Разбитая надежда

Кацуки не сразу задумывается над тем, а что сам Изуку здесь забыл. А когда задумывается, то ощущает закипающую внутри ярость. Он приходил в ярость каждый раз, когда не может что-либо сам понять. Это злило его, заставляло считать глупым, каковым он себя не считал. Мысли, что Изуку может быть заодно с Лигой Злодеев, у него даже не появлялось. Зная, как сильно тот любил Героев, Кацуки просто не мог поверить, что он стал их врагом. Кацуки не соображал, что делал, прижимая к груди такого родного, знакомого, но в то же время как будто совершенно чужого Изуку. Он не сожалеет о содеянном, совсем нет, но почему ему тогда так обидно, на душе кошки скребутся, а щека так и горит огнем от пощечины? Это был первый раз, когда Изуку ударил его. Он никогда, сколько себя помнит Кацуки, не поднимал на него руку. Нет, это не тот Изуку, которого знал Кацуки. Это либо совершенно другой человек, очень похожий на него, либо он изменился за три прошедших года до неузнаваемости. Кацуки хочет выяснить, понять все во что бы то ни стало. Он прибавляет скорости и взрывной волной сбивает с ног на секунду обернувшегося на него Изуку. Кацуки тяжело дышит, прижимая его к бетонному холодному полу. Его пальцы, обтянутые толстой тканью перчаток, сжимают воротник толстовки Изуку. Тот неприязненно передергивает плечами, не слишком-то и стараясь выбраться из-под Кацуки. — Пусти, — тихо, дрожащим голосом говорит он. — Какого черта ты здесь забыл? — как будто не слыша, что сказал Изуку, рычит Кацуки и несильно, но ощутимо встряхивает его. — А это не твое дело, — ядовито усмехается Изуку. Кацуки скользит по его лицу взглядом и не узнает его. В зеленых глазах, которые всегда искрились радостью и любопытством, теперь плещется волнами ледяное равнодушие, ненависть к нему. И теперь он начинает немного понимать, что видел Изуку все те годы, пока он издевался над ним. Он становится сам себе противен. — Говори… — сквозь зубы произносит Кацуки, крепче сжимая ткань толстовки, от которой — он это отлично чувствует — исходит легкий запах крови. Нечто, похожее, на догадку, осознание того, кем стал Изуку, мелькает у него где-то на периферии сознания. Но он не хочет в это верить. — Это допрос? Прости, у меня совсем нет времени с тобой разговаривать. И желания. Ни тени страха, ни единого намека на тот детский ужас, с которым Изуку смотрел на него, когда он показывал своим друзьям-подпевалам, как нужно «правильно» бить беспричудных. — Я же не настолько безмозглый, чтобы о своих планах рассказывать Герою, — пожимает плечами Изуку. — Только крысы и самоубийцы рассказывают о своих планах врагам. «Герою рассказать о своих планах… врагам… » — мысленно повторяет Кацуки, переваривая в мозгу услышанное. По всему его телу проходит дрожь ужаса от осознания того, что здесь может делать Изуку. В это не верится, но иного варианта у Кацуки нет. — Ты… ты… что, заодно… с Лигой Злодеев?.. — ошарашенно, почти по слогам бормочет Кацуки. Он невольно выпускает из пальцев ткань толстовки, но продолжает сидеть на Изуку, прижимая того к бетонному полу. «Нет, нет!» — не может поверить в это Кацуки, но в то же время понимает, что подобная перемена в Изуку теперь вполне объяснима. — «Он что, тоже преступник? Он тоже… Злодей?» — последнее слово дается ему с трудом, потому что в его сознании образ Злодея и образ знакомого с детства Изуку никак не могут стать одним целым. Изуку недовольно цыкает, делает странное движение рукой, на которое Кацуки совершенно не обращает внимания. А следовало бы. — Наконец-то до тебя дошло. Прости, Каччан, — его голос обжигает холодом, — но времени с тобой болтать у меня совсем нет. Поэтому… Изуку одной рукой отталкивает Кацуки от себя, во второй сжимает нож, полоснув им по его бедру. Боль будто током прошибает его тело, Кацуки валится на бок, прижимая руки к вмиг начавшей кровоточить ране, дав тем самым Изуку возможность подняться на ноги. Изуку на секунду оборачивается перед тем, как убежать. — Я должен спасти Убийцу Героев, который попал сюда из-за Старателя, — шепчет он, глядя Кацуки не просто в глаза, а как будто в самую душу. — И вы, фальшивки, мне не помешаете. Изуку быстрыми шагами направляется в противоположную сторону, почти бесшумно ступая по крошке разбитого стекла. Кацуки, морщась от боли в ноги, отчаянно кричит ему вслед: — Да твоего Убийцу Героев победил не Старатель!.. Изуку замирает, вытянувшись по струнке. -… а я и еще пара моих тупых одноклассников! Мы с ним в два счета разобрались, не такой уж он и опас… Когда Кацуки чувствует на себе полный безумной ярости взгляд Изуку, он понимает, что зря вообще открыл рот. — Повтори, что ты сказал? Голос Изуку пугает Кацуки до глубины души, его колени начинают непроизвольно дрожать, когда тот цедит, произносит почти по слогам эти слова. Кацуки молчит, не зная, чего и ждать от Изуку. Он смотрит словно бы сквозь него, хочет сказать что-то в ответ, но язык будто немеет, а губы — не разжимаются. Не успевает он и глазом моргнуть, как Изуку оказывается прямо напротив него, бросается на него диким, взбесившимся зверем и исступленно кричит: — Да как ты посмел и пальцем тронуть Чизоме-сана? Ты хоть знаешь… знаешь, кем он был для меня? Ты хоть знаешь, через что я прошел вместе с ним за эти годы?.. Как ты мог все… как ты мог вообще… Как ты мог? — захлебывается собственным криком Изуку. В его широко распахнутых глазах, пылающих яростью, сверкают на короткое мгновение слезы, каплями стекают по щекам и почти мгновенно высыхают. — Успокойся, придурочный! — хрипит, вырываясь, Кацуки. Пальцы Изуку сжимают его горло, заставляя задыхаться. Он рефлекторно бьет кулаком наотмашь Изуку по голове, опрокидывая на спину. Тот мигом отпускает его шею, барахтаясь и порываясь вновь начать душить его. Кацуки, утробно зарычав от злости, ослепленный жгучей обидой, что его чуть не придушил этот беспричудный задрот, принимается бить его куда попало. Изуку, извернувшись, хватает его за волосы на висках и с силой тянет их, будто с корнем хочет вырвать их. Он продолжает истерически кричать, как важен был для него какой-то там Чизоме-сан, что он, Кацуки, ничего не понимает и только и делает, что разрушает его жизнь. — Ненавижу! Ненавижу! Ты такой же, как они все!.. — переходя на хриплый визг, кричит Изуку. Они катятся по полу, Изуку тарабанит в его живот ногами, вцепившись и так и не отпустив волосы. Кацуки не понимает, что с Изуку происходит, и на мгновение ему становится страшно, что его сейчас убьют. Изуку продолжает кричать, повторяет одно и то же столько раз, что Кацуки сбивается со счета. «Он псих…» — проносится в его мыслях. Затылок прошивает болью, когда Изуку, все-таки изловчившись и схватив его за шею, встряхивает его и прикладывает головой об пол. На секунду в глазах темнеет, а в ушах начинает звенеть. Кацуки, заскулив, как побитая собака, выдергивает из наручей чеку, не соображая, что сейчас вообще делает. Изуку, отпрянув, слишком поздно понимает, что может произойти. Стекла выбивает из оконных рам взрывной волной, кажется, все здание сотрясается от этого мощного взрыва. Зрение возвращается к Кацуки, но, несмотря на это, все равно ничего не видно из-за поднявшейся в воздух пыли. Проходит несколько минут точно, пока пыль все не опускается. Кацуки все это время думал, убил или не убил он Изуку. С ужасом думал, что вот сейчас увидит разорванное в клочья его причудой тело этого сумасшедшего придурка. Он приподнимается на дрожащих руках и сидит так на полу, весь пыльный, потный, прерывисто дыша и боясь открыть глаза и увидеть Изуку мертвым. Надрывистый кашель и шорох в стороне от него заставляют его широко распахнуть глаза и повернуться туда, откуда были слышны эти звуки. Изуку, кашляя и трогая ладонью лоб, кое-как садится на колени. Вся его толстовка, если не прорвана во многих местах, то обуглилась и превратилась в лохмотья, сквозь которые Кацуки с замирающим сердцем видит невероятно худое тело с множеством темных синяков и светлыми полосами шрамов. В нем просыпается внезапное и нежное чувство, хочется прижать этого хрупкого на первый взгляд Изуку к себе и не отпускать до конца своих дней. Но все это чувство мигом исчезает, растворившись в воздухе, когда Изуку поднимает на него полный животного ужаса взгляд. Кацуки замирает, ощущая передавшийся ему ужас. Изуку вновь кашляет, и по его подбородку с уголка рта стекает капля крови. Течет из разбитого носа, он трет его внешней стороной ладони, растирая кровь по лицу. Кацуки подползает на коленях к Изуку, но тот сильнее вжимается в стену, будто хочет слиться с ней воедино. — Не подходи! — истошно кричит Изуку, обнимая себя за плечи и со свистом дыша через нос. — Не приближайся ко мне! Красные пятна ползут по его мертвенно-бледным щекам. Он вытягивает вперед руку, растопырив пальцы, будто надеясь, что это его как-то спасет. Кацуки не понимает, что происходит. Он ощущает жгучую вину, не знает, как ее загладить. Не слушая криков Изуку, Кацуки приближается к нему и сжимает вытянутую вперед руку пальцами. Секунда, и Изуку ногой бьет Кацуки в грудь. В его руке появляется что-то большое, он сжимает это, щелкает предохранитель, и над самым ухом Кацуки свистит пролетевшая пуля. Сердце уходит в пятки. — Деку! Ты совсем с ума, блять, сошел? — опомнившись, рявкает Кацуки. Замахивается, чтобы схватить Изуку за руку и остановить его. Но не успевает. Тут же гремит второй выстрел, оглушая его и волнами боли расходясь по всему телу.

***

Шигараки ведет ладонью по стеклу, за которым находится очередной преступник. По стеклу вверх, вниз, во все стороны ползут огромные трещины, острые куски, разбиваясь на мелкие осколки, падают вниз. Грохот разбившегося стекла сливается с победным воем и криками радости. — Вы свободны! Вы все свободны! Восторжествует справедливость! Убьем всех блядских Героев! — вопит Спиннер, со всей дури бьет арматурой, ногами по стеклу, ломает все на своем пути, как будто получая ни с чем несравнимое удовольствие от разрушения. Камеры, в которых секунды назад сидели заключенные, охватывают в мгновение ока синие языки пламени, потолок, обжигаемый огнем, осыпается на головы бегущим Злодеям. Героев, редких, еще оставшихся в живых, охрану, тюремных работников эта огромная толпа сметает, как сметает все постройки на побережье волна цунами. Раз уж начали освобождать преступников, то нужно освободить всех. Не ради одного же Убийцы Героев они рисковали всем — и жизнью, и свободой! Так решил Шигараки. А все остальные в Лиге с восторгом приняли его решение. И сами начали бить защитные стекла, сминать стальные пластины, покрывающие каждый сантиметр бронированных узких коридоров. Все ощущали странный внутренний подъем, каждому казалось, что они боги, вершащие суд над простыми людьми. Сила и возможность творить все, что только заблагорассудится, пьянила. Химико строит грустную мордашку, так и не найдя камеру, в которой был заключен Убийца Героев. Она недовольно бурчит себе под нос что-то про тупых копов, которые спрятали ее Пятнышко хрен пойми куда. Ее лакированные коричневые ботиночки звонко цокают по стальным пластинам пола, и этот звук начинает ей нравиться. Химико начинает нарочито громче шагать, подпрыгивая при каждом шаге. «Почему мне Изуку-кун так напоминает о том классном мальчике?» — думает Химико, приоткрывая при этом рот и показывая острые зубы. Она жмурится, облизываясь. — Тот мальчик был правда классным!.. И кровь невероятно вкусная! Как жаль, что ее тогда было так мало — чтобы стать им мне не хватит, совсем не хватит… Химико не договаривает, вздрагивает, когда под ее ногами начинает мелко трястись пол, звенят в решетчатых окнах стекла. — Что за фигня? — бормочет Химико, смотрит на свои ноги и сводит их вместе. Вибрация прекращается, но она продолжает стоять, к чему-то прислушиваясь. Химико вновь вздрагивает, когда слышит внезапный выстрел и почти тотчас же прозвучавший вслед за ним второй. — Стреляют, — пожимает она плечами, будто это что-то обыденное. — Герои мрут, как мухи. Так им и надо. А мне… надо Пятнышко искать, Пя-ятнышко!.. И Химико, подпрыгивая на каждом шаге, двигается вдоль по коридору, насвистывая себе под нос крайне веселую песенку. О том, что происходит двумя этажами ниже нее, она не знает и не имеет ни малейшего представления.

***

Пистолет выскальзывает из застывших пальцев Изуку и с грохотом падает на бетонный пол. Он с ужасом смотрит на плечо Кацуки, не до конца понимая, что вообще только что произошло. «Что я наделал…» — в отчаянии мысленно шепчет он, и все внутри него обрывается, когда Изуку встречается с полными боли глазами Кацуки. Изуку правда хотел несколько секунд назад убить Кацуки. Теперь же от мысли, что тот через несколько минут будет уже трупом, он приходит в неописуемый ужас, от которого его всего бьет мелкая дрожь, переходящая в рыдания. «Зачем ты только здесь появился!» С бешено бьющимся сердцем Изуку бросается на Кацуки, хватает его за плечо и сжимает в кулаке нож. Тот, выставив руки, пытается отбиться от него, боится его — Изуку это чувствует. Коленом давит ему на грудь, заставляя его издать сдавленный стон, и одним резким ударом вонзает нож в плечо. Изуку жмурится, глотает соленые, жгучие слезы, застрявшие в горле, когда Кацуки, широко распахнув глаза кричит. «Потерпи… пожалуйста… пусть получится!..» — мысленно умоляет Изуку, не понятно к кому обращаясь. Изуку ничего не видит из-за пелены слез, руки дрожат от еле сдерживаемых рыданий, но он продолжает выковыривать из раны пулю. Все его пальцы измазаны кровью, на кончике языка тошнотворным осадком оседает ее металлический привкус. Но он продолжает, несмотря ни на что. Изуку отбрасывает прочь проклятую пулю с ядом наконец-то вытащенную из раны, она со звоном падает и ударяется об бетонный пол. Кацуки, будто опомнившись от болевого шока, вновь пытается вырваться. Но Изуку из последних сил держит его, роясь в карманах разорванной толстовки и молясь кому угодно, чему угодно, лишь бы это оказалось там. «Есть!» — с замирающим от радости сердцем думает Изуку, пальцами нащупывая прохладное стекло крохотной бутылочки. Это противоядие Изуку брал для себя, думал, что придется использовать, если он вдруг поранится. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь противоядие пригодится, чтобы спасти Кацуки. Зубами, жмурясь, Изуку срывает резиновую плотную крышку с бутылочки и подносит ее к губам Кацуки. Пальцами с силой сжимает его щеки, заставляя приоткрыть рот. Тот мычит, вертит головой, и темная жидкость каплями стекает по подбородку и шее. — Пей! — исступленно кричит Изуку, с ужасом видя, как на щеках Кацуки начинают появляться синие, фиолетовые пятна. — Пей, кому я сказал! Кацуки резко дергается в сторону, как будто переворачиваясь на бок, и жидкость чуть не выплескивается из бутылочки. Изуку издает мученический стон, не зная, как заставить его выпить это. В голове мелькают картинки из каких-то фильмов, где спасатель набирал в рот жидкость и потом целовал раненого, чтобы дать ему выпить это. Изуку энергично мотает головой, отгоняя прочь мысли о подобном способе. Изуку, размахнувшись, бьет ребром ладони сбоку по шее Кацуки. На секунду тот распахивает широко глаза, потом они закрываются, и его голова расслабленно опускается на плечо. Изуку мигом вливает противоядие в слегка приоткрывшийся рот. Он выпрямляется, продолжая дрожать. Подушечками пальцев нащупывает на шее Кацуки слабо, но ощутимо пульсирующую венку. «Жив…» — тяжело вздыхает Изуку, облизывая пересохшие от волнения губы. — «Без сознания…» Он наклоняется, прижимаясь лбом к влажному от пота лбу Кацуки, серому от пыли, и сильно жмурит глаза. — Выживи, Каччан… только посмей умереть… — шепчет Изуку и, поднявшись с трудом на ноги, уходит, даже не оглядываясь на него. Изуку, превозмогая боль в спине, бежит дальше, с одной-единственной мыслью — найти Чизоме.

***

Изуку бежит изо всех сил, спотыкается о ступеньку и падает, раздирая ткань джинсов на коленке. Он шипит, поднимаясь и касаясь расцарапанной кожи. «Поднимайся…» — с нажимом говорит он сам себе и продолжает бежать. Бежит по коридорам, по, до сумасшествия одинаковым коридорам и не понимает, был ли он уже здесь или это новое место. На одном из верхних этажей находятся особо опасные преступники, приговоренные к очень большим или пожизненным срокам заключения. Изуку знает, что Чизоме за все свои убийства приговорен к пожизненному, и решает, что именно здесь и нужно его искать. Он несется мимо камер, сквозь решетки и пуленепробиваемое стекло из-за которых на него жадно смотрят Злодеи, страшные и обезумевшие от одиночества. Лига Злодеев еще не дошла до этих камер, раз эти преступники еще не на свободе. Но Изуку освобождать их не собирается, он здесь ради одного только Чизоме. Изуку останавливается напротив одной из камер, встретившись взглядом с горящими от изумления и радости глазами Чизоме. — Чизоме-сан! — истошно кричит Изуку, и его голос эхом повторяется, рикошетя от обитых стальными пластинами стен. Он не слышит из-за своего повторяющегося крика шагов. Изуку кулаком ударяет по стеклу, не зная, зачем он это делает. Голыми руками его ему не разбить. Чизоме не двигается, а просто смотрит на Изуку. Может, он что-то и говорит, но сквозь толстое стекло и решетки ничего не слышно. Мужчина накрепко связан, его шею сжимает металлическое кольцо с цепью, тянущейся вниз к его ступням. А над головой — камеры и направленные прямо на него автоматы. Хоть одно лишнее движение — и ты уже труп. Изуку не знает, что и делать. Он и понятия не имеет, как устроена защитная система этих камер. Вдруг, если он взломает камеру, Чизоме будет расстрелян из этих автоматов? — Руки вверх! — слышит Изуку, и в ту же секунду над его головой со свистом проносятся пули. Одна из них опасно царапает его ногу, рвет джинсы, на которых скоро живого места не будет. В последнюю секунду он успевает юркнуть за угол, видит краем глаза сверкающие полосы автоматных очередей. Охрану не всю еще перебили, Изуку закусывает губу и ждет. Бежать ему некуда: вперед — его изрешетят из автомата. Назад — а смысл? Изуку тяжело дышит, считая секунды, и, когда, очередь прекращается из-за закончившихся патронов, он выскакивает из-за угла и стреляет в замершего в нерешительности охранника. Он попадает ему в живот, заставляя согнуться пополам, сжимая рану руками, и упасть на колени рядом с рассыпанным десятком гильз под ногами. Изуку пулей подбегает к нему, выхватывает из судорожно сжатых пальцев автомат и наотмашь ударяет его прикладом по голове, добивая его. Наклоняется над охранником и шарит в карманах, ищет ключи, код доступа — что угодно, что открывало бы камеры преступников. Наконец, он находит какой-то пульт со странными кнопками на нем. Дрожащим указательным пальцем Изуку жмет на одну из кнопок и вздрагивает всем телом, когда свет резко отключается по всему коридору. Красные огни, горевшие на камерах видеонаблюдения и показывавшие, что они работают, гаснут. С грохотом опускается вниз стена, обитая сталью, и Изуку со страхом и восхищением смотрит на открытую камеру Чизоме. В погрузившемся в сумрачную темноту помещении сверкают на короткую секунду алые глаза. Цепи легко поддаются и со звоном падают на пол. Изуку ножом ломает замок, скреплявший кольцо на шее Чизоме, и отбрасывает его в сторону, будто он жег ему руки, и держать его невозможно.  — Ты… один это все устроил, пацан? — только и может пробормотать ошарашенный и не верящий в происходящее Чизоме. Изуку, не ответив, порывисто обнимает его, прижимаясь к его груди. — Чизоме-сан… — шепчет он, чувствуя, как по щекам вновь текут горячие слезы. — Как я рад… — опомнившись, он отпускает Чизоме, заламывая руки в волнении. — Я здесь с Лигой Злодеев… Бежим, Чизоме-сан, пока нас… Чизоме дважды повторять не нужно. Но не успевает Изуку пробежать и пары метров, как его ноги подкашиваются, и, если бы его не успел подхватить мужчина, он упал бы и еще больше разбил бы колени. — Здорово тебя потрепали… — замечает, качая головой Чизоме. Изуку, шмыгнув носом и стирая выступившую из разбитой губы кровь, криво усмехается. — Да, Герои… меня, того… Чизоме, ничего на это не говоря, забрасывает его руку себе на плечо и, поддерживая, быстрым шагом идет вперед. Изуку старается создавать ему как можно меньше неудобств, прихрамывая, пытается и сам идти, закусив губу, терпит боль в спине и, верно, вывихнутой ноге. На крыше Тартара, ровной, с сеткой покрывающими ее металлическими балками, в которых путаются ноги, их ждет Шигараки и остальные из Лиги Злодеев. Он и Чизоме обмениваются презрительными взглядами. — Рад видеть тебя в добром здравии, — ядовито цедит Шигараки. Чизоме лишь хмыкает, осклабившись. Шигараки, присев на корточки, наблюдает за происходящим внизу, как освобожденные преступники дерутся с Героями. Преступники явно уступают им, теперь преимущество не на стороне Злодеев. А вдалеке на мосту появляется подкрепление в лице отрядов полиции и Героев. — Пора делать ноги, — замечает Шигараки, выпрямляясь. — Уходим, Курогири. Химико, заметившая или, быть может, даже учуявшая появившегося Изуку и Чизоме, мигом оказывается рядом с ними, с безумными криками бросается на мужчину. — Пятнышко! Пятнышко! Дай покромсать тебя на кусочки, Пятнышко! Дай попробовать твою кровь, Пятнышко!.. Дай, дай!.. Она вовремя отскакивает назад, избегая удара от все больше и больше раздражающегося от ее болтовни Чизоме. Химико смотрит на Изуку, и вдруг ее глаза загораются диким огнем, она широко раскрывает рот, щеки пылают, а взгляд опять плывет, подвергнутый пеленой возбуждения. — Изуку-кун весь в крови-и… Так классно пахнет… — не успевает Изуку и глазом моргнуть, как ощущает влажный и горячий язык, касающийся его измазанной кровью щеки. — Так вку-усно… Ты! — радостно взвизгивает она. — Это ты тот самый мальчик! Ты мне так нравишься! Я так люблю тебя… и твою кровь!.. Дай мне всего себя… и свою кровь, Изуку-кун!.. Изуку, перепугавшись и не зная, что ему делать, с красным лицом, прижимается к боку Чизоме. Химико продолжает липнуть к нему, бормоча и выкрикивая совершенно бессвязные слова, пока ее не хватает под руки Твайс и не тащит к Черному туману, созданному Курогири. Изуку полным ужаса и растерянности взглядом провожает Химико, исчезающую в темноте тумана. Его дергает за руку, заставляя очнуться, Чизоме, с силой толкает вперед, и в глазах темнеет от обволакивающей со всех сторон черноты. Проходит секунда, другая, и Изуку выбрасывает на какой-то улице из Черного тумана, он падает на колени, пребольно ударяясь ими об асфальт. Рядом видит Чизоме и счастливо улыбается. «Спасены… Чизоме-сан свободен…» — проносится в угасающем разуме Изуку. Он на мгновение прикрывает глаза и почти тотчас же теряет сознание от усталости, боли и пережитого калейдоскопа эмоций.