Разбитая надежда

— Изу… мама, я, кажется, ногу натерла… Изуку останавливается. Эри, нахмурив брови, закусывает нижнюю губу, морщится, двигая ступней в ботинке. Изуку, вздохнув, присаживается на корточки и спрашивает: — Где натерла? — Там, — Эри пальцем показывает на заметно покрасневшую щиколотку. — Больно. Изуку расстегивает ремешок и осматривает ногу девочки. Она держится за него, сжимая его плечо ладошкой. Щиколотка вся красная, а поперек тонкой линией видна лопнувшая натертая мозоль. Изуку недовольно качает головой, совсем снимает ботинок с ее ноги. Эри старается устоять, балансируя, на одной ноге. Изуку пальцами надавливает на пятку ботинка, сминая ее и делая из ботинка что-то, похожее на шлепанцы. — Давай, обувай, — говорит он и со второй ноги снимает ботинок, делая с ним то же самое — чтобы Эри второй раз не натерла щиколотку. — Как, нормально? Эри кивает, с удивлением глядя на «новую» обувь. Потом поднимает взгляд и спрашивает: — А куда мы теперь пойдем? Изуку берет девочку за руку и тянет за собой. — Не знаю, — честно отвечает он. — Но куда-нибудь подальше отсюда. Ты же не хочешь остаться с Чисаки-самой? Эри отрицательно мотает головой, отворачивается и сильнее сжимает руку Изуку. Она выглядит испуганной, и Изуку жалеет, что вообще вспомнил о главе якудза. — В общем, мы пойдем куда-нибудь подальше от этих Ному, — говорит Изуку. Эри, поднимает удивленный взгляд на него. — Ному? А это… что такое? — Ну, вот тот монстр, который напал на тебя… Он прикусывает язык, слишком поздно подумав о том, что это может еще больше напугать девочку, только-только успокоившуюся. Но Эри, к его удивлению, спокойно слушает Изуку. — А они не пойдут за нами? — Нет, — неуверенно качает головой Изуку. — Не должны. Я же сказал тому… не трогать тебя. И он ушел. Наверно, он меня испугался. Вдруг, что на мгновение кажется Изуку странным, глаза Эри загораются радостным блеском, в котором виднеется что-то, похожее даже на гордость. Она широко улыбается и с уверенностью заявляет: — А это все потому, что моя мама очень сильная! Маму даже Ному боятся! Изуку криво и нервно усмехается. Он не был бы так уверен, что он такой уж сильный. И он до сих пор не может понять, почему тот Ному все-таки послушал его. Вряд ли испугался — с чего ему бояться какого-то щупленького подростка, ни на что не способного? Однако такая «похвала» немного приятна и греет душу Изуку. — Слушай, Эри, — неожиданно серьезно заговаривает он. — Тебе, наверно, не стоит называть меня мамой… — Почему? — удивленно хлопает глазами Эри. Она ойкает, зацепившись болтающейся, как на шлепанцах, пяткой ботинка и чуть не падает, споткнувшись. Изуку, крепко держа ее за руку, не дает ей упасть, удерживая на ногах. — Тебе не нравится? — Нет, нравится, — протягивает Изуку, где-то в глубине души чувствуя, что это как-то странно и неправильно — быть для кого-то мамой. — Просто понимаешь, мама это… Мамами всегда бывают лишь женщины, а я не женщина. Может, лучше будешь звать папой? Изуку мысленно представляет, что Эри называет его папой, и ему это кажется несколько неестественным, из ее уст это звучит фальшиво и неправильно. Почему же так? — Только женщина? — задумывается Эри. Изуку поднимает брови, удивляясь, как девочка в шесть лет может не знать такой простой истины. А потом вспоминает, что всю свою жизнь она прожила в этой подземной базе, не зная ничего, кроме холода, равнодушия и одиночества. И уж точно Чисаки не относился к ней с хоть каким-нибудь малейшим теплом. Так что не удивительно, что она так сильно привязалась к Изуку. — Но я не хочу звать тебя папой! Мне так не нравится… — она дует щеки и хмурит брови. Ее губы беззвучно шевелятся: — Папа… папа… Изуку-сан не может быть папой! — с уверенностью говорит она, прямо глядя ему в глаза. Изуку вздыхает и, мягко улыбнувшись, предлагает: — Хорошо, называй меня мамой. Но, пожалуйста, — просит он, поглаживая большим пальцем ее ладонь, — называй меня так, только когда мы будем одни. И ни в коем случае, — Эри наклоняет голову на бок, внимательно слушая, — не называй меня так при Чизоме-сане, ладно? — Чизоме-сан… — задумывается Эри. — А, ты рассказывал мне про него! Он еще с котом живет? — Не с котом, а с человеком с причудой кота, — поправляет ее Изуку. — Ну да, я рассказывал тебе. Ты же обещаешь, что не будешь называть меня мамой при нем? Эри закусывает губу и некоторое время идет молча, видимо, раздумывая над ответом. Потом поворачивает к нему голову и кивает: — Хорошо, не буду. А просто так… без него, можно же, мама? — Можно, — улыбается Изуку, чувствуя, как у него будто камень с души упал. Некоторое время они идут молча. Изуку щурится, вглядываясь вдаль. На земле что-то темнеет, очень похожее на человеческую фигуру. Когда они подходят ближе, он понимает, что не ошибся и это правда человек. Только мертвый. В трещинах разбитого, как яичная скорлупа, черепа чернеет запекшаяся кровь, а застывший стеклянный взгляд устремлен в никуда. Изуку не первый раз видит такое, и поэтому с равнодушием присаживается на корточки рядом с трупом. Кажется, это якудза из «Заветов» — на его шее черными линиями рисуется татуировка. Но Изуку как-то все равно на это. Он видит что-то металлическое, ярко блеснувшее в его руке. Разжав пальцы, Изуку касается нагревшейся от руки человека и не успевшей еще остыть поверхности револьвера. «Ему это уже больше не пригодится, » — усмехается Изуку. — «А нам с Эри надо как-то защищаться». Крутанув барабан, Изуку прислушивается. Несколько патронов есть, ему этого должно на первое время хватить. А потом, кто знает, вдруг на еще один труп наткнутся. Изуку вздрагивает, когда Эри сильнее стискивает его руку и делает неуверенный шаг назад. — Он… он… — лепечет девочка, круглыми от страха глазами глядя на труп. — Да, он мертв, — вздыхает Изуку. Следовало бы добавить больше грусти, что ли, в голос. — Но мертвых не надо бояться. А вот живых — стоит. Эри сглатывает, отворачивается от тела и больше на него не смотрит, то и дело зажмуриваясь, чтобы его не видеть. Она выглядит еще более испуганной после слов Изуку. Потом девочка вдруг неожиданно отпускает его руку и, повернувшись к телу, делает шаг вперед. Останавливается и во все глаза смотрит на человека. Изуку не понимает, зачем она это делает. Только видит, как ее губы шевелятся, что-то беззвучно шепчут, и по движению губ он может прочитать: — Мертвые — не страшные… мертвые — не страшные… Изуку хмурится и довольно резко и не терпеливо говорит: — Ладно, пойдем, Эри. Нечего на него смотреть. Эри послушно кивает, но за руку отчего-то не берет, а просто идет рядом, опустив голову. После увиденной реакции девочки Изуку чувствует, будто ладонь, в которой он держит револьвер, горит огнем, хочется отбросить оружие от себя и вымыть тщательно руки, хоть в кровь стереть кожу, чтобы избавиться от всей этой грязи. Он берет себя в руки, понимая, что теперь в этом револьвере заключена их надежда на спасение и успешный побег. Изуку запихивает его во внутренний карман куртки и морщится, когда он при неосторожном шаге больно ударяет его в бок. Поэтому он придерживает его рукой, чтобы тот не болтался при каждом движении. — Мам, — вдруг заговаривает Эри после долгого молчания, — я пить хочу. — Ну, потерпи, — пожав плечами, стараясь говорить как можно ласковей, отвечает Изуку. — Где я тебе сейчас найду воду? Эри поводит плечами и облизывает пересохшие потрескавшиеся губы. А потом повторяет: — Я очень сильно хочу… Изуку поджимает губы. Он бы тоже не отказался от глотка-другого холодной воды, но приходится терпеть. С новой силой на него накатывает головокружение, которое он до этого усилием воли подавлял, стараясь не думать о том, как сильно ему хочется сделать хоть одну, даже короткую затяжку. Рука сама так и тянется к карману, где лежит пачка вместе с зажигалкой, но он сжимает ладонь в кулак. Курить при Эри он не будет, не будет показывать свою не очень-то и хорошую сторону. Изуку сглатывает и мотает головой, приводя себя в чувства. — Смотри, там что-то есть! — Эри указывает пальцем на дом. Первый этаж, в котором располагался некогда магазинчик, сейчас смотрит на них пустыми окнами с выбитыми стеклами. Внутри темно, мигает одна-единственная оставшаяся лампочка. — Аккуратнее, — шепчет Изуку, помогая Эри перешагивать через осколки стекла, с громким хрустом ломающиеся и крошащиеся под каждым шагом. «Вдруг здесь будет вода, » — думает Изуку, обводя взглядом пустое помещение магазина. Но, обойдя его по периметру и заглянув на полки, он разочаровывается, понимая, что они попали не в продуктовый магазин, а в магазин с товарами для дома. На полу, рассыпанные, лежат разбитые тарелки и кружки, звенят выпавшие из своих ящичков ножи. Изуку закусывает губу и косо смотрит на вмиг как-то погрустневшую Эри. — Здесь ничего хорошего нет, — говорит Изуку и идет вместе с девочкой к выходу. Он резко останавливается, когда стеклянные витрины, в которых еще осталось целым стекло, начинают звонко звенеть, сильная вибрация проходится по всему полу, и Эри испуганно прижимается к его боку. «Да что на этот раз?» — мысленно шипит Изуку, выглядывает наружу и застывает, ощутив, как по всей его спине пробегают ледяные мурашки. Между домами, уродски согнувшись и сгорбившись, идет Ному. На секунду его огромный глаз двигается в сторону Изуку, и ему кажется, будто существо смотрит именно на него. Изуку быстро юркает обратно в магазин, тяжело дыша и пытаясь успокоить бешено стучащее в груди сердце. — Ч-что там?.. — шепотом спрашивает Эри, на цыпочках подходя к нему. — Ничего особенного, — стараясь говорить как можно непринужденнее, отвечает Изуку. — Сиди здесь немного, я схожу на разведку. Чтобы ни на шаг отсюда! — серьезно произносит он, и Эри утвердительно кивает. — Я буду сидеть тихо, — обещает она. — И аккуратнее со стеклом, не порежься, — предупреждает ее Изуку и осторожно выходит из магазина. Он, на ходу вытаскивая из внутреннего кармана револьвер, озирается по сторонам. Макушка Ному, а, точнее, мозги наружу виднеются вдалеке. Изуку прикусывает нижнюю губу и вдруг решает пойти за этим существом. Он не надеется его убить — вряд ли крохотная пуля нанесет хоть немного серьезную рану этому существу. Облизав пересохшие губы, Изуку зубами достает из пачки сигарету и щелкает зажигалкой. Язык и небо тут же обжигает терпкостью, и он жмурится от удовольствия. Но, сделав всего несколько затяжек, он бросает сигарету и тушит ее носком ботинка. «Хорошего понемногу, » — думает Изуку. Изуку юркает за обломок и, притаившись, следит за Ному. Видит в нескольких десятках метров от него людей и удивляется, а почему те не обращают на Ному никакого внимания. Мелькает белый халат, и Изуку понимает, что это врачи. Он усмехается и переводит взгляд на Ному, который сам не обращает внимания на людей. Его привлекает нечто иное. — Давай, выползай отсюда… — слышит Изуку свистящий шепот. Поворачивает голову и видит, как два ребенка, мальчика лет шести — ровесники Эри, кажется — пытаются выбраться из-под обломков. Они похожи друг на друга, как две капли воды. «Близнецы, » — думает Изуку и наклоняет голову на бок, приглядываясь. — Давай, давай быстрее… Второй мальчик никак не может выбраться, хотя первый его с силой тащит за руку, вот-вот оторвет ее. Но у мальчика не получается, его ноги соскальзывают, и он вновь падает в щель между обломками. «Дети и, к тому же, одни, » — хмурится Изуку. — «А где же их родители? И Герои… чего они не выполняют свою работу, не спасают их? Фальшивки…» На лицо мальчика падает тень, он недоуменно двигает глазами из стороны в сторону, а потом оборачивается, отпустив руку брата. Тот, ойкнув, совсем сползает в щель между обломками. Глаза мальчика широко распахиваются от ужаса, а с губ срывается истошный крик, когда за своей спиной он видит огромную нависшую над их с братом головами лапу Ному. Изуку сглатывает, указательным пальцем касается спускового крючка револьвера. Если Ному заметит его, он труп. Изуку прикрывает один глаз, целясь прямо в розово-серые извилины мозгов Ному. Сейчас он выстрелит, и существо ничего не успеет сделать детям. Изуку давит на спусковой крючок, он зажмуривается, готовый к оглушительного звуку выстрела, но револьвер лишь тихо щелкает. «Черт… осечка, » — мысленно шипит Изуку. — «Я же слышал, там точно должны быть патроны… Почему именно сейчас?» Изуку поднимает голову на Ному, потом опускает взгляд туда, где были дети, и не видит их. «Куда они делись?» Он шарит взглядом по сторонам, скользит по обломкам, как вдруг замечает, как из пыли, кашляя, выкатывается светлая фигура. Фигура отталкивает от себя детей в сторону замерших в отдалении людей. — Забирай детей! — по спине бегут ледяные мурашки от этого голоса. Изуку прерывисто дышит, до него не сразу доходит, что эта светлая фигура только что спасла детей. Люди, женщина в халате подхватывают перепуганных детей на руки и опрометью бегут от зло зарычавшего Ному, у которого из-под носа убежала добыча. Существо делает шаг к убегающим людям, но тут светлая фигура с очередным криком бросается на него, и Изуку на секунду слепнет от яркой вспышки взрыва. Из серой завесы дыма выскакивает светлая фигура, и сердце Изуку пропускает удар. Он не верит своим глазам, он мотает головой, думая, что все происходящее ему кажется. Но когда Изуку вновь слышит его крик, это до боли знакомое «Сдохни», у него не остается ни капли сомнений. Изуку зажимает рот, во все глаза глядя на то, как Ному одним ударом отбрасывает от себя Кацуки, как надоедливое насекомое. Он ловит себя на мысли, что не волнуется за его жизнь. От осознания того, что Кацуки рискует собой ради спасания других — это переворачивает все внутри Изуку, выворачивает всего его наизнанку. Он жмурится, падает на колени, а по щекам текут без остановки слезы, обжигающие кожу. Таким, именно таким должен быть настоящий Герой — готовый умереть, но спасти других. Изуку сильнее зажимает ладонью рот, сдерживая крик, в котором смешивается радость и боль от того, что такой Герой не спас его маму. Наконец-то он нашел то, что они с Чизоме искали, но почему же боль перекрывает собой всю радость? «Его же… сейчас убьют…» — мелькает где-то на периферии сознания у Изуку, когда Кацуки еле успевает отскочить и не попасть под удар лапой. Однако его все равно задевает, лапа накрывает ногу, и Кацуки жмурится, кусая в кровь губы, но не кричит, ничем не показывает того, как ему может быть больно. Слезы застилают глаза Изуку, рука предательски дрожит, но он все равно поднимает револьвер и жмет указательным пальцем на спусковой крючок. Он не знает, попал он в Ному или же промахнулся. Изуку медленно опускает руку и прикрывает глаза, когда слышит наступившую на мгновение после выстрела тишину. Секунда, и что-то невероятно тяжелое и большое по звуку грузно падает, с треском ломая под собой бетонные плиты. Изуку улыбается и шепчет, обращаясь больше к самому себе: — Я это делаю лишь потому, что ты не фальшивка. А не потому, что люблю. Улыбка исчезает с его лица. Он и сам отлично понимает, как лживо звучат эти слова.

***

Кацуки тяжело дышит, не решаясь открыть глаза. Он был на волоске от смерти, но из-за чего-то Ному остановился, занеся над ним свою огромную лапу. Секунда, и Кацуки вздрагивает вибрации, которая проходится по всей земле, когда что-то огромное с грохотом падает. Он решается, наконец, открыть глаза и видит лежащего совсем рядом с ним, в паре метров от него, Ному. Из дыры в его голове чуть ниже глаза потоком хлещет темная кровь. Кацуки сглатывает, пытается отползти назад, но все его тело насквозь прошивает адская боль в ноге. Он сдавленно шипит и смотрит на ногу. Под порванной в клочья штаниной Кацуки видит содранную кожу. Кусая губы и готовясь к новой боли, он тянется к ране, желая коснуться ее и понять, что же с ногой. Но тут его кто-то резко ударяет по руке. Кацуки, застыв и приоткрыв рот от изумления, не сразу поднимает голову. Он смотрит на свою руку, на которой будто должны были остаться следы от удара. Но ничего подобного не осталось. Лишь после этого Кацуки поднимает голову, и все внутри него холодеет. — Де… ку?.. — только и может он пробормотать, запинаясь. — Ты что здесь делаешь? Почему ты… Изуку ничего не отвечает на это, присаживается на корточки перед ним. Кацуки, конечно, предполагал, что может встретить его здесь, но все равно это заставляет его растеряться. Он широко распахнутыми глазами с сузившимися до размера точки глазами следит за Изуку, как тот прячет во внутренний карман запылившейся куртки револьвер, коротко блеснувший своим металлическим корпусом под лучом на несколько мгновений показавшегося из-за сгустившихся туч солнца. Кацуки переводит взгляд на Ному, и ему в голову приходит неожиданная мысль: «Это что, он убил этого… Ному?» — выдыхает он и вновь смотрит на Изуку, заглядывает ему прямо в глаза со странно опухшими и покрасневшими веками. — Не трогай, а то занесешь грязь, — говорит Изуку, не глядя на Кацуки и как будто намеренно избегая встречаться с ним взглядом. — У тебя есть чем промыть рану? До Кацуки не сразу доходит смысл сказанных слов. «Он… он мне собирается помочь?» — в это верится с трудом, а сердце стучит как сумасшедшее. Кое-как взяв себя в руки, Кацуки отрицательно мотает головой. — Нет… — голос, предательски дрогнув, переходит на хрип. Изуку в ответ молча стягивает с его плеча помятый и во многих местах порванный рюкзак и расстегивает молнию. Кацуки, ошарашенный такой наглостью, даже сказать ничего не может, сидит и просто хлопает глазами, следя за тем, как Изуку сначала вытаскивает его запихнутый пиджак, а потом со дна достает бутылку воды, про которую Кацуки и позабыл совсем — бросил когда-то давно ее туда и все. — А ты говоришь, нет ничего, — пожимает плечами Изуку и странно шмыгает носом. Кацуки только сейчас замечает, как неестественно напряженно он ведет себя, совсем не так, как при их разговоре в кафе. Кацуки чуть не взвывает от боли, когда капли воды попадают на его рану. Он жмурится и отворачивается, шипя себе под нос проклятия, но вовсе не в адрес Изуку. Тот усмехается одним уголком рта и вдруг язвительно произносит: — Терпи… Герой. Он говорит это в таком тоне, будто презирает всех Героев и его, Кацуки, вместе с ними. Это злит Кацуки, он стискивает зубы и цедит: — Прекрати надо мной издеваться. Тогда издевался, сейчас… — он рвано выдыхает, когда Изуку наклоняется над его ногой и осторожно дует на покрасневшую от воды рану. Кацуки чувствует, как его кончики ушей будто вспыхивают огнем. — Я не издеваюсь. Вообще в этой вашей геройской академии следовало бы сначала научить оказывать первую помощь, а лишь потом… Он не договаривает, прикусывая губу, опускает голову. — Дай руку, — неожиданно говорит Изуку. Кацуки послушно поднимает руку, и он, схватив конец его рукава, расстегивает пуговицу на манжетке и одним движением отрывает ее. Кацуки сглатывает и, почти не дыша, следит за тем, как Изуку куском рукава забинтовывает его ногу. Он облизывает пересохшие губы, останавливая взгляд на его лице. Разглядывает каждую точку веснушек, замечает царапину на подбородке и блеск его зеленых глаз. Хочется протянуть вперед руку и заправить за ухо выбившийся локон, который лезет Изуку в глаза и мешает, а он сам, смешно чуть выпячивая нижнюю губу, сдувает его. Кацуки взглядом опускается вниз и с удивлением смотрит на что-то темное на его шее, показавшееся из-под опустившегося воротника. «Что это?» — с любопытством думает Кацуки, приглядываясь. Он различает черный узор — восемь лепестков в форме правильных пятиугольников и иероглиф по середине. Вдруг его до самых костей пробирает дрожь, и в памяти ярким воспоминанием вспыхивают вороны, у которых между перьями было выгравировано то же самое, но белым цветом. И тут же вновь приходят на ум слова Моясу, что Изуку один из «Восьми заветов Смерти». — Что это такое у тебя на шее? — спрашивает Кацуки. При этих словах Изуку вздрагивает всем телом, резко накрывает ладонью рисунок и прячет его под воротником, поднимая его. — Ничего… не твое дело, — бормочет он, а глаза так и бегают из стороны в сторону. Эта странная реакция заставляет Кацуки понять, что Моясу не соврала и Изуку правда якудза из «Заветов». Он чувствует, будто чья-то невидимая рука сжимает его горло. Изуку — враг, Изуку — один из якудза, Злодей, а он сейчас сидит и в прямом смысле слова любуется им. Кацуки на секунду охватывает странная злость, он стискивает зубы и, отвернувшись, резко спрашивает: — Зачем ты вообще это делаешь? — Что делаю? — чуть дрогнувшим голосом спрашивает Изуку, исподлобья глянув на него. Невинно так смотрит, будто над поиском ответа на заданный вопрос не стоит даже и трудится — все и так очевидно. Однако Кацуки ничего не очевидно. Сначала говорит, что терпеть его не может, говорит, чтобы он подавился своей любовью, а сейчас так «заботливо» помогает ему. Да не нужна Кацуки его помощь! До этого он не сопротивлялся из-за растерянности и удивления, а сейчас, взяв себя в руки, он от досады на беспомощного самого себя и злости, что Изуку его таким видит, что он практически спас его от смерти, ему хочется врезать Изуку. Но, проглотив всю свою злость, Кацуки довольно спокойно спрашивает: — Зачем помогаешь? Изуку вновь пожимает плечами. — Просто так, — молчание. — А тебе не все ли равно? — вдруг повышает он голос. — Если не обработать рану, может быть заражение крови. В лучшем случае останешься без ноги, в худшем — просто умрешь. Так что в твоих интересах помолчать и не возмущаться. При этих словах он туго затягивает узел куска ткани, что Кацуки болезненно морщится. — Ты мне не доверяешь? — медленно протягивает Кацуки, не глядя на Изуку. — Нет, — не раздумывая ни секунды, отвечает Изуку. — А с чего бы мне тебе доверять? «И правда — с чего бы?» От досады Кацуки жмурится и заламывает руки. Он не понимает Изуку, а Изуку не хочет понять его. Кацуки всем сердцем хочет его понять, надеясь, что это понимание поможет им сблизиться, но Изуку как будто сам, намеренно, отдаляется от него, отталкивая. Он уверен, это все из-за того, что он сделал в прошлом, как издевался над ним, но действительно — почему Изуку не может этого забыть? Или не хочет забывать? Все это бесит, бесит, ужасно бесит. До белых пятен перед глазами бесит. Кацуки, метнув в сторону Изуку гневный взгляд, вдруг неожиданно даже для самого себя хватает его за воротник и резко притягивает к себе. Он так всегда раньше делал, когда был в ярости, злился и хотел надавать гребаному задроту по первое число. Но теперь Кацуки его не собирается бить. — Почему ты не можешь ничего рассказать? — шипит он ему прямо в лицо, которое находится от его собственного в нескольких сантиметрах. — Я все равно знаю, что ты один из этих… якудза. Изуку широко распахивает глаза и приоткрывает от удивления рот. «Значит, это действительно правда, значит, на этот раз Моясу не соврала…» — Откуда ты… — бормочет Изуку, и его зрачки сужаются до такой степени, что их почти не видно. Кацуки застывает на секунду, только сейчас до него доходит, как близко от него Изуку. Так близко, что Кацуки может ощутить еле уловимый тонкий запах дыма, исходящий от него. Его щеки мгновенно краснеют, а сердце ухает вниз, продолжая биться где-то внизу живота. — Какая к черту разница откуда? — больше от смущения фыркает Кацуки. — Больше всего на свете я терпеть не могу секреты. — А я терпеть не могу тебя, — тихо, но четко произносит Изуку. Кацуки, как завороженный, следит за движениями его губ, а сердце впиваются будто тысячи игл, когда до него доходит смысл сказанного. «Терпеть не можешь, да?» — усмехается Кацуки и вдруг, сам не понимая, зачем он это делает, он резко притягивает его к себе ближе. Его губы, дрогнув, касаются уголка губ замершего и словно затаившего дыхание от неожиданности Изуку. Когда Кацуки понимает, что он только что сделал, он чувствует горячее и прерывистое дыхание на своей щеке, и от этого его руки начинают мелко-мелко дрожать. Так сильно он не волновался, даже когда впервые поцеловался с Моясу. Нет, ощущения от даже такого легкого, почти ненастоящего поцелуя с Изуку совсем другие, Кацуки и представить не мог, что все это невероятное количество эмоций он сможет испытать в одну короткую секунду, показавшейся ему вечностью. — … он там… тот мальчик остался там! — этот крик, который звучит словно из какого-то иного мира, заставляет Кацуки опомниться. Изуку резко отталкивает его от себя, выпрямляется и делает шаг назад, прижимая к побледневшим вместе со всем его лицом губам дрожащую ладонь. Кацуки хочет что-то сказать, но только он открывает рот, как тут же закрывает его, наткнувшись, как на каменную стену, на взгляд Изуку. Этот взгляд полон странной немой боли и обиды, смешанной с непониманием и оторопью. Кацуки на секунду обжигает стыд за свой поступок, он кривит рот в нервной усмешке. — Деку, я… — начинает он, как будто желая оправдаться, но Изуку его резко перебивает: — Зачем… зачем ты так? Что тебе от меня надо?.. — почти шепчет он, и в этом шепоте отчетливо слышны слезы. По спине Кацуки пробегают ледяные мурашки. Изуку оборачивается в сторону, откуда слышен был крик. Весь так и сжимается, опуская плечи, и быстро юркает куда-то между обломками, исчезая из поля зрения Кацуки. Тот еще долго сидит, глядя в одну точку, где стоял Изуку. Сидит, почти не моргая и думая, а что это сейчас вообще было. Сердце бешено стучит, губы обжигает приятным огнем, а на душе почему-то так паршиво, что хоть волком вой. Кацуки вздрагивает, очнувшись, когда слышит рядом с собой шаги. — Вот он… этот мальчик… — задыхаясь от быстрого бега говорит женщина врач. — А это существо… Мальчик, ты что, сам его… убил? Кацуки поднимает голову, но широко распахивает глаза, ощутив на себе пристальный, не предвещающий ничего хорошего взгляд учителя Аизавы. Он сглатывает, понимая, что теперь ему не поздоровится, и за свое своевольство он получит по полной программе.