Чем больше маска похожа на маску босса, тем важнее человек. Изуку вдыхает через рот, не понимая, как можно целыми днями ходить в этой «вороньей» маске. Мало того, что она тяжелая, натирает уши и вообще неудобная, так в ней еще и дышать почти невозможно. Изуку, кашлянув, поправляет маску и прячет руки в карманы, вышагивая по лаборатории.
Он наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, разминая затекшую шею. И тотчас же морщится от неприятного тянущего чувства в месте, где у него теперь темнеет татуировка.
Чизоме, увидев ее на шее Изуку, ничего не сказал, но по всему было видно, что и это ему не понравилось. Он презрительно хмыкнул, скользнув по ней быстрым взглядом, и больше за весь оставшийся вечер ни словом не обмолвился с Изуку. Было немного обидно, но он на него не злился. Понимал, что тот, скорее всего, недоволен его вступлением в «Восемь заветов Смерти», потому что беспокоится за него.
А вот Эбису, наоборот, она очень даже понравилась. Он с интересом разглядывал ее вблизи, щурился и даже зачем-то нюхал, по-кошачьи поводя носом.
— Восемь… заветов… смерти… — читал он каллиграфично выведенные в сердцевине «цветка» иероглифы. — Смерти? Ой, страшно как!
Изуку боялся идти по улице, ничем не закрывая шею. Ему все время казалось, что взгляды практически всех прохожих прикованы к его татуировке, и ее значение знает тоже почти что каждый. Поэтому он ее вновь забинтовал и лишь здесь, думая, что перед якудза не стоит прятать ее — кто знает, вдруг им это придется не по душе? — снял бинты.
Вторая база — это просто жилой дом, построенный в традиционном японском стиле. За воротами даже есть сад камней, которые расположены в «беспорядочном порядке». Изуку, вышагивая по посыпанной гравием дорожке, ведущей к дому, с интересом рассматривал их. Одинаковые серо-коричневые кругляши заставляли ощущать приятное спокойствие, наводили на размышления.
Этот дом внутри — самый обыкновенный. Бумажные легкие перегородки с слегка посветлевшим от времени живописным изображением птиц, сидящих на ветвях сакуры. Низкие столики, за которыми нужно сидеть, поджав под себя ноги. Но, судя по слою пыли на их поверхностях, за ними никто давно не сидел. Да вообще по всему видно, что здесь никто не живет. Все слишком декоративно, все в неестественно идеальном порядке, что просто не может быть даже в самой аккуратной семье. Оливкового и бежевого цвета татами, под одним из которых, если его поднять, находится люк, ведущий куда-то вниз. Вот это-то и является самой интересной частью этого довольно скучного дома.
Этот дом — просто прикрытие того, что находится под землей.
Точно такой же коридор, по какому вели Изуку к Чисаки в первой базе якудза — стены обиты металлическими пластинами, напоминающими чем-то те, что он видел в Тартаре. Именно там и находится тайная лаборатория «Заветов» для создания оружия для уничтожения геройского общества.
Изуку предложили поселиться на этой второй базе. И он, подумав, согласился. Не очень-то приятно ездить из соседней префектуры в Токио. Только время зря терять. Изуку и сам подумывал снять где-нибудь в спальном районе комнатушку — кое-какие деньги, заработанные в качестве наемного убийцы, у него были, и их бы точно хватило на арендную плату. Он и спросил об этом Чизоме, хотел просто услышать совет — стоит ли это делать или же нет. Но тот его игнорировал. Будто Изуку и вовсе не существует.
Для Изуку Чизоме — как отец, он для Чизоме как сын, он хорошо запомнил тот вечер и тот разговор. Как подросток не хочет принимать мнение и авторитет своих родителей, так и Изуку не хочет признавать, что Чизоме правильно советовал ему не соглашаться.
Изуку разглядывает обстановку лаборатории. Всего по-минимуму, лишь самое необходимое. Изуку, зажмурив один глаз, смотрит в него, а на стеклышке видит увеличенное в несколько раз темное пятно, происхождение которого он не понимает. Пробирки, некоторые из которых, закупоренные, наполовину наполнены алой, густой кровью. Изуку сглатывает, не желая думать над тем, кому могла бы эта кровь принадлежать.
«А тут что?» — думает Изуку, скосившись на плотно закрытую дверь, находящуюся в противоположном углу от стола, на котором блестят стеклянные пробирки. Он подходит к ней и опускает ручку двери вниз, открывая ее. Его тотчас же обдает душным и тошнотворным запахом крови, он зажимает рот, глядя во все глаза на то, что находится в этой комнате.
Прямо перед ним, в тени комнаты, чернеет большое кресло со свисающими с ручек наручниками. Точно такие же крепления и на мягких подушках для ног. Над креслом — огромная круглая лампа, сейчас не работающая. Рядом, около аппаратов лежат сверкающие в полутьме металлическим блеском скальпели.
Кресло обито светлой искусственной кожей, и на ней отчетливо видны багровые пятна засохшей, будто разбрызганной во все стороны кровью. Изуку сглатывает, видит тянущиеся от ручек прозрачные трубки к выключенным аппаратам и отступает назад.
Изуку помнит, что Хроностазис упоминал про чью-то причуду, с помощью которой они и создадут оружие. Неужели эта засохшая кровь на искусственной коже кресла принадлежит человеку с этой самой причудой? Изуку убил не один десяток Героев, но все равно ощущает липкий и холодный страх, дрожью пробежавший по его спине.
Изуку быстрыми шагами выходит из этой комнаты, резко захлопывает дверь, прижимаясь к ней спиной.
«Значит, » — размышляет он, все еще не оправившись от вида залитого кровью кресла, созданного явно для пыток судя по наручникам, —
«та кровь в пробирках, » — он смотрит прямо перед собой и видит их, —
«принадлежит кому-то, чью причуду мы будем использовать?»
Изуку кажется все это ужасным, жестоким, но что он может сделать, чтобы остановить это? Теперь-то он понимает, что ему не понравилось в Чисаки при их первой встрече — просто нечеловеческая жестокость. Изуку и сам не отличается гуманностью, он это признает. Но он ведь убивал Героев не из одной лишь прихоти — он делал это — даже по началу страдал, а потом привык и начал замечать, что это ему в какой-то степени нравится — чтобы изменить мир в лучшую сторону. Цель, Изуку в этом уверен, оправдывает средства.
Но Чисаки тоже ведь делает это, чтобы изменить мир в лучшую сторону. Ну, не совсем мир — хочет уничтожить геройское общество, чтобы поднять с колен якудза. Тогда и в его случае цель оправдывает средства. Изуку тяжело вздыхает, запутавшись, где граница той самой оправданной жестокости, которая потом переходит в обыкновенный садизм.
«Лишь бы меня самого не заставили резать этого несчастного, » — говорит про себя Изуку. —
«Лишь бы…»
Он не договаривает. Слышит грохот поднимающихся бронированных ворот, отделяющих один из коридоров подземной базы от коридора, ведущего на поверхность. Изуку выходит из лаборатории и идет вдоль мутно отражающих его фигуру обитых металлическими листами стен. Вдалеке видит растерянно прижавшегося к стене одного из якудза. Он явно из «старших братьев» — об этом говорит и «воронья» маска с большим клювом и дракон, чей чешуйчатый хвост виден из-под загнувшегося рукава серого плаща.
Изуку останавливается, глядя как через ворота, закрывшиеся тотчас же за их спиной, идут двое. В них он узнает самого Чисаки и Хроностазиса, который хвостиком, как он уже заметил, следует за ним везде и всюду. На руках Хроностазис несет что-то серое, в котором Изуку с удивлением узнает пугливо сжавшуюся фигурку ребенка, маленькой девочки с длинными, плохо расчесанными пепельными волосами.
— Примите мои извинения, Чисаки-сама… — низко кланяется, сгибаясь пополам якудза, когда мимо него проходит босс. Чисаки одним пальцем стягивает с руки перчатку, едва касается его, и Изуку, не сдержав испуганного вскрика, хватается рукой за шею, сжимая ее.
От якудза остаются лишь ошметки, огромное пятно крови на стене. Изуку не верит своим глазам, вспоминает слова Чизоме о причуде босса «Заветов» и с ужасом осознает, что это и есть та самая причуда, уничтожающая в мгновение ока только что существовавшего человека. Все внутри него сжимается, и он начинает жалеть, что не послушал Чизоме.
«Вот это сила…» — не моргая, смотрит Изуку на медленно, но верно приближающихся к нему Чисаки и Хроностазиса с ребенком на руках. —
«Вот это…»
— Приберись потом здесь, — спокойно, как ни в чем не бывало, говорит Чисаки, не сразу заметив смотрящего на него Изуку. Говорит так, будто убил не человека, не своего подчиненного, а какого-то надоедливого и жужжавшего над самым ухом комара. — Не переношу грязь.
Чисаки исподлобья глядит на Изуку, натягивая на руку перчатку, подходя к нему. Хроностазис ставит девочку и отступает назад. Девочка, испуганно уставившись на пол, не смея поднять взгляд, переминается с ноги на ногу, босая. Ее руки и ноги перебинтованы, а в больших красных глазах с необычными белыми зрачками блестят сдерживаемые слезы.
«Кто она такая?» — с изумлением думает Изуку, разглядывая ее с головы до ног.
Чисаки поворачивается к девочке и с холодной мягкостью говорит ей:
— Вот видишь, что бывает, если не слушаться меня и убегать. Напомни-ка мне, который по счету это человек, приглядывавший за тобой и убитый по твоей же вине? Так много их было, что и посчитать не можешь?
Девочка закусывает бледную губу, изо всех сил стараясь не расплакаться.
— Кто же теперь будет приглядывать за тобой в мое отсутствие? — продолжает давить Чисаки. Тут он переводит взгляд на застывшего Изуку и вдруг поднимает руку и жестом указывает на него. — А пускай наш новобранец, Линчеватель, Изуку Мидория, верно же? — косится он на Изуку.
— Я?.. — одними губами произносит Изуку. Он смотрит на пятно каплями стекающей по стене на пол крови и содрогается от страха. Повторить судьбу этого человека он совершенно не хочет.
— Да-да, ты. Как раз и ее причуду изучишь. Совсем забыл сказать, — в голосе Чисаки проскальзывают насмешливые нотки, — это та самая главная и незаменимая часть нашего плана.
Его рука невесомо ложится на макушку девочки, а та испуганно дергается в сторону, увиливая от этого прикосновения. Девочка широко распахнутыми глазами смотрит на Изуку, ее взгляд останавливается на этой злосчастной «вороньей» маске, и она еще больше пугается, невольно прячась за спиной Чисаки. Изуку, заметив ее испуг, чувствует невероятное желание сорвать с лица эту маску, чтобы девочка перестала бояться. Но, держа в памяти убийство прежнего присматривавшего за ней якудза, берет себя в руки и только стискивает зубы.
— Познакомься — это моя дочь, Эри. Эри, — обращается Чисаки к девочке, — это Изуку Мидория. Теперь он будет присматривать за тобой. Какой милый мальчик, правда? — с издевательской улыбкой в голосе говорит он. — Ты же не хочешь, чтобы от него лишь лужа крови и грязи осталась?
«Дочь?» — удивляется Изуку. —
«Тогда сколько же ему лет, если это его ребенок?»
Девочка смотрит с секунду на Чисаки, потом — на Изуку и быстро-быстро мотает головой.
— Тогда, если ты не хочешь, чтобы кто-то вновь из-за тебя пострадал, пойдем, Эри. Покажем Линчевателю, на что способна твоя причуда.
Эри, потупив взгляд, маленькими шажками семенит вслед за Чисаки, который широкими шагами идет прямо к двери той самой лаборатории. Изуку смотрит им вслед, не двигаясь с места, и вздрагивает, когда слышит:
— Не заставляй меня и тебе дважды повторять, — холодно говорит Чисаки. Изуку сглатывает, насквозь пронзенный его взглядом, и на негнущихся ногах идет за ними. Эри на короткое мгновение оборачивается и с затаенной надеждой смотрит на него. От этого взгляда все внутри Изуку переворачивается с ног на голову.
Щелчок, и наручники крепко сжимают тонкие запястья девочки. Она молчит, с обреченностью во взгляде глядя на то, как Чисаки разбинтовывает ее руки. Бинты мягко падают на пол, складываясь гармошкой. Изуку еле слышно вздыхает, задерживая взгляд на ее руках. Шрамы, шрамы, вся кожа рук в шрамах. Изуку прижимает руку к груди, комкая ткань на ней.
Чисаки наклоняется и принимается снимать бинты с ног девочки. Эри не двигается, ее застывший взгляд не направлен на что-то определенное, он рассеян. Она будто смотрит сквозь все — сквозь Изуку, сквозь аппараты, сквозь Чисаки. На ее ногах, от щиколоток до покрасневших колен, точно такие же шрамы. Чисаки тянется рукой куда-то под кресло, нажимает на что-то, и кресло с тихим жужжанием поднимается вверх, вспыхивает та огромная лампа над головами Эри и Чисаки. Сильные контрасты почти белого света и черных теней на лице девочки вызывают лишь еще больший страх от предчувствия чего-то ужасного, что вот-вот должно произойти.
Аппараты все как один включаются, зеленый и красный свет, исходящий от них, калейдоскопом ложатся на бетонный серый пол. Изуку спиной прижимается к одному из аппаратов, сквозь одежду ощущая, как он медленно нагревается, работая. Слышит как шумят крутящиеся лопасти в вентиляторах и охладителях. А потом — душераздирающий крик девочки, когда Чисаки одним движением снимает с руки перчатку и касается ее запястья.
Руки девочки превращаются в кровавое месиво, раздробленные кости хрустят, и на все это безумие взглядом смотрит Чисаки. Рог на голове Эри вспыхивает бирюзовым цветом, увеличивается в размере, и Изуку с ужасом и с непониманием видит, как рука медленно восстанавливается, кость и разорванная до локтя кожа заново срастаются. По трубкам, идущим от кресла к аппаратам, течет кровь этой девочки. Изуку смотрит на все происходящее, и тошнота подступает к самому его горлу, сдавливает его и заставляет задыхаться. И самое ужасное в этой ситуации то, что он ничего не может сделать. Ни помочь этой девочке, ни сбежать отсюда, чтобы не видеть всего этого ужаса. Изуку отворачивается, зажмурившись и стиснув до боли в деснах зубы.
Смотреть на это невыносимо.
— Посмотри, просто посмотри на ее причуду! — невероятно спокойно произносит Чисаки, и новый крик эхом повторяется, отскакивая от обитых металлом стен. — Она может отматывать время чего угодно, возвращать его в первоначальное состояние!
Изуку заставляет себя открыть глаза. Чисаки отпускает руку девочки, голова Эри безвольно откидывается назад, как будто она потеряла сознание. Чисаки, неприязненно морщась и отряхивая руки, шагает по влажному от крови полу, брызги из-под его подошвы поднимаются в воздух. Эри потеряла очень много крови, должна была давно уже быть мертва, но она жива, Изуку это видит по быстро и неровно вздымающейся при каждом вздохе груди.
— Видел, на что способна ее причуда? — проходит мимо него Чисаки и недобро щурится, заметив, что Изуку продолжает не сводить испуганного взгляда с девочки. — Приступай с сегодняшнего дня к работе, Линчеватель. Оставляю Эри на тебя. И да, приберись здесь. Кровь… она такая мерзкая.
Он молчит с секунду, а потом куда более жестким голосом добавляет:
— Но чтобы пули, навсегда стирающие причуды, были в скором времени в моих руках.
Дверь захлопывается за спиной Чисаки, когда тот выходит из лаборатории. Эри не потеряла сознание, она лишь неподвижно сидела все это время и во все глаза глядела на Изуку. В ее взгляде читается настоящий животный ужас. Она чем-то напоминает ему Ихиро — такая же несчастная, запуганная до смерти. Но Ихиро вызывала у Изуку одно лишь отвращение — ее раболепное подчинение, ее слепое восхищение отцом просто противны.
Эри же вызывает у него жалость, он впервые хочет кому-то по-настоящему помочь. Но, как и три года назад, в охваченном пожаром торговом центре, он ощущает сейчас свою беспомощность, понимает, что ничем не сможет помочь этой девочке. Изуку стискивает зубы, ощущая такое противную, липкую никчемность.
В голове звучит голос Чисаки, Изуку понимает, что ему нужно работать. Он садится на корточки перед креслом, в котором сидит Эри, и с характерным щелчком снимает с ее запястий наручники, освобождает ноги.
На протянутую руку Эри смотрит как на ядовитую змею, и Изуку опускает ее, отлично понимая причину ее страха и недоверия к нему.
Пальцы дрожат, «воронья» маска летит в угол лаборатории. Изуку дышит полной грудью, берет в руки пробирку с кровью. С кровью Эри. Пальцы вновь начинают дрожать, он сам весь дрожит, и стекло со звоном разбивается, ударившись об металлическую стену. Кровь расплескивается в разные стороны, и Эри, видевшая все это, испуганно вскрикивает, прижимая руки к губам.
Изуку стискивает руками голову. Одна его половина страстно желает наконец-то стереть с лица Земли это осточертевшее геройское общество. А вторая — хочет защитить эту девочку, больше не позволить так жестоко обращаться с ней.
«А если… мне сделать и то, и другое?» — с затаенной надеждой думает Изуку поднимая взгляд на прижимающуюся к спинке кресла Эри. —
«И создать это оружие, и спасти ее?»
Это кажется невозможным, но Изуку хочет попробовать. Нет, даже не так. Он обязательно сделает это.
***
Комната Эри находится также под землей. В ней почти ничего нет, лишь маленький детский столик с разбросанными цветными карандашами и листами бумаги. На некоторых листах Изуку замечает рисунки, но совсем не те яркие и полные разноцветных красок детские каракули. Они совсем не яркие и в них лишь один цвет — красный.
Никаких окон — оно и понятно. Комната похожа на склеп своими серыми, будто сжимающими со всех сторон стенами. Эри быстро заползает на довольно широкую кровать, стараясь находиться на достаточном расстоянии от Изуку. Она обнимает, прижимая к груди большую подушку с темно-синей застиранной наволочкой.
Изуку заново забинтовал ее руки. Она совершенно не сопротивлялась. О том, что сделал с ее руками Чисаки, напоминают лишь шрамы на ее коже.
Изуку старается не смотреть ей в глаза, от этого девочка пугается его только больше. Он понимает, кем считает его Эри. И осознавать, что тебя считают такой же сволочью, не слишком-то и приятно.
«Как бы мне завоевать ее доверие?» — думает, закусив губу Изуку.
Изуку пытается вспомнить себя в ее возрасте, то, что могло бы его заинтересовать и почувствовать расположение к кому-то. И сразу же на ум приходит забота. Это, конечно, хорошо, но что он может сделать для этой девочки? Изуку хмурится, но Эри совсем иначе понимает его резко изменившееся выражение лица. И сильнее сжимает подушку.
— Эри… — начинает Изуку, хотя где-то в глубине души и не ждет, что она ответит. — Ты что-нибудь хочешь?
И тут дает себе мысленный подзатыльник. Ну не дурак ли он так прямо спрашивать. Эри открывает, было, рот, чтобы ответить, но быстро его закрывает, быстро и испуганно помотав головой. Она явно хотела что-то сказать, но, видимо, побоялась.
«Хорошо, попробуем по-другому, » — терпеливо думает Изуку. Он совершенно не знает и не имеет понятия о том, как нужно общаться с детьми. Приходится идти, чтобы узнать это, методом проб и ошибок.
— Ну, может есть что-то, что тебе нравится? Из еды, например. Мне вот сладкое, там, всякое нравится, — Изуку немного краснеет при этих словах. — А тебе?
Эри уже без былого страха смотрит на Изуку. Кажется, стена недоверия между ними начинает по кирпичикам разрушаться.
— Яблоки… я люблю яблоки… — бормочет Эри, будто стесняясь комкая подушку.
— Яблоки? — поднимает брови Изуку. — А какие: красные или зеленые?
— Красные… и сладкие.
Изуку широко улыбается, сжимая в радостном возбуждении кулаки.
— А хочешь, я куплю тебе самых красных и сладких яблок? — спрашивает он. И тут же, ощущая растекающуюся в груди теплоту, видит, как глаза Эри засветились от радости.
— П-правда купишь? — все еще недоверчиво спрашивает она. Но хватку, с которой сжимала подушку, несколько ослабляет.
— Конечно! Хоть сейчас! — Изуку решительно подходит к двери и хватается за ручку, но вдруг останавливается. — Только… пообещай, что не сбежишь, пока меня не будет, — просит он невольно понизившимся голосом, — пожалуйста.
— Н-не сбегу, — шепотом обещает Эри, качнув головой.
И Изуку ей верит.
***
В прозрачном целлофановом пакете лежат несколько яблок, красных и таких больших, что они кажутся ненастоящими. Изуку сам выбирал самые лучшие для Эри. Ему почему-то хочется сделать ее счастливой и увидеть радостную улыбку на ее лице.
Изуку знает эту девочку час, а, может, и того меньше. Но он уже успел по-настоящему к ней привязаться. И это с одной стороны радует Изуку, а с другой — пугает.
Изуку почти бегом бежит по улице, стараясь сильно не задерживаться. Не хочется даже самому себе признаваться в том, что он просто боится. И за Эри, и за себя. Внутренний голос говорит, что верить не стоило бы, она может и сбежать — грех не воспользоваться такой возможностью. А если она сбежит, Изуку это видел воочию, от него останется лишь лужа крови, темные ошметки да брызги на стене. Он зябко поводит плечами, отгоняя прочь эти неприятные мысли, и старается думать о том, какой счастливой он сделает Эри.
Но всю радость как рукой снимает, когда он слышит короткое шарканье за своей спиной, будто кто-то споткнулся и сделал отчаянную попытку устоять на ногах. Изуку медленно оборачивается, но никого не видит.
«Странно, » — думает Изуку и вдруг, догадавшись, с силой стискивает зубы, чувствуя досаду. —
«Опять она?»
— Ихиро, прекрати преследовать меня! Я же уже сказал, что не пойду к твоему отцу! — кричит он в чернильную темноту, но ответом ему служит лишь тишина.
Изуку, будто испугавшись чего-то, прижимает пакет с довольно тяжелыми яблоками к груди и срывается с места, со всех ног бежит ко второй базе якудза, где его, верно, ждет Эри.
***
— Слу-ушай… — девушка со светлыми, собранными в неаккуратные пучки волосами наклоняется над прохожим, имевшим несчастье встретиться ей на пути. — А ты не видел моего сладенького Изуку-куна?.. Как это ты не знаешь кто это? Странный ты, он же такой классный! Я его везде-везде ищу, а его нигде-нигде нет… Скажи, ты его видел?
Прохожий, прижавшись спиной к стене, отрицательно мотает головой. Его колени мелко дрожат от страха. Безумный взгляд Химико, ее бессвязная и бессмысленная речь кого хочешь испугают.
— Что?.. Не-ет? Да как же так? — Химико, крутанув пару раз в пальцах нож-бабочку, приставляет его к горлу мертвенно-бледного прохожего. — Это плохо. — Ее и без того порозовевшие от возбуждения при виде крови щеки еще больше краснеют. На кожу брызжет кровь из рассеченного горла прохожего, тело оседает и валится на асфальт, как тряпичная кукла, выпущенная из рук. — Если встретишь его, обязательно скажи мне! Меня Тогой звать. Химико Тогой. Запомнишь?.. А, ну, да, — Химико с долей грусти во взгляде глядит на труп под ногами. — Ну и ладно, сама найду.
Нож-бабочка исчезает в кармане ее светлой кофточки. Она садится на корточки рядом с прохожим и проводит указательным пальцем по окровавленной шее. Потом подносит палец к губам и быстро слизывает с подушечки алые капли.
— Мерзость, — выносит она вердикт. И пинком отодвигает от себя труп. — У моего сладенького Изуку-куна кровь была намного… намного вкуснее! Но куда же он мог запропаститься, м? — вслух рассуждает Химико. Так лучше думается, когда все, что приходит на ум, проговариваешь. — И где же Пятнышко? Да, я помню, что они вместе убегали! Через этот, как его… Черный туман, вот! А потом? Значит, они вместе! — Химико улыбается, прикрывая ладонью рот. — И если найду Пятнышко, то найду и Изуку… Убью двух зайцев сразу!
Она тихонько икает, сдерживая подступающий к горлу смех. Но вздрагивает, когда чувствует сначала вибрацию в кармане кофточки, а потом последовавшую мелодию звонка.
— Ну, чего? — прижимает Химико к уху телефон. — Ха? В штаб?.. Да ну, я не хочу. Че я там забыла?.. А, приказ Томуры-ку-уна… Ну, блин…
Недовольно цыкнув, Химико поднимается, отряхивая юбку. Придется идти — очередное собрание Лиги Злодеев.
***
— Я знаю, где теперь щенок Пятна.
Глаза Химико загораются любопытством. Она подскакивает к Шигараки и, заглядывая в его полностью закрытое ладонью лицо, живо спрашивает:
— Где? Где? Скажи, Томура-кун? Где сладенький Изуку-кун?
— Он присоединился к «Восьми заветам Смерти», — не моргнув глазом отвечает Шигараки, даже не глядя на Химико.
— К кому?.. — протягивает она, удивленно подняв брови и приоткрыв рот. «Восемь заветов Смерти»? Что это такое? Она ни разу это название не слышала.
Но на ее вопрос никто не обращает внимания.
— Насколько достоверна эта информация? — звучит из одного угла вопрос.
— Достаточно достоверна, чтобы верить, — спокойно отвечает Шигараки, даже не взглянув на спросившего.
Химико подкрадывается к Твайсу и, приподнявшись на цыпочках, шепчет ему на ухо, спрашивая:
— А кто такие эти «Восемь заветов Смерти»? Какие-то крутые чуваки, раз Изуку-кун к ним пошел?
— Очень крутые! — энергично кивает Твайс. — Ты что, правда не знаешь кто это? Это же якудза… И Шигараки с ними в очень плохих отношениях.
— Якудза?.. — дует щеки Химико, задумавшись. — А давайте надерем им зад, раз они увели моего сладенького Изуку-куна?
Твайс, смешавшись, не отвечает. Химико оборачивается, услышав голос Шигараки.
— Итак, у нас есть хорошая причина напасть на «Восемь заветов Смерти». Но не будем же мы просто так нападать на них? — в его голосе звучит насмешка. — Нам нужен повод. Достойный повод. А пока повода нет… у меня есть для вас всех важное поручение.
Химико, навострив уши, прислушивается. Да и остальные Злодеи как-то больше оживляются. Поубивать Героев всем хочется, хоть какое-то развлечение, а то они скоро так от безделья затухнут и плесенью покроются.
— Этого щенка Пятна нужно поймать и привести сюда. Живым, мертвым — все равно. Но все-таки лучше живым.
Даби из своего угла презрительно хмыкает.
— Гоняться за каким-то стремным подростком? Я отказываюсь. Есть дела и поважнее.
Шигараки с трудом сдерживает злость, раздраженно поводит плечами.
— Да пожалуйста, я не заставляю. И в Лиге не держу. Лентяи мне не нужны.
Химико не слышит их спора, поглощенная возбуждением, нахлынувшим на нее после слов Шигараки. Поймать Изуку? Ее губы расплываются в широкую, на все лицо улыбку, а из горла вырывается сумасшедший смех, заставивший остальных Злодеев недоуменно скоситься на нее.
— Я сама найду его! — в каком-то экстазе бормочет она, застывшим взглядом уставившись в серую кирпичную стену. — Изуку-кун… — крупная дрожь пробегает по всему ее телу, — я изрежу тебя на мелкие кусочки, свяжу, чтобы ты и двинуться не смог… Я первая найду его, никому не позволю раньше меня найти его!.. Не смейте его и пальцем тронуть, он только для моего ножа и больше ни для кого!
Химико обводит присутствующих грозным взглядом, в ее зрачках вспыхивают огоньки жажды крови, и все соглашаются и решают переложить выполнение поручения Шигараки полностью на ее плечи.
