Чизоме не может поверить своим глазам. Он пару раз медленно, как будто боясь, что увиденное исчезнет, моргает.
Чизоме почему-то был уверен, что, убив младшего брата, он навсегда избавился от того ужасного воспоминания. Но сейчас он понимает, как глубоко он заблуждался.
Это воспоминание вновь оживает в его памяти и играет куда более яркими красками.
Но сейчас Чизоме волнует не это. Он никак не может понять, почему этот человек, изнасиловавший его маму, стал Героем? И будто отвечая на его вопрос, мужчина отвечает:
— Да, работа Героя непроста, но я делаю это потому что… Потому что я не хочу, чтобы мирные жители страдали.
Чизоме размахивается и что есть силы швыряет в экран телевизора не дочищенную картофелину. Он швыряет ее так сильно, что телевизор издает странный хриплый звук, и экран прочерчивает по диагонали тонкая трещина.
— Да как ты смеешь говорить такое? Ты причинил десять лет, сука, десять лет назад столько страданий, что… Да какой ты к черту Герой после того, что сделал! — шипит Чизоме, глядя на трещину, вмиг изуродовавшую Героя. Его перекошенное лицо показалось бы Чизоме в любой другой ситуации донельзя смешным. Но сейчас ему было не до смеха. В голове у него одна-единственная мысль — убить во что бы то ни стало этого Героя. Нет, назвать этого насильника Героем у Чизоме язык не поворачивается.
Чизоме отлично понимал — просто так этого человека ему не убить. Он потратил несколько бессонных ночей, обдумывая, как ему поступить. И пришел к выводу — ему нужно подобраться к Герою как можно ближе. А ближе это значит самому стать Героем.
Чизоме решил поступить на геройский курс. Сказал об этом тете, на что та заявила.
— Делай, что хочешь. Но плати за обучение сам.
Ладно, как-нибудь сам справлюсь, решил Чизоме. Когда впереди есть цель, которую всей душой хочешь достичь, любые проблемы, даже самые значительные, не в силах остановить тебя.
Чизоме и сам удивился, когда ему пришло письмо о зачислении его на геройский курс. Ему казалось, что он полностью провалил все вступительные экзамены и совсем, было, отчаялся.
Чизоме был идеалистом. Чизоме считал, что все Герои должны полностью отдаваться своему делу, самоотверженно защищать людей от преступников. Но оказавшись в геройской среде, он понял, что Герои далеки, очень далеки от его идеалов. Тех, кто готов отдать жизнь ради спасения других, было очень мало, а вот тех, кто готов умереть ради славы и богатства и не сосчитать.
Спросите кого-нибудь из горожан, каким должен быть настоящий Герой, они бы, не сомневаясь ни секунды, ответили бы — таким же, как Всемогущий. Ярким, эффектным, сильным. Фанаты поднимали визг и кричали как сумасшедшие, когда Всемогущий, сражаясь со Злодеями, разносил полрайона.
Для фанатов было, скорее, важно не то, что именно он делает, а то, как именно это делает. Как при этом выглядит и как себя ведет на публике. И, глядя на Всемогущего, завидуя его дикой популярности, многие Герои стали пытаться подражать ему. Они старались быть такими же яркими, такими же эффектными. А людям нравилось боготворить своих Героев, делать из них звезд шоу-бизнеса — кто с большим фурором спасет, тот и на вершине топа, тот и получает любовь и признание общественности. Но как Герои не старались, из кожи вон лезли, но занять место Героя номер один никому не удавалось — его занимал Всемогущий.
Чизоме не раз был свидетелем такой сцены: за Злодеем гонится один Герой, вся общественность следит за этим с экранов телевизоров, он почти поймал преступника. Но вдруг внезапно появляется другой Герой. И тогда уже все внимание приковано именно к этому последнему Герою, который с одного удара выносит Злодея. Первый Герой в ярости — ведь этот выскочка, появившийся из ниоткуда, просто-напросто забрал всю его славу себе. Но он при этом приветливо улыбается новому Герою и предлагает сотрудничество. Но не для того, чтобы помочь ему получить больше боевого опыта, и не чтобы легче было обезвреживать Злодеев. Он потом отомстит ему. Идти по головам своих же коллег в геройском обществе считается нормой. Это называется «честная конкуренция».
Чизоме не понимал всего масштаба проблемы, пока нос к носу не столкнулся с ней, попав в это самое геройское общество. А столкнувшись, решил бороться с этим всеми возможными способами. Только тогда он не знал, что способы не дадут ровным счетом никаких результатов.
Но никто, кроме него самого, не понимал, что существующие порядки неправильные, и что нужно все менять. И менять как можно скорее, пока фальшивые Герои, чьими целями являлось получение славы и денег, не вытеснили все еще существующих настоящих Героев.
Все встречали призывы Чизоме с насмешками. Считали его идею бредом и глупостью. Тогда у Чизоме появилась еще одна мечта — изменить геройское общество, заставить измениться и самих Героев, а гражданских понять, какими должны быть настоящие Герои.
Чизоме часто выступал на школьных собраниях с призывами не делать из Героев звезд.
— Герои — это не актеры и не певцы, чьи плакаты мы должны вешать в своих комнатах! — с жаром говорил Чизоме.
Но его никто не слушал.
— Я против тех Героев, что стараются лишь ради собственной выгоды! — кричал Чизоме на переменах, держа над головой плакаты с призывами. Кто-то вырывал у него из рук плакат и рвал его, выбрасывая в мусорное ведро. Кто-то откровенно смеялся над ним, считая его идеи глупостью, бредом.
— А ради чего еще стараться Героям? — смеялись будущие Герои. — Если ты хочешь работать за бесплатно, то пожалуйста. А мы так не хотим — спасибо в карман не положишь, как говорится.
Чизоме подумал, что люди, далекие от геройской деятельности прислушаются к его словам. Проникнутся его идеей — изменить Героев. Но и тут он встретил лишь равнодушие и даже презрение.
— Он сумасшедший, да? — спрашивали друг друга посетители торговых центров, в которых Чизоме выступал с плакатами. Он сам, как мог, рисовал эти плакаты, вкладывал в них всю свою душу, а их охранник выхватывал из его рук, сминал, топтал ногами. И, схватив «нарушителя общественного порядка» за шиворот, выгонял из торгового центра. Чизоме в такие моменты переполняло отчаяние, и он начинал лишь громче кричать и доказывать свою правоту.
— Шел бы ты, парнишка, учиться или работать, — качал головой полицейский. После очередного выступления против корыстных Героев Чизоме привели в полицейский участок. — Вот что ты хочешь вот этими самыми плакатами доказать? — спрашивал он, кивком указывая на смятый плакат, который охранник принес вместе с Чизоме как важную улику. Чизоме так взбесил мужчину, что тому хотелось лишь одного — чтобы этого «революционера» посадили уже, в конце концов, за решетку.
— Неужели вы и сами не понимаете, что происходит сейчас?
— А что происходит? Тебя что-то не устраивает? — хмыкнул полицейский. — Давай, подписывай, — он сунул Чизоме лист бумаги. — Штраф все-таки придется заплатить.
— Да подождите вы! — закричал Чизоме, вскакивая. Лист бумаги упал на пол, он наступил на него, даже не заметив этого. — Послушайте меня — разве это правильно, что Героями становятся лишь ради собственной выгоды? Герои должны бескорыстно защищать людей от Злодеев, как вы не понимаете? Я хочу возродить Героику! Я хочу вернуть прежних Героев!
Полицейский покачал головой и вздохнул.
— У тебя с головой, что ли, проблемы? Плати штраф давай. У меня и без тебя проблем выше крыши.
И именно в тот момент, отсчитывая несколько тысяч йен, Чизоме вдруг понял, что ни слова, ни личный пример, ни призывы ничего не изменят. Все бесполезно, люди в большинстве своем глупы и не хотят ни к кому прислушиваться. Для них существует лишь один авторитет — Герои. А Чизоме, как дурак, надеялся мирным путем донести до всех истину, заставить гражданских и Героев раскрыть глаза. Это сейчас, спустя много лет, он понимает, что нужно было сразу же действовать, истреблять фальшивых Героев.
Когда в школе узнали, за что Чизоме оштрафовали, директор исключил его.
Чизоме начал вспоминать, а в какой же момент Герои так бесповоротно изменились? И вспоминает — тогда, когда Всемогущий стал Символом Мира, когда его образ стал массово продаваться. Вот тогда-то и нужно было начинать все менять, пока не поздно.
Теперь Чизоме будет действовать по-другому.
Чизоме выяснил, что его жертва живет в Киото. Что же этот Герой забыл тогда в Токио, он и понятия не имеет. В Чизоме будто проснулся инстинкт охотника, он бродил целыми днями по городу, надеясь в случайных прохожих узнать насильника. В кармане у него всегда был складной нож. Ведь никогда не знаешь, когда встретишь жертву.
Чизоме было восемнадцать, почти девятнадцать, когда он наконец-то нашел того, кого так долго искал. Сгущались сумерки, и он щурился, продолжая высматривать в темноте лица прохожих. Другой на его месте спустя год махнул бы на всю эту затею рукой и бросил бы это бесполезное занятие. Но Чизоме шел до конца. Убить этого Героя — его долг, он был в этом уверен.
Чизоме отшатывается, когда прохожий задевает его плечом. Он поднимает голову на человека и вскользь смотрит на него лицо. Прохожий же, не останавливаясь, бросает на ходу:
— Извините…
А потом обращается к своему собеседнику, шедшему рядом с ним:
— Ну, что, отпразднуем сегодняшнее мое повышение?
— Повышение? — переспрашивает второй. — Ах да, я и забыл, что ты вошел в десятку лучших Героев…
Чизоме стискивает зубы, ненароком подслушав этот разговор. Как же бесят те, кто гордятся своими высокими местами в топе Героев. Чизоме таких мысленно назвал фальшивыми Героями — он считал, что такие меркантильные люди не имеют права называть себя защитниками мирных жителей.
Задевший его плечом прохожий и его спутник останавливаются у ярко-освещенной витрины магазина. Чизоме из интереса смотрит на них, размышляя над тем, какими именно Героями они могут быть. Один из них немного поворачивает голову в его сторону, и губы Чизоме в ту же секунду растягиваются в безумную ухмылку. Он дрожит всем телом от волнительного чувства приближающегося часа расплаты.
Чизоме наконец-то находит того, кого так долго искал. Это он. Это тот самый Герой, изнасиловавший его маму.
«Вот я и нашел тебя, сволочь…» — мысленно торжествует Чизоме, ни на шаг не отставая от него. —
«Сегодня ты сдохнешь, я тебе это обещаю».
Все внутри него распирает от ненависти к этому человеку, рука так и чешется всадить нож по самую рукоять в его широкую спину. Но Чизоме успокаивает сам себя, сжимая запястье:
«Сейчас не время, не время… Слишком много прохожих вокруг…»
Они заходят в освещенный яркими цветами бар, громко обсуждая, что они сегодня будут пить — не каждый же день входишь в десятку лучших Героев. Они не обращают ровным счетом никакого внимания на Чизоме, и ему это только на руку.
Внутри бара многолюдно. Чизоме цыкает, понимая, что и сейчас убивать Героя не время — опять слишком много свидетелей. Но отступать поздно, и он крепче сжимает рукоять складного ножа в кармане. Он сделает то, что должен. А потом пусть хоть в тюрьму сажают.
— Давно вас здесь не было! — слышит Чизоме. Это говорит бармен подошедший к барной стойке, где сидели Герой и его спутник. Только сейчас Чизоме понимает, что его спутник — это второй насильник. Глядя на них двоих, он чувствует, что вряд ли ограничится убийством одного человека. Чизоме дрожит от возбуждения, а на его губах то появляется, то исчезает жестокая усмешка. Он не соображает в эти мгновения, что творит. Ему кажется, будто его телом завладел кто-то другой и управляет им.
Чизоме делает уже шаг к Герою, как внезапно его останавливает внутренний голос. Или это совесть спустя годы заговорила в нем?
» — Опомнись! Разве ты не станешь после этого хуже тех, кого убил? Убийством ничего не исправить, пойми!..»
Но Чизоме в то же мгновение мысленно душит этот внутренний голос, заставляя его замолчать. Он стискивает зубы до боли в деснах, до белых пятен перед глазами. Чизоме уверен, что зло можно уничтожить лишь злом. Он уже убил однажды — крик женщины, обращенный ему: «Убийца, убийца!» он запомнил на всю оставшуюся жизнь.
— Нам как обычно, — говорит Герой бармену, усаживаясь за барную стойку. — Раз уж такой день… давай напьемся к чертовой бабушке, а, дружище?
Звякают кубики льда в бокале, льется темная жидкость, растекаясь по льду. Чизоме плюхается рядом за барную стойку и довольно резко говорит бармену:
— Налейте и мне что-нибудь. Да покрепче.
Мужчины замирают, глядя как Чизоме залпом выпивает целый стакан. Горло обжигает выпитый алкоголь, он языком облизывает пересохшие губы и пару раз моргает, прогоняя пьяную пелену с глаз. Чизоме ни разу не пил ничего крепкого.
— О-о, парнишка-то не промах! — кричит Герой. — Дружище, ты видел, как он залпом выпил? Ты так сам сможешь — за раз, все? Не-ет, а еще говоришь, что насквозь проспиртованный. Тебе у него еще учиться и учиться… Эй, еще налей ему! — обращается он к бармену, кивая на Чизоме. — За наш счет, не бойся. Выпьешь с нами?
— За что? — хмурится Чизоме, сжимая пальцами прохладное стекло стакана.
— Хм-м… За здоровье Героев! — придумывает второй мужчина, поднимая руку со стаканом вверх. — Ты же любишь Героев, парнишка? Фанат какого-нибудь Всемогущего, небось?
Чизоме опускает руку со стаканом. Глухо стучит стеклянное дно об деревянную стойку.
— Не буду я за это пить. А вот за вашу смерть… — он скалится, и его зубы коротко сверкают в полутьме бара, — буду.
Герой и его спутник замирают, удивленно воззрившись на Чизоме. Тот запрокидывает голову и подносит к губам стакан:
— За вашу мучительную смерть.
И вновь выпивает все до дна. Мужчины, не отрываясь, смотрят на него, и Чизоме понимает, что это его шанс. Пальцы крепче сжимают рукоять ножа.
Как и куда он ударил, Чизоме не знает. Алкоголь ударил ему в голову, выбив оттуда остатки сомнений и нерешительности. Нож легко входит во что-то мягкое и податливое, над самым ухом Чизоме слышит хрип и булькающие звуки. Резко выдергивает нож из тела, и Герой, прижимая руку к окровавленному боку, сваливается с высокой табуретки.
Звенит разбитое стекло — у бармена, глядевшего на все происходящее, из рук выскальзывает стакан и разбивается на тысячи осколков. Чизоме медленно встает и выпрямляется, продолжая сжимать рукоять ножа. Его губы вновь расползаются в безумную усмешку, и весь его вид так и кричит: «Ну, кто следующий?»
Музыка стихает. Танцевавшие до этого девушки замирают на месте и в ужасе смотрят на Героя, истекающего кровью. Чизоме смотрит на мужчину и с отвращением думает, как легко, оказывается, их всех убить. Не выпей он так много алкоголя, то давно убил бы второго и сбежал отсюда. Но Чизоме продолжает стоять, наслаждаясь предсмертными муками Героя. Его хрипы и прерывистый кашель кровью доставляют ему просто невероятное удовольствие.
Кто-то взвизгивает и бросается опрометью к двери. Наступившую на пару секунд тишину разрезают истошные женские крики.
— Полиция! Вызовите кто-нибудь полицию!
Этот крик тотчас перебивают:
— Нет! Скорую, вызывайте скорую! Человек умрет же!..
Только услышав слово полиция, Чизоме бросается на второго мужчину, хватает его за шиворот и приставляет к его горлу нож.
— Если вызовете полицию… — отрывисто кричит Чизоме, крепче прижимая нож к горлу, — я тотчас прирежу его, как свинью вонючую! Поняли?
Крики затихают. Кто-то начинает испуганно рыдать.
«Глупые, чего не убегают?» — не понимает Чизоме, взглядом обводя столпившихся посетителей. —
«Не в заложниках же я их держу…»
— Слушайте меня сюда! — повышает голос Чизоме и дает несильный, но ощутимый пинок под зад мужчине, чтобы тот перестал дрожать, как осиновый лист. Эта трясучка раздражает и так возбужденные нервы. — Этот человек… — он кивком указывает на Героя. — Вы все знаете его, как Героя. Но вы не знаете, что он… что он сделал десять лет назад! Как вы можете считать Героем человека, который по пьяни изнасиловал беззащитную женщину?..
Чизоме кашляет, задохнувшись от собственного крика. И в эту секундную тишину кто-то из толпы удивленно и недоверчиво выдает:
— А чем докажешь это? Ты сейчас ничем не лучше Злодея!
До них не достучаться, не переубедить. Они слишком любят своих Героев, восхищаются своими кумирами. А кумиры их эти-то не такие уж белые и пушистые, как кажутся на первый взгляд.
Чизоме открывает, было, рот, чтобы крикнуть что-нибудь в ответ, но замирает, услышав донесшийся с улицы звук сирены.
«Кто-то вызвал все-таки… сволочи!»
Одно движение руки — и кровь из шеи брызжет в разные стороны. Чизоме ударом ноги отталкивает от себя мужчину, чтобы не запачкаться, и запрыгивает на барную стойку. У главного входа в бар мелькает что-то темное, и он понимает даже своим затуманенным от алкоголя и возбуждения разумом, что это полиция.
«Черт, куда… где еще выход?»
Чизоме пробирается сквозь нежелающую пропускать его толпу. Стараясь никого не убить, он бьет наугад вспоминая все, чему учили его на геройском курсе. Героем он не стал, но зато научился многим боевым приемам. Полиция свистит ему вслед, кричит, чтобы он остановился и сдался. Но Чизоме на это хохочет, запрокидывая голову. Он что, совсем тупой, чтобы добровольно сдаться этим шавкам?
Поворот в женский туалет, коридор, Чизоме щурится, ослепленный ярким светом после полутьмы самого бара. А вот и черный ход. На двери нарисован знак запасного выхода при пожаре. Чизоме с разбегу толкает плечом дверь, та со скрипом поддается, и он вываливается наружу. Спотыкается о высокий порог, падает и катится по инерции, ударяясь затылком о что-то мягкое и шуршащее.
Запах мусорных пакетов ударяет ему в ноздри. Чизоме вскакивает и, сообразив, в какой стороне находится главный вход в бар, бросается в противоположном направлении. Вслед ему несутся звуки погони, свист полицейских и чьи-то истошные крики.
Как долго он так бежал, Чизоме не помнит. Остановился он, а, точнее, свалился от усталости далеко, очень далеко от бара, где-то уже на окраине города. Тяжело дыша, он смотрит прямо перед собой, на свои красные от чужой крови руки. Чизоме срывает с шеи бежевый шарф — наступают холода — и вытирает руки об него. Ткань в мгновение ока окрашивается в алый цвет.
— Я убил Героя… — медленно произносит он. Язык еле ворочается то ли от усталости, то ли от выпитого алкоголя. Но эта «пробежка» вернула Чизоме ясность ума. — Значит… я кто? Убийца? Да… я — Убийца Героев.
Пятно на этом вашем идеальном геройском обществе…
На следующий день Чизоме собрал свои пожитки и сбежал из дома. В Киото оставаться было опасно. Поэтому он решил бежать в Токио, в столицу — чтобы начать жизнь заново. Теперь уже не как Чизоме Акагуро, а как Убийца Героев,
Пятно на идеальном геройском обществе, как он сам себя мысленно окрестил.
Так Чизоме начал свой путь того, кто вершит правосудие над фальшивыми Героями.
***
Изуку дышит на оконное стекло, потом водит пальцем по запотевшей поверхности. Он выводит ровную латинскую букву «K» и почти тут же ее стирает. И, просидев неподвижно несколько секунд, вновь рисует на запотевшем стекле то же самое.
Чизоме давно начал следить за Изуку. С усмешкой смотрит на его розовеющие кончики ушей, краснеющие каждый раз, стоило ему нарисовать эту странную букву.
Воспоминания о его прошлом мелькают в памяти, как картинки в ускоренной съемке. Чизоме вздыхает и неожиданно даже для себя чувствует жалость к Изуку. Представляет, что эта глупая детская улыбка до ушей может в один миг навсегда исчезнуть с его лица. Чизоме ощущает непривычную ответственность за него.
— Чи-чизоме-сан, что вы…
Изуку вздрагивает всем телом, когда рука Чизоме опускается на его макушку и легонько треплет его непослушные волосы.
«Я позабочусь о вашем сыне, Мидория-сан, » — думает он, наблюдая за тем, как стремительно меняется цвет щек Изуку. —
«Я вам это обещаю».
***
— Та-ак… а мы тебя вот та-ак сейчас!..
Кацуки от усердия высовывает кончик языка, щурится, напрягаясь, но мана его персонажа в игре будто испаряется, противник добивает его — еще чуть-чуть, и он провалит очередной уровень.
— Да сдохни ты уже, сволочь… — рычит Кацуки, тыча большими пальцами в экран.
Он резко поворачивает голову вбок, когда из его уха выдергивают наушник.
— Старуха, не мешай мне! — отбирает Кацуки свой наушник и дуется, краем глаза следя за полем битвы. — Если я его не смогу победить…
Кацуки ойкает и мигом выключает телефон, когда получает довольно болезненный подзатыльник.
— Прекращай играть! Я тебя зову-зову, а ты в наушниках тут валяешься… К тебе гости, кстати, пришли.
Кацуки чешет затылок и недовольно бурчит себе под нос:
— Гости? Какие гости… Я никого не звал.
Кацуки быстро оборачивается, услышав скромный стук в дверь. В дверном проеме появляется несколько смущенная мордочка Моясу.
«Опя-ять…» — обреченно стонет Кацуки. Мама щелкает его по лбу — так, для профилактики — и выходит из комнаты, оставляя их с девушкой наедине.
Моясу садится на край его кровати и, сцепив пальцы в крепкий замочек, сидит некоторое время неподвижно, уставившись в одну точку на ковре. Кацуки недовольно цыкает, глядя на нее.
— Если тебе опять с домашкой надо помогать, — он берет в руки телефон и включает его, — то можешь смело уходить.
Моясу странно дергается и испуганно, как мышонок, на которого бросилась кошка, смотрит на Кацуки. Потом отрицательно качает головой.
— Нет, я не насчет этого пришла…
Она закусывает губу и крепче сжимает пальцы. Нервничает так, словно хочет что-то сказать, но не знает, стоит ли это вообще говорить. Кацуки с секунду изучающе смотрит на нее, а потом вновь принимается проходить все тот же уровень. В этот-то раз у него должно получиться! Даже перед самим собой стыдно, что не может пройти какой-то там уровень.
— Мне тут мама кое-что рассказала про твоего друга… про Изуку Мидорию… Ну, не то чтобы рассказала, но…
Кацуки, только услышав произнесенное ею имя, отбрасывает в сторону телефон. Все его напускное равнодушие и презрение к девушке испаряется в мгновение ока.
— Ну, ну, что она сказала? — Кацуки хватает ее за руки и крепко сжимает их, заставив девушку тихонько пискнуть. — Его же нашли, да? Нашли?
Его губы сами собой расплываются в ту самую глупую улыбку, которая появлялась каждый раз, стоило ему вспомнить об Изуку. Это стало уже каким-то рефлексом, и он сам не всегда замечал, что улыбается. Моясу, заметив эту улыбку, морщится. Аккуратно высвобождает руки из крепкой хватки Кацуки.
— Да, нашли… Мертвым.
Кацуки продолжает улыбаться, стараясь переварить только что сказанное девушкой. В каком это смысле «мертв»? Он издает короткий и нервный смешок и цедит сквозь зубы:
— Это такая шутка, да? У тебя отвратительное чувство юмора. Говори, как есть, тупица…
— Это не шутка, — перебивает его Моясу. В ее голосе чувствуется металл — вряд ли кому-то понравится, когда тебя называют тупицей. — Он правда мертв… Он покончил с собой.
Внутри Кацуки при этих словах что-то с треском ломается.
