Разбитая надежда

Чизоме внимательно выслушивает рассказ Изуку до конца. Не задает никаких вопросов, как будто ничего удивительного в том, что рассказывает парень, нет. Изуку на секунду даже кажется, что мужчина его и не слушает вовсе, лишь делает вид, что заинтересован. Но нет, Чизоме под самый конец рассказа все-таки заговаривает, перебивая: — Значит, Заветы делали деньги на ее причуде? — не то спрашивает, не то констатирует факт, кивком указывая на девочку. Эри, понимая, что говорят о ней, поднимает голову, исподлобья смотрит на Чизоме, хмурится и вздрогнув, опускает взгляд. Виннер, осмелев, давно вылез из-под дивана и, мурча от удовольствия, подставлял спину и макушку под маленькую ладошку девочки. Изуку кивает на это замечание. И на душе скребутся кошки от мысли, что он тоже приложил к этому «бизнесу» руку. Однако, ему в голову приходит мысль, что ее причуда может здорово помочь им с Чизоме. Изуку скрывает готовую вот-вот появиться на его губах улыбку — без своих причуд Герои станут ничтожествами. Даже руки пачкать не придется. Но надо придумать другой способ, как стереть их причуды. Вновь брать кровь у Эри он точно не будет. А как иначе «отмотать» время Героев до того момента, когда они еще не пробудили причуду, Изуку не знает. — История, конечно, интересная, но мне не понятно одно. Что ты с ней собираешься делать? — прищурившись, спрашивает Чизоме, заставляя Изуку упустить нить своих размышлений. Парень вздрагивает и моргает пару раз, глядя ему прямо в лицо, не сразу понимает, что этот вопрос задали именно ему. — Я хочу, чтобы она осталась с нами, — чуть дрогнувшим под конец предложения голосом говорит Изуку. Но что-то подсказывает ему, что мужчина не разрешит. Изуку прикусывает нижнюю губу, отбрасывая эту мысль. Чизоме не отвечает, только опускает веки и трет уголки глаз указательными пальцами, как будто устал и всем своим видом пытается показать это как можно ярче и нагляднее. Изуку, рассказав всю историю Эри — которую знал сам, про прошлое девочки он сам мало что знал — ждет, что же решит мужчина. Надеется на лучшее. Если Чизоме не разрешит девочке жить с ними, то Изуку уйдет вместе с ней, ведь теперь он не может ее бросить на произвол судьбы. Эри, словно почувствовав это напряжение, убирает руку со спины Виннера, сжимает ее в кулак и с плохо скрываемым волнением смотрит на Чизоме. Не прямо в глаза, ее взгляд блуждает по его лицу, задевая пугающие ее бинты на плечах, шрамы на руках и шее. Шрамы очень светлые на фоне чуть смуглой кожи и выглядят довольно устрашающе. Эри ежится, ощутив холод, исходящий от этого совершенно незнакомого человека. Изуку совершенно иначе описывал его. Эри представляла его человеком добрым, с теплотой и заботливостью во взгляде. На деле же Чизоме-сан оказывается, напротив, хмурым и холодным человеком, даже, наверно, равнодушным. Эри ощущает некий страх, начинающий зарождаться в глубине ее души, к этому человеку. Не тот панический, который она испытывала при виде Чисаки. Она отворачивается от мужчины и вновь, будто стараясь успокоить саму себя, принимается гладить Виннера по спине, невольно, в задумчивости и рассеянности надавливая на позвоночник. Виннер, недовольно мяукнув, прогибается под ее рукой. Выскользнув из-под пальцев девочки, поднимается на лапы и юркает в дверной просвет. «Убежал…» — без каких-либо эмоций думает Эри. Она прислушивается к разговору между Изуку и Чизоме. — «Ма… нет, Изуку-кун выглядит взволнованным». Эри вспоминает, что Изуку просил не называть его «мамой» при этом хмуром Чизоме-сане. И она решает, что теперь даже мысленно не будет так называть Изуку при нем. А вот та девушка с кошачьими ушами заставляет странное, непривычное ей тепло распространятся по всему телу. Точно такое же чувство она испытывает с Изуку. Но кто все эти люди? Голова Эри идет кругом от количества новой информации, людей и мест. Раньше она дальше подземной базы никогда нигде не была. Никого, кроме приближенных Чисаки, не знала. Да и то с ними она близко не была знакома, как с Изуку ни с кем не подружилась. Они все появлялись в ее жизни и исчезали на ее же глазах, уничтоженные причудой Чисаки, оставляя после себя лишь отвратительное зрелище из разбрызганной крови и гнетущее и заставляющее слезы течь ручьем чувство вины. Эри не помнит этих людей, приглядывавших за ней, не знала их имен, но отлично помнит то самое чувство вины. Чизоме-сан что-то говорит Изуку. Эри внимательно смотрит на них краем глаза. Изуку прикусывает нижнюю губу, как-то странно сутулится и поворачивается к ней. — Эри, можешь выйти, пожалуйста, на несколько минут? Нам с Чизоме-саном нужно поговорить… Эри удивленно приподнимает брови, но встает с колен и молча, ощущая тяжелый взгляд мужчины на себе, касается пальцами ручки двери. Оглянувшись и не встретившись взглядом с Изуку, она закрывает за собой дверь и упирается носом во что-то мягкое. Подняв голову, Эри узнает ту девушку с кошачьими ушами и легко улыбается. — Взрослые о своем, о взрослом, говорят, верно? — совсем по-кошачьи улыбается в ответ девушка. Эри кивает, взглядом следя за ее шевельнувшимися ушами на макушке с ярко-красной, чуть растрепанной шерсткой. Она как будто прислушивается к чему-то. — Давай познакомимся, Эри. Эбису, — девушка легко и даже грациозно касается рукой почти плоской груди. — Эбису? — округляет глаза Эри. «Удача…» — думает она. — «Наверно, Эбису очень везучая, раз у нее такое имя…» Изуку слышит звук закрывающейся двери. — Она ушла, Чизоме-сан, — произносит он. — Что вы хотели сказать? — Что я против, — лаконично отвечает он. — Мне все равно, куда ты ее денешь и что с ней сделаешь. Но жить здесь она не будет. Изуку замирает, и сердце его пропускает удар. — Н-но почему, Чизоме-сан? — дрожащими губами спрашивает он. Он не надеялся, что мужчина примет девочку с распростертыми объятиями. Все-таки Чизоме не тот человек, который будет дружелюбен с любым и позволит ему перешагнуть через границу своего личного пространства. За время, проведенное с ним, Изуку хорошо изучил его характер. Поэтому для него оставалось загадкой, как же Чизоме позволил ему сблизиться с ним и даже стать его учеником. Чизоме не сразу отвечает. Как будто раздумывает над тем, как лучше объяснить свой решительный и даже в некоторой степени резкий отказ. — Они захотят вернуть ее, — коротко и глухо произносит он. — Хочешь отдать жизнь за эту малявку? Изуку ничего на это не отвечает. Он не хочет так просто расставаться с жизнью, жить ему нравится, как бы трудно и тяжело, а порой и больно не было бы. Однако если бы перед ним стоял выбор — дать Эри умереть или самому отдать концы — он бы ничего из этого не выбрал. Умереть за кого-то — такой поступок ему кажется глупым. Пожертвовать собой ради спасения людей — это поступок, достойный настоящего Героя. А он Героем становиться не хочет. Изуку уверен, что всегда можно найти выход из подобной ситуации и убить того, кто предложил выбор. У Героя же такого варианта нет. — Если я оставлю ее одну, — говорит Изуку, — ее убьют. — А так вас обоих, — хмыкает Чизоме. Не факт. Изуку же до сих пор жив, несмотря на то, что ему пришлось пережить во время побега. Иногда ему кажется, будто какая-то неведомая сила, проведение или судьба охраняют его. Однажды он даже подумал, что если он вдруг захочет пустить себе пулю в висок, сотни раз проверив пистолет, зарядив его как следует, то он даст осечку. Не выстрелит. Однако проверять на практике свою теорию нет ни малейшего желания. — Я попытаюсь ее защитить, — Изуку отводит взгляд в сторону, как будто глазами хочет найти Эри. За дверью слышится еле различимый звук голосов — девочки и Эбису. — Все-таки кроме меня у нее сейчас никого нет. И не забывайте про ее причуду — если она опять попадёт в руки Злодеев… Он осекается. Если подумать, и он, и Чизоме по закону Злодеи, поэтому он быстро поправляет себя: — …Э-э… в руки Лиги Злодеев, все может закончится крайне плачевно для всех. Чизоме медленно кивает, с этим доводом нельзя не согласиться. — Насчет ее причуды. Ты говоришь, она не умеет ей пользоваться. Неудивительно для ее возраста. — Да, — кивает Изуку. — Но неосознанно она ее все-таки могла использовать, она же лечила свои раны после причуды Чисаки. Я думаю, что если бы я смог научить ее пользоваться своей причудой, то это ускорило бы нашу борьбу с Героями, понимаете? Изуку не замечает, как в его глазах загорается опасный огонек возбуждения от одной мысли, что цель всей его жизни может стать настолько близка. — Я и сам об этом подумал, как только ты описал, в чем заключается ее сила. «Так что же вы не хотите ее оставить?» — мысленно цыкает Изуку. — Но захочет ли она сама отбирать причуды у Героев? Почему-то у Изуку не было даже сомнений на этот счет. Но сейчас он задумывается. Правда ведь, у Эри нет никаких причин ненавидеть Героев и желать их исчезновения как общественного явления. Напротив, она вполне может питать ненависть к Злодеям сейчас или осознать это чувство позже. Изуку никогда не задумывался над такой чертой своего характера, как эгоизм. В данный момент ему было плевать на чувства Эри — она может стать ключом к победе над Героями. Нет, ему до сих пор хотелось защищать девочку, и его привязанность к ней никуда не делась. Но ко всем прочим чувствам к Эри прибавилось и эгоистичное желание достичь цели с ее помощью. Изуку не отдает себе отчета в том, что сейчас мало чем отличается от Чисаки, который лопатой греб деньги с причуды девочки. Он также хочет использовать силу Эри. Чуть слышный голос совести заглушали мысли о том, что он заботился о ней и продолжит ее защищать. На фоне жестокого Чисаки Изуку кажется самому себе самой добродетелью, Богом для девочки. Но на самом ли деле это именно так? Промелькнувшие на долю секунды в сознании мысли подобного характера он прячет поглубже в закрома своей души. — Захочет, — с уверенностью говорит Изуку. Чизоме ничего на это не отвечает. Только поводит плечом, как знаешь мол. — Я очень прошу вас, позвольте мне оставить Эри. Если дело в деньгах, я смогу заработать, чтобы обеспечить ее. Изуку имеет в виду свою работу в качестве наемного убийцы — больше он ничего не умеет. Все-таки ни образования, ни каких-либо навыков, которыми обладают добропорядочные, законопослушные гражданские, он не имеет. И Чизоме, видимо, отлично понимает, о чем тот говорит. И его брови тотчас сводятся на переносице, а под глазами пролегает тень. — А вот это советую пока оставить. Лучше залечь на дно и не светить собой, пока ситуация с Лигой и не замнется со временем. К тому же в нашем районе в последние дни развелось много Героев. — Да? С чего это вдруг?.. Это же всегда был тихий район, никаких преступлений… Только полиция есть, а Героев нет. — А мне откуда знать? — пожимает плечами Чизоме. - Одного Героя на днях уложил… Выбесил меня своей довольной рожей, когда после спасения какой-то собачонки из-под колес грузовика стал раздавать автографы… Так что будь аккуратнее и особо не светись. Я удивлюсь, если за тобой не будут следить оставшиеся в живых люди Чисаки. Изуку кивает. Но в то же время мысленно чертыхается, понимая, что поступил бы крайне опрометчиво и рискованно, вновь взявшись бы за старое. И про себя с некоторым разочарованием замечает, что Чизоме стал куда осторожнее, нежели он был до ареста и заключения в Тартаре. — Тогда я найду обычную подработку, — говорит он. И тут же замирает, чуть прищурившись. — Чизоме-сан, получается вы не против, чтобы Эри осталась?.. — Не нравится мне все это, — морщится он, — но пускай остается. В самом деле, не выбрасывать же ее на улицу… «Все-таки он такой добрый, » — мелькает в мыслях, — «не бросил, как и меня когда-то.» Изуку сдержанно, но чуть дрогнувшим голосом благодарит его. Но радость, сверкнувшую в его зеленых, широко распахнутых глазах, ему все равно не удается скрыть. «Да он до сих пор еще ребенок… Получится ли у него хоть что-нибудь?» — задумывается Чизоме наблюдая за реакцией Изуку и краем глаза замечая приоткрытую дверь и в наглую подслушивающего Эбису. Уши дергаются, будто их хозяина насквозь прошибло током, и тот исчезает. «Парень много пережил, не побоится замарать руки в крови Героев, но только…» — Чизоме еле слышно вздыхает. — «Он все еще ребенок. Юношеский максимализм когда-нибудь его погубит. А если не его… так окружающих его людей.» Он и сам был таким — идеалистом. Но жестокая реальность научила его тому, что мало кто разделяет его ценности. Чизоме двигает теперь уже не идея очистить общество от фальшивых Героев, а ненависть к ним и желание посеять семена тех же чувств в других, таких же сомневающихся в «спасителях человечества».

***

Кацуки потягивается, желая хоть немного размяться — все тело ноет от долгой неподвижности. Но тут же морщится и шипит под нос от боли в ребрах, опуская только поднятые руки. Они безвольно падают на больничную койку, на белую простыню. От ее до ужаса унылого вида так и тянет блевать. Итак, он опять в больнице. Все-таки, быть Героем — это довольно травматично. Кацуки пытается привести мысли в порядок, вспомнить события, но все в его голове путается. Смешивается, и теперь уже не разобрать, что произошло раньше, а что — позже. Одно он помнит четко, это вырисовывается в его сознании ярко и красочно, когда все остальное будто в тумане. Кацуки кривит губы, которыми он касался щеки Изуку. А теперь сожалеет о содеянном, хотя так хочет вновь это повторить. Вновь ощутить его тепло, почувствовать, как мелко дрожит худенькое тельце Изуку, ошарашенного и, верно, перепуганного таким внезапным и беспричинным поступком Кацуки. — Бакуго Кацуки, к вам посетитель, — два раза стукнув кулачком в дверь, приоткрыв ее и заглянув в палату, говорит медсестра, озорно сверкнув глазами. Слухи о том, что этот пациент в одиночку справился с Ному, быстро расползлись по больнице. И медсестры, которые были по-глупее и по-моложе, строили ему глазки и разговаривали с ним тоненькими такими голосочками. Выдавливали этот писк из себя, что становилось тошно от такой наигранности. Кацуки льстит такое внимание, хотя временами и раздражает. Каждый раз, когда девушки начинают свое обычное писклявое: «Кацуки-кун, пора на перевязку…», он морщится и неприветливо отвечает им со всей грубостью, на какую вообще способен, и корчит этакую страшную рожу. Надеется, что так они от него отстанут, но не тут-то было. Кажется, это только больше подогревает их интерес к нему. Странные существа эти женщины. Поэтому Кацуки смирился и уже не обращал на них ровным счетом никакого внимания. «Все-таки здесь чертовски скучно». Ну, какой может быть посетитель? Он уже четвертый день здесь, и его один раз навещала крикливая старуха. Лишь одного этого раза хватило сполна. С порога, как только вошла, начала осыпать его с ног до головы проклятиями и руганью. Узнал за пару минут о себе столько, сколько за всю свою относительно долгую жизнь не знал. Кацуки не остался в долгу и ответил ей тем же. Терпением и вежливостью он не отличается. Медсестры и врачи, пациенты из других палат с интересом следили за разыгравшейся перед их глазами сценой. Цирк, да и только. Кацуки зол. Не столько на свою мать, чувства которой он отчасти понимал. Иначе Мицуки не умеет выражать свое неравнодушие к сыну. Кацуки зол на себя — опять упустил Изуку. Как только он чувствовал, что на шаг приближается к нему, тот словно делает назад два прыжка или даже больше. Однако, несмотря на ожидания Кацуки, пришла не мама. Это учитель Аизава. Ну, час от часу не легче. Кацуки морально готовится к нудной лекции о своем неправильном поведении, о том, что он рисковал умереть и так далее и тому подобное. Он готов терпеть хоть сто часов этой нудятины. Лишь бы не отчислили. Иначе вся его мечта стать Героем номер один пойдет коту под хвост. — Как чувствуешь себя? «Ни здрасте, ни до свидания, » — думает Кацуки, хотя и сам не выражает ни малейшего уважения по отношению к преподавателю. А вслух он говорит: — Да неплохо, чувствую себя… живым. Смех над неудачной шуткой застревает где-то глубоко в горле. Не та ситуация, чтобы шутки шутить. Аизава никак не реагирует на легкую нотку сарказма в голосе ученика. Берет за спинку стул, приставленный к стене. Со скрипучим звуком ножка задевает за пол. Он ставит стул перед кроватью Кацуки и садится. — Ты же понимаешь, что своим недавним поступком ты нарушил закон? — Кацуки медленно кивает, хмурится. Что же, он был готов к этому. — Администрация школы отвечала бы за тебя по полной, случись что серьезное с тобой. «А сейчас мое состояние кажется вам не серьезным, » — мысленно хмыкает Кацуки, в то же время понимая, что под «серьезным» учитель имел в виду смерть. — Тебя хотели отчислить, — невозмутимо продолжает учитель, почти не моргая глазами с ярко-алой паутиной воспаленных сосудов. — Обычно за такие проступки именно так и поступают… Кацуки ежится, пытаясь всем своим видом показать, как же ему плевать на это. Хорохорится, а в душе чуть не воет от обиды — столько усилий он приложил, чтобы поступить. И тут из-за одного его спонтанного желания все пойдет коту под хвост! Это все Иида, он рассказал учителям, что Кацуки ушел… Черт, если он его где-нибудь встретит, точно надерет зад и раскрошит его очки. Пусть слепой ползет обратно. Хотя в то же мгновение его сердце пропускает несколько ударов. Кацуки не жалеет, что нарушил правила — он стал на шаг ближе не только к геройской профессии, но и к Изуку. Голос Аизавы насильно выдергивает его из водоворота противоречивых мыслей. — Однако ты спас нескольких гражданских… — Кацуки хмурится, пытаясь вспомнить, кого он там спас. Все, что он помнит — это Ному и Изуку. Но когда Аизава говорит, что какой-то тип просил передать ему благодарность за спасение его жены, в сознании смутно прорисовывается образ двух стариков. — И это заслуживает похвалы. Было принято решение лишь отстранить тебя от занятий на два месяца и… Кацуки дальше не слушает. Он не кричит вслух, кричит мысленно. Но, верно, все его эмоции ярко высвечиваются на его лице, потому что Аизава бросает прямой взгляд прямо в его глаза и протягивает что-то прямоугольное. Острый край легко царапает по внутренней стороне ладони. — Что это такое? — хмурится Кацуки. Нечто, похожее на пластиковую карту, какие в банке выдают. Только на этой была его фотография — вот он, как всегда хмурится и недовольно смотрит исподлобья. А слева его имя и фамилия. Почти одновременно он догадывается, что это, и слышит слова Аизавы: — Лицензия Героя. — Настоящая? — не веря своим глазам и ушам переспрашивает Кацуки, вертит карту и разглядывает ее со всех сторон. Аизава — или это только кажется — улыбается уголком рта: — Да, официальная лицензия. И добавляет, как будто желая оборвать всю радость мгновения: — Но ты ей не сможешь воспользоваться до окончания отстранения от занятий в академии. Только Кацуки его уже не слушает. Плевать, когда она станет действительной. Хоть через год. Его счастью все нет предела. Пальцы мелко дрожат от волнения, и липкий страх, совсем как текущий по ладоням пот, не дает ему покоя от мысли, что это все лишь сон. Да нет же, не сон, сон не может быть настолько реалистичным! Это реальность, он заслужил эту лицензию, чуть не сдохнув в бою с Ному. И уж тем более ему не мог присниться поцелуй с Изуку. «Я… я теперь стал Героем?» — выдыхает Кацуки. Не сейчас, но через два месяца он сможет с гордостью пойти в геройское агентство, ткнуть этой лицензии в лицо главе агентства и сказать, мол, я, Бакуго Кацуки, хочу у вас тут работать, и можете не благодарить. Он чувствует, что на шаг становится ближе не только к своей мечте стать Героем номер один, но и к Изуку.

***

— Так это, сколько тебе лет, говоришь? — переспрашивает глуховатый Танака, хозяин местной маленькой раменной. Или, грубо говоря, местной забегаловки. — Шестнадцать, — терпеливо повторяет Изуку. — Где-нибудь учишься? Изуку мотает головой. — Нигде. Хотел в колледж поступить, завалил экзамены. Это он заранее придумал, как знал, что подобные вопросы будут задавать. И не удивительно — в его возрасте почти все где-нибудь да учатся. Танака сочувственно вздыхает и трет подбородок с редкими седыми волосками, торчащими во все стороны. — Мне тут нужен человек… так это, вот полы мыть, — он осматривает свое захудалое заведение с такой гордостью, будто это самый дорогой ресторан мира. — И посуду бы тоже… В день буду платить две тысячи йен. Изуку прикидывает в голове, на что этих денег может хватить. Сумма небольшая, но вряд ли этот жлоб захочет накинуть еще тысячу. Придется согласиться — нигде его больше не возьмут без документов. А документов у него и нет. Как сбежал — больше их и не было. Да и не стоит лишний светить своей личностью, после побега он должен был быть в розыске. Неизвестно, ищут ли его до сих пор или сочли уже мертвым? В любом случае, лучше быть просто Изуку, без каких-либо официальных штампов. — Так это, чего замолк — согласен? — Согласен. Старик оживляется. Вытягивает руку и пальцем тычет в угол: — Там швабра, так это, разберешься. Посуду будешь мыть, как приберешься. Так это, все понял? Изуку кивает. Чего не понятного. За гроши будет работать за двоих. Он оглядывает раменную. Посетителей кот наплакал — с краю сидит лишь один мужчина в старом потертом офисном костюме и медленно ест свою порцию, громко хлюпая и чавкая. С полами он управился быстро. Было такое ощущение, что кто-то до него тут уже убирался. Значит, не задерживаются у него тут работники — за такие гроши вряд ли кто-то законопослушный станет работать. Дверь со скрипом открывается, звякает колокольчик над ней, и заходят две школьницы в форме. Громко переговариваясь, они выбирают две порции, даже не глядя в лежащее на столе меню — постоянные посетители. Танака кивает, говорит им подождать, не забыв прибавить свое раздражающее «так это». Изуку делает вид, что занят натиранием полов. Краем глаза с любопытством рассматривает школьниц. Им на вид лет тринадцать-четырнадцать, а красятся так, будто давно стали взрослыми. Ярко подведенные глаза и пышные крылья ресниц выглядят нелепо на их детских личиках. А в крашеных светло-русых волосах запутались разноцветные ленточки и блестят заколки. — Слышала, по телеку показывали, что в Токио было? — говорит одна, Изуку от нечего делать прислушивается к их разговору, разглядывая пыль и пятна от пальцев на окне. — Там такие… эти, ну как их… монстры были. — Ному что ли? — договаривает за нее вторая, и тут Изуку всерьез чувствует заинтересованность их разговором. — Да там Герои такие крутые были, особенно… — она замолкает на секунду, подпирает подбородок кулачком и мечтательно вздыхает, — особенно Всемогущий. Вот бы стать его женой… — Мечтай-мечтай, — хмыкает первая школьница, — зачем ему такая малявка, как ты? Они начинают препираться и спорить, кто из них еще малявка. Изуку фыркает себе под нос и теряет всякий интерес к их разговору. Опять этими Героями восхищаются. Ими все восхищаются, но почему-то лишь единицы могут понять их истинную фальшивую сущность. В голове всплывает рассказ Чизоме, как он недавно убил Героя, раздававшего автографы. Отвратительно — добрые дела, спасение людей не требуют огласки, любят тишину. Так зачем же глупая публика устраивает из этого шоу, прославляет и восхваливает Героев за то что они и должны делать? Да и сами Герои не прочь понежиться в лучах славы. Изуку прикрывает глаза. Но есть же один человек, в котором чувствуются задатки настоящего Героя. В голове всплывает яркая картина прошедших событий. Да, Кацуки вел себя не так, как большинство фальшивок — напоказ спасают людей, кричат: «Я здесь, чтобы спасти вас!». Изуку улыбается, опираясь на деревянную ручку швабры. «Уверен, Каччана не испортят в геройской академии и не сделают таким же тщеславным и самовлюбленным придурком. Он никогда не поддавался ничьему влиянию.» От мыслей отвлекает резкий голос Танаки, выглянувшего из-за шторы, отделяющей зал раменной от ее кухни: — Ты, так это… ворон не считай! Иди-ка, это, посуду помой. Изуку мотает головой, отгоняя от себя мысли, как жужжащих мух. Прохладная вода из крана не приводит его в чувства, они все еще кружатся в голове и пылью оседают на сердце. Действительно ли останется Кацуки таким же Героем, каким он является сейчас? Или геройское общество сделает его не настоящим, вытеснит из него все хорошие геройские качества? Изуку с усердием трет губкой тарелку. «Если он станет фальшивкой, я сам убью его, » — решает он, закусив губу. — «Но пока… я буду просто следить за ним, как за Героем. Ничего больше.» Слишком глупое оправдание для его желания вновь увидеть Кацуки. Стряхнув капли воды с рук, Изуку возвращается в зал и замечает, что в раменной прибавилось посетителей. Четыре парня помладше его с явно бандитскими рожами едят из одной миски, тыча одноразовыми палочками в лапшу и мешая друг другу лбами. Один из парней поднимает голову и с мгновение смотрит на школьниц. На губах мелькает нехорошая улыбочка. Он толкает в бок сидящего рядом и кивком указывает на девочек. — А что такие прекрасные конфетки делают в таком унылом месте? — игриво кричит парень с крашеными светлыми волосами. Темнеют отросшие корни, а в ухе блестит металлическая серьга в виде креста. Изуку думает, что он чем-то смахивает на китайца — необычный для японцев вырез глаз и плохо выговариваемая буква «р» выдают его. — Отстаньте, — звонко отвечает одна из них. Школьницы оглядываются, хихикают и продолжают жевать лапшу. — Ну, бля, не ломайтесь, — подает голос другой. — Айда к нам на хату тусоваться! Таких классных девчонок я первый раз в жизни вижу… А какие фигуры у вас, м-м, загляденье. Верно я говорю, а, парни? Парни согласно кивают, издают единогласное «угу» и поднимают большие пальцы вверх, выражая одобрение. Изуку не слишком нравятся их действия, но он не лезет — это не его дело. Пока просто наблюдает за происходящим. Изуку взглядом ищет хозяина раменной, но его нет — скрылся за шторой на кухне и гремит там посудой. Школьницы делают вид, что не обращают внимания на заигрывания. Но им явно нравятся отпускаемые комплименты. Дурочки. Парням надоедает кричать через весь зал и они встают, одной волной шагают к заерзавшим школьницам. Окружают их, а один, особенно смелый, приобнимает за плечи ту, что сидит ближе к нему. — Да давайте, чего вы, — с наигранной грустью говорит парень с серьгой. — Мы вас кое-чем вкусным даже угостим, хотите? Мне кореш такие пирожные ахуенные пригнал, пальчики оближешь… — Нет, мы не хотим!.. Пошли отсюда. Школьница сбрасывает его руку и порывается встать и уйти, но парни не пускают ее и хватают за запястье. Вторая девочка сдавленно взвизгивает, когда ладонь одного из парней юркает под ткань юбки. Терпение Изуку лопнуло. — А-ай, какого хрена? — вскрикивает парень с серьгой, которого Изуку только что огрел деревянной ручкой швабры по спине. — Ты чего, мать твою, творишь? Остальные застывают в недоумении. Парень потирает ушибленную спину и шипит Изуку: — Пошли выйдем, поговорим. Изуку пожимает плечами и идет за ним к выходу. Швабру еще держит в руке — мало ли, пригодится для самообороны. Зря он, конечно, влез — четверо против одного нечестно выходит. Видимо, это их главарь, потому что остальные молча идут вслед за ним. Только бросают гневные взгляды на Изуку. Кто-то грозит кулаком. Как только они переступают порог, парень, резко замахивается, явно желая врезать Изуку между глаз. Но реакция того не подводит, и он хватает парня за руку прежде, чем тот успевает что-либо сделать. У Кацуки удары и то были куда более непредсказуемыми тогда, когда они нечаянно встретились в Тартаре. Трое остальных дергаются в сторону товарища, чтобы помочь тому, но он сам резко вырывает руку и делает шаг назад. Зло сплевывает: — Да че ты такой наглый, а? По виду на мерзкого задрота смахиваешь, а ведешь себя как… Он не договаривает, не придумав еще, как «кто» ведет себя Изуку. Чувствуется легкий укол обиды. Но проучить их хочется. — Если вам один раз сказали «нет», это значит нет. Или у вас совсем мозгов нет, что вы даже такое понять не можете? Сейчас же пойдете и извинитесь перед ними. Парни переглядываются и разражаются противным гоготом. — Ты че, учить уму-разуму нас щас будешь? — щурится парень с серьгой. — Мало того что ударил, так не дал нам с милыми телочками повеселиться! — Может он сам хочет с ними замутить? — со смехом выкрикивает один из парней. Тот, что с серьгой, толкает его в бок, заставляя замолчать. — Короче, — продолжает он, — ты щас отгребешь по полной. Парни, давайте научим его, как надо вести себя! Изуку издает короткий смешок. Нет, ему все-таки было страшно — он один вряд ли что-то сделает против четверых. А никакого оружия, кроме этой жалкой швабры нет. Что ей сделаешь? Опять по спине или по черепу ударить? Поэтому он решает блефовать. Такой тип людей, как эти парни, очень похожи на собак. Если они чувствуют страх противника, они смелеют и нападают. Но стоит им понять, что враг не лыком шит и их не боится, то они сразу идут на попятную. И Изуку выпрямляет спину и с насмешкой во взгляде смотрит на парней, на секунду засомневавшихся. — Ну давайте, нападайте, — говорит он, а у самого кровь в жилах стынет, — или зассали? — Ничего не зассали, придурок, — бросает парень с серьгой и вновь размахивается, повторяя свой неудачный удар. — Покажи ему, Юйлун! — кричит один из парней, подняв руку вверх. Обращается к парню с серьгой — видимо, того именно так и зовут. В этот раз Изуку решает ответить на удар, бросает в сторону бесполезную швабру и, сжав кулак, со всей силы бьет в солнечное сплетение. Юйлун взвывает от боли и падает на колени, согнувшись пополам. — С-сука, ты… — только и может пробормотать он, задыхаясь. И бормочет что-то нечленораздельное на своем мяукающем языке. Его лицо краснеет и искажается страдальческой гримасой. Остальные наблюдая за страданиями своего главаря, не решаются выступить вперед. — Давайте, нападайте! — осмелев, говорит Изуку. — Вас же больше, в два счета со мной управитесь. Так чего застыли? Он знает, что они вряд ли нападут, читает это по их полным страха глазам. И оказывается прав. — Нашего главного с одного удара вынес… — доносится до него перешептывание. — Страшный какой… а по нему и не скажешь, что сильный… Изуку усмехается и, скрестив руки на груди. — Если это все, на что вы способны — идите и извинитесь перед теми девушками. Парни неуверенно переминаются с ноги на ногу. Смотрят на своего главного. В это время из раменной осторожно выглядывают школьницы, напуганные шумом так и не начавшейся драки. Юйлун кое-как поднимается, откашливается и рукой делает остальным знак делать то же, что и он. Поворачивается в сторону испуганно глядящих на него школьниц и сгибается в низком поклоне: — Извините меня и моих парней, мы больше ни на шаг не подойдем к вам. Парни в унисон повторяют его слова, только школьницы их не слушают. Опрометью бегут по улице, прижимая к груди свои школьные сумки. Изуку думает, что теперь они вряд ли в ближайшее время рискнут заглянуть в эту раменную. Что же, он уже сделал, что хотел. Изуку подбирает валяющуюся на асфальте швабру и идет обратно ко входу, когда слышит хриплый голос Юйлуна: — П-подожди, парень… тебя как зовут? Изуку удивленно приподнимает брови и пожимает плечами, не глядя на говорящего. — А зачем тебе? — потом мысленно усмехается, решив еще немного припугнуть парней. — Зовите меня Линчеватель. Знаете такого Злодея? «Да откуда им знать?» — тут же думает он, все-таки рассчитывая на хоть каплю восхищения и страха перед этим именем. Но оборачивается, услышав одновременно четыре голоса: — Линчеватель-сан, будьте нашим главным!