ прошибало тело сладким игольчатым током. Лёва не знал, не помнил, сколько это продолжалось. Очнулся лишь, когда насторожил какой-то шум то ли в квартире, то ли машина проехала по улице, вернул его в реальность. - Лёвчик... - судорожный всхлип, и Шурины пальцы снова до боли стиснули его плечи, приводя в чувство, возвращая с небес на грешную землю, на этот несчастный балкон. Лёва осторожно высвободился. Осторожно сделал шаг назад. - Прости. Прости... - забормотал, стараясь унять дыхание. Несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Безумцы! За стеной - Юрка, Вика (раз, и имя само вспомнилось), а они... как тогда, как влюбленные малолетки... Влюбленные... Шурик глядел на него совершенно нечитаемым взглядом. Глаза - как два омута. Алые зацелованные губы, даже в темноте видно. И пальцы, теперь вцепившиеся не в него, а в перила балкона. Выдохнул: - Это ты прости. Лёвчик... Поздно уже ведь давно, а я тебя... - поздно? Лёвчик прикрыл глаза. Конечно, поздно. На целых пять лет. Когда у него уже есть и дом, и жена, и группа, а ты всё, как дурак, пытаешься, бежишь, догоняешь... И снова опаздываешь. Потому что снова боишься сказать о главном. - Мы завтра обо всем поговорим. - Хорошо. - Мы завтра еще раз попробуем... да? Лёва уперся затылком в балконную дверь. Бросил вопросительный взгляд в глаза. - Играть?.. Шурик улыбнулся. - И это тоже. *** - Я уезжаю. Голос Вики в полупустой квартире прозвучал настолько неожиданно, что дремавший после работы Шурик, вздрогнул и удивленно поднял голову. - Что?.. Разложив на кровати большую дорожную сумку, Вика складывала туда какие-то вещи, изредка пропадая в недрах раскрытого шкафа. Шура медленно соскреб себя с постели, поднялся. Вцепился в сумку, которой Вика скормила еще одну кофту. - Вик, ты чего? Что случилось? - А ты сам не понимаешь? Отдай. Я уже все решила. - Нет. - Ну и дурак. - Победа... - Все равно так бесконечно продолжаться не может. Вот и подумай, наконец... И что-то реши уже. - Да о чем ты? Говори нормально, а? Я после вчерашнего пати и так с трудом соображаю... - Ах, с трудом? Ну и ладно. Я о Лёвчике, вообще-то. Где, кстати, он? - На собеседование поехал. Кажется. Не знаю, я еще его не видел сегодня. Победа, подожди. Я правильно понимаю, что ты уходишь от меня? - Не ухожу, а уезжаю. Правильно. - Но... почему? - Из-за Лёвы, глупая твоя голова, - Вика с громким треском застегнула сумку. - Помоги донести до двери, тяжелая. Шурик послушно, все еще ни черта не понимая, взял сумку. - Причем здесь Лёва? - Да, кстати, Юрку я с собой забираю. - За... чем? Ку... куда? - Шура окончательно растерялся. Преградил ей дорогу. - Вик, подожди, ты что, уходишь от меня из-за Лёвчика? - внезапно в мозгу словно что-то щелкнуло. - Вик, ты думаешь, что мы с ним... Что я тебе с ним изменяю? Что за детский сад? Вик, но у нас с ним... блять, да у нас с ним нет ничего, кроме совместных репетиций и завтраков! Вик! Мы просто друзья! С самого его приезда нет и не было ничего! Ну, поцеловались один раз. И всё! Честное слово! Клянусь! Вика!! Ты меня слышишь? - Да знаю я всё. Вот поэтому и уезжаю, - Вика прошла на кухню, забрала что-то оттуда, пихнула в сумочку. – Чтобы было, наконец. Всё! Вроде ничего не забыла. - Вика!!! Вика, наконец, перестала мельтешить по квартире. Остановилась напротив Шуры. - Бабушка позвала погостить к ней в Брисбен на недельку. Сто лет не виделись. Ты же помнишь мою бабушку? Ну вот. Юрка со мной - вроде бойфренд. Уже согласился. Она у меня строгих взглядов. А ты... - Чего - я? Причем здесь вообще твоя бабушка? И нахрена тебе Юрка?! - А ты с Лёвой, наконец, разберись. - В смысле?.. - Да сил уже нет на вас никаких смотреть, - Вика позволила себе улыбнуться. - С ума друг по другу сходите, круги вокруг нарезаете, глазами друг друга жрёте, лучше бы трахнулись разок и реально бы покусанными походили, чем так, всем нам бы давно жизнь облегчили... Шурику показалось, что его с размаху окатили ледяной водой. - Чего?!