Разбитая надежда

Дротики с сывороткой крови Эри имели большой успех. Узнав получше, что они из себя представляют, Злодеи начали активно скупать их. Это нравилось Чисаки, потому что это приносило большие доходы якудза. Прежнее влияние было восстановлено на потерянных территориях, и глава якудза, казалось, стал как-то даже лучше относиться к Изуку. Нет, свободнее он не стал, но мужчина больше не смотрел на него таким взглядом, будто всей душой презирает его и ненавидит. Изуку в последнее время почти не спал, проводил все время в лаборатории, и под его глазами образовались темные круги. Зевнув, он хлопает ладонью по выключателю настольной лампы и трет покрасневшие заспанные глаза. Но, даже несмотря на усталость и большую загруженность работой, Изуку невольно начинал вновь думать о Кацуки. И тогда он забывал о всей работе, сидел, странно улыбаясь, подперев порозовевшую щеку кулаком. «Нравлюсь? Любит?» — Изуку поводит плечами. В душе щекотно от приятного тепла, вызванного мыслями о Кацуки. Но он тут же резко выпрямляется, будто поняв что-то очень важное. — «Почему он так сказал, если он с той девушкой…» Перед глазами вновь всплывает та сцена поцелуя Кацуки и той девушки, свидетелем которой Изуку стал нечаянно. Кацуки нравится эта девушка, так почему же он говорит Изуку, что любит его? Он, скрипнув зубами от злости, резко встает. «Ты просто дурак, Изуку, » — мысленно шипит он, заламывая руки. — «Тебе соврали, а ты сидишь и мечтаешь, радуешься, идиот. Кретин!» — сжимает руку в кулак и жмурится, закусывая губу. — «Каччан был прав, называя меня тупицей… Только зачем он мне это сказал?» — хмурится Изуку. — «И извинился еще, забавно. Сколько я его знаю, ни разу ни перед кем не извинялся. Совесть заговорила, да? Не знал, что она у тебя вообще есть, Каччан». Изуку говорит все это про себя с издевкой в голосе, получая необъяснимое удовольствие от этого. Хочется обозвать, унизить, даже пускай и мысленно, Кацуки. Отомстить, можно так сказать. Должна же быть причина, зачем Кацуки извинялся и признавался в чувствах. Изуку не верит, что тот мог делать все это искренне, от всего сердца. Он думает, что такая искренность не присуща Кацуки. Изуку не верит, однако хочется побороть этот скептицизм и все-таки поверить. Иногда ложь, даже самая большая, бывает невероятно желанной и приятной. Изуку пальцами зарывается в свои собственные волосы. Тяжело вздыхает. Нет, он слишком устал, чтобы думать над этим, голова будто чугунная, гудит, а в глазах щиплет от недосыпа. Злость на Кацуки быстро растворяется, будто он ее и не испытывал вовсе. «Интересно, » — думает Изуку, садясь обратно на стул перед столом, на котором стоят колбы, холостые, без сыворотки крови дротики, — «какой он из себя Герой? Фальшивка или… все-таки я нашел настоящего?» Изуку облизывает пересохшие, немного обветренные губы. Ему хочется узнать, фальшивка Кацуки или нет — обыкновенное любопытство, не более того. А если окажется фальшивкой, то… « — Фальшивки не имеют права жить. Их нужно уничтожить, стереть с лица земли, ведь они — причина гниения всего геройского общества». Когда-то это говорил Чизоме. Изуку трет переносицу. Достает из внутреннего кармана пачку сигарет, щелкает зажигалкой и закуривает. Жмурится от удовольствия, запрокидывая назад голову, которая постепенно перестает гудеть. Кажется, будто и такой усталости он больше не чувствует. Хотя, спать хочется все также. Нет, на Кацуки нужно смотреть как на Героя, а не как на друга детства. Да они и не друзья вовсе — все, что Изуку считал дружбой, таковым не является. Он был просто тряпкой и прогибался под авторитетом Кацуки, позволял бить себя и унижать. Больше такого не повторится. Изуку не отступит от своего решения уничтожить всех фальшивок. И, если Кацуки окажется фальшивкой, он должен будет и его убить. Но Изуку где-то в глубине души верит и искренне надеется, что Кацуки все-таки настоящий Герой. Изуку, не докурив до конца, бросает сигарету в стакан с водой, который стоит на столе. Широко зевает и, прижавшись щекой к прохладной поверхности стола, закрывает глаза. Он и сам не замечает, как засыпает. Но нормально поспать ему все равно не удается, он то и дело просыпается от тревожного и беспокойного чувства, зарождающегося в его душе. Как будто это предчувствие чего-то нехорошего. Вздрагивая, Изуку вновь пытается уснуть, как вдруг вскакивает от телефонного звонка. Телефон вибрирует в кармане, противная стандартная мелодия заставляет Изуку взбодриться, и весь сон как рукой сняло. «Да кому я только нужен?..» — цыкает Изуку, даже не глядя на экран, отвечая на звонок. — Да? — с совсем не наигранной усталостью говорит он, и тут же выпрямляется по струнке, услышав ответивший ему голос Чисаки. — Ч-что случилось, Чисаки-сама? Новая партия еще не до конца готова, но в скором времени, я обещаю, все будет готово… — заранее предполагая, зачем мог ему глава «Заветов» звонить, начинает оправдываться Изуку, ощущая себя отчего-то полнейшим идиотом. Чисаки усмехается. — Раз обещаешь, то, будь добр, сделать все в скором времени, — его же словами говорит Чисаки. — Но я не из-за этого отвлекаю тебя… от работы. Изуку вспыхивает, думая, уж не догадался ли Чисаки, что он просто спал в это время? Хотя, до этого он днями напролет работал, даже Эри почти не видел. И так до этого «Заветы» продали с десяток этих дротиков. Изуку не без интереса слушал по шуршащему в углу лаборатории радио, как то один Герой, то другой теряет свою причуду. И он соврал бы, если бы сказал, что не радуется этому. Ему приятно, что его работа не прошла даром, и это оружие все-таки удалось сделать. Так что обвинять его в том, что он бездельничает, нельзя. — Так в чем дело? — со вздохом спрашивает Изуку. — Разберись с мусором из «Мацубы». Нам удалось отобрать у них порядочную территорию. Ну, как отобрать — вернуть то, что нам до этого и принадлежало. Вправь им мозги, чтобы они не распугивали покупателей нашего оружия и не называли его разводом на деньги. На месте есть с десяток моих людей, но без лидера они ни на что не способны. Скот, да и только. — Мне разобраться с людьми из «Мацубы», верно? — переспрашивает Изуку. — Верно. Быстренько разберись с этими проблемами и возвращайся к своей основной работе. Изуку подавляет еще один вздох, закусывая губу. Как будто кроме него нет никого, кто смог бы разобраться с этим всем? У него и так полно дел и кроме этих разборок между якудза. Вот сейчас Чисаки его посылает разобраться с ними — это то же самое, что и просто убрать их — а потом будет требовать новую партию дротиков, будто у Изуку было на это время. Но Изуку просто кивает, понимая, что деваться ему некуда. В маске душно, голова опять начинает болеть. Изуку трет заспанные глаза, подходя к группе каких-то парней, активно выясняющих отношения между собой. Один из них, только завидев его, шикает на остальных, и по группе парней прокатывается шепоток: — Глава «старшего брата» прислал разобраться… — А кто это? Я его не помню, — скрещивает руки на груди самый высокий из них, накачанный такой детина. Сразу видно, что он выбивает деньги из должников якудза. Такому дорогу лучше не переходить. — А, я видел его, — подает кто-то голос. Изуку приглядывается, щурясь. Не очень-то и приятно, когда тебя вслух обсуждают. — Он, вроде как, дочке нашего босса сопли подтирает. Нянька какая-то. Изуку цыкает, но решает пропустить его слова мимо ушей. Еще не хватало ругаться с ними. Он один, а их целых десять. Сейчас лучше как-нибудь завоевать их уважение и расположить их к себе, иначе они его слушаться не будут. Но как это сделать? Если эти люди узнают, что он намного младше их, по возрасту старшеклассник, они его просто пошлют и говорить даже не будут. В якудза все строится на традиционных отношениях, что старший подчиняется младшему, и чаще всего «старшими братьями» являются те, кто в самом деле старше. Даже если «младший брат» намного лучше «старшего», будет предлагать что-то дельное и реально полезное для организации, его никто и слушать не станет, ведь у него нет никакого авторитета. Изуку же и сам не знает, почему Чисаки дал ему такое звание. Потому что он занимался разработкой оружия? — Во-первых, я не нянька, — приближается Изуку к группе людей. Его голос звучит спокойно, в нем ощущается ледяной холод, и он всеми силами пытается подавить раздражение, вызванное усталостью, и злость на этих, как верно сказал Чисаки, скотов. — Во-вторых, меня и правда прислал сюда Чисаки-сама, и вам придется делать все, что я вам скажу. Все как-то сразу замолкают, рассчитывавшие, видимо, на перепалку, но разочаровавшиеся в таком спокойном ответе Изуку. Но тот, кто говорил, что Изуку нянька, принадлежал к типу тех людей, которые из принципа всем всегда недовольны и не хотят никого слушать. — Ага, чтобы нам какая-то непонятная нянька указывала? Нет уж, только если босс лично скажет, что мы должны слушаться, то… Его кто-то толкает в бок, чтобы он замолчал, пока не поздно. Изуку хмурится, даже не злясь на этого человека. Только задумывается, как бы лучше повести себя с ним, чтобы не потерять лица. Нужно вести себя как взрослый, чтобы они не догадались, что Изуку всего-то шестнадцать. — Ты драться хоть умеешь, молокосос? — ехидно интересуется он и недобро криво ухмыляется. Умеет ли Изуку? Он пожимает плечами и спокойно спрашивает: — Хочешь проверить? В глазах якудза загораются любопытные огоньки — они предчувствуют, что сейчас будет что-то интересное. Мужчина еще шире ухмыляется и выхватывает из кармана рваного во многих местах плаща складной нож, сжимая его в руке. — Очень. Ну, нападай. Или зассал, нянька? Изуку не двигается, с удивлением глядя на мужчину. Драться ему совершенно не хочется, но и поставить этого человека на место тоже хочется. А мужчина, видимо, терпением не отличался, он стремительно бросается на Изуку, расталкивая остальных. Изуку резко хватает его за запястье и, вывернув его руку так, что он застыл с широко распахнутыми глазами, заставляет его всадить нож самому себе в бок. Нож со звоном падает на асфальт, выскользнув из пальцев. Мужчина как-то медленно и неестественно опускается на колени, сжимая дрожащими руками рану в боку, откуда вниз крупными каплями стекает его кровь. — Я… тебе припомню это, — шипит он сквозь крепко стиснутые зубы, кое-как поднимается — сам, никто даже и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. Таковы якудза, они лишь на словах готовы защищать и помогать друг другу, как родные братья. А на деле они готовы просто перегрызть друг другу глотки совсем не как родные братья, лишь бы показать себя с лучшей стороны перед боссом, заполучить кусок побольше от общей выручки, награбить побольше. Изуку вздыхает, ощущая отвращение к этим людям. Скоту, как сказал Чисаки. — У кого-нибудь еще есть возражения? — спрашивает Изуку, обводя вопросительным взглядом группу. Все отрицательно качают головами — кто решительно, кто неуверенно, все еще продолжая сомневаться, но не желая повторить судьбу своего «брата», который теперь стоит позади всех, по-волчьи дико косится на Изуку и истекает кровью. — Давайте закончим с этим поскорее.

***

Кацуки, как выразилась мама, ходил как в воду опущенный. На душе было паршиво из-за слов Изуку, да вообще причиной его отвратительного настроения был именно этот придурок. — Плевать ему, значит? — сквозь зубы цедит Кацуки. — Так пусть знает, что и мне плевать, что ему плевать. Из принципа плевать. Самолюбие Кацуки невероятно сильно ранило то, что Изуку его ни во что не ставит. Относится к нему, как к мусору. Хотя, если задуматься, Кацуки когда-то относился к нему точно так же. Так что сейчас ему «повезло» побывать в шкуре Изуку и пережить все то, что он раньше ощущал и с улыбкой на лице переносил. Кацуки удивляется, как после такого Изуку продолжал с ним общаться? Раньше он как-то не задумывался о том, что может Изуку чувствовать, был эгоистичен и самолюбив. Да сейчас, в общем-то, ничего и не изменилось. Кацуки и сейчас злится потому, что его, так сказать, отвергли, а о причинах он даже не задумывался, не хотел вникать и понимать, почему Изуку не принял его извинений. Просто решил, что Изуку ненавидит его, только и всего. Ему нравилось считать себя в этой ситуации жертвой, это льстило его раненому самолюбию. Кацуки почти не вспоминал о Моясу, пока нечаянно не столкнулся с ней почти нос к носу в коридоре. Сначала он даже не узнает ее, не обратив на нее ровным счетом никакого внимания. И, быть может, он так бы и прошел мимо нее, если бы она не схватила его за руку, заставив остановиться. Только тогда Кацуки, пытаясь вырвать руку, узнает ее. — Бакуго-кун, давай поговорим, — серьезно говорит она, так что от этой странной серьезности Кацуки становится не по себе. — О чем мне с тобой говорить? — усмехается Кацуки и тут же добавляет: — Только если опять о Деку? Кацуки морщится от смешанных чувств, охвативших его в этот момент. С одной стороны, ему противна сама Моясу, и разговаривать с ней нет никакого желания. С другой — ему интересно, что же в этот раз она выдумает и как там Изуку опять коньки отбросил. Вся эта ее ложь начинает уже не бесить его, а смешить. Нет, правда, это уже смешно. В первый раз, ладно, он поверил, не зная ее грязную и лживую душонку. Во второй раз он ей не поверил, а в третий и подавно. «Да ей с ее талантом врать только писателем и становиться, чтобы читателям лапшу на уши вешать!» — хмыкает про себя Кацуки. — Угадал, — все с таким же серьезным выражением лица произносит Моясу. Ее рука тянется к ладони Кацуки, но она, даже не коснувшись ее пальцами, тотчас же ее отдергивает. — Именно о нем. — Опять врать, что он сдох, будешь? Вот теперь она теряет всю свою прежнюю серьезность и с насмешкой в глазах пожимает плечами. — А вот теперь не угадал. Он жив… к сожа… Кацуки недобро щурится, и Моясу, поняв, что она только что чуть не сказала, быстро закусывает губу, опуская взгляд. — «К сожалению»? Что ты имеешь ввиду? — Ничего. Забудь. Скажи, ты знал, что твой Мидория — преступник? Кацуки хмурится, не понимая, откуда она это может знать. Поэтому он решает ей подыграть и честно отвечает. — Ну, знал, и что с того? Мне кажется, что это не твое собачье дело. Моясу поджимает губы, но на эту колкость ничего не отвечает. Лишь с насмешкой произносит: — Возможно, и не мое. Но зато это как раз-таки дело полиции. Ты же не забыл, кем у меня мама работает? «Не забыл, » — мысленно цыкает Кацуки, теперь начиная понимать, зачем она все это ему говорит. — Мама говорит, что якудза из «Восьми заветов Смерти» полиция давно хочет посадить. А Мидория один из них. А вот этого Кацуки не знал. — И чего ты от меня хочешь? — спрашивает Кацуки, ощущая настоящее изумление, смешанное со злостью. Он догадывается, что это чистой воды шантаж, и это бесит его. Кацуки краем уха где-то слышал про «Заветы». Но это было вскользь, о них он ничего не знал и знать не хотел. Считал их просто кучкой недобитых Злодеев. Теперь же Кацуки становится интересно, кто они такие, что Изуку переметнулся от Лиги к якудза. По его спине бежит холодок страха. Скорее всего, Изуку и правда не врал про убитых им Героев. Моясу усмехается, скрещивая руки на груди. — Давай заключим сделку. Ты выполняешь мои условия, я не стучу на твоего Мидорию в полицию. Пойми, — ее глаза недобро сверкают, — если узнают, что ты с ним знаком, и тебе достанется.  — Ой, как страшно! — презрительно фыркает Кацуки. — Я не буду никаких твоих условий выполнять. Моясу пожимает плечами. — Да пожалуйста, я не заставляю. Только когда на очной ставке Мидория расколется и скажет, что знает тебя, будешь локти кусать, что не согласился на мое предложение. Кацуки стискивает зубы. Моясу заносчиво смотрит на него сверху вниз, даже будучи на полголовы ниже него. Да, Изуку преступник, а преступники, по идее, должны сидеть в тюрьме, но Кацуки совсем не хочет такой судьбы для него. Кусая губы, он то смотрит в насмешливые глаза Моясу, то опускает взгляд, не понимая, как ему в этой ситуации поступить. Она знает то, что ей не следовало бы знать, но не простой ли блеф все это? Если Моясу дважды соврала ему, то почему бы ей не надурить его в третий раз? «А если правда?» — думает Кацуки. — «Вдруг это не блеф?» Он поводит плечами от неприятного липкого ощущения страха. Страха за Изуку, не за себя. О себе Кацуки в тот момент даже и не думает. Моясу, вновь сказав с некоторой долей грусти в голосе: «Ну, как хочешь», разворачивается и собирается уходить. С бешено бьющимся сердцем Кацуки делает порывистый шаг к ней и хватает за руку, сам не понимая, что творит. Как завороженный смотрит на свои пальцы, сжимающие руку Моясу. И, сделав глубокий вздох, он как можно небрежнее спрашивает: — Какое условие я должен выполнить? Моясу оборачивается и одним уголком рта хитро ухмыляется. — Мы опять будем встречаться, как было до нашей ссоры. Ты опять будешь моим парнем. Кацуки широко распахивает глаза от изумления, не сразу понимая смысл сказанных ею слов. Опять встречаться? Да за кого она его принимает? — Да пошла ты с такими условиями! — шипит Кацуки, отталкивая ее с зарождающимся чувством отвращения в груди. — Я никогда на такое не… — Я же сказала, как хочешь, — спокойно с улыбкой отвечает Моясу, перебивая его. — А потом, когда ты увидишь по новостям, как твоего Мидорию в наручниках ведут в зал суда… Кацуки живо представляет это. И это заставляет его ужаснуться. — …как сажают за решетку, — продолжает Моясу, — как после суда выносят приговор. Кажется, если я не ошибаюсь, после нападения на Тартар вновь ввели смертную казнь для самых страшных преступников. Кто знает, сколько Мидория успел… Это становится последней каплей, переполнившей чашу терпения Кацуки. — З-замолчи! — зажмурившись, выпаливает он. — Ладно, хер с тобой, я согласен. Только… пообещай, что сдержишь обещание и не… Моясу, не скрывая своей радости, широко улыбается. — Давно бы так, Бакуго-кун. Даю слово, что не выдам твоего Мидорию. Если я что-то пообещала, то я всегда это выполняю. Кацуки кажется, или же ее последние слова и правда прозвучали двусмысленно.

***

— Нас мало, так что возвращать потерянный район нет смысла. — Почему это? — щурится один из парней. — Давайте намылим задницы этим продажным якудза, которые к себе гайдзинов даже берут! «А что, разве нельзя?» — хмыкает Изуку, а потом вспоминает, что в якудза очень чтят чистокровность и не японцам никогда не позволяют становится одними из них. Изуку вздыхает. Эти парни так и горят желанием что-нибудь сделать, направить куда-то свою силу, но нападать на людей «Мацубы» сейчас было бы глупо. Их всего с десяток, а на одном энтузиазме далеко не уедешь. — Если нападем сейчас, — терпеливо объясняет Изуку, — то это будет равносильно самоубийству. Парни понимающе кивают, но на их лицах появляется тень неудовольствия и разочарования. «Но что-то все равно надо сделать, » — думает Изуку. — «А то мне от Чисаки-самы достанется. Что-нибудь для вида, как будто мы много сделали…» — Вернуть район мы не сможем, но зато сможем отомстить, — говорит Изуку. Он ощущает радость, когда парни принимаются оживленно перешептываться, удивленные этим предложением: — А как? Че делать-то будем? — Месть — а, что, клево… Изуку коротко кашляет, заставляя парней замолчать и вновь обратить на него внимание. — Знаете же, что в этом районе есть казино, принадлежащее «Мацубе»? — парни утвердительно кивают, некоторые, у которых глаза загораются азартом, начинают догадываться, что предложит Изуку. — Давайте ограбим его. Его слова, не дослушанные до конца, заглушаются радостным гомоном и одобрительным свистом и криками. Кажется, ему удалось немного расположить их к себе. Но раненый мужчина все так же продолжает в стороне ото всех волком глядеть на Изуку. Но сам Изуку не обращает на него ровным счетом никакого внимания. Изуку поднимает вверх голову, рассматривая здание казино, построенное в странном стиле, сочетавшим в себе современный небоскреб и традиционный одноэтажный домик с красной крышей, украшенной покрашенными в золотой цвет драконами. «Красиво, » — думает он, оглядываясь на группу парней. — Чувак, а как нам тебя называть? — подает кто-то один голос. — Линчеватель, — отвечает Изуку, заряжая пистолет. — Зовите меня так. Начнем? Парни утвердительно кивают. Кто-то достает из кармана нож, кто-то хрустит костяшками пальцев, разминает руки. Изуку хочет закончить со всем этим как можно скорее и быстрыми шагами идет к резной двери казино. Кажется, после того, как он представился, парни начали испытывать к нему чуть больше уважения. — Покажите пропуск или разрешение на посещение, — ровным голосом говорит охранник, стоящий на входе. Изуку подходит к нему вплотную, приставляя к его груди пистолет. Он терпеть не может таких высоких противников, так неудобно с ними сражаться. — Такой пропуск подойдет? Убейте его, — бросает Изуку парням, одной рукой, толкнув створку, открывает дверь. Охранник, сжимая распоротый живот, медленно оседает вниз, тихо скуля, как побитая собака. Изуку щурится из-за рассредоточенного красного цвета света, отражающегося от украшений в виде золотых драконов. В казино многолюдно, почти все столы заняты, за ними сидят роскошно одетые женщины, медленно потягивающие из бокалов шампанское, и мужчины в костюмах и фраках, кольцами пускающие дым изо рта. Изуку хмыкает, глядя на всех этих богатеньких шулеров, большинство которых работают на само казино, обманывающие игроков и выигрывающие у них сотни тысяч, десятки миллионов йен. Изуку обводит взглядом помещение, высматривая охрану. Один стоит у рулетки, наблюдая за ставящими на кон свои последние деньги, проигрывающихся в пух и прах игроков. Еще один — в правом углу, у высокой колонны, украшенной каллиграфически выведенными иероглифами. Третий у игорного стола следит за партией игры в покер. Больше, кажется никого нет. Парни, затерявшись в толпе у барной стойки, перешептываются. Изуку, приблизившись к ним, шепотом говорит: — Видите вон тех троих охранников? — парни утвердительно кивают. — Их нужно застрелить, но сделать это нужно тремя одновременными выстрелами, понимаете? Парни вновь кивают, хмурят брови в невероятно серьезном выражении лица. Изуку шепотом считает: — Раз… два… И, не успевает он сказать «три», как его оглушает звук трех одновременных выстрелов, двоим охранникам прострелили головы, третий, упав на пол, корчится от раны в груди. Шум и гомон казино на секунду прекращается. Все, перепуганные и ошарашенные звуками выстрелов и не понявшие, что произошло, поднимаются с мест. А когда парни начинают беспорядочную пальбу, с криками бросаются кто куда, спотыкаются друг об друга, падают, застреленные. Кто-то во время этого беспорядка пытается, ползая на коленях перед игорными столами, стащить как можно больше чужих фишек, и Изуку лично убивает этот мусор. — Не стесняйтесь, берите, что хотите! — эти слова Изуку служат сигналом для якудза. Парни бросаются к столам, заваленным фишками, ломают все вокруг. Кому из посетителей повезло остаться в живых, те прячутся под столы, добровольно отдают все, что у них есть, якудза, лишь бы их не тронули. — Фишки по сто баксов! — кричит один из парней, сгребая в охапку «башенки» из фишек. — Да босс нас за такую добычу точно похвалит, может, до «старших братьев» повысит! Перспектива стать в будущем «старшим братом» заставляет их еще активнее и с большей яростью грабить посетителей, не способных ничего против них сделать, и кассу. У Изуку от этого шума и криков вновь начинает болеть голова. Вдруг его внимание привлекает что-то ярко блеснувшее на шее одной женщины, прижимающей к груди, как нечто родное и невероятно дорогое пару фишек и колоду потрепанных, заляпанных кровью карт. Изуку к ней подходит, и женщина, услышав его шаги, втягивает голову в плечи, с ужасом глядя на его маску чумного доктора. Изуку наклоняется над сидящей на полу, прижавшейся спиной к ножке стола, женщине, пальцами аккуратно касается небольшого кулона, висящего на золотой цепочке. Это круглое яблоко с торчащей сверху крохотной веточкой и таким же крохотным листиком на ней. «Яблоко… Эри любит яблоки. Красные яблоки, » — это он отлично запомнил. — Позволите взять это? — с улыбкой в глазах спрашивает Изуку. Женщина, всхлипнув, вздрогнув всем телом, коротко кивает. — Спасибо, — он осторожно расстегивает цепочку и прячет ее в задний карман джинс. «Подарю Эри, » — думает он, зевая и жмурясь от желания лечь прямо здесь на пол и заснуть крепким сном. Он ногтями зажимает кожу на внешней стороне ладони, ущипнув себя, чтобы хоть немного взбодриться. Разграбление казино «Мацубы» продолжалось.