Исключение из правил

Это продолжалось неделю. Не ровно, конечно, но точнее сказать сложно, потому что все дни у Юнги слились в одно бесконечное серое болото, в котором даже дышать было нечем, не то что время считать. Намджун больше не появлялся на работе. Он уволился в тот же день, окончательно перейдя в новую компанию, а Мину пообещали нового напарника, но так никого и не подобрали. Одному было работать проще. Юнги знал каждый инструмент, каждый уголок, знал многих посетителей, и сейчас у него просто не было сил на то, чтобы обучать нового сотрудника и следить, чтобы он ничего не испортил и не напутал. Здесь все напоминало о Намджуне. Таком забавном и неловком. О том Намджуне, который ругался на работодателей и литрами пил принесенный Юнги черный чай, а потом шутил с посетителями и смеялся на весь зал. Мин запомнил его именно таким, стараясь откинуть в памяти как можно дальше тот напуганный взгляд после признания. Стараясь не думать о том, что Надмджун рассказал Хосоку. Юнги честно пытался утонуть в рутине, закопаться в домашние дела, пытался найти себе вторую работу, чтобы приходить домой только спать, а обедать по пути из точки в точку, но ничего подходящего не нашлось, и парень остался тухнуть в музыкальном магазине, пропитанном смехом Намджуна. Магазине, где он накладывал бинт на разбитую коленку Хосока. Теперь же у Юнги не осталось ничего. После работы он закрыл магазин и двинулся не домой, а в парк, где прогуливался с Чоном в последний день их дружбы. Улыбки прохожих людей казались болезненно отвратительными. Нельзя быть такими счастливыми, когда мимо проходит Юнги, жизнь которого превратилась в подобие ада всего за сутки. У него был прекрасный напарник, которым можно было любоваться весь день, а еще был не менее прекрасный друг, который громко смеялся, одевался во все светлое и постоянно куда-то стремился. Сейчас нет ничего, и от досады Мин может только пнуть лежащий на пути камень. Не плакать же ему. Ветер такой сильный и холодный, что слезы можно будет списать на ветер, но парень все равно не станет плакать. Незачем опускаться в собственных глазах еще сильнее. Его мать говорила, что слезы — слабость. Что это отвратительно. Хосока отвратительным называть он не хотел бы. Юнги замирает и не двигается с места, смотря перед собой. Метрах в десяти, возле той самой палатки с кукурузой, стоит Хосок и расплачивается с невысоким мужчиной за одну порцию. Мин смотрит на него и даже дышать перестает, потому что борщевая макушка вполне могла привидеться. Велосипеда рядом нет, зато на плечах висит светлая джинсовка, а белые кроссовки уже запачканы осенней городской грязью. Это точно Хосок. Точно он. Юнги даже не смеет окликнуть его, когда Чон благодарит продавца, поворачивается спиной и медленно идет прочь от старшего, даже не замечая его. Всего за неделю Хосок так сильно похудел, что это заметно даже Мину, который таких изменений обычно в упор не видит. Ругая себя последними словами, парень идет за Чоном. Он не знает, хватит ли смелости подойти. Не знает, нужно ли это, простили ли его. Не знает, в курсе ли Хосок их с Намджуном ссоры. Он ничего не знает. Хосок садится на освещенную фонарем скамейку под большим деревом, листва которого уже пожелтела, и достает телефон, а Юнги останавливается всего в десяти метрах от него, чувствуя вибрацию в кармане. — Ало? — он не знал, что его голос настолько убитый, и сейчас сочувствует всем сегодняшним покупателям. — Юнги-хен, — старший чуть не роняет телефон, понимая, что сидящий совсем близко Хосок прямо сейчас звонит ему…может быть, просто заметил, как Мин за ним шел? — Хо… — выдыхает он, а сердце наполняется такой нежностью, что она вытесняет все остальные чувства, которые выходят из глаз слезами и скатываются по холодным щекам. — Привет, — Юнги смотрит на Хосока, который неловко улыбается и теребит край своей джинсовки, рассматривая проходящих мимо людей. — Мы можем поговорить? — Да, — тут же соглашается Мин. — Да, конечно. Я сейчас приду. — Я не дома, — останавливает его младший. — Я…в парке, где мы ели кукурузу. Ты закончил работу? Могу подождать тебя здесь. — Закончил. Я тут, недалеко, — тихо и взволнованно отвечает Юнги. — Подождешь минут десять? — Да, — кивает Хосок. — Я жду, — и бросает трубку. Чтобы дойти до него, Юнги нужно меньше двадцати секунд, но не говорить же младшему, что он следил за ним. Лучше постоять в стороне немного. Немного восстановить дыхание и понаблюдать за парнем, который, откинувшись на спинку скамейки, кутается в джинсовку и прикрывает глаза. Не похоже, что ему холодно. Юнги так страшно. Страшно, что он не сможет ничего объяснить Хосоку так же, как не смог объяснить это его брату. Страшно, что откуда-то появится Намджун, который молча утопит его в холодной реке и уведет Чона подальше от этого места. Но ничего не происходит. Сейчас ничего не происходит. Это отличный шанс для того, чтобы развернуться и уйти, чтобы больше никогда не встречать этих двоих, не говорить с ними, не думать о них, но даже дураку понятно, что это нереально, поэтому Юнги выжидает еще минуты три и идет вперед. — Привет, — здоровается он с Хосоком, который поднимает голову и вглядывается в его лицо уставшим взглядом человека, который слишком давно не спал. — Ты… — Выгляжу жутко? — смеется Чон, но без особой радости. — Прости, хен. Я сорвался. Сейчас все хорошо. — Что случилось? — Юнги боится сесть рядом, но Хосок двигается, и приходится подчиниться. — Намджун сказал, что ты пришел к родителям ночью. — Это не важно, — младший отводит взгляд и почти стыдливо тянет рукава джинсовки вниз, вдыхая прохладный сентябрьский воздух. — Он рассказал мне, о чем вы говорили. Когда ты пришел к нам с цветами. — Да…я попросил его сделать это, — Мин отводит взгляд, потому что нос до сих пор немного болит, а сердце растоптано так, что он его не чувствует. — Я тебе нравлюсь, верно? — по Хосоку видно, как долго он думал над этим, и, кажется, уже все понял и все для себя решил. — Я люблю тебя, — шепотом признается Юнги, второй раз передавая свою судьбу в чужие руки. — Ты мне дорог. — Как Намджун, — мимо проходят люди, заполняя пустоту своими шагами и разговорами, но Мин видит и слышит только одного человека. — Ты любишь нас обоих. — Да, — он опускает голову. — Я не могу выкинуть вас из головы. Вы невероятные. Чон смотрит на него своим болезненным взглядом, а Юнги даже не может понять, что тот обо всем этом думает. Верит ли он ему? — Ты мне веришь? — Да, — и это все, что хотелось услышать, после этих слов Мин слабо улыбается, потому что ему наконец верят. — Ты мне тоже нравишься. У Юнги, кажется, кружится голова. Руки у Хосока теперь тоже слишком тонкие и холодные, остается надеяться, что лишь из-за ветра. Он так серьезен сейчас, что невозможно узнать в этом парне того веселого и легкомысленного Чона, с которым Мин провел так много хороших дней, прогуливаясь по городу или сидя в кинотеатре. Его симпатия взаимна. В это даже не верится, Юнги все ждет смеха или чего-то вроде того. Ждет, что все это окажется шуткой. — Я хочу встречаться с тобой, — теперь руки Хосока дрожат. — Но при условии, что моего брата в этих отношениях не будет. Ты не будешь говорить о нем. Я…хочу быть единственным. Ты согласен? Тогда я тебя прощу и мы попробуем построить отношения. — Я согласен. Юнги выкидывает образ Намджуна из головы, искренне веря в то, что отношений с Чоном ему хватит. Веря в то, что он сможет забыться в них. В то, что Намджун ему больше не нужен.