Я узнал от тех, кто богов мудрее Что растет на свете цветок чудесный Он вернет мне смех, он тебя согреет Горе улетит, умерший воскреснет Канцлер Ги
POV Гу Цзы
Пламя. Неукротимым огнем бушует в груди каждого из нас. Не давая пасть духом, оно подталкивает нас идти вперёд. Живой огонь внутри. Вы когда-нибудь теряли близкого для себя человека? Возможно, в этом вопросе я имею право называть себя экспертом. Хах… Не смешно. Прошел уже не один десяток лет, а с юмором у меня до сих пор туго. Лан Цяньцю как-то говорил, что это не самый уж и страшный недостаток. Впрочем, кому какое дело. Я не помню что именно чувствовал в тот момент. Мои воспоминания о тех годах уже порядком стёрлись. Как песок просыпается сквозь пальцы, так и они медленно, как бы я ни дорожил каждым из смутных образов памяти, стираются из моей головы. Я не могу вспомнить, что я чувствовал в тот момент. Я не могу вспомнить тот день, когда это случилось. Но я всегда могу ощутить ту внутреннюю пустоту и грызущую изнутри тоску, что поселились внутри меня с того самого дня, став моими неотъемлемыми спутниками. Когда забываю, я прихожу во дворец Лин Вэнь и прошу лишь единственный свиток. Древнее заклинание, пылящееся на вековой полке её дворца, способное на мгновение перенести в прошлое. Ирония в том, что запомнить его невозможно. Слова стираются из памяти едва ты их произнесёшь. Лишь обладатель свитка может позволить себе роскошь пользоваться им в любое время. Поэтому, несмотря на насмешливые и осуждающие перешёптывания, нескончаемым потоком льющиеся у меня за спиной, я прихожу сюда ровно столько раз, сколько требуется. Мой огонь все ещё ярко пылает где-то глубоко под рёбрами, словно маслом, подпитываемый надеждой. Пока горит он, будешь гореть и ты. Ты же слышишь меня, верно? Мне хочется в это верить. Верить в то, что за все это время мы научились друг друга чувствовать. Рука мягко проводит по едва тронутому теплом стеклу, смахивая слетевшиеся от книг пылинки. Тускло горящий внутри огонёк, больше похожий на отблеск свечей вокруг, мерно колышется на дне старого фонаря. Не беспокойся. Я обязательно найду способ. Я уже его почти нашел. *** Гу Цзы поднимается из-за стола библиотеки, аккуратно и быстро собирая собственные заметки и схемы заклинаний. На сегодня достаточно внутренних монологов. Завтра он покинет это место, не вызывающее внутри ничего кроме раздражения и головной боли, навсегда перестав быть чьим-то бессмертным содержанцем. Записи отправляются в перекинутую через плечо сумку. Гу Цзы привычно подхватывает фонарь и тихо направляется к выходу.***
После тех страшных событий минул уже не один десяток лет. Движимый благородным порывом, Лан Цяньцю забрал того маленького перепуганного мальчишку во вновь отстроенную Столицу бессмертных. Гу Цзы быстро рос. Дорвавшееся до сытной еды худосочное тело быстро набирало и в росте, и в весе, а многочисленные тренировки, на которых настоял Лан Цяньцю, способствовали появлению вполне неплохой мускулатуры. Он рос необщительным ребенком, случившееся мрачной тенью легло на характер Гу Цзы. Серьезный, немногословный и очень упрямый, наотрез отказывающийся даже на минуту расстаться со своим фонарем. На то были свои причины. Несмотря на всю доброту, что проявлял Бог Войны по отношению к мальчишке, Гу Цзы прекрасно понимал, что она никогда не распространялась на так трепетно оберегаемый им светильник. А потому не мог допустить того, чтобы по собственной невнимательности лишиться надежды на возвращение своего «отца». Гу Цзы, конечно, понимал, что Лазурный Демон никогда и не являлся ему отцом. Чем старше он становился, тем яснее осознавал произошедшее. Но, без сомнений, это был близкий для Гу Цзы человек, при мыслях о котором внутри все болезненно сжималось, а сердце ускоряло свой ритм, глухо стуча о грудную клетку. Каждый вечер и каждое утро Гу Цзы разговаривал со своим фонарем, пересказывая события минувшего дня или рассказывая казавшиеся ему интересными сны. В 13 лет он осознанно поклялся себе, что вернет Ци Жуна во что бы то ни стало. Того, кто в свое время волей судьбы занял место его отца. Единственного человека, кому было не все равно. С того самого момента мальчик начал тренироваться с удвоенным усердием и целыми днями пропадал во дворце Наньгун, помогая сбивающимся с ног духам литературы, за одну только возможность вечерами изучать содержимое самой огромной из существующих библиотек. Он ни с кем не сближался более, чем того требовала нужда. Не имел и не собирался заводить себе многочисленных приятелей, что с готовностью побегут перемывать ему кости, как только Гу Цзы отойдет на пару шагов. История Гу Цзы, мальчика, которого воспитал демон, и без того с удовольствием обсуждалась всеми Небесами, начиная с младших служащих и заканчивая богами. Любопытные, надменные и порицающие взгляды всегда сопровождали Гу Цзы, куда бы тот ни направлялся. Время шло, и на смену тощему, дрожащему от страха мальчишке пришел крепкий статный юноша с хмурым и сосредоточенным взглядом, направленным всегда куда-то вглубь себя. Неизменным остался лишь сжимаемый в руке фонарь. Спустя 27 лет жизни с небожителями, Гу Цзы наконец таки решился покинуть Небеса. Он особо не вслушивался в ошарашенное торопливое бормотание Лан Цяньцю, что за долгие годы уже успел привязаться к хмурому, неразговорчивому ребенку, лишь спокойно поблагодарил за доброту и проявленное терпение. Попрощался с Лин Вэнь и, забрав свою единственную вещь — потертый от времени фонарь, с легким сердцем спустился в мир людей. Поселился он в небольшой хижине в лесу, неподалеку от одной из деревень, куда впоследствии часто ходил подрабатывать в качестве наемной рабочей силы. К своим 34 годам он вполне неплохо управлялся с луком и мог себе позволить охотится на птиц и зверей, часто продавая или обменивая на что-либо добычу. По вечерам же, в мерном свете фонаря Гу Цзы перечитывал и вносил правки в свои старые записи. Работа кипела, и со временем те все больше приобретали вид чётко структурированного плана действий. Спустя год Гу Цзы наконец с осторожностью взялся за его выполнение. Ловить демонов было не просто. Он начал с простых летающих огней, но быстро понял, что их одних хватает лишь на поддержание крохотного огонька, что пусть и стал гореть ярче, но того все еще было недостаточно. Поэтому Гу Цзы перешел на тех, кто покрупнее. Здесь-то и пригодились его записи по отделению души от тела и разделению сознания и энергии, накопленные долгими бессонными ночами в библиотеке. Каждый раз, возвращаясь с ночной охоты, перепачканный в своей и чужой крови, он замечал, как трепещет огонёк за стеклом. Гу Цзы хотелось верить, что это беспокойство. Улыбаясь самому себе и пересказывая вслух события очередной опасной вылазки, Гу Цзы привычно чертил магические символы на полу хижины. Так прошел не один месяц. Огонь в фонаре разгорался, подпитываемый чужими силами, и Гу Цзы мог с точностью поручиться, что теперь даже мог различать его эмоции в ответ на рассказ об очередной охоте или удачной продаже подстреленной добычи. Огонь дымил, покачивался и беспокойно метался по фонарю, если Гу Цзы возвращался под утро в совсем уж плохом состоянии. Так все и продолжалось до единственной ночи… В очередной раз подпитав огонь, и наскоро перевязав полученные неглубокие раны, Гу Цзы устало повалился на циновку. Наблюдая, как сияет во тьме ночи лазурный огонь, он погрузился в глубокий сон.