***
Эри оказывается очень веселым и задорным ребенком. А еще она очень любит рисовать. Ей не то чтобы нравится переносить на пустой лист бумаги реальность, что находится перед ее глазами — ей нравится избавляться от пустого пространства и заполнять его рисунками. И у нее довольно неплохо получалось. Эри с радостью показывала Изуку свои рисунки, с азартом рассказывала, что на каждом изображено. И Изуку с интересом рассматривал их, потому что ему в самом деле было интересно. Изуку насилу уложил ее спать. На часах было уже почти двенадцать, и вряд ли это хорошо, если шестилетний ребенок допоздна не спит. Сам-то он частенько по ночам не спал, привык уже как-то. А вот ей стоило бы лечь пораньше. Но Эри, к его удивлению, очень быстро заснула — почти сразу же, как только ее голова коснулась подушки. Пережитое за весь день — и плохое, и хорошее — сказалось на ней усталостью. Изуку некоторое время смотрел на ее спокойное лицо с розовыми пятнышками румянца на щеках. Невольно улыбается, заправляя длинные пряди светлых волос за ухо. И, сказав шепотом: «Спокойной ночи, Эри», выходит из ее комнаты. Его собственная находится совсем рядом с лабораторией, и Изуку, проходя мимо, старается не смотреть на нее. Зябко поводит плечами, чувствуя себя неуютно в этой подземной базе. И тут у него всплывает вопрос — а почему Чисаки сам не может приглядывать за своей «дочерью»? Почему Эри должна жить в таком сером, неуютном месте? Думая над всем этим, Изуку только еще сильнее ощущает острую необходимость вытащить отсюда девочку. Изуку чувствует удовлетворение и радость, глядя на озаренное счастливой улыбкой лицо Эри, ему кажется, что ему каким-то образом удалось вдохнуть в нее жизнь. Неужели все дело в ее любимых яблоках? Изуку усмехается, пожимая плечами, и, ощутив внезапный прилив усталости, сам клубочком сворачивается на своей кровати. Однако ему долго не удается уснуть, несмотря на то, что его глаза так и слипаются. Он ворочается с боку на бок, то накрываясь с головой, то сбрасывая с себя одеяло, то вновь натягивая его на себя. Внезапно ход его совершенно не связанных между собой мыслей как-то незаметно поворачивает на Кацуки, заставляя задуматься о нем. «Он так удивился… нет, был в шоке, когда увидел меня. Неужели он за все эти три года даже и не интересовался тем, куда же делся его мальчик для битья?» — с горькой усмешкой думает Изуку. Облизывает пересохшие губы. Действительно, зачем Кацуки его искать? Он, наверно, был только рад, что бесившее его беспричудное существо исчезло. Да и к тому же — у него есть та девушка, которую Изуку встретил. Изуку энергично мотает головой, зажмурившись. К черту все это! Только об этом думать не хватало. Изуку вздыхает, ощущая пребольный укол обиды. Ему и правда обидно, хотя, он пытается убедить самого себя, что ему нет никакого дела до Кацуки. Но сердце не обманешь. Изуку иногда, даже до этого момента, думал, как чувствует себя Кацуки после его пулевого ранения. Нет, он точно не должен был умереть — Изуку успел вытащить пулю, влил ему в рот противоядие… Но беспокойство все равно не отпускало его. Это раздражало Изуку, однако в то же время не мог избавиться от этого чувства. Или же где-то на периферии сознания просто не хотел избавляться от него. Изуку вздрагивает, когда слышит тихий и скромный стук в дверь. Он резко вскакивает с кровати, выпрямляясь. Одеяло с шуршанием медленно сползает на пол. Стук повторяется, и Изуку кажется, будто в нем звучит жалобная мольба. «Кто это может быть?» — кулаками трет Изуку глаза, слезая с кровати и подходя к двери. Жмет на ручку, опуская ее и открывает дверь. На пороге, закутавшись в одеяло, как в кокон, стоит, переминаясь с ноги на ногу Эри. Босой пяткой трет щиколотку, мелко дрожит от щекочущей голую кожу прохлады. — Эри? — удивляется Изуку. И делает шаг вперед к девочке. — Ты чего не спишь? Он садится на корточки перед ней, чтобы его глаза были на уровне ее глаз. И, согнув указательный палец, трет ее побледневшую щеку. — Мне страшно спать одной, — признается Эри, потупив взгляд. — В моей комнате так страшно… Изуку вздыхает и, взяв Эри за теплую и сухую ладонь, тянет ее за собой в комнату, закрывая за ней дверь. — Ложись со мной, — пожимает он плечами, и девочка, бросив неуверенный взгляд сначала на Изуку, а потом на кровать. — А как же ты до этого спала, раз страшно? — с легкой усмешкой спрашивает Изуку, и тут же жалеет об этом, увидев, как быстро меняется лицо девочки. — Мне не к кому было пойти… Никто не был ко мне так добр, как вы. Эри пытается забраться на кровать, но ей это не сразу удается. Она путается ногами в своем коконе из одеяла и, если бы Изуку не поддержал ее за плечи, то она упала бы, совершенно запутавшись. Теряясь в странных чувствах, Изуку помогает ей распутать обмотанное вокруг нее одеяло и, подхватив ее подмышки, сажает на край кровати. Эри почти сразу же юркает под одеяло Изуку и, притираясь щекой о ткань, кладет голову на подушку. Изуку, подумав, поднимает с пола брошенное девочкой ее одеяло и уже начинает его стелить на полу, как оборачивается, услышав тихий голос Эри: — Нет, можно… со мной? — Ее большие глаза блестят алым блеском на фоне синих и фиолетовых пятен темноты, смешивающихся между собой, как краски на палитре. Как только Изуку, не зная, как объяснить теплое и нежное чувство, разливающееся в груди, ложится рядом, Эри прижимается к его груди, крепко-крепко обнимая его. Изуку успокаивающе гладит ее по голове, а через некоторое время слышит ее размеренное дыхание и еле слышное бормотание сквозь сон. Он прислушивается, пытаясь разобрать, что такое она бормочет, но ничего не понимает. Через некоторое время он и сам засыпает.***
На следующий день Изуку первым делом перетащил в комнату Эри из дома на поверхности несколько татами и уложил их на полу рядом с ее кроватью. Если девочка боится спать одна, то тогда он будет спать с ней вместе. Потом ему в голову пришла внезапная мысль, как хоть чуть-чуть помочь Эри. Изуку, встав очень рано, пока девочка еще спала, копался в ящиках лаборатории, надеясь найти то, что ему так нужно. Однако не было вообще никаких лекарств, кроме бинтов и жидкостей, для обработки инструментов и ран. Изуку всерьез взялся за работу над пулями. При свертывании, кровь теряет содержащийся в ней «причудный ген». Поэтому Изуку принялся извлекать сыворотку из крови Эри, которую вчера собрали аппараты. Сама Эри, проснувшись, рисовала в своей комнате, но Изуку старалась не отвлекать. Быть может, свою роль сыграло то, что она боялась заходить в лабораторию. Если бы не этот страх, она бы пришла к нему. Изуку думал над тем, какими должны быть сами пули. Была идея использовать обыкновенные пули, подходящие по калибру пистолету. Но вспомнив, для чего в первую очередь Чисаки хочет создать это орудие, он отбрасывает в сторону эту мысль. Нужно что-то необычное, то, что купят за любые деньги. Да и обычными пулями можно насмерть застрелить Героя, а Чисаки стремится лишь избавиться от их причуд. — Изуку-сан, — в дверном проеме появляется светлая головка Эри, — а что вы делаете? Она, видимо, все-таки поборов свой страх, пришла к нему в лабораторию. Ну, как пришла — даже через порог не переступила. Изуку оборачивается на ее голос. — Хочешь посмотреть? — он кивком приглашает ее подойти к себе, и девочка, заламывая руки, делает несколько неуверенных шагов к нему. — Делаю то, что мне приказал сделать Чисаки-сама. Эри, привстав на цыпочки, смотрит на колбы с кровью с затаенным страхом, а потом переводит взгляд на блокнот Изуку, в котором он делал до этого какие-то расчеты или, просто чиркая карандашом по бумаге, размышлял над тем, какими должны быть пули. — Вам это нравится? Нравится этим заниматься? — без задней мысли спрашивает Эри, просто и даже с любопытством. Изуку пожимает плечами. Да, ему нравится сам процесс, итог, но не то, что ради этого нужно причинять боль Эри. Ему нужно найти обезболивающее для нее, чтобы хоть немного облегчить ее мучения. Главное, чтобы Чисаки об этом не догадался. Помолчав, Эри вновь спрашивает: — Изуку-сан, скажите, а какой должна быть настоящая мама? Изуку сглатывает, ощутив, как по его спине пробегают холодные мурашки. — Настоящая мама?.. — он опускает руку, в которой держал карандаш. — Любящей. Она должна защищать своего ребенка. Заботиться о нем. Наверно, так. — А папа? Каким он должен быть? — Ну… — с усмешкой протягивает Изуку. — Думаю, он должен защищать и любить маму. Эри слабо улыбается и коротко кивает головой в знак немого «спасибо». И почти тут же выбегает из лаборатории. Изуку, пожав плечами, продолжает размышлять над тем, от чего его отвлекла Эри. Но мысли будто ускользают, просачиваются, как песок, сквозь его пальцы, и их никак не удается вновь поймать. «Нет, правда — а каким должен быть отец?» — откинувшись на спинку стула, Изуку скрещивает руки на груди и делает глубокий вздох.***
Прежде чем приниматься за работу над пулями, необходимо проверить, а в самом ли деле причуда Эри блокирует другие причуды. Изуку, со страхом и волнением глядя вслед уводящему куда-то девочку Чисаки, чувствует, что ему нельзя оставлять ее с ним. Но кто он такой, чтобы не позволять этого Чисаки? Изуку, закусив губу, заряжает пистолет, прячет во внутренние карманы ампулы с сывороткой крови Эри и поднимается из подземной базы на поверхность. Изуку выходит на широкий проспект. Вокруг толпы людей, и он, задумавшись, не замечает, как сталкивается с одним из прохожих. Пошатнувшись, он слышит тонкий вскрик и, опустив взгляд, видит упавшую, споткнувшись, девушку в школьной форме серого цвета. Она хватается за расцарапанную об асфальт коленку, из раны на которой каплями выступает кровь. — Аккуратней надо! — бурчат прохожие, обходя упавшую девушку и перешагивая через ее рюкзак темно-коричневого цвета. — Совсем ходить разучились… — шипят другие. А кто-то, погруженный в свой собственный мир, ничего не говорит, даже не заметив происходящего. Изуку не слушает эти ворчливые замечания. Он еле сдерживает улыбку удовольствия, глядя на кровь на коленке девушки. «Мой шанс, » — думает и быстро садится перед ней на корточки. — П-простите, это я вас… — все-таки по-настоящему волнуясь, бормочет Изуку и взглядом прыгает то на удивленное лицо девушки, то опуская его на поцарапанную коленку. — У вас кровь… надо перевязать. Позволите? — он с надеждой на положительный ответ, смотрит девушке прямо в глаза, ощущая, как невольно краснеет. Ему шестнадцать, а он все еще чувствует смущение и стыд, разговаривая с девушками, тем более с незнакомыми. — Да, — удивленно и растерянно кивает девушка, протягивая ему вытащенный из кармана платочек. — У меня больше ничего нет… — и виновато смотрит. Изуку скользит взглядом по ее форме и с изумлением вспоминает, что это форма той самой геройской академии Юэй, в которую сам три года назад хотел поступить. «Значит, причуда не так себе…» — с довольной усмешкой думает Изуку, в одной руке держа отданный ему платок, а второй незаметно доставая ампулу с сывороткой. Девушка выглядит довольно миловидно, а серый пиджак с парой зеленых полос на лацканах и на рукавах, с такого же цвета нашивками, похожими на погоны как у военных или полицейских на плечах, на ней хорошо сидит. У нее круглое лицо, обрамленное короткими каштановыми волосами, а передние локоны, чуть длиннее остальных волос, достают до плеч. У девушки большие карие глаза, все еще с удивлением глядящие на Изуку, и щеки с розовыми, как будто светящимися точками румянца. Угрызений совести, что он сейчас своими руками разрушает ее будущую возможность стать профессиональным Героем, Изуку не чувствует. Ему приятен тот факт, что кто-то испытает то же, что и он испытывал, будучи беспричудным. Обворачивая вокруг коленки девушки платок, он пальцами сдавливает стеклянное горлышко ампулы. Осколки больно впиваются в подушечки пальцев, и Изуку закусывает нижнюю губу, стараясь ничем не вызвать у девушки подозрений в его адрес. Платок тотчас же окрашивается в темно-алый цвет, мгновенно насквозь промокая, но девушка этого не видит, во все глаза глядя на Изуку. Он, ощущая ее взгляд, краснеет до кончиков ушей. Это начинает в некоторой степени его раздражать. Он быстро прячет за спину руку, в кулаке которой сжимает разбитую ампулу, пальцами другой заправляя кончик платка в слой обмотанной вокруг коленки ткани. Изуку не боится действия причуды Эри — у него самого не было никогда причуды, поэтому даже если в ранки от стекла на подушечках пальцев и попадет ее кровь, с ним ничего не случится. Не должно случиться. А вот девушке с ее царапиной на коленке, куда кровь непременно попала, стоит бояться. — С-спасибо большое, — улыбается, складывая пальцы домиком, девушка. Изуку первым встает и, подав руку, помогает ей встать. — Да не за что, — уголком рта усмехается Изуку, думая при этом: «И за что меня благодарить?»***
Изуку бродит среди полуразрушенных заброшек, зная, что где-то тут, в подвале, обитает человек, с которым Чизоме был знаком и часто почти за бесценок покупал обезболивающие и хирургические нити, чтобы зашить раны, полученные от Героев. Изуку, сделав неосторожный шаг, пинает камушек, отколовшийся от полуразвалившейся стены. Камушек с шумом катится по бетону, заставляя Изуку вздрогнуть. «Совсем никудышные нервы стали, » — мысленно замечает он, покусывая внутреннюю сторону щеки. Изуку вновь вздрагивает, услышав еще один звук покатившегося по бетону камушка. Но не он сам причина этого звука, как было до этого. Кто-то бродит здесь. И не один — их несколько. Из одной стороны перехода между двумя полуразрушенными комнатами выходит медленной походкой, крадучись, человек. Из другой — еще один. Изуку оборачивается и с затаенным страхом видит третьего. Один из мужчин — они все одеты одинаково, в темные пиджаки — который, скорее всего, главный из них, кивком указывает на Изуку. — Это он. По спине Изуку пробегает холодок страха, когда справа от него звучит щелчок предохранителя, боковым зрением он видит, как двое из окруживших людей целятся в него, держа в руке по пистолету. Изуку издает нервный смешок, вовсе не наигранный. — Что вам от меня нужно? Я просто… тут это… корешей своих искал, а вы сразу стрелять в меня хотите? — придумывает на ходу Изуку, стараясь незаметно делать медленные шаги назад, чтобы в любой подходящий момент сорваться с места и опрометью убежать. Он понимает, что против троих он ничего не сможет сделать. — Это же один из «Заветов», — замечает человек, указательным пальцем указывая на шею Изуку. Изуку быстро хватается за шею, совсем забыв забинтовать ее, и чувствует затопляющий душу ужас. — Ликвидировать, — чеканит тот, что, кажется, главный. И это становится для Изуку так называемым сигналом. Изуку срывается с места и несется, петляя между на половину развалившимися стенами. Над головой со свистом пролетают пули, рикошетят, с грохотом отскакивая от кирпичей. Изуку, споткнувшись, хватается за простреленное плечо и, подвернув при повороте ногу, юркает в переход. Он быстро достает из внутреннего кармана пистолет и, прижимаясь к выступу стены, стреляет в мелькающих в просветах переходов людей. «Они не просто какие-то дилетанты… Зачем я им только понадобился?» — с досадой думает Изуку, вновь целясь и наконец-то попадая в одного из людей. Он целился в голову, но рука в последнюю секунду дрогнула, и человек заваливается назад с выбитым глазом и залитым кровью лицом. Второй подбегает к убитому, трясет его за плечо, как будто надеясь, что тот оживет и встанет. От осознания своей маленькой, но все-таки победы Изуку широко ухмыляется. «А где… третий?» — его сердце пропускает удар, и в следующую секунду из его легких будто разом выбивают весь воздух одним ударом. Его внутренности обжигает огнем, и Изуку не сразу понимает, что происходит. А когда понимает, становится уже поздно. Изуку падает лицом на бетон, под ним тягучей жидкостью растекается лужа крови, каждый вздох болью отдается в груди. Пуля прошла между лопатками, его застрелили, как какое-то животное со спины, и если бы у Изуку были хоть мельчайшие крупицы сил, он бы взвыл белугой от досады. Он жмурится, а по щекам стекает несколько капель соленых слез. Человек подходит к Изуку, продолжая держать его на прицеле — он затылком, на который направлено дуло пистолета, ощущает это. Старается не дышать, чтобы его приняли за уже мертвого и не добили. И человек, видимо, верит, шаги удаляются, и потом Изуку слышит: — Он готов. Можно возвращаться. Отрывистые голоса ударами колокола звучат в голове Изуку, она готова вот-вот расколоться. Все кружится и плывет. Изуку закусывает нижнюю губу, глотая сжимающие горло слезы. «Не хочу… не хочу умирать!» — из последних сил он ползет вперед, не понимая, зачем это делает. За ним по бетону тянется кровавая полоса следа. Его разум в этот момент ему не подчиняется, он действует, основываясь на одном лишь инстинкте самосохранения. «Не хочу умирать!» — почти в отчаянии кричит мысленно Изуку. Перед глазами появляется фигурка Эри, к ней тянется рука, с которой слетает перчатка, и она, не успев издать и звука, рассыпается на мельчайшие кусочки. Изуку беззвучно рыдает, сжимая до белых костяшек кулаки. Он так и не спас Эри, он был обязан спасти хотя бы ее. «Не хочу…» Очередной вздох заставляет Изуку зайтись кашлем, он зажимает рот рукой, чувствуя, как по внутренней стороне ладони растекается кровь. В глазах темнеет, голова, только приподнятая, чтобы продолжить отчаянные попытки проползти еще пару метров, безвольно заваливается в бок, будто в ней нет ни единой мышцы. «Неужели это конец? Конец?..» — тянет вперед руку Изуку, хватается за выступ кирпичной стены и теряет сознание.***
Моясу растягивает губы в довольной улыбке. Одного из людей отца, которых тот отправил, чтобы найти и убрать Изуку Мидорию, к сожалению, убили. Но лучший киллер отца заверил, что жертва мертва. И этот факт затмевает по значимости смерть подчиненного. Она стоит, прислонившись к подоконнику, напротив класса Кацуки. У нее уроки закончились чуть раньше, и ей не терпится рассказать ему «новость» и, тем самым, вновь сделать его своим. Так, по крайней мере думает она, уверенная в своей правоте на все сто процентов. «А вот и он, » — щелкает от удовольствия пальцами Моясу и летящей, легкой походкой подходит к нему. Тот, конечно же, замечает ее, но делает вид, что не видел, прячет руки в карманы. Так он всегда делал, когда был раздражен или не в духе. Моясу вздыхает и сама первая с ним заговаривает, догнав уже на лестнице: — Бакуго-кун, ты все еще злишься на меня? Кацуки презрительно хмыкает, зыркнув на нее из-за плеча. — Нет, блять, понял и простил, — с явным сарказмом в голосе говорит он. — Кажется, я тебе уже все сказал. Почему бы тебе не пойти к черту? — А я и пойду, — невинно улыбается Моясу, не отставая от него ни на шаг. — Да только твой дружочек и в самом деле мертв. Кацуки медленно оборачивается и смеряет ее долгим, тяжелым взглядом: — Слушай, — протягивает он, — второй раз это уже совсем не смешно. Придумай что-нибудь пооригинальнее. Моясу скрещивает руки на груди и победно улыбается. — Не хочешь — не верь, имеешь право. Но только твой Мидория и правда коньки отбросил. — Это угроза? — недоуменно щурится Кацуки, делая один шаг к Моясу. — Нет, совсем нет, — тихо, но четко, с улыбкой на тонких губах отвечает Моясу и, больше не глядя на Кацуки, обходит его стороной и спускается по лестнице вниз, с радостно бьющимся сердцем чувствуя спиной его пристальный взгляд.