***
Изуку возвращается к школе весь разбитый. Не столько физически — хотя, и это тоже — а морально. От воспоминания о недавно произошедшем его всего передергивает. Того придурка, убежавшего с его тетрадкой, Изуку так и не нашел. Да и где теперь его искать? Пришлось смириться с тем, что его последние записи анализа героев утеряны навсегда. Около школы пусто. Все ученики уже разошлись по домам, остались лишь немногие, кто почему-то задержался да учителя. Нет — Изуку с удивлением замечает, что кто-то сидит на ступеньках школьного крыльца. Нет, это не просто кто-то — это Кацуки. Таким тихим и спокойным он Кацуки еще никогда не видел. Изуку чувствует, как к его щекам приливает кровь, а губы как-то сами собой расплываются в преглупую улыбку. В происходящее не верится. И от этого сердце принимается биться быстрее. Ветер играется в свое удовольствие со светлыми волосами Кацуки. И в этот момент Изуку завидует больше всего на свете именно этому ветру — он может прикоснуться к волосам Кацуки и ощутить их мягкость или жесткость. Дотронуться до волос друга — одно из самых сокровенных желаний Изуку, о котором он даже маме не рассказывал. Хотя обычно делился с ней всем, особенно в детстве. Но стоило ему хоть раз протянуть руку к волосам Кацуки и лишь мазнуть по кончикам подушечками пальцев, как по его руке тотчас пребольно ударяли. Изуку с детства был тактильным ребенком. Ему нравилось до всего дотрагиваться, щупать и изучать пальцами самые разные поверхности. Иногда Изуку смелел до такой степени, что находил ладошку Кацуки и касался ее своей. Ладошка у Кацуки всегда была теплая и немного влажная. Но это совсем не отталкивало Изуку. Каждый раз тянуло вновь дотронуться до нее. Но такую «вольность» Кацуки позволил ему лишь раз и то тогда, когда он проиграл ему в настольной игре. Он был хорош лишь в тех играх, в которых нужно было использовать грубую силу, а не голову. И пришлось выполнять желание Изуку. Как бы ни не хотелось, уговор есть уговор — проигравший всегда выполнял желание победителя. Кацуки любил играть на желания, но обычно выполняли его желания, а не он чужие. Тогда Изуку не удалось долго подержать в руках ладонь Кацуки. Тот через несколько секунд вырвал ее и бросил ошарашенному мальчику: — Ты отвратителен, Деку. Изуку не понял, почему он отвратителен. Может, у него руки тогда были какие-нибудь грязные или липкие? Нет, Изуку внимательно осмотрел свои ладони — те были чистыми. Так почему же он был отвратителен? Изуку краснеет еще сильнее, когда Кацуки замечает его взгляд. Поворачивает к нему голову и недовольно смотрит из-под нависших бровей. А потом встает со ступенек. Кацуки неторопливо подходит к Изуку, а в руках держит что-то. Изуку приглядывается и узнает свой собственный ярко-желтый рюкзак. С таким он еще в младшую школу ходил. — Где тебя, Деку, только черти носят?.. — бурчит Кацуки. Изуку молчит, не зная, что ответить — выходит, Кацуки его ждал? От этой мысли на душе становится несколько теплее. Не успевает он как следует опомниться, как Кацуки швыряет прямо в него рюкзак. Изуку неуклюже ловит его, чуть не роняет на землю — все-таки рюкзак тяжелый — но чудом удерживает его в руках. За всеми его телодвижениями Кацуки следит с издевательской усмешкой, готовый в любую секунду как-нибудь подколоть Изуку. Однако почему-то ничего не говорит — молча направляется к школьным воротам. — С-спасибо, Кач… — несколько не вовремя благодарит Изуку, но замолкает на полуслове, наткнувшись на стену холодного безразличия. Все в душе Изуку вмиг покрывается корочкой льда, когда он видит ту самую подружку Кацуки. У школьных ворот она подбегает к парню, радостно хлопает его по плечу и что-то быстро-быстро говорит ему. Тот не отмахивается от нее, как, бывало, поступал с Изуку, а слушает. Изуку не глупый и понимает — Кацуки ждал не его. А эту девочку.***
— Э-эй, Бакуго-кун! — слышит Кацуки откуда-то сбоку. По звуку голоса он узнает, кто именно его окликнул. И с досадой вздыхает: «Опять она…» — Ты что, меня ждал? Да? Скажи же, что да! — Нихрена, — качает головой Кацуки. — А зачем еще ты так задержался после уроков? — хитро щурит глаза девушка. «Ну точно не ради тебя, » — хмыкает Кацуки. Вообще Кацуки задержался из-за Изуку. Внутренний голос упорно твердил парню: плевать на него, иди домой, будто у тебя проблем и без Деку мало. Но, вспомнив взгляд Деку, умоляющий вернуть ему его тетрадку, Кацуки почувствовал себя распоследней сволочью. Девушка, заметив, как хмурится Кацуки, хлопает его по плечу: — Эй, Бакуго-кун, не дуйся. Уж проводить до дома меня проводишь? Она почему-то его всегда называет не по имени, а по фамилии — Бакуго. Это странно, но ему как-то плевать. Кацуки пожимает плечами — какая разница, если живут они в одном доме? Провожай не провожай, а идти домой все равно вместе. Эта девушка — Моясу — дочь маминой подруги. Да к тому же и живет совсем рядом — этажом выше. Мама Кацуки вечно хотела, чтобы ее сын обзавелся хоть какими-то друзьями — она, видите ли, считает, что человеку без друзей ну никак не прожить. Кацуки придерживается, конечно, другого мнения — друзья лишь мешают достижению его цели. Но с мамой старался лишний раз не препираться, себе дороже. И в конце концов привык к Моясу. Кацуки никогда не отличался вежливостью — всегда был вспыльчивым и прямолинейным. И обычно не задумывался над тем, что говорил. Мог даже ненароком кого-нибудь обидеть, долго потом раскаиваться, но идти и просить прощения гордость не позволяла. Кацуки всегда считал себя лучше и выше других. Однако он не был самовлюбленным. Кацуки видел свои и положительные, и отрицательные качества. Но положительных он находил все-таки больше. Иначе он и думать не мог, когда все вокруг восхищались его только проявившейся причудой. Ему все сходило долгое время с рук, его многие боялись, неестественно улыбались и старались потакать ему. Тогда-то Кацуки и понял, что друзей можно завести и другим способом — не добротой и отзывчивостью, как Изуку. А силой. Кацуки не скрывал от своих «друзей» того, что они ему нужны только потому, что полезны. Те же вовсе не обижались на это и соглашались на такие условия. Некоторые, конечно, отказывались вступать в «банду», предпочтя силе дружбу с тихим Изуку. И Кацуки их не держал. Только потом они часто бывали им биты. Но в конце концов эти «друзья» ему надоели — они были такими же неудачниками, как и Деку. Разница лишь в том, что у последнего нет причуды, а у них есть. Кацуки, как и Изуку, с детства мечтал стать героем. И тоже, как и Изуку, восхищался Всемогущим. Но только это восхищение было несколько иным — Кацуки думал, что только он сможет превзойти Всемогущего. Нет, он был рожден для этого. И, поставив перед собой такую цель, Кацуки уверенно шел к ней. Но он терпеть не мог, когда кто-то вставал на его пути, поэтому сразу же «отсеивал» ненужных ему людей. Деку бесил Кацуки, потому что лип к нему как банный лист к заднице. Кацуки бил его, надеясь, что хоть так этот придурок отстанет от него. Так нет же — он оглядывался и с недоумением видел, как Деку вновь бежал вслед за ним и пискляво так звал: «Каччан! Каччан!». И это приводило Кацуки в еще большую ярость. С годами Кацуки научился не обращать на него внимания. Но случая поиздеваться над Деку он никогда не упускал — как, например, сегодня, с этой тетрадкой. Моясу же совсем другая. Да, возможно, она и липнет к Кацуки совсем как Деку, а, быть может, даже еще больше. Да, Моясу шумная, ее всегда много, она болтает без умолку. Но на это можно не обращать внимания, пропускать ее болтовню мимо ушей. И именно это Кацуки и делал. С Деку же такой фокус провернуть ему никогда не удавалось. На Деку просто невозможно не обращать внимания. И это Кацуки бесит, жутко бесит. Но, в отличие от Изуку, Моясу хотя бы не старается прыгнуть выше головы — у нее никогда и в мыслях не было желания стать героем. Да только никаких других идей, кем бы стать ей в будущем, у нее и в помине нет. Моясу ненавидит школу точно так же, как Кацуки ненавидит слабаков, вставших на его пути. Она вообще живет одним днем и не задумывается над тем, что будет завтра. Моясу ходит в какой-то школьный кружок, но из ее собственных рассказов Кацуки понял, что ничем полезным они там не занимаются — просто валяют дурака. Учится она так себе, ее оценки чуть выше среднего, но ей, честно говоря, на это плевать. Но у Моясу полезная в хозяйстве, совершенно не подходящая для геройской деятельности причуда — она может использовать свои пальцы как зажигалку. Щелк пальцами — и зажигается крохотный огонек. Моясу и сама понимала, что героем ей не стать, и не питала ложных надежд, как Изуку. Поэтому ее Кацуки и уважает. А его мама обожает Моясу за то, что лишь она может помочь, когда конфорка на их старенькой плите не зажигается. — Жа-арко… — протягивает Моясу и расстегивает пару верхних пуговиц на рубашке. Кацуки пожимает плечами. Ему нравится такая жара — когда пот катится с него градом. — А в выходные обещают еще большую жару… Ты, кстати, помнишь, что будет в это воскресенье? При этих словах Моясу бросает на Кацуки многозначительный взгляд. Как будто он должен что-то непременно знать. Знать бы ему самому, что именно он должен знать. — Угу, — кивает он, лишь бы Моясу отвязалась. — А воскресенье — это… — … это послезавтра, — договаривает за него Моясу. — Ну, помнишь? — А че будет-то? Моясу кривит лицо, мол, не понимаешь, о чем я говорю? У нее острый и чуть вздернутый нос и пухлые, но пухлые в меру, щеки. — Ниче, — таким же тоном отвечает Моясу — начинает злиться. — Тебе разве Мицуки-сан не сказала? Моя мама зовет вас — и тебя, и Мицуки-сан, и Масару-сана — за город, на барбекю. Моясу обиженно дует щеки, решив, что Кацуки просто издевается над ней. — Впервые слышу, — хмыкает Кацуки. — Правда что ли? Странно, моя мама столько раз говорила об этом Мицуки-сан… Мицуки-сан, наверно, просто забыла вам с Масару-саном сказать. Или только тебе одному… А моя мама уже все-все приготовила — мясо купила, и овощи… «Действительно, как бы она сказала?»— думает Кацуки. — «Она же со мной, видите ли, уже второй день не разговаривает.» На днях они с мамой опять поругались из-за какого-то пустяка. Кацуки никогда первым не извиняется, да и теперь не будет — он уверен, что ни в чем не виноват. Так за что же ему извиняться? — Так что? Ты с нами? — А нахрена это вообще? — Кацуки игнорирует вопрос девушки. — Ну как это «нахрена»? — искренне удивляется Моясу. — Отдохнуть там… Как мама сказала, «набраться сил перед экзаменами»! Ну, что? Поедешь? — Щас прям. Я не собираюсь ехать. На лице Моясу появляется какое-то грустное выражение. — А Мицуки-сан уже согласилась. И сказала, что ты поедешь. А если не поедешь, — она бросает на Кацуки косой взгляд, — она тебя заставит. Кацуки закатывает глаза и нарочито громко вздыхает. И зачем спрашивать, поедет ли он, если за него все уже решили? — Мне пофиг, что она там сказала. Эта старуха вечно лезет не в свое дело. Я, быть может, занят в воскресенье? Или просто не хочу? — Не называй Мицуки-сан старухой! — возмущается Моясу, будто Кацуки сказал такое не про его собственную маму, а про ее. — Никакая она не старуха — она же такая молодая у тебя! — Ну да, — фыркает Кацуки. — Это она только так выглядит молодо, а на деле ей лет дохрена. — Никакого уважения, — качает головой Моясу и просит: — Ну, Бакуго-кун, пожа-алуйста! Почему ты всегда такой противный? Кацуки шипит, сжимая кулаки — ничего он не «противный»! Сама такая. И почему это он должен соглашаться? Переться в такую даль — за город даже на машине ехать час, не меньше. И это если повезет проскочить все пробки. «Набраться сил перед экзаменами? Лучше я буду к ним нормально готовиться — в геройскую академию меня за одну только причуду не примут», — думает Кацуки. Он давно решил, что после окончания средней школы будет поступать именно на геройский курс. И почему-то Кацуки уверен, что он будет единственным учеником этой школы, поступившим в геройскую академию. — Короче, я не еду с вами. Моясу лишь пожимает на это плечами. — Посмотрим, что еще Мицуки-сан скажет. И она сказала. Дома Кацуки ждал очередной скандал, к которым он, в общем-то, привык. — Успокойся, дорогая! — умоляет женщину папа. — Кацуки, прекрати, пожалуйста, кричать на мать! — обращается он к сыну. Но его никто никогда не слушает. — Пап, прекрати, а! — шипит Кацуки. Он терпеть не может, когда эта «тряпка» вмешивается. Кацуки всегда так про себя называл папу за его слишком уж мягкий для их семьи характер. И за что его мама только полюбила? — Закрыл быстро свой рот, засранец, и послушал меня сюда! — рявкает мама и с размаху хлопает ладонью по столу. Кацуки вздрагивает и чувствует, как каждая волосинка на его теле встает дыбом. Что бы он там ни говорил Моясу про свое отношение к матери, на деле он ее побаивается. Можно сказать, она единственный человек, которого Кацуки в самом деле боится. Их характеры очень похожи — Мицуки, как и Кацуки. И из-за этого споры никогда не заканчивались. Мнение Кацуки редко совпадало с мнением матери, и никто никому не хотел уступать. Кацуки потому, что терпеть не мог уступать кому-либо, будь то это даже его мама. А Мицуки — из принципа, ведь она его мать, как-никак, и считает себя правой. В конце концов победа была всегда на стороне Мицуки. Ее: «Не спорь с матерью!» и «Я старше, я лучше знаю» Кацуки не мог ничего противопоставить и, скрипя зубами от злости, сдавался. Но в душе все равно бунтовал, возмущался и был не согласен. — Ты едешь с нами, и это не обсуждается! Вот что ты за человек такой? Вечно один да один. Ну что за ужасный характер! — Я не хочу! — протестует Кацуки. — Если так хочешь нажраться на природе — пожалуйста. Но меня-то нахрена брать? Папа неожиданно встревает в разговор: — А может, дорогая, оставим его? Раз не хочет… — И ты туда же? Почему меня в этом доме никто не слушает? Кацуки, ты едешь, и это не обсуждается. — Ну ма-ам!.. И тут же она отвешивает Кацуки звонкий подзатыльник. — Не «мамкай» мне тут! Совсем от рук отбился. — Хватит лупить меня, старуха! — возмущается Кацуки. И тут же получает второй подзатыльник. — Сказал же, что никуда не поеду! Тем более — с этой Моясу. — Я тебе рот разрешала раскрывать, а, мелкий говнюк? И прекращай себя вести, как маленькая капризная девочка! Почему тебе так не нравится Моясу-тян? Хорошая же девушка… — протягивает мама неожиданно спокойным тоном. Но тут же взрывается: — В общем, раз я сказала, что ты едешь, значит, едешь! Кацуки шипит проклятия в ее адрес и хлопает дверью, исчезая в своей комнате. Женщина тяжело вздыхает, будто отработала смену на заводе — как же все-таки тяжело с сыном! Тут она замечает Масару и резко поворачивается к нему: — А ты, ты почему не поговоришь с Кацуки, с этим негодником? Отец еще, называется!.. — Да я же… — бормочет Масару, но Мицуки лишь машет рукой, мол, ладно, молчи теперь уж. Очередной спор закончился опять победой мамы. Кацуки не остается ничего другого, как подчиниться. «Не семья — дурдом», — дуется Кацуки, закрывшись в своей комнате.