Ветер перемен

      Если бы у вас была возможность знать наверняка последствия своих действий в будущем, если бы у вас была возможность возвращаться в прошлое, дабы предостеречь самого себя от ужасной ошибки, вы бы воспользовались ею? Конечно бы воспользовались, ровно также, как и правом выбора.       Холодная камера. Темноволосая девушка-подросток ждала своего «звёздного» часа. Сегодня состоится слушание по её делу. И как до этого вообще дошло? Как так получилось, что ребёнок, защищавшийся от психологического и физического насилия, стал обвиняемым? Как так получилось, что человек, которому доверяешь больше всего, твоя семья, родной тебе человек, внезапно поворачивается к тебе спиной, называя тебя убийцей? Виттория не могла взять в толк: в каком моменте она так сильно облажалась. В какой момент её семья стала ей врагом. — Виттория Марино, — холодно и безучастно прозвучало с той стороны решётки. Абсолютно пустой взгляд серых глаз медленно был обращён на конвой. — Поднимай свою тощую жопу, если не забыла, сегодня твоя судьба решается. Хотя, чего там решать.       Мрази. Защитнички правопорядка, на деле не больше, чем продажные уроды, которые свою мать за пачку зелёных продадут. Это было понятно ещё тогда, когда мелкого грабителя, сидящего прямо напротив Марино, внезапно выпустили. Да ещё и с такими довольными рожами. А были бы они такими же довольными, если бы кто-то выкупил Витторию? Кто-то… Глупо было надеяться, что найдётся человек, который поверит в невиновность Тории. Глупо было надеяться, что мать одумается. Никто не сможет спасти от наказания подростка, убившего своего отчима. — Но перед этим тебя хочет видеть журналист из «Репаблика», — проговорил тучный мужчина, подталкивая уже освобождённую из камеры Марино. Журналисты. В последнее время девушка довольно часто прятала своё лицо от их камер и микрофонов, дабы никто не смел задавать вопросы, но те были сродни коршунам, они толпились, создавая давку, наперебой кричали свои вопросы. И вот одна из них, всё же, умудрилась выбить аудиенцию, дабы оставить в новостной полосе заголовок. Виттория до конца не верила ей, как и не верила другим людям. Все они казались ей одинаковыми: грязными, порочными, лживыми и жадными. Только разные маски надели.       Светлая лаунж-зона, два кожаных светлых дивана, занавешенные тяжёлыми плотными шторами окна, кофейный столик между диванами. В лаунж-зоне уже был человек. Женщина. Она была приятной внешности, с аккуратными чертами, светлые волосы были забраны в тугой пучок, на носу были очки в тёмной прямоугольной оправе. Деловой костюм, немного строгий с виду внешний вид — всё выдавало в ней ту самую деловую женщину, которая любит всей душой свою работу. Она, сидящая к двери лицом, приветливо улыбнулась Виттории, разрушая ту самую маску строгости и суровости. Эта улыбка располагала к дальнейшему разговору. Марино присела на диван напротив, чувствуя себя более комфортно, когда держит дистанцию с людьми. Наручники всё ещё были на запястьях, двое полицейских стояли в самом помещении, и двое ещё были снаружи. — Расслабься, дорогая, не нужно так нервничать, — проворковала журналист, видя то, насколько сильно напряжена девушка перед ней. Женщина сделала максимально непринуждённый вид, стараясь как можно сильнее расположить к себе свою собеседницу. — Я здесь, чтобы помочь тебе. Я расскажу всей Италии о том, что тебе пришлось пережить! Ты была очень смелой, решив отважно защищать себя. Расскажи, когда же всё началось?       Тория тяжело вздохнула, посчитав, что женщина напротив действительно не враг и хочет помочь. Во всяком случае, она звучала крайне убедительно для лжеца. Рассказ Виттории начался с того злополучного дня, когда мать вечером ушла на дежурство в морг, оставив свою дочь и её супруга заканчивать уборку в доме. — Как сейчас помню: оставался только его кабинет, — уныло и как-то печально проговорила Марино, теребя пальцы. Ей было очень тяжело вспоминать о том, что случилось. Тяжело, тошно, противно. Фантомной болью отозвался первый ожог под седьмым левым ребром — Виттория считала каждый из них, оставленный отчимом, — обычно его кабинет был закрыт на ключ, но в этот раз, нет. Он говорил, что сам убирается там, ибо у него много конфиденциальных документов. И тогда-то я узнала, что это были за «документы».       На последнем слове Вита сделала особый акцент. Под ним она подразумевала непонятно откуда взявшиеся детские обнажённые фотографии. Тело девушки пробивала лёгкая дрожь, дыхание становилось частым, но Марино продолжала своё повествование, видя то, насколько нетерпелива женщина, пускай она и говорила, что до заседания времени ещё предостаточно, и девушка может не торопиться. Глубокий вдох — быстрый сбор мыслей в кучу: — В тот день был оставлен первый ожог сигаретой, — и всё же натура журналистов такова, что они невольно будут погонять тебя, дабы услышать саму суть. Вита это понимала прекрасно, потому перескочила, вскользь упомянув несколько грязных моментов, которые делал с ней отчим. — Так продолжалось два года, два года он насиловал меня, пока мать не видела. В конечном итоге, сидя в его кабинете, загнанная в угол, где стоял его стол, я решила защищать свою жизнь. Я не хотела убивать его, я не могла даже представить то, что я вообще буду способна на это!       Тело била крупная дрожь, на глаза наворачивались слёзы. Виттория обхватила голову руками, повторяла раз за разом одно и то же: «Я не хотела убивать. Я просто хотела защищаться!». Получив немой намёк на то, что время подходит к концу, журналист осторожно взялась руками за предплечья Марино, привлекая внимание к себе. Мягкая улыбка показалась на лицу женщины. — Спасибо за откровение, дорогая, я обязательно расскажу всей Италии об этом! — она была воодушевлена, и с таким же воодушевлением покинула лаунж-зону, не забыв прихватить с собой свой диктофон. Снова конвой ведёт Витторию по коридорам к выходу из участка. Журналисты толпились, как и всегда; так было с самого утра. Свет вспышек, рой из голосов. Всё это смешалось в один непонятный ком, который был до тошноты противен девушке. Её сажают в полицейскую машину и везут к залу суда.       Возле зала журналистов ничуть не меньше, но от них абстрагироваться намного легче. Коридоры, мраморные полы, звуки шагов, эхом раздающиеся на большую часть помещений, и вот она, «арена цирка», и зверем в ней выступает Виттория. Суд присяжных голодными, как дикари, глазами то и дело смотрели на подростка, пока та сидела за столом рядом со своим адвокатом. Тот выглядел как-то нервно, то и дело копаясь в бумажках, что-то судорожно ища. Молодой человек, видимо это его первое дело, потому он так нервничает. Одарив нервной улыбкой свою подзащитную, он вновь продолжил что-то искать. — Итак, — привлёк к себе внимание судья, — слушание по делу об убийстве Карло Бонмарито объявляю открытым!       Стук молотка по подставке — замолкают абсолютно все. Взглядом Марино всё ещё ищет свою мать, хоть и знает, что это всё равно ничего не исправит. Девушка хочет ещё хоть раз взглянуть в глаза предателя в лице родного ей человека. Родного… А такая ли она родная теперь? Такая ли родная женщина, давшая жизнь и сделавшая всё, чтобы у её чада не было и шанса выйти из тюрьмы? Она была там, носящая траур, мрачно и озлобленно смотрящая на Витторию — ох, лучше б подросток не смотрела в сторону сеньориты Марино.       Прокурор зачитывает обвинение, приправляя это заключением судмедэкспертов, отчётами кинологов и криминалистов. Тории становится дурно с каждой фразой, она заметно бледнеет, держится за голову руками и надеется, что наказание, которое ей светит, будет сокращено до трёх лет условно, ибо убийство в состоянии аффекта и желание защищаться могли бы заметно сократить срок. Невнятное парирование адвоката на обвинения — это и даёт понять Виттории, что и на молодого человека рядом полагаться уже не стоит. Её жизнь кончена.       Марино смиренно ждёт решения суда, пропуская мимо ушей всё, что говорят. Ей уже всё равно, она уже знает, что не выйдет из тюрьмы слишком быстро. Жгучее чувство поселяется глубоко в груди. Все эти люди, что кричали наперебой, обвиняя в убийстве Витторию, были не лучше сорвавшихся с цепи собак. Даже призыв судьи к порядку мало что мог сделать, потому суд присяжных пришлось усмирять иначе. Прокурор был собой доволен, он мастерски оперировал всеми фактами, по-настоящему довольствуясь своим положением. Мерзкий тип. Под конвоем девушку увели куда-то — Тория не следила, всё, что она слышала: «Суд удаляется для принятия решения». «Вот и кончилась твоя жизнь, Виттория Марино, — грустно усмехнулась девушка, смотря в пол перед собой. — Ты однозначно сядешь из-за этого урода, а ведь ты хотела поступать в университет на юриста. Не видать тебе нормальной жизни, Вита».       Снова конвой, снова зал суда. Суд присяжных сверлит взглядом спину Марино, но ей уже всё равно. Её уже мало что волнует, уже ничего больше не значит. Она пропускает мимо ушей всё, что говорят, однако… — Виттория Марино, Вы приговариваетесь к шести годам заключения! — девушка аж на месте подскочила, с некоторым возмущением глядя то на судью, то на адвоката, что стыдливо прятал глаза, не желая показывать то, насколько ему «жаль», что дело проиграно. Слёзы текут по бледным щекам, Вита не может поверить в то, что слышит. Шесть лет?! Тут какая-то ошибка, не может человек, убивший в состоянии аффекта быть упечённым за решётку на столь длительный срок!       Так прошло полгода с момента последнего заседания суда. Витторию не раз сажали в карцер — слишком буйная оказалась. Её тактилофобия, невольно, причиняет вред окружающим её сокамерникам. В тюремный лазарет то и дело прибывают новые люди с переломами, выбитыми суставами. Для того, чтобы «остудить пыл» Марино не раз полностью обнажённую из шланга поливали ледяной водой. В конечном итоге было принято решение перевести её в одиночную камеру. «Все сицилийцы, что ли, такие?», — не раз слышала девушка. Сицилия… Родные края, родная коммуна, Виттория. Девушка не раз ловила себя на мысли, что её наверняка назвали в честь родных мест, но переезд из Виттории в Неаполь был необходимостью. В Неаполе было больше возможностей, больше вариантов для будущего. Будущего… Марино горько усмехается, вспоминая, что будущего у неё не будет.       Та статья, которую обещали напечатать, оказалась лживой. Все слова переврали, и теперь подросток, защищавший свою жизнь, стала подростком, убившим отчима «забавы ради». До чего же противно было Виттории, когда она увидела заголовок. Настолько, что поклялась отомстить этой горе-журналистке, если предоставится случай. С матерью общение прекратилось ещё на первом свидании — Тория просто не смогла вытерпеть обвинения в свой адрес, а фраза «Ты заслужила сидеть в тюрьме» и вовсе уничтожила всё то немного святое, что было где-то внутри. Марино также отказалась от любых встреч, и потому тот горе-адвокат, что проиграл её дело, лишь «поцеловал» железную дверь. Он так и не извинился перед своей бывшей подзащитной за то, что ничего не сделал, хотя мог — его купили.       Шесть лет длились, будто вечность, но вот она, долгожданная свобода. Теперь она сможет жить, как обычный человек. Реабилитация прошла успешно, Марино даже нашла небольшую подработку на полставки в кофейне. Но мало кто знал, чем она занимается, когда на Неаполь опускаются сумерки, но то и дело на досках объявлений появляются объявления о пропажах мужчин. Все они, как нетрудно было догадаться, были педофилами. За ними Виттория следила довольно часто. Ей удалось сколотить небольшую группу людей, которые следили за людьми, получали информацию от других о домогательствах к подросткам. Группа хулиганов, нет, для хулиганья они работали слишком чисто и слаженно, но даже это не помогло Марино надолго оставаться незамеченной. — Виттория Марино, полагаю? — послышалось за спиной в одном из переулков, когда девушка, накинув капюшон на голову, собиралась на очередное дело. Тёмные брови нахмурились, женский силуэт повернулся в сторону источника голоса. Перед ней стоял мужчина в белом костюме со множеством молний. Его синие глаза, казалось, смотрели прямо в душу, чёрное каре подчёркивало его приятные черты. Он с минуту стоял, не шевелясь совсем, что вызвало скептический смешок. Однако, поняв, что он медленно приближается, Марино стала отступать назад, не позволяя ему сокращать дистанцию, но вот незадача — спиной девушка ощутила холодную кирпичную стену. Тут-то мужчина и остановился, оставаясь на расстоянии двух шагов. — Допустим, тебе какое дело? — резко и как-то грубовато прозвучало, но темноволосая не думала исправляться, — тебя послали арестовать меня? Вот уж не думала, что когда-нибудь меня раскроют.       На вопросы мужчина не ответил, лишь протянул к девушке руку, что только сильнее сконфузило Витторию. Она не доверяет кому попало, не желает доверять, но что-то в этом незнакомце казалось ей странным, располагающим к себе. Её рука невольно сама потянулась к его, ухватилась, и Марино повели прочь из переулка. Странный он. — Моё имя Бруно Буччеллати, — сидя в «Libeccio», проговорил брюнет, немного удивляясь тому, что к заказанной для девушки еде, она даже не притронулась, но он был снисходителен. — Я наслышан о твоих… Подвигах. Впечатляет то, как, с виду, хрупкая девушка смогла совладать с подобным. Я был бы рад видеть тебя в рядах моей банды. Думаю, ты и сама знаешь, что Неаполь полон не только подобных людей, но и тех, кто продаёт наркотики детям. Я же предлагаю тебе работать на меня, так у тебя будет гарант того, что вместо меня в один прекрасный момент по твою душу не придёт наряд полицейских.       Предложение было заманчивым, настолько, что положительный ответ не заставил себя ждать. Такая реакция была ничуть не удивительна, но на это Буччеллати лишь одобрительно кивнул, сдержанно улыбнувшись. Испытание для девушки оказалось плёвым — всего-то в одиночку ликвидировать троих людей, которые занимаются продажей наркотиков детям. Руки по локоть в крови, тяжёлое частое дыхание, местами неглубокие раны, полученные ножом в пылу боя, но необходимые доказательства в виде глаз, некоторых личных вещей и головы были предоставлены Бруно следующим вечером. — Отличная работа, — кивнул ей брюнет, однако… Резкая колющая боль пронзила всё тело, перед глазами всё потемнело. Виттория рухнула замертво с открытыми глазами; даже жизнь перед глазами не успела промелькнуть.       Очнулась темноволосая только спустя час, глубоко и шумно вдыхая через горло. Судорожно ощупывая себя, она не могла понять: приснилось ей или нет. Она жива, она цела, но… Обстановка вокруг была иной, не похожей на её обшарпанную комнату. Большая удобная кровать, письменный стол, комод, цветочный горшок, две прикроватные тумбочки и зеркало. Это совсем не похоже на то, что было у неё. В комнату зашёл Буччеллати, Марино напряглась, устремив холодные глаза на него, но тот, будто проигнорировал возмущение во взгляде. — Ты уже очнулась. Замечательно, — на немой вопрос он лишь указал на другую сторону комнаты. Темноволосая медленно повернулась и едва не рухнула с кровати, завидев… Свой станд. На судорожное «Что это?!» Бруно лишь усмехнулся, — это твоя способность, Марино. Поприветствуй, Deadly Love.