Разбитая надежда

По щекам несколько раз ударяют наотмашь ладонью. Эбису вскрикивает, широко распахнув глаза. В сухое горло со свистом врывается вдыхаемый воздух. Он чувствует легкую тошноту и головокружение, перед глазами все двоится и плывет. Но когда это проходит, Эбису обнаруживает, что находится на складе кафе, забитого коробками с продуктами. Сквозь крохотное окошко над самым потолком пробивается редкий электрический свет от витрин, вывесок и фонарей. Полосами он касается фигур трех людей. Двое из них сидят на полу, перебрасываясь короткими фразами, смысл которых ускользает от понимая. — Очнулся? — слышит он над головой голос, заставляющий вспомнить все те ужасы, свидетелем которых был он. — Даже не пытайся, — человек следит за тем, как Эбису несколько раз дергает плечами, пытаясь вырваться. Веревки лишь сильнее сдавливают его тело. Эбису сидит на коленях на полу, прислонившись к стене, связанный. Руки неприятно ноют, заведенные за спину. Ноги согнуты в коленях. Он сглатывает, когда видит лицо человека, склонившегося над ним. Красные глаза, словно светящиеся в темноте склада, когтями ужаса впиваются в дрожащее сердце. — Вы хотите убить Эбису?.. — бормочет он. Уголки губ нервно дрожат, то опускаясь, то поднимаясь. Из горла вырывается истерический смешок. — Х-хотите… Эбису вам отсосет, у нее это хорошо получается… А вы ее отпустите… не будете уби… Эбису не договаривает, потому что в следующее мгновение его со всей силы бьют ногой в лицо. Он инстинктивно хочет закрыться руками, но веревки не дают ему пошевелиться. Тело заваливается на бок после второго удара и падает после третьего. Холодный пол обжигает щеку. — Закрой ебальник, шлюха! — визгливо выкрикивает человек. Вновь бьет ногой, но теперь уже в живот. Боль, волнами расходящаяся по всему телу, заставляет разноцветные звездочки заплясать перед глазами. — Чтобы мне сосало такое отродье? Все внутри словно выворачивается наизнанку, а из легких раз за разом вышибают остатки кислорода. Эбису судорожно ловит разбитым в кровь ртом воздух, который жжет пересохшее горло. Он не понимает, за что его бьют, что он сделал не так. В голове мелькают отрывки беспорядочных мыслей. Эбису никому никогда не причинил ни малейшего вреда, старался никого не обидеть. Так почему теперь его избивают эти незнакомцы? Что он сделал им плохого? Эбису тошнит, дрожь с силой бьет тело при каждом рвотном позыве. Желудок сжимается в болезненном спазме. На полу лужей растекается густая, неприятно пахнущая жидкость, в которой разводами растекаются алые пятна крови. Кашель срывается с губ, а горло словно горит огнем. На глазах выступают слезы, двумя струйками стекают вниз. — Какая мерзость… — человек тотчас же отпрыгивает назад, сплевывает. Опускает взгляд вниз и с отвращением трясет ногой. — Ах ты… — Шигараки, прекрати. Если он окочурится, все старания пойдут коту под хвост… — слышится где-то вдалеке голос. Эбису, успевший от боли позабыть, что этот «Шигараки» здесь не один, сжимается от ужаса. «Они все будут бить Эбису?..» Другой голос странно хихикает из-за последних слов. — Да добей его — бесполезное животное. Отомстим за Тогу-чан! Хотя он же не убивал ее… А, плевать! Кто-то издает короткое «ш-ш», и последний говорящий замолкает. Шигараки цыкает, оглядывается назад. И напоследок еще раз пинает Эбису в бок. — Останешься в живых, только если скажешь, где Убийца Героев и его щенок! Эбису всхлипывает, из носа каплями течет кровь. Больно, в переносице неприятно жжется, отдается волнами в мозг. Он с трудом хрипит: — Но у сэмпая не было никогда собаки… И тут же жмурится, задерживая дыхание и напрягая все мышцы своего тела, чтобы было не так больно от очередного удара в живот. Но чувствуется, что Шигараки бьет уже не с таким остервенением, как раньше, сдерживается. — Ты придурком не прикидывайся, — шипит Шигараки и хватает Эбису за кошачье ухо, заставляя его приподняться. Лицо искажает болезненная гримаса, один глаз щурится. — И не испытывай мое терпение. Где Убийца Героев и Мидория Изуку? Яркой вспышкой сознание озаряют воспоминания всего того что произошло до того, как он потерял сознание. Этот самый человек спрашивал его о них. Эбису приоткрывает рот, из-за разбитых десен зубы окрашиваются алым, губы непроизвольно дрожат в немом рычании. — Эбису не скажет… — почти шепотом произносит он. И тут же задыхается под подошвой ботинка, давящего на нос и лицо. — Тебе совсем жить не хочется? — вкрадчиво интересуется Шигараки, и в его голосе читается удивление. — Или из тебя, шлюха, все мозги вытрахали, и ты не понимаешь, что от тебя хотят? — Не скажет… Щеку обжигает очередным ударом. Эбису вновь всхлипывает. Чувствует, что из-за отвратительного запаха, исходящего от обуви Шигараки, к горлу вновь подкатывает горькая тошнота. Он моргает несколько раз, в темноте начинают более отчетливо выступать очертания. И черной фигурой выделяется человек, подошедший сзади к Шигараки. Тело Эбису непроизвольно пробивает крупная дрожь. — Я слышал, кошки боятся огня… — низкий голос человека заставляет его сжаться всем телом. Полоса света облизывает его лицо, заставив металл на его коже коротко заблестеть. «Это же тот самый…» — вспоминает Эбису обгоревший труп повара. И сердце пропускает удар, наполненный диким первобытным ужасом, какой испытывает любое живое существо перед огнем. — М-м! — издает он короткое мычание и пытается вырваться из пут. Изгибается всем телом, лопатками неприятно ударяется о стену, пяткой задевает коробки. И те с грохотом падают, поднимая в воздух пыль с пола. — И что ты предлагаешь?.. Да замолчи уже, ты! — прикрикивает на взвизгнувшего Эбису Шигараки. Пинком в бок заставляет замереть и сжаться в клубок, прижимая к груди колени. Человек не отвечает, в его пальцах вспыхивают синие языки пламени. Он делает шаг к Эбису, и Шигараки, скривившись, отходит в сторону. — Нет, не надо! — взвизгивает Эбису, когда его лицо озаряет обжигающее пламя. — Эбису страшно! Эбису не хочет… — Тогда скажи, где они. Рука человека замирает в паре сантиметров от головы. Эбису хрипло дышит всей грудью, его глаза в панике шарят по сторонам, как будто отчаянно пытаются найти спасение, надежду. На периферии сознания мелькает мысль — может, лучше назвать адрес квартиры, в которой они живут, и мучения, и ужасы, и боль — все это закончится для него? Эти люди, явно злодеи, ищут Чизоме и Изуку не просто так. Эбису закрывает глаза. В голове возникает образ идеального Чизоме, который он часто рисовал в воображении: смелый, сильный. Всех этих качеств так не хватает Эбису. Он стискивает зубы до адской боли в разбитых деснах. Эбису хотел быть таким же, как Чизоме. А Чизоме никогда бы не выдал своих товарищей, никогда. Эбису резко открывает глаза, собирает разбросанные в душе осколки храбрости и выпаливает на одном дыхании: — Эбису не скажет! И в следующее мгновение воздух склада наполняется звуком дикого, болезненного вопля и запахом паленой шерсти. Уши вздрагивают, когда очередные языки пламени касаются кончиков, Эбису дергается всем телом, перекатываясь на живот. Но его хватают за воротник мокрой от пота рубашки и заставляют вновь сесть ровно на колени. Одежда вспыхивает, и теперь уже голое тело пробирает насквозь жгучая нестерпимая боль, словно разъедает насквозь. Эбису взвывает во весь голос, упирается затылком, царапает кожу головы шершавым бетоном. Но боль резко прекращается, когда его окатывают ледяной водой, и кто-то оглушительно хохочет во все горло. — Какой он жалкий… и смешной! Кровь из царапин струйками стекает на глаза, жжет их и попадает в рот, оставаясь на языке металлическим привкусом приближающейся смерти. Эбису чувствует ее зловонное дыхание, и этот запах заставляет его кричать еще громче, задыхаться в собственных криках, захлебываться кровью и слюной, когда его вновь бьют в живот, в грудь, в лицо — чтобы вел себя потише. В области грудной клетки что-то с треском ломается, и Эбису уверен, что это не ребра. Хотя с каждым новым ударом любой вдох приносит адскую боль, любое движение мощи заставляет слезы брызнуть из глаз. Это сломался он, Эбису. — Настырный какой! Третий человек присоединяется к избиению и делает это с особой жестокостью. Кричит про какую-то «Тогу-чан», про месть и тут же просит прощения, что причиняет боль. И вновь повторяет то же самое. У Эбису в ушах звенит от всех этих разрозненных слов, сливающихся с его собственными мыслями. Голос сорван от криков, из горла вылетают лишь хриплые стоны и мычание. Тут Шигараки вновь хватает его за почерневшее ухо, но не удерживает, и Эбису падает обратно на пол, ударяясь виском. — Может, все-таки скажешь, где они? — повторяет свой вопрос Шигараки. — Я уже устал бить тебя, между прочим. Если сам жить не хочешь, то хотя бы пожалей меня. Эбису с трудом приоткрывает один глаз. Веки второго, заплывшего и красного от множественных ударов, кажутся слипшимися. Щека, кожа которой прожжена до плоти, не чувствует ничего, словно ее и не существует вовсе. Непроизвольно он улыбается, и от этого разорванная кожа на губах начинает кровоточить лишь сильнее. Эбису хмыкает, пытаясь подражать презрительному тону Чизоме и говорит: — Не скажет. Эбису никогда не выдаст сэмпая. Шигараки издает тяжелый вздох и закатывает глаза. — Вот же, придурок. Достал уже повторять одно и то же… Подражание Чизоме придает смелости, и кажется, что сила наполняет каждую клеточку тела. Эбису приподнимает голову и сквозь кашель с кровью хрипит: — Сэмпай найдет Эбису и… отомстит за нее! Шигараки недоуменно смотрит на него, хмурится, будто раздумывает над его словами. Потом издает короткий, едкий смешок и садится перед ним на корточки. — Как скажешь. Эбису весь сжимается, его пробирает насквозь безумный взгляд Шигараки. К его лицу тянется невероятно бледная, будто белая ладонь, подушечки всех пяти пальцев касаются кожи одновременно, и в мозг ударяет разрядом электричества адская боль. Эбису выгибается в спине до хруста в позвоночнике, дико завывает. На периферии сознания мелькает последняя мысль, что это конец. В уголках рта выступает кровавая пена, тело пробивает крупная дрожь агонии, глаза закатываются, превращаясь в белые шары, исчерченные воспаленными сосудами. Кожа полностью исчезает, рассыпавшись пылью. Плоть распадается на мелкие, хрупкие клочки так стремительно, что кровь даже не успевает брызнуть во все стороны. Тело замирает, и распад перебирается на шею, разрушая все на своем пути. — Так тебе и надо, кошак, так тебе и надо! — ликует Твайс и заливается истерическим смехом. — Как же Изуку расстроится! Или обрадуется?.. Так ему и надо, убийце Тоги-чан! Так ему и надо!.. Шигараки со злостью, смешанной с наслаждением, смотрит на плоды своих «трудов». Он поднимается, не забыв напоследок пнуть безвольное тело. — Где остальные? — Спиннер и Компресс следят за тем, чтобы не пригнали герои, — с явной неохотой отвечает Даби. И добавляет: — Бездельничают. Шигараки ударом ноги выбивает закрытую дверь склада и выходит в зал. Пол скользкий от растекшихся луж крови. Темно из-за разбитых в дребезги ламп в висящих шапках тканевых люстр. Под ногами хрустит стеклянная крошка. Сидевшие за столиком у окна Спиннер и Компресс вскакивают. Шигараки берет со стола нетронутую чашку кофе с опустившейся молочной пенкой. Залпом выпивает уже остывший напиток. — Жалкая и бесполезная смерть, — замечает Шигараки, но в его голосе все-таки мелькают нотки уважения. — Но… он умер с честью. Берите пример — даже у шлюхи есть честь… Но никто его искать не будет — Убийцу Героев никогда никто не интересовал, я-то его знаю. Только если эта шлюха не его подстилка… — он широко открывает рот, хохотнув над своей глупой шуткой. — Нет-нет, Убийца Героев не из таких… А этот кот либо тупой, либо хорошо блефует. К черту! С оглушительным треском разбивается на мелкие осколки чашка, зажатая в ладони. Шигараки раздирает изнутри досада и ярость, диким зверем бьется в его груди. Он пинком опрокидывает стол, и посуда со звоном летит на пол. — К черту! Ничего так и не узнали! Сволочь! Откуда такие настырные только берутся?.. А вы? — злодеи почти вздрагивают, когда он переводит на них взгляд. — Чего застыли? Давайте, прочесывайте каждый сантиметр этого города. Или все, мстить расхотелось? — Да чего ты отчитываешь нас? — рявкает Спиннер. — Сам косячишь, а виноваты мы что ли?. — Идите к черту. Почему какого-то беспричудного пацана так сложно изловить?.. Шигараки резко отворачивается, полы его темного плаща на секунду взлетают в воздух. Пальцы с силой карябают кожу, расчесывая ее до крови. Твайс кривит лицо и показывает спине Шигараки средний палец. Шаги эхом повторяются в тишине, отскакивают от стен и пола. Шигараки одним движением поворачивает ключ в замке и распахивает дверь. В лицо ударяет ночной, обжигающий холод. Вслед за ним выходят остальные злодеи и растворяются в темноте — рассредоточиваются и сливаются с окружением. Шигараки задерживается на короткое мгновение, бросает взгляд на кафе. Недобро щурится. И отворачивается. Ихиро, прятавшаяся все это время под барной стойкой, отнимает от лица руку и судорожно ловит губами воздух. Одним глазом — второй закрывает повязка — вглядывается в ту сторону, куда ушел Шигараки. И гадает, заметил ли он ее присутствие или нет.

***

Через два часа Изуку возвращается, застав дома Чизоме. Эри спит в другой комнате, свернувшись калачиком. Изуку тихо закрывает дверь и на цыпочках возвращается к Чизоме. Тот чистит лезвие катаны, на которой темнеют редкие пятна засохшей крови. — Героя убили? — спрашивает он. — Нет, злодея одного. Школьниц насиловал. Мерзость, да? — Да… А что, полиция его не ловила? Изуку садится рядом, обнимая себя за колени. — Ловила. Но доказательств у них, видите ли, не было. Им же надо доказать вину, экспертизы провести, дать героям поживиться и накормить репортеров информацией… Некогда преступника ловить. Изуку усмехается. — В который раз убеждаюсь, какое все-таки несовершенное общество. И система так называемых… «правоохранительных органов», — презрительно заявляет Чизоме. — Кстати, что там с твоей малявкой и ее причудой? Есть какой-нибудь прогресс? Изуку тотчас же оживляется. — Ага. Эри научилась. Теперь осталось придумать, как она… — Вот и замечательно, придумай, — перебивает его Чизоме. Он наклоняется над одним из метательных ножей и без удовольствия цокает языком. Ощупывает подушечкой указательного пальца небольшую трещину на лезвии рядом с рукоятью. — Начинает уже ломаться… металл, что ли, фиговый? Изуку чувствует укол обиды — в его голосе сквозит равнодушие, словно ему не интересно. Но все равно решает договорить: — Надо будет придумать, как ей забирать причуды у героев. Чизоме хмурится и поднимает взгляд на Изуку. — Бросил бы ты это дело. Бессмысленно все равно. «И вы туда же!» — Изуку прикусывает нижнюю губу, раздражаясь. — «Каччан считает это глупостью, и вы…» — Но почему? — спрашивает он. — Разве вы не хотите избавиться от героев? Если у них не будет причуд… — Вот что за идея «фикс» у тебя? — тяжело вздыхает Чизоме, кажется, он с трудом сдерживает раздражение. — Мозгами пораскинь — как малявка будет это делать? А те дротики, которые ты делал… я хоть слово сказал, что это плохая идея? Нет, это было оригинально и действенно. — Тогда что? — бледнеет от злости Изуку. Почему все его осуждают? Что, он совсем никуда не годный дурак? «Придурочный», как сказал бы Кацуки. — Уйдут эти герои без причуд, на их место придут новые. И не испугаются, что тоже рано или поздно лишатся причуды. Каждый считает, что уж его-то беда обойдет стороной. Такова человеческая натура, пацан. И с этим ничего не поделаешь. Образовавшуюся на секунду тишину нарушает лишь неприятный металлический скрежет — Чизоме аккуратно обтачивает каждую зазубрину на катане. Когда-то давно он сам их сделал. — Не поделаешь… — эхом повторяет Изуку. Он опускает голову, переплетая пальцы в крепкий замок. Обидно слышать повторение слов Кацуки от человека, которого всей душой уважаешь и следуешь его примеру. Но даже так он не хочет принимать это. — Но мы же даже не попробовали! Чизоме неодобрительно качает головой. — Попробуй, если так хочешь. Вот только как ты объяснишь малявке, зачем забирать причуды у героев? — Скажу правду. Расскажу о фальшивых героях и о… — Да-да, и она тебе поверит, — саркастично замечает Чизоме. — Сколько вот ей лет? — Ну… шесть, — неуверенно отвечает Изуку. И бросает невольный взгляд на дверь. Хорошо, что она спит и не услышит их разговор. — Тебя в шесть лет волновали проблемы изжившей себя системы геройского общества? — Изуку отрицательно мотает головой. В шесть лет он и слов таких, быть может, не знал. — И меня — представь себе — тоже нет. И ее. Все, что ее интересует — это калякать рисунки и тискать твоего кота. Изуку успевает отметить, что Чизоме верно подметил то, что нравится делать Эри. «Он следит за ней?» — думает он. — Так к чему я это, — продолжает Чизоме. — Оставь ты ее в покое. Подрастет, тогда уже другой разговор. И мозгов прибавится, и причуда может стать еще сильнее. — Но пока она подрастет… — начинает Изуку, но его перебивают: — А тебе так не терпится сделать героев беспричудными? Признайся, тебя просто-напросто бесит то, что у них есть причуды, а у тебя нету. «Отчасти это правда,» — вздыхает Изуку. — Если уж ты так хочешь прямо сейчас этим заниматься, то делай дальше те дротики. И используй их, как раньше. — Но это жестоко по отношению к ней. Вы предлагаете мне резать ее, чтобы получить кровь? Чизоме делает неопределенное движение плечами. — Пацан, ты хочешь и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. И с каких это пор ты стал таким «гуманным», а? Не ты ли голыми руками однажды придушил героя? Изуку поджимает губы и скрещивает руки на груди. Катана с характерным звуком заходит в ножны. Чизоме заканчивает с чисткой оружия, которой всегда занимается после того, как вернется с «охоты» на фальшивок. И теперь, подперев кулаком подбородок, выжидающе смотрит Изуку прямо в глаза. — Не надо мне напоминать про это, — бурчит Изуку. — Были на то… свои причины. И Эри — это не то же самое, что какие-то фальшивки. Она всего лишь ребенок. — Именно — ребенок. Об этом я тебе и говорю. Поэтому прекращай фигней маяться. Губы поджимаются, заставляя щеки надуться, как у недовольного ребенка, которому не купили понравившуюся игрушку. Да, Чизоме прав, невозможно не признать этого. Здравый рассудок соглашается с ним на все сто. Ведь даже сейчас Эри может внести свой вклад в их с Чизоме общее дело — повернет время вспять и «вылечит» от всех ран, даже самых тяжелых. Но внутреннее желание сделать наперекор, не послушаться совету все еще тлеет не потухшим огоньком, хотя Изуку все-таки решает оставить затею с лишением причуд. Пока что. Когда Эри повзрослеет, она поймет его. — Вы говорите совсем как Каччан… — невольно вырывается у Изуку. Он хочет оборвать все связи, какие появились между ними, а каждая мелочь так и напоминает о нем. Изуку тотчас же ловит недоуменный взгляд Чизоме и быстро прикусывает язык, понимая, что ляпнул лишнего. — Как кто? — Я… это я так, сам с собой, — отмахивается он. От взгляда Чизоме не ускользает, что обычно спокойный Изуку сейчас нервничает и что уши его предательски краснеют. Он по-своему понимает странную реакцию и поэтому пару раз хлопает Изуку по плечу: — Не вешай нос, пацан. Давай завтра вместе сходим поохотиться на фальшивок? Изуку слабо улыбается. Все-таки Чизоме, как никто другой, умеет его поддержать. Давно Изуку ни с кем всерьез не дрался с тех пор, как «Заветы» были уничтожены. Только лишь с Химико Тогой. Его насквозь пробирает ледяная дрожь при этом воспоминании. «- Оглядывайся почаще, я еще приду за тобой…» Чтобы это могло значить? Изуку облизывает пересохшие губы. Лига Злодеев может вполне отомстить за смерть своего боевого товарища. Он вспоминает все их причуды, и липкий страх ползет холодным потом по спине. Чего только одна причуда Шигараки стоит! А Ихиро? Если она с ними, то ему стоит быть крайне, крайне осторожным. До этого Изуку лишь чудом удавалось сбежать от нее. Поэтому сейчас, если он хочет избавиться от угрозы в лице Ихиро, ему стоит потренироваться с Чизоме. И Изуку энергично кивает: — Договорились. Изуку достает из-под футона спрятанный пистолет. Вынимает из рукояти магазин. Подумав, он решает вставить пули с ядом — на них есть особая отметка. Если они пойдут вместе с Чизоме, то парализующие пули будут бесполезны, причуды достаточно. Наконец Изуку ладонью вгоняет магазин обратно в рукоять до звонкого щелчка. — Не думал купить глушитель? — спрашивает Чизоме. — А зачем? — хмыкает Изуку. — Я же не ниндзя какой-то, чтобы без лишнего шума убивать. Да и я хорошо обходился без его. Хотя… — он все-таки задумывается. — Пригодился бы. Когда буду опять в Токио, загляну к тому контрабандисту. Надеюсь, он не встретит меня, как тогда… Чизоме усмехается. — А, когда он тебе чуть лоб не продырявил? Ты осторожнее с ним все равно, на лица у него плохая память… — Да я его сам скорее продырявлю, — прыскает от смеха Изуку. Чизоме насмешливо хмыкает, покачав головой. Чизоме, тем временем, достает что-то из ящика. В пальцах шуршит пластиковая упаковка, из-за того, что она прозрачная, внутри виднеются синеватые нити. Он прячет упаковку в один из множественных карманов на его штанах грязно-серого цвета. — А что это такое? — Это? Хирургические нити. Хорошая вещь, если руки из того места растут. Они мне пару раз жизнь спасали — когда из живота хлещет кровь и кишки вот-вот вывалятся, а до Кима еще идти и идти, эти нити просто спасение. Изуку вспоминает Кима и делает мысленную отметку, что его причуда — все сшивающие нити — улучшенная версия этих простых хирургических нитей. Он прячет пистолет обратно под футон и, обняв себя за колени, смотрит на Чизоме. Тот, покопавшись в ящике, бросает на мягкий пол моток свежих бинтов, склянку с антисептиком. И вновь садится на пол. Его привычные бинты на бицепсах потемнели от крови, покрылись тонким налетом пыли. Чизоме их постепенно разматывает, открывая взору никогда не исчезающие с рук царапины и раны, старые и новые шрамы, синяки и гематомы. Изуку не в первый раз видит подобную картину, но все равно она заставляет содрогнуться. Руку расчерчивает глубокий порез с рваными краями. Запекшая кровь тонкой корочкой огибает рану по контуру. Чизоме отрывает кусок бинта и, смочив его антисептиком, проводит материей по коже вокруг пореза. Смыв засохшую кровь, он несколько раз промачивает саму рану, тихо зашипев под нос. — Это сегодня вас так? — спрашивает Изуку, помогая распутать моток бинтов. — Нет, — качает головой Чизоме, — давно еще. Но до сих пор не заживает. Бинты ложатся ровными слоями на руку, и рана полностью исчезает, оставив напоминание о себе лишь в комке использованной материи, мокрой от крови и антисептика. Изуку следит за тем, как Чизоме прячет конец бинта под слои. Ткань махрится, и нити путаются в пальцах. Чертыхнувшись, он вырывает эти нити и комком бросает себе под ноги. — Давно сцепился с героем, а тот мало того, что живым ушел, так еще и рану такую оставил… Когда-нибудь я его найду, тогда уж он получит по заслугам. Неожиданно в голове мелькает болезненная мысль. Каждый день Чизоме может стать последним, как и его, Изуку. Что он будет делать, если Чизоме умрет? Изуку не знает, даже представить себе не может это. Чизоме кажется таким сильным, непобедимым, но такие раны каждый раз убеждают Изуку в том, что тот все равно остается человеком, смертным человеком. Изуку знает, что героям запрещено убивать. Но Чизоме не из тех, кто живым сдастся им, его нужно либо лишить сознания, либо убить. И он удивляется, как же Кацуки удалось победить его. «Все-таки он невероятно силен…» — думает Изуку. Пальцы сжимаются, ощутив еще не забытое прикосновение ладони Кацуки. Он резко встряхивает рукой, словно хочет прогнать это ощущение. «Ты же хотел оборвать все связи, так зачем вспоминаешь про него?» — цокает языком Изуку. Изуку трудно заставить себя не думать о Кацуки и его словах. На душе радостно от мысли, что его чувства точно взаимны. И его вообще не волнует то, почему друг детства так кардинально изменил мнение о нем. Какая разница почему, если Кацуки прямым текстом сказал, что любит его? «Может, все-таки стоит признаться ему?» — скромно спрашивает внутренний голос. — «Теперь он точно не оттолкнет тебя…» — Чизоме-сан? — Чего тебе? — Вы когда-нибудь теряли дорогого вам человека? Изуку не знает, зачем он это спросил. Просто спросил и все. Слова словно сами срываются с языка. Сначала он хочет быстро извиниться за странный и неуместный вопрос, но останавливает себя, заметив, как темные тени пролегают под его глазами. — Было такое, — не сразу отвечает Чизоме. — Тогда я себя так паршиво чувствовал… — он коротко кашляет, и тон голоса резко меняется: — Слушай, давай не будем нагонять тоску. Грех портить такой хороший вечер. Изуку соглашается с Чизоме, хотя и делает неопределенное движение плечом. «Да, зря я начал этот разговор…» На душе становится серо и до неприятного пусто. Нет, Изуку слишком боится привязываться к Кацуки. Пока не поздно, лучше отойти в сторону. Кацуки непременно с его силой станет великим героем, о нем узнают все — от гражданских до злодеев. И каждый день он будет рисковать жизнью, каждый час смерть будет преследовать его. Есть способ заставить его бросить работу героя — лишить причуды. Изуку даже готов нарушить данное себе обещание и воспользоваться кровью Эри. Один лишь раз, но зато это избавит Кацуки от вечного риска. Но так он лишит его смысла жизни. Нет, у Изуку рука не поднимется разбить его мечту. Все же лучше им не видеться, прекратить общение. Как бы ни не хотелось этого. Чтобы отвлечься от неприятных и причиняющих боль мыслей, Изуку бесцельно скользит взглядом по комнате. Глаза останавливаются на электронных часах, упавших на пол на боковую сторону. Но даже так они исправно показывают время. Фосфорическим светом светятся квадратные цифры. Уже девять. В это время Эбису обычно возвращался с работы — кафе открыто до восьми. Но его до сих пор нет. Изуку прикусывает внутреннюю сторону щеки. Мало ли, может, Эбису просто задерживается на работе или в магазин какой зашел. Ведь все их «хозяйство» лежит полностью на его плечах. Все в порядке, Изуку лишь зря переживает. Но беспокойство неприятным червячком грызет изнутри, прорывая себе в черепушке норки. — Вы не видели сегодня Эбису? — все-таки решает спросить Изуку. — Не видел, — качает головой Чизоме. — А что? — Да нет, ничего… Просто его до сих пор нет, и… Изуку замолкает на полуслове, замявшись. Рассказывать Чизоме о своем сне — плохая идея. Он лишь посмеется над ним и скажет не страдать всякой дрянью. Этот человек никогда не верил в разного рода предсказания, вещие сны, судьбу и прочее «шарлатанство», как он это называет. — Ничего, Чизоме-сан. Я устал за сегодня, вот и несу всякую чушь. — Да, ты что-то совсем не свой, пацан. Иди-ка ты спать. Завтра рано утром выйдем. Или у тебя работа? Изуку лишь машет рукой. — Плевать на нее. Давно хотел уйти. Не правда. Об этом он думает лишь сейчас, но какая разница, как оно было на самом деле? Изуку поднимается и бесшумно, стараясь шагать так, чтобы ни один миллиметр пола не скрипнул под его ногами, заходит в соседнюю комнату. Виннер устраивается у головы Эри, обвив себя хвостом. Изуку ложится на футон в двух шагах от девочки, натягивает одеяло до подбородка. И, стараясь очистить разум от всех мыслей, смотрит прямо перед собой на потолок. Он долго лежит так, не двигаясь, но и не засыпая. Сон обходит его стороной. Глаза медленно то закрываются, то открываются, а тишину нарушает лишь тихое сопение Эри и смазанный, чуть различимый шум с улицы. Темно. Изуку поднимает руку и, растопырив пальцы, смотрит на свою ладонь. Сжимает ее в кулак. Усмехается, медленно опуская руку — почему этот жест напомнил ему Всемогущего? Он заставляет себя закрыть глаза. Если Изуку хочет выложиться по полной завтра, если хочет стать сильнее, чтобы защитить себя от Лиги Злодеев и сестры, ему нужно не только отдохнуть телом, но и душой. Выбросить из головы лишние мысли. Хладнокровный убийца лучше импульсивного и эмоционального. Без сожалений, без лишних чувств. Но стоит ему закрыть глаза, как сознание рисует образ Эбису. Ткань кимоно взлетает птицей в воздух, когда фигура порывисто отворачивается от Изуку. Это движение наполнено — или это только так кажется — невыразимой болью, отчаянием, страхом. Эбису вновь удаляется и исчезает. Растворяется, как легкая дымка. «Не уходи!» Изуку резко поднимается, садясь. Дыхание сбивается, а сердце готово вот-вот выскочить из груди. Он прислушивается. Эбису до сих пор не пришел. Изуку, как ни старается, не может придумать никаких оправданий или объяснений происходящему. Сердце подсказывает, что тут что-то не ладно. Изуку не замечает, как оказывается на кухне. В приоткрытое окно уходит дым, тянущийся тонкой струйкой от зажженной сигареты. Но даже никотин не помогает успокоиться и заглушить поднимающееся волной, как цунами, беспокойство. — Ты чего не спишь? Изуку оборачивается. В дверях, прислонившись к дверному косяку, стоит Чизоме. — Не спится, — хрипло проговаривает Изуку. — Да и Эбису что-то нет… Чизоме подходит к нему и забирает из пальцев сигарету. Сам делает несколько затяжек и отдает обратно. Через нос выдыхает едкий дым и чуть севшим голосом говорит: — Чего ты к нему прицепился? Может, трахается с клиентами, вот и нет его. Изуку качает головой. Эбису в будние дни работал лишь днем в кафе и никогда не изменял своей привычке. Что-то случилось, но что, что? Даже если его беспокойства беспочвенны, хотя бы для собственного успокоения нужно выяснить, что произошло. — Я хочу пойти проверить. — Куда это? Изуку бросает еще тлеющую сигарету в раковину, и она с тихим шипением гаснет, потушенная скопившимися внизу каплями воды. — Пойду в его кафе. Если его там нет… — Изуку достает из-под футона пистолет. Хорошо, что он зарядил его. — Тогда буду искать. Чизоме молча смотрит, как Изуку обувается и натягивает на себя пальто. Но стоит ему взяться за ручку двери, как тот бросает резкое: — Подожди, возьму катану. Изуку замирает на пороге. — Пойду с тобой, — отвечает на немой вопрос Чизоме.

***

— «Закрыто», — читает Чизоме. — Пошли отсюда, я же сказал тебе… — Подождите, — перебивает его Изуку. Он осматривает дверь. Поднимает взгляд. Датчик сигнализации, который должен моргать красным светом, сейчас темнеет полукругом над входом. — Странно… сигнализация не включена, хотя на ночь ее всегда включают. Он заглядывает внутрь. Сквозь прозрачное стекло двери чисто теоретически должно быть видно все, что находится внутри. Но сейчас из-за темноты Изуку различает лишь свой силуэт, отражающийся, как в зеркале. Чизоме закатывает глаза. — И как это относится к Эбису? Может, эту забегаловку ограбили опытные грабители и заранее отключили сигнализацию. Так что давай делать отсюда ноги. — Нет-нет, я… — Изуку касается двери рукой, чуть нажимая на нее. Ледяное стекло обжигает своим холодом. Дверь поддается и медленно открывается. — Какого?.. Что-то подсказывает Изуку, что там, внутри, таится опасность. Он нащупывает металл пистолета, сжимает рукоять и вытягивает руку с ним перед собой. Делает шаг вперед, проходя внутрь кафе. — Ты серьезно? Однако Чизоме останавливает Изуку, придержав того за плечо, и сам идет вперед. Со звоном достает из ножен катану. Изуку озирается по сторонам, прислушиваясь. Резкое шарканье заставляет его резко навести на источник звука дуло пистолета. — Что случилось, Чизоме-сан? Чизоме, споткнувшись о что-то, бурчит под нос проклятия. С силой пинает то, обо что споткнулся. Предмет оказывается тяжелым и грузно переваливается с одного бока на другой. Чизоме, удивившись, присаживается на корточки, рукой щупает предмет. И вдруг, отдернув руку, присвистывает: — Пацан, у тебя зажигалка с собой? — Д-да, — кивает Изуку, судорожно шарит по карманам. — Посвети-ка. Слабый огонек тускло освещает лицо женщины средних лет. Ее глаза широко раскрыты, сухие и блеклые. Рот приоткрыт в немом крике. А шея разорвана, кажется, ударом ножа. Изуку сглатывает. «Что за?..» — не понимает он, и червячок беспокойства принимается грызть его изнутри с новой силой и остервенением. Изуку встает, но не успевает сделать и шаг, как нога задевает что-то мягкое. В свете огня он видит еще одного мертвеца. — Что здесь произошло, черт возьми? — бормочет Чизоме, концом катаны отодвигая труп в сторону. — Тут такой бардак… да твою ж!.. — с грохотом переворачивается на другой бок опрокинутый стол, за ножку которого задевает Чизоме. — Тут все убиты, — медленно произносит Изуку, обводя взглядом помещение. — Все… А Эбису? — вскрикивает он, и сердце так и сжимается от ужаса. — Где? Где?.. Он бросается в сторону, склоняется над одним трупом, огонек погасает. Изуку нервничает, палец постоянно соскальзывает с кресала. Язычок пламени дрожит в лихорадочно трясущихся руках. Это не Эбису. И это не он. Изуку, преодолевая отвращение, берет человека за лицо, поворачивает к себе, заглядывая в пустые глаза. Все внутри него содрогается, стоит ему вспомнить, что глаза мамы были точно такими же, когда он в последний раз видел ее. Изуку жмурится, мотает головой, прогоняя это видение, и мурашки бегут по всему телу. «Эбису жив, жив… Я не хочу, чтобы опять кто-то из близких умер… Его нет среди этих трупов, как хорошо! Но где он тогда?» Чизоме ходит между трупами, которые начинают коченеть, становится деревянными, переворачивает их носком сапога на спину. — Темно, ни черта не видно… — он несколько раз стучит по кнопке выключателя, но лампы под потолком никак не реагируют. — Что там, пацан? — Ничего… — шепчет Изуку, опуская руку с зажигалкой. Палец расслабляется, и единственный источник света исчезает. — Его нет среди этих… мертвых. Но что тут произошло? Зачем нападать вот так на людей… Он оглядывается, когда где-то вдалеке издает короткий вой сирена полицейской машины. — Копы, — отмечает Чизоме. — Пошли-ка отсюда, а то на них нарвемся… — Нет! — неожиданно высоким голосом возражает Изуку. — Я еще поищу. Убийство явно произошло во время смены Эбису, если бы он сбежал, то был бы дома… Или он спрятался здесь. Здесь… — бормочет он себе под нос, судорожно соображая. Глаза привыкают к непроглядной темноте, так что с трудом, но все же можно разобрать смутные силуэты барной стойки, двери, еще одной двери. — Дверь… — шепчет Изуку и шагает к ней. Под ногами хрустят осколки разбитого стекла. Она кажется открытой, и когда Изуку вплотную подходит к дверному проему, это оказывается правдой. Он вытягивает руку с зажигалкой вперед. Слабый язычок пламени совсем не освещает эту комнату, лишь обагряет руки красновато-рыжим цветом. Изуку чувствует необъяснимый страх, особенно когда его ноздрей касается тяжелый, удушливый запах горелой плоти. Словно ему в лицо дышит смерть, заставляя сердце так и сжаться в груди. Изуку бросает короткий взгляд на другую дверь, находящуюся в другом углу кафе. Но все-таки решает зайти именно в эту комнату, пропахшую смертью сильнее, чем все кафе вместе взятое. — А там что? Да уж, тут воняет отвратительно, — замечает Чизоме, вновь обгоняя Изуку, и первым заходит внутрь. — Может, тут свет включится? А то катаны даже не видно… Изуку направляет на стену свет от огня и замечает квадрат выключателя. Пальцем касается его и тут же жмурится, ослепленный ярким светом. Осторожно он приоткрывает сначала один глаз, потом другой. Эта комната напоминает склад — коробки нагромождены друг на друга, на полу стоят бутылки воды в полиэтиленовых упаковках. И запах смерти и горелой плоти пропитывает каждую молекулу воздуха. Изуку видит Чизоме, сидящим корточках рядом с проемом между возвышающимися коробками. Он смотрит на что-то неотрывно, болезненно, до холодеющих внутренностей. Изуку со страхом подходит и заглядывает через его плечо. И видит на полу комок веревок, руку, словно вырванную из плеча, и рассыпавшийся в разные стороны серый пепел, темные комочки. Капли крови, цветами смерти распускающиеся на стене. И контур обгоревшей штукатурки, который словно очерчивают фигуру сидящего на коленях человека. — Чизоме-сан?.. — шепчет Изуку, практически выдыхая имя. Тот никак не реагирует. Катана со звоном падает на пол, выскользнув из дрожащих пальцев. Они, полусогнутые, словно ставшие в два раза тоньше в одно мгновение ока, касаются руки. Пальцы руки замирают в предсмертной агонии, под посеревшей кожей синими линями выступают вены, выделяются острые ногти, окрашенные в перламутр. «- Смотрите сэмпай, Эбису покрасила ногти в такой красивый цвет! Сэмпаю нравится?» Изуку прижимает ладони к ушам, зажимает их, словно этот голос звучит не в его голове, а исходит от этого пепла, вибрирует в воздухе. «- Выглядит отвратительно». Чизоме сжимает пальцы руки, и они тотчас же рассыпаются в прах, смешиваясь с пеплом и кровью на полу. «- Сэмпай, как всегда, такой грубый!» — Эбису… как так… не может б-быть… — застывший взгляд останавливается на этом пепле. До Изуку не сразу доходит смысл слов, он некоторое время бездумно смотрит то на пол, то на Чизоме. Одинокая капля скатывается по щеке вниз и растворяется в серой массе. В то же мгновение все внутри Изуку разбивается на мелкие осколки, режущие внутренности своими острыми краями.