Расскажи о своей боли
2 июля 2020 г. в 14:36
Сердце бешено стучит о рёбра, грудная клетка вздымается от тяжелого, частого дыхания. Хорошо. Жарко. Леоне не хочется двигаться — хочется просто закрыть глаза и наслаждаться своим пост-оргазмом. Уголки покрасневших от поцелуев, и от собственных укусов губ приподняты в удовлетворении, некогда бледное лицо было покрыто красными пятнами, что служили Аббаккио румянцем, но, увы, не таким милым и очаровательным, как у Виттории, чьи тёмные волосы Леоне мягко поправлял одной рукой, внимательно смотря в серые глаза.
Она действительно хороша. Во многом. И, что удивительно, в постели тоже. Марино, будто настоящая ведьма, околдовала его покрытое горем и тоской сердце всего за пару ночей. Всего за пару ночей Марино стала ему той, кого Леоне рад видеть в своей постели и не только ради плотских утех — просто чтобы быть рядом, дарить своё тепло. Но вряд ли Аббаккио признает это — гордость его пропадёт лишь под парой бутылок сухого вина.
— Я в душ, — разрезает он повисшую, но приятную тишину, отстраняясь от столь умилительных полу-объятий и садясь на край кровати. То было не сколько желанием уйти, сколько банальной необходимостью — рубашка неприятно липнет к взмокшему телу. Но менее холодный, даже потеплевший взгляд голубых глаз вновь встретился с блестящими серыми. — Можешь пойти со мной. Я не буду против твоей компании.
Даже несмотря на порядком ненормальную, по скромному мнению девушки, бледность её камрада, она не могла не признать, что он действительно очарователен. Даже нездоровые пятна на лице её не смущали. Мягким взглядом Виттория наблюдает за Леоне, не тем стервозным Леоне, что готов бросаться колкостями круглыми сутками, не тем Леоне, что привык грубить и держаться подальше от своей соратницы, а за тем, кто предстал перед ней этой ночью.
Сердце всё ещё быстро бьётся, его стук Марино слышала в ушах, однако это ничуть не мешало отчётливо слышать приятный слуху голос. Тело всё ещё расслаблено после таких умелых ласк и приятных поцелуев, но Тория находит в себе сил подняться. Нет, его прикосновения точно войдут в привычку, даже если они будут мимолётными, пока никто не видит. Его глаза будут видеться ей во снах всегда, даже если она не будет задумываться о мужчине перед сном. Он стал её привычкой, его присутствие стало привычным, и Марино сделает всё ради того, чтобы он был в безопасности, как и остальная её Сквадра. Она готова прикрывать им спины, готова бросаться в бой, но с ним… С ним всё это было иначе. К нему чувства были глубокими, немного горькими, тёплыми. Леоне не хотелось выпускать из объятий, отдавая всё тепло, хотелось улавливать его мягкие взгляды и едва заметные улыбки. Она не просто влюблена, она любит. Своеобразно, но любит.
— Если ты этого хочешь, — ласково проговаривает темноволосая, пожимает плечами, как бы говоря, что она не возражает, и бросает короткий взгляд на постель, запоминая где находятся её вещи. Нет, она не останется с ним после, иначе придётся вновь ловить ехидные взгляды Мисты и Гирги, что не очень-то хотелось. Не останется… Если только он сам того не попросит, но и тут Виттория десять раз подумает. Она понимала и принимала во внимание факт того, что уж очень подозрительно будет выглядеть вся эта картина: днём между этими двумя было такое напряжение, что его вполне можно было увидеть, оно казалось куда более материальным, чем обычно, а утром они оба выходят из одной комнаты. Слухов станет ещё больше, станет больше внимания к Аббаккио и Марино.
Кто бы мог подумать, что и плохая погода за окном может сближать, не говоря уже о той ночной посиделке в кухне. На лице Виттории появляется беззлобная ухмылка — всего за две ночи в её сердце разгорелся пожар, все «гражданские» чувства горели огнём, отражаясь в живом блеске холодных серых глаз, которые уже не кажутся двумя кусочками льда.
За окном угрюмо прогрохотал гром, ещё сильнее забарабанили капли дождя по подоконнику, крыше резиденции. Это было так же внезапно, так же резко, как и возникший в пепельновласой голове вопрос: а что дальше? Леоне прекрасно понимает, ни он неравнодушен к Виттории, ни она к нему. Даже несмотря на то, что все чувства вылились через постель, как это бывает в дешёвом бульварном чтиве с примесью эротики. Леоне прекрасно понимает, что всё произошедшее в комнате останется в этой комнате — никто не станет (да и не захочет, вероятно) распространяться о таких вещах вне этих стен, поэтому днём будут привычные колкости да грубости. И не то, чтобы Аббаккио против, скорее, где-то в глубине души он беспокоится, что тот или иной стервозный камешек в огород Марино может стать огромным булыжником, способным сильно задеть девушку.
Краем глаза Леоне глянул на Витторию и усмехнулся — забавная ситуация выходит у этих двоих, пытающихся активно скрывать то, о чём все и так знают. В любом случае, сейчас не время думать о таком — время расслабиться под горячим душем и, наконец, поймать тот момент, когда в голове не остается ни единой лишней мысли, ибо их Аббаккио предпочёл бы отложить на утро или на любой другой момент, кроме ночи. Ночи, когда перед закрытыми глазами является один-единственный темноволосый хмурый образ, чью искреннюю улыбку Леоне видел, казалось бы, единожды.
— Душ в последнее время барахлит, поэтому могу набрать тебе ванну, если хочешь. У меня даже где-то завалялась пена для такого случая, — тактично Леоне не обратил внимания на то, что девушка, всё же, пришла, на губах его проскочила ухмылка, будто бы тот знал, что Марино придёт. Он переводит взгляд голубых глаз на оную (нет, не спускаясь туда, куда не следует — он смотрит ей прямо в глаза), вопрошающе вскидывая светлую бровь, мол, и что делать будешь?
Тория бегло осмотрела мужчину, мысленно удивляясь такой мягкости с его стороны. Нет, она и раньше понимала, что он — одна сплошная загадка, но сейчас… Сейчас ей казалось, что та самая тайна просто исчезла. Девушка никому не скажет о том, что видела, о том, что знает. Это теперь её личный маленький секрет. И всё же Леоне очарователен. Его хочется видеть всегда, хотя раньше Марино сотню раз бы подумала перед тем, как подойти к нему поближе. Но что теперь? Стоит ли ему открывать свои тайны, стоит ли нагружать его разум той историей, которая припасена у Виттории на вопрос: «А откуда у тебя эти ожоги?».
Никто тактично не спрашивал об этом, однако большинство ран из прошлого были на виду у всех. Нет, не об этом сейчас стоит думать. Сейчас стоит просто отбросить все мысли прочь, провести ещё немного времени с Аббаккио и просто уйти. Да, она уже решила, даже если он попросит. Пускай уже все знают, она не собирается ставить их обоих в ещё более неловкое положение. Утром снова будут холодные безжизненные глаза, утром она снова будет той самой стервой, которую, как минимум, хочется утопить в море, привесив камень на шею, чтобы тело не всплыло. Утром она снова будет игнорировать в упор хитрые взгляды остальных членов банды, бросит небрежное «Не твоё дело» кому-то из них и просто уйдёт на выполнение миссии. Да, задания, они тоже занимают большое место в голове Виты. Она серьёзно подходит к тому, что ей поручают, и, даже несмотря на своё либидо, бьющее через край, она всё ещё боевой юнит мафии.
— Ванна звучит заманчиво, — улыбается искренне Марино и бегло осматривается. Ванная комната мало чем отличается о её, разве что некоторыми мелочами, но это пустяки. Каждый в резиденции по-своему индивидуален, и потому не стоит удивляться незначительным изменениям. — Спасибо, Леоне.
Она одарила его лёгким поцелуем, вот только опасалась спонтанного продолжения пикантного банкета, этакий второй раунд. Не сказать, что Витторию природа обделила выносливостью, скорее наоборот, однако немного сна лишним не будет, да и Марино была более, чем уверена, что и Аббаккио нужен отдых.
Леоне с усмешкой трёт поцелованную щеку, отмахивается, как бы говоря, что он ещё ничего не сделал да и вообще не за что его благодарить, включает воду в ванне, коей так редко пользуется — после того или иного задания банально не хватает сил и желания ждать, когда вода наберется, поэтому скромная душевая кабинка стала его верной подругой из-за своего удобства. Тем временем Аббаккио, среди многочисленных флаконов всех цветов и размеров, отыскал обещанную пену для ванны с лавандой во флаконе пастельного цвета, но добавлять ту в воду не стал — поставил на край на случай, если Марино передумает.
— Не то чтобы мне есть до этого дело, но я чувствую себя виноватым из-за вчерашнего. По крайней мере, потому что от твоего зарёванного лица становится так тоскливо, что не поможет даже ящик вина, — пусть Леоне и без косметики — он остаётся тем же Леоне, грубым и необычайно душным. Если бы за эту ночь не проскользнула ни одна колкость, то стоило бы бить тревогу, ибо Аббаккио определенно подменили. Но нет, сейчас он здесь, острый на язык, как и всегда, со вскинутой бровью опускает Марино в руки махровое полотенце, взятое из шкафчика у стены. — Понятия не имею, в каком месте я провинился, но прими мои извинения. Скорее всего, я не хотел делать тебе больно.
Последнее Леоне добавил очень уж сухо — вероятно, из-за некоторой неуверенности в своих словах, вдруг Виттория его не так поймет? Многие девушки не понимали его в прошлом, и пусть Марино отличалась от них от слова «совсем», упускать подобную вероятность тоже не стоит. На этой сомнительной ноте Аббаккио оборачивается к девушке спиной, берёт и своё полотенце, скромно висящее на стенке душевой кабинки, да неспешно расстегивает оставшиеся пуговицы рубашки, что с тихим шорохом спадает с широких плеч и ложится куда-то в сторону. Самое время принять душ, самое время перестать думать о насущном… но перестать думать о персоне за своей спиной — никогда.
— Забыли, это уже не так важно, — отмахнулась Марино, и её взгляд пал на шрам. Внутри всё похолодело, глаза широко распахнулись — Виттория была в ужасе. Нет, шрам не так сильно пугал её, как шальные мысли, которые посещали голову. Как? Когда? Теперь понимание того, что скрывалось под бинтами прошлой ночью и под рубашкой в этот раз, оставляло горечь где-то внутри. Марино прикусила губу, чувствуя фантомную боль. — Скажи, Леоне… Было больно?
Она не хотела задавать этот вопрос — он вырвался сам. Тории представить было страшно что такого должно было произойти с Аббаккио, чтобы на его теле появился этот огромный шрам. Сердце бешено колотилось в груди, тело сковал немой ужас, руки и ноги просто отказывались двигаться. То, что она увидела не шло ни в какое сравнение с её «кошмарами» прошлого. Когда же вода в ванной была набрана, Вита, будто её телом кто-то управляет, закрыла кран и, едва не моргая, погрузила себя в воду, всё ещё не веря тому, что видит.
Вода в ванной казалась невероятно горячей из-за проступившего холодного пота, тело всё ещё оцепеневшее даже попытки переключить своё сознание на другие вещи не приносило никаких результатов. Марино пыталась перевести взгляд куда-то в сторону, но ничего не выходило. Тело била крупная дрожь, будто девушка в холодную ненастную погоду вышла в лёгком летнем платье. Судорожно тряхнув головой, рука Виттории собирает волосы на макушке, и девушка погружается в воду по самые скулы, прикрывая глаза.
Ей больно от понимания того, что её соратнику пришлось пережить подобное, ей больно от понимания, что такое вообще может произойти. Невольно в голову приходят вопросы: «А хватит ли мне сил держаться за жизнь? Не случится ли со мной то же самое?». Второй вопрос был крайне глуп, ведь Вита сама приняла решение, что ни перед чем не остановится, едва она в первый день перешагнула порог «Libbeccio» в сопровождении Буччеллати. Она — мафиози, она положила на стол дону организации свою жизнь, она вверила себя в руки своей банды, и страшиться таких вещей, как ранения при выполнении миссий — самое глупое, что может прийти на ум.
Теперь Виттория Марино была более, чем уверена, что обязана открыть свою страшную тайну мужчине перед ней. Тайну, которая берёт своё начало после второй свадьбы сеньориты Марино, её матери.
Хотел ли Леоне показывать свой шрам Виттории? Вряд ли. Нарочно ли он снял с себя прямо пред ней рубашку, скрывающую ранение? Тоже вряд ли. Хотя, глупо было надеяться, что девушка отвернется и не увидит столь жуткое уродство. Уродство, напоминающее о собственной невнимательности. Уродство, напоминающее о том, что к вытягиванию Аббаккио с того света приложил руку не иначе как сам сопляк Джорно Джованна, ныне занявший место дона по счастливой случайности. Леоне был готов скрипеть зубами от такого расклада событий — на правой части его груди и спине чётко виднелась метка, чуть более темная, чем бледная кожа Леоне, размером с мужской кулак, если не больше.
— Скажи, Виттория, было бы тебе больно, пробей твою грудь насквозь одним кулаком? Я вот тоже думаю, что да, — горько усмехаясь, выдал Аббаккио.
Он чувствует на себе этот испуганный, как у кролика перед волком, взгляд, от него бегут мурашки по спине. Леоне хочет избавиться от этого чувства — он заходит в душевую кабинку, молча закрывает дверцу она и включает горячую воду, на короткое время абстрагируя себя от внешнего мира, от перепуганных серых глаз. Аббаккио где-то в глубине души чувствует себя виноватым — он-то давно привык к шраму (пусть и не смирился с воспоминаниями, о которых так яро тот напоминает), но не Марино и даже не большая часть банды. Как сейчас, перед глазами всплывают то гримасы отвращения соратников, то печали о пережитом, поэтому и вынужден Леоне носить эти дрянные бинты, так громоздко торчащие из-под его плаща. Тем временем он выключает воду, вытирается парой полотенец, скромно висящих на стеклянной дверце и выходит, заблаговременно обернув полотенце вокруг бедер, не забыв накинуть на «раненую» часть полотенце поменьше, чтобы никого не травмировать. Леоне опускается на край ванны.
— Мы предпочитаем не вспоминать о том злоключении. Оно было слишком серьёзным да и враг был не из самых простых, — глазами спокойными Аббаккио прошелся по лицу Марино, вздыхая тихо. — Впредь нам вряд ли подобные кадры попадутся. Так что не морочь себе голову, а то спать плохо будешь.
Взгляд обеспокоенных серых глаз пал на Аббаккио. Она чувствовала себя немного виноватой за этот глупый вопрос, но время уже не отмотать, слова не забрать и потому остаётся только предпринимать попытки абстрагироваться, что не очень-то хорошо получалось. Вита хотела было извиниться, но предпочла поджать губы — она всё ещё помнит, что неуместные извинения могут запросто оборвать ту тонкую нить, связывающую их обоих.
В воде Марино пробыла относительно недолго. Покинув объятия тёплой воды, девушка выдернула пробку, затыкающую слив и вытерла своё тело. Темноволосая с признательностью во взгляде посмотрела на Леоне, как бы благодаря его за прекрасную ночь и почти совместное принятие ванны. Для неё такие вещи казались куда более интимными, чем разделить постель с кем-то. Было в этом что-то сокровенное, отчего Виттория смущённо потёрла затылок.
— Хорошо, я больше не буду поднимать эту тему, — кивнула Тория, понимая, что лучше не продолжать копаться во всём этом. Это неприятный момент не только для мужчины, это был неприятный момент для всей банды. С другой стороны Вита была рада, что, несмотря на огромный шрам, Аббаккио жив. Её уже не смущало то «уродство», она уже сумела адаптироваться. Закутав себя в полотенце, Вита в едва уловимом жесте прошлась костяшками пальцев по скуле соратника, как бы говоря, что она принимает его таким, каков он есть, и ей абсолютно неважны его недостатки.
Пройдя обратно в комнату, Марино собрала свои вещи и оделась. Она не хотела покидать мужчину, но голос здравого разума мягко напомнил девушке, каковы будут последствия, если их обоих застанут в одной комнате, пускай вся резиденция уже знала наверняка, что конкретно происходит между двумя вечно враждующими камрадами. Нет, лишние слухи не нужны, ни к чему давать кому-то повод для ехидных смешков и ненужных неуместных вопросов.
Леоне едва удержал себя, чтобы, подобно не то псу, не то коту, не прильнуть щекой к мягкой руке Виттории, ластиться к ней с замершим дыханием и трепещущим сердцем, но все что смог сделать Аббаккио, так это хмыкнуть тихо, отводя взгляд потеплевших, уже не таких стервозных (вероятно, из-за отсутствия «боевого раскраса» на них) голубых глаз. Что же эта чертовка, Марино, делает с ним? Заставляет его чувствовать себя неловко, заставляет его сердце трепетать вновь и вновь, как окрылённое.
Мужчина мягкой поступью по контрастно-холодному полу следует за девушкой, следит за ней взглядом, за каждым её движением, возможно, заинтересованно в её дальнейших действиях, возможно, даже несколько жадно (ей-богу, как лев в огромной клетке с ничего не подозревающей жертвой). Одевается, следом за Марино. Рубашка вновь застегнута, не считая пары первых пуговиц. Принятие Витторией такого нелицеприятного шрама, конечно, отдаётся где-то в груди теплотой, но никто не отменяет того факта, что ночью в любой момент может вбежать Буччеллати с очередным приказом на очень уж внезапное задание. Никто не отменяет того факта, что хмурый взгляд капореджиме вновь упадёт на некогда перепугавшее всю банду ранение, и этот хмурый взгляд резко станет опечаленным…
— Уже уходишь? — с усмешкой спрашивает Леоне, сложив руки на груди. Он вскидывает бровь не менее усмешливо — вероятно, чтобы скрыть тот факт, что ему совсем не хочется отпускать девушку — да смотрит Марино прямо в серые глаза. — Впрочем, я не в праве тебя задерживать. Главное, помни, что у здешних стен есть глаза. Буквально.
Виттория улавливала на себе эти взгляды, они вызывали мурашки по телу и тихий смешок. Пристальный и внимательный взгляд, конечно, немного напоминал о прошлом, но оно легко стиралось из памяти, когда в голову приходило осознание, что перед девушкой полюбившаяся мужская фигура с не самым лёгким и приятным характером, но могло быть и хуже. Теплота в серых глазах никуда не девается, Марино периодически смотрит на Аббаккио, застёгивая последние пуговицы на её тёмной рубашке.
— А ты хотел, чтобы я осталась? — усмехается в ответ Вита, склонив голову вбок. Ситуация забавная до жути; Тория бы и рада остаться с Леоне, но нежелание подогревать интерес к странной парочке, которая днём хочет устроить битву насмерть, а ночью предаются страстям, тая в объятиях друг друга, было довольно сильным. Темноволосая подходит к мужчине вплотную, чуть поднимается на носочках и лишь на несколько секунд касается таких желанных губ, как он тогда прошлой ночью на кухне. На тонких губах появляется слегка хитрая усмешка. — Не волнуйся, я помню.
И Марино, чуть качнув бёдрами, прошлась до двери. Бросив прощальный взгляд на Леоне, Виттория одарила его счастливой улыбкой, приоткрыла дверь и шустро выскользнула комнаты, легко протиснувшись между дверной коробкой и самой дверью, закрывая её за собой. Судорожно осмотревшись, дабы убедиться, что ни Наранчи, ни Мисты, ни, не дай бог, Буччеллати нет в поле зрения, девушка принялась осторожно идти к своей комнате. Да, резиденция знает о том, что происходит, но зачем подливать масло в огонь? Поступь Тории тихая, едва уловимая, словно у призрака, но даже это не спасает от сонного голоса Гирги.
«Твою мать», — чертыхнулась девушка, но, кажется, её товарищ в полусне не понял ничего, потому ответа на немного судорожное «Иди спать», брошенное брюнету, не последовало. Тихий выдох — Виттория не была готова к таким сюрпризам, но дальнейшее путешествие до своей комнаты прошло без приключений. Марино не помнила, как рухнула на кровать лицом в подушку.
Она бы спала крепко, если бы не кошмары. Холодный пот проступал на лбу, Вита ворочалась во сне, невнятно бормоча и хмуря тёмные брови. Дыхание было частым, иногда бормотания переходили в тихие стоны — девушка стонала от боли, от того, что видела перед собой. Высокий мужчина в офисном костюме, что угрожающе подходил к ней, снимая ремень. Голоса мужчины она не слышит, но по движению губ понимает, что сейчас будет. Тело прорезает острая боль где-то в районе рёбер — первый её ожог.
— Нет! Не надо! — крик разрезал тишину комнаты Виттории, глаза широко распахнулись, тело била крупная дрожь, слёзы проступали в уголках глаз. Снова, снова ей снится тот день, когда всё только началось, но почему сейчас? Почему в тот момент, когда Марино ушла от Леоне, почему в тот момент, когда она уверена, что больше её не будут мучить кошмары? Сон, как ветром сдуло, Вита села на край кровати, опираясь на колени локтями. Её трясло, девушка дышала тяжело и часто, пялясь широко распахнутыми глазами в пол. Слёзы не прекращали стекать по бледным щекам — ей снова страшно, как тогда, она снова испытывает этот ужас.