***
Все тело болит. Изуку морщится, сил нет, даже чтобы просто застонать от боли, волнами расходящейся по спине и груди. «Если я чувствую боль, » — вдруг думает Изуку, — «значит ли это, что я еще жив? Или на том свете тоже чувствуешь боль? Если и на том свете есть боль, то это хреново». Изуку некоторое время ни о чем не думает, не решается открыть глаза, потому что боится увидеть тот самый яркий свет в конце чернильной темноты коридора — ну, в общем то, что должна, по словам многих, видеть после смерти душа покойника. Но неизвестность мучает его. «Так я жив или нет?» — не понимает Изуку и, решившись, медленно, щурясь, приоткрывает глаза. Глаза больно режет яркий свет, и сердце Изуку пропускает удар, когда он на секунду думает, что это все-таки тот самый коридор. Но когда глаза несколько привыкают к свету, он не видит никакого коридора, он чувствует, что лежит на спине, а над его головой светит лампочка, ввернутая прямо в потолок без люстры. «Что это?» Изуку боится пошевелиться, и поэтому двигает одними лишь глазами, обводя взглядом место, где он сейчас находится. Коричневые с фиолетовыми тенями разводов кирпичные стены поднимаются вверх к такого же цвета потолку. Изуку моргает, и все теряет свою четкость. Он, испугавшись, быстро-быстро моргает, стараясь вновь сфокусироваться. Изуку переводит взгляд на две темные фигуры, похожие отдаленно на человеческие. Они о чем-то говорят: та, что ближе к Изуку как-то знакомо поводит плечами от неудовольствия, но, что именно это такое, он не может понять. Вторую почти не видно из-за первой, лишь изредка она делает в сторону странные движения рукой, давая понять, что она все-таки существует. Но их голоса не слышны, вообще ничего не слышно. Изуку находится будто в вакууме, в ушах стоит неприятный шум, стучит в висках кровь, бешено бьется в груди сердце. Изуку пытается пошевелить пальцами, и ему это удается. Он пытается позвать те фигуры, не обращающие на него никакого внимания. Изуку думает, что это уже тот свет, а эти фигуры — души других умерших. Он зовет их, но все, что ему удается, это издать жалобный хрип, от которого ему самому становится неуютно. Фигуры тотчас же оборачиваются. Та, что была ближе к нему, вдруг хватает его за руку и с силой сжимает ее. — Ну и напугал же ты, пацан. Я уж думал, ты в доску сыграл, а ты… — Ч-чизоме-сан? — только и может проговорить Изуку, тотчас узнав этот голос. Он и не замечает, как шум в ушах пропадает, и он начинает слышать все, что происходит вокруг. — Я что… жив? — Конечно, жив! — хмыкает Чизоме, отпуская руку Изуку. Она безвольно падает на жесткий матрас кровати, на которой лежит Изуку. — Нет, серьезно, ты так кровью истекал, что я уж думал, что ты не жилец. Изуку напрягает память, вспоминая, что с ним произошло. Какие-то люди, одного он застрелил, его самого со спины застрелили. Изуку сглатывает и тихо спрашивает: — Это вы меня нашли, Чизоме-сан? Но… как? С-спасибо большое, вы опять… Изуку хочет сказать «спасли мне жизнь», но эти слова застревают где-то в горле. Чизоме действительно который раз спасает ему жизнь — третий по счету, скорее всего. И Изуку ему правда очень благодарен, но как выразить эту благодарность не знает. Чизоме, коротко кашлянув в сжатый кулак, говорит: — Ну, как? Эбису мне весь мозг вынес со своим «иди найди Изуку, с ним что-то случилось»… Насилу нашел тебя. Ты зачем в заброшки забрел? Что там забыл? И кто в тебя стрелял? — сощуренные глаза Чизоме опасно сверкают. — Не знаю, — честно отвечает Изуку, не заметив этого блеска в глазах мужчины. — Они… черт знает откуда взялись. А еще, — вспоминает он, хмуря брови, — они, видимо, что-то знают о «Восьми заветах», потому что… они, только увидев мою татуировку на шее, определили, что я якудза и что я именно с «Заветами». — Может, ты на других якудза наткнулся? — вскидывает брови Чизоме. — Нет, серьезно, умеешь же ты находить проблемы. Изуку резко всем телом поворачивается к Чизоме. В области груди простреливает адской болью, и он, сморщившись, тихо шипит себе под нос. — Не делай резких движений, ты совсем что ли? — повышает голос Чизоме. — Ким-сан так долго зашивал твою дыру в спине! — Да, лучше совсем не двигайся, — слышит Изуку второй голос над своим ухом. — Тебя, если можно так сказать, удачно подстрелили — пуля только слегка задела правое легкое, но я все зашил, так что беспокоиться не о чем. Теперь главное двигаться как можно меньше, чтобы швы не разошлись и не началось кровотечение. Он тотчас же узнает этот голос. Это же тот самый человек, которого Изуку искал, чтобы купить у него дозу обезболивающего для Эри! Он слабо улыбается и с трудом проговаривает: — Ким-сан, а я вас искал… Чизоме хмыкает, потирая двумя пальцами подбородок. — Так вот зачем ты по заброшкам шлялся. Тебе повезло, что подвал Ким-сана был неподалеку. Ким вообще по национальности кореец, но все, что в нем корейского, это имя. Он ни разу в жизни не был в Корее и корейского языка совсем не знает. Его родители сбежали из Северной Кореи и никогда на своем родном языке при нем не говорили из-за ненависти к родной стране. Ким в основном работал с такими Злодеями, как, например, Чизоме. Большинство Злодеев, какие были при деньгах, приходили зализывать раны именно к нему. Лечил он хорошо: его причуда — это все сшивающие нити. Ходят слухи, что он и отрезанную руку может обратно пришить да так, что сможешь ей опять двигать так, словно ее никогда и не отрезали. Сшивает все волокна мышц, капилляры, вены, сосуды, сухожилия. Не будь Ким подпольным врачом, сыскал бы себе мировую славу. Но Ким предпочел помогать своей причудой Злодеям. Злодеи платили звонкой монетой не только за лечение, но и за то, что он держит язык за зубами. — Да, повезло, — протягивает Изуку. Но тут же вспоминает, о чем так хотел спросить Чизоме: — А какие еще группировки якудза есть? — Да, насколько я знаю, вроде только одна, — медленно и немного неуверенно отвечает Чизоме. — «Мацуба» что ли… Они тоже, кстати, как и Лига, в не очень хороших отношениях с «Заветами». Понятно теперь, почему они на тебя напали. Чизоме несколько секунд молчит, застывшим взглядом уставившись на кирпичную стену. Потом вновь заговаривает: — А я говорил тебе не соглашаться вступать в «Заветы». А ты не послушался. Решил, что взрослый уже и что со всем сам справишься? Изуку цыкает и отворачивается. Да он и сам уже жалеет о своем решении, но не признаваться же ему, что он был не прав? Гордость не позволяет Изуку этого сделать. Нет, это даже не гордость, а какой-то принцип. К тому же, теперь у него нет пути назад, уйти из «Заветов» он все равно уже не сможет. Да и не хочет, потому что нужно спасти Эри. Вспомнив об Эри, Изуку, собрав остатки сил, приподнимается на локтях, пытаясь встать. Он оставил Эри одну, черт знает сколько времени с его ухода прошло. Изуку верит девочке, надеется, что она не сбежит, воспользовавшись его отсутствием. Но ведь возможность ее побега есть, и она довольно велика. Эри вряд ли удастся сбежать, и ответственность за это ляжет на плечи Изуку. И с ним произойдет то же, что и с тем человеком якудза, который приглядывал за Эри до него. Ледяные мурашки бегут по его спине. Превозмогая боль, он пытается подняться, но его силой укладывает Чизоме обратно, сжимая его плечо, чтобы Изуку больше не делал попыток встать. — Я тебе что сказал? — с яростью шипит Чизоме. — Лежать и не двигаться. Хоть раз меня послушать можешь, или тебе жизнь совсем не дорога? — Чизоме-сан, если я не вернусь, меня… — лепечет Изуку. Но Чизоме даже не дает договорить, ставя жирную точку в их только-только начавшемся споре. — Лежать. Не заставляй меня применять силу. Изуку сглатывает, понимая, что Чизоме вряд ли шутит. Но тут же думает, что тот не будет же днями и ночами сидеть здесь и следить за ним? Изуку закусывает губу, тяжело вздыхая. Если он не вернется на базу, его найдут и убьют как предателя. Если он придет на базу, а Эри в его отсутствие сбежала, то его убьют как того человека. В любом случае его убьют. Но должен же быть выход из сложившейся ситуации, мама всегда говорила, что не бывает безвыходных ситуаций… Если Изуку не вернется, то он просто умрет. Если вернется, то есть крохотный, но все-таки шанс, что ему удастся спасти Эри. «Значит, вернусь, » — твердо решает Изуку. И исподлобья смотрит на Чизоме, ждет, когда же он уйдет. Он ощущает, что сможет доползти до своих вещей, что лежат на табуретке в нескольких шагах от него самого. Изуку поднимает руку, касаясь ею прилипшей ко лбу челки. Хмурится, задумавшись. Надо бы взять себя в руки и, несмотря на боль, сбежать. Изуку где-то, в самых отдаленных уголках своей души чувствует, что Эри, должно быть, ждет его. И это придает ему сил и решительности.***
Изуку не ошибся, и Чизоме действительно не собирался целыми днями торчать в подвале Кима. Вновь пригрозившись, он оставил Изуку под присмотром врача. Тот включил радио, которое Чизоме терпеть не мог, и начал, насвистывая себе под нос в такт играющей музыке, перекладывать из одного места в другое разные лекарства. Изуку внимательно следит за его руками. Он хорошо знает, как выглядят пакетики с обезболивающим в виде порошка. И сейчас пытается запомнить, что и куда Ким кладет, чтобы потом быстро при побеге стащить. Воровать это, конечно, не есть хорошо, но как иначе получить то, что ему так нужно? Да, Изуку спросил Кима, можно ли ему купить обезболивающее. Но тот наотрез отказался продавать, не правильно все поняв. Он подумал, что Изуку хочет это для себя, чтобы не терпеть боль от раны. И сказал, что в таком состоянии это может вызвать сильное привыкание, а потом зависимость и так далее и тому подобное. Изуку, закатив глаза, слушал его, уже досадуя на самого себя за то, что решил об этом спросить. Не объяснять же ему, что это вовсе не для него, а для Эри. Что же, тогда бы Ким сказал, что большой дозой ее можно и убить, а это Изуку и сам знает. Поэтому ему придется быть очень осторожным, высчитывая необходимую дозу. От всех этих мыслей начинает болеть голова. Странно болеть — начиная от затылка, боль ползет дальше, ко лбу, пока вся черепная коробка не начинает раскалываться от нее. Изуку потягивается, чувствуя, как все его тело уже затекло от лежания. Скучно, поэтому он прислушивается к тому, что говорят по радио — кажется, это какие-то новости. — Сообщаем новости прошедшего дня. Одна из учениц первого курса геройской академии Юэй, лучшей в Японии, странным образом лишилась причуды. Подробности выясняются учительским составом, представленным известными профессиональными Героями. А теперь прогноз погоды… Изуку, услышав это, даже приподнимается на локтях. Его губы невольно растягиваются в широкую улыбку, в которой мелькает что-то безумное. Он издает короткий смешок, потом откидывается на подушку и громко, прерывисто смеется, жмуря глаза. Все-таки получилось, получилось, причуда Эри действительно работает! Изуку зажимает рот рукой, пытаясь успокоить и прекратить смеяться, но не может. Изуку все равно где-то в глубине души до этого момента не верил, что можно вот так легко стереть чью-то причуду. Это казалось просто невероятным, фантастикой. Но теперь же он верит в это. Значит, ему точно стоит вернуться на базу. Вдруг, если он скажет, что опыт с кровью Эри прошел успешно, его оставят в живых? Изуку приподнимается на локтях. Ким ушел в соседнюю комнату, отделенную от этой деревянной дверью. Он прислушивается. Все тихо. Прижимая руку к перебинтованной груди, Изуку на секунду соскакивает с кровати, делает полушаг к стулу с его вещами и цепко хватает их. Это действие отнимает у него почти все силы. Изуку, тяжело дыша и ощущая тянущую тяжесть в груди, падает обратно. Вещи быстро прячет, а на себя натягивает теплый свитер. Неудобно надевать его поверх слоя бинтов, но потерпеть можно. Теперь нужно продумать, как ему быстро и, главное, незаметно проскочить мимо Кима. Ким следит за Изуку не потому, что так сказал Чизоме. На слова Чизоме ему глубоко плевать. Он следит за ним как за своим пациентом. А тут уж никакие уговоры не помогут отпустить его. Изуку не впервые совершать побег, так что он справится. Это он сам себе внушает, будучи вовсе неуверенным в хорошем исходе. Изуку вновь прислушивается. Сердце бешено стучит в груди от волнения, руки непроизвольно дрожат. Он вновь поднимается и на цыпочках подходит к шкафам и, боязливо втягивая голову в плечи, берется за ручку и тянет на себя. Шипит от досады, когда дверца тихо, протяжно скрипит, и Изуку молится, чтобы это не было слышно. Открыв, он бегает глазами по полкам, высматривая нужное и, заметив знакомый прозрачный пакетик, хватает его и сжимает в кулаке. Из соседней комнаты, Изуку с замиранием сердца это слышит, доносятся голоса. Он прижимается спиной к шкафам, бесшумно закрывая дверцу. Зажимает рукой рот, чтобы не было слышно его прерывистого, свистящего дыхания. От возбуждения, всегда преследующего его в такие волнительные моменты, колени сами начинают подгибаться. Дверь, ведущая в соседнюю комнату не до конца притворена, и Изуку, прищурившись, смотрит в эту щелочку. Из соседней комнаты вверх идет лестница, по которой спускается в подвал, пошатываясь и спотыкаясь на каждой ступеньке человек. Он придерживается за живот, по его пальцам стекает кровь. Изуку переводит взгляд на Кима, тот выглядит крайне недовольным, тоже увидев этого незваного раненого гостя. — Эй, Ким, давай, подлатай меня! — кричит, еще даже не спустившись до конца, мужчина. Слова даются ему с трудом, а по неестественно красному лицу и матовому блеску его узких глаз Изуку делает вывод, что он совершенно пьян. Подтверждает это и его неуверенная походка, какая бывает лишь у достаточно много выпивших, будто они идут не по ровной поверхности пола, а по каким-то буграм, которые, к тому же, сами по себе двигаются под их ногами. — Опять ты? — вздыхает Ким, когда незваный гость все-таки с трудом спускается. — С кем опять не поделил ворованные деньги? Мужчина издает недовольное рычание, копается в кармане брюк, продолжая держать руку на животе, и швыряет на стол несколько смятых бумажных купюр. — Не твоего ума дело. Бери бабло и зашивай. А то у меня сейчас кишки наружу вывалятся… — Не вывалятся, — Ким кладет на смятые купюры ладонь и ведет ею по столу, тянет деньги за собой. — Пошли. Он кивком указывает на еще одну комнату, которая находится по левую сторону от лестницы, и сам первый заходит в нее, то и дело оглядываясь на мужчину. Наверно, чтобы удостовериться, что тот еще может идти. Мужчина, шатаясь из стороны в сторону, идет за ним, сыпет по дороге проклятьями непонятно в чей адрес. Изуку морщится, отходя от двери. Такие Злодеи, которые живут одним лишь днем — сегодня напьюсь, насмерть с кем-то подерусь, вызову на «стрелку», а завтра — хоть трава не расти. Дверь за ними закрывается, слышится грохот металлических инструментов, и Изуку понимает, что это его шанс. Он на цыпочках выскакивает из комнаты, где он лежал, и, то и дело озираясь по сторонам, глядя на дверь, за которой скрылись Ким и пьянчуга, вбегает на лестницу. Изуку делает какое-то неосторожное движение, и его грудь будто тисками сжимает от боли. Сморщившись, он сжимает ткань свитера над ноющей раной и, стиснув зубы, бегом поднимается вверх. Когда он оказывается на поверхности, Изуку падает на колени, но не от усталости, а задыхаясь от нехватки кислорода. Хрипло дышит, ловит ртом как будто раскаленный воздух, обжигающий легкие. До Изуку не сразу доходит, что ему удалось сбежать. Он сквозь боль при каждом вздохе победно улыбается и с трудом поднимается на ноги. Да, Изуку понимает, что Чизоме вряд ли обрадуется его побегу, скорее разозлится. Но сейчас у него есть дела поважнее простого лежания. «Отлично, Изуку, пора возвращаться на базу». Эри, должно быть, его уже заждалась.