Диалоги

Здесь так спокойно и тихо. Никакой суеты – какая уж суета после смерти? – а воздух так чист и прозрачен, будто на самой вершине горы. Казалось бы, запах железа и свежей плоти должен бы смущать, но Хидана давно ничем не смутить. Привыкший. Он сидит на краю скалы, взирая на необъятные горизонты красного песка, и думает, что он наконец дома. Здесь его дом – в пропитанном кровью мире. Здесь его единственный отец, брат и друг. Джашин возникает как всегда неожиданно, просто появляется, потому что ему так захотелось. Он сидит рядом, так ненавязчиво и беззаботно – и не скажешь, что это самый настоящий Бог. Его глаза черны, иногда из одного из них скатывается черная смоляная слеза, и он небрежно смахивает ее рукой. Длинные волосы так же бесцветны, как у Хидана, чем тот неоднократно гордился, мол, так он к своему Богу еще ближе. Сейчас Джашин удивительно похож на человека, но его можно понять – едва ли удобно общаться и сидеть рядом со своим Жрецом, когда из клыкастой пасти сочится все та же черная смола, а четыре слишком длинные когтистые лапы буквально девать некуда. Хидан, чувствуя своего Бога рядом, вздыхает. Честно – ему сейчас хорошо, он давно не чувствовал себя лучше. Но от взгляда Джашина не ускользает капля горечи в чужих глазах. - Что тебя беспокоит, Хидан? – голос мягок, убаюкивает, внушая столь искреннее блаженное чувство, что хочется сразу забыть все свои печали. - Ничего, - замешкавшись, Хидан поворачивается, бегло улыбается и вновь вглядывается в пустыню, - Я просто рад быть здесь. Та блядская яма меня порядком достала. - Надеюсь, ты не в обиде, что ты ждал меня так долго. - Я знаю правила, - Хидан шмыгает носом и трет рукой лицо, смахивая песчинки, - Я знал, что меня ждет. Не так уж сложно было дождаться конца, когда знаешь, что терять нечего. - Всегда есть, что терять. Как странно слышать такое от Джашина, но Хидан мысленно с ним соглашается. - Ну, - Хидан бодро мотает ногами над отвесным утесом, - В тот момент терять уже было нечего, сам знаешь. Организация похерилась, все померли… Он хотел продолжить, но осекся, делая вид, что мысль закончена. Но Джашин наклонился, заглядывая ему в лицо, хитро щуря чернющие глаза. По скуле опять покатилась черная слеза, Хидан медленно проследил за ней взглядом и вздохнул. - Какузу и тот помер… Не сочти за неуважение, но я никак не могу принять, что ты все видел и все знаешь. Я думал, ты не одобришь такое. - С чего бы, - Джашин едва слышно усмехнулся, - Любви есть место у смерти под крылом. Как и к кому – не имеет значения. Мы с ней дружим, знаешь ли, она уносит жизни похлеще острой катаны. Хидан улыбался, глядя на своего Бога в таком добром расположении духа и диву давался – как же он отличался от того, что Хидан себе представлял всю жизнь. Да, выглядит он, конечно, жутко, особенно когда оборачивается Зверем, но в остальном – человек человеком. Как же странно. - В любом случае, его больше нет, а значит и мне там делать нечего. Так что я рад, что я здесь, с тобой, Джашин-сама. Бог с силой сжал глаза, выдавливая еще больше смолы, слизал их со щек длинным острым языком. Будто задумался о чем-то. Кто знает, о чем думают Боги, но этот определенно замыслил что-то коварное. - Он жив. Хотелось бы, чтобы эти слова укрылись за шумом песчаного ветра, или за криками бьющихся в агонии грешников, но тишина вокруг стояла такая, что убедить себя в том, что он ослышался, у Хидана не получалось. Жив? Не может быть. В сердце собиралась паника, страшное ощущение упущенного времени. - Ты все еще рад быть здесь? – Джашин насмехался, даже не пытаясь это скрыть. Хидан медленно повернулся к нему, болезненно кривя губы, он хотел сказать, правда хотел, но не мог выдавить и слова. Богу не составило труда прочесть все по искаженному болью лицу, закусанной до крови губе и мечущемуся в глазах отчаянию. И это заставляло его смеяться. - Верни меня туда, - решительно сказал Хидан. Удивительно, откуда столько смелости, но ему показалось, что умолять Джашина – затея еще более идиотская, чем просить у дерева подвинуться. - Он ничего не помнит, Хидан. Эта богохульная техника изменила его, - голос Бога был ровным и спокойным, но он чувствовал, как Жрец все сильнее напрягается, опуская плечи, - Если принесешь мне в жертву того проклятого Кабуто, заслужишь уважение многих Богов, не только мое. - Но если бы не очкарик – Какузу был бы мертв сейчас, так? – Хидан нахмурился, строго глядел в ответ, упираясь кулаком в землю. - Он не тот, кем был раньше, Хидан. Может, ему было бы лучше умереть. - Мне плевать. Верни меня. Я не могу быть здесь, зная, что он жив, - его тон вдруг сменился на обычный насмешливый гонор, - Ты сам пропизделся, Джашин-сама, так что давай, не бухти. Порыв ледяного ветра, свистя, прорезал тишину, поднял клубы песка, закручивая его в странные узоры. По пустыне шла вереница грешников, страдая от горячего песка и обжигающего холодом ветра, подгоняемая безобразными двухголовыми чертями. Джашин смотрел на них, помня каждого – он помнил всех – и подумал, что действительно сам «пропизделся», и отказывать своему самому преданному Жрецу просто не имеет морального права. Он исчез, появляясь снова позади Хидана. Зверь качал косматой костлявой головой, смола текла из пустых темных глазниц. Джашин развел руки в стороны, приглашая к себе. Хидан поднялся, помедлил, отряхивая плащ от песка, и подошел, глядя на своего Бога. Как велика его сила, кровожадность и жажда жертв, но как он милостив к тем, кто верно ему служит. Хидан протянул руки, падая в объятья белого Зверя, почувствовал жесткие костлявые руки на своей спине и мгновенно отключился, будто проваливаясь в глубокий сон без сновидений.

* * *

Раскат грома прокатился по небу, больно зашиб барабанные перепонки. Хидан открыл глаза, по ним тут же плетью хлестнула белая молния, заставляя болезненно зажмуриться и тереть их руками. Он не так уж долго пробыл во владениях своего Бога, но уже успел отвыкнуть от капризов природы здесь. Гроза. Такая сильная и безумная, вызывавшая трепет. Он очень скучал. Одежда промокла моментально, но Хидан просто лежал на земле, с удовольствием ощущая, как тяжелые капли бьют по телу. Он чувствует их, чувствует, что ему холодно, и это так прекрасно. Он безумно скучал. Интересно, сколько здесь прошло времени? Дождь становился все слабее, затихая, гроза уходила, Хидан открыл глаза. Луна. Бледный холодный лик встречал его, как всегда, даруя спокойствие. Жрец поднялся с земли, с неудовольствием отмечая, каким тяжелым стал плащ, намокнув. Но сейчас это казалось ему сущей мелочью. Ему нужно найти Какузу. И если верить в милосердие Джашина, тот наверняка подбросил Хидана к нему поближе. Но если помнить о его страсти к иронии – мог и закинуть к черту на рога. Но Джашин с любопытством наблюдал, поможет ли Хидану чутье и его болезненное чувство найти того, ради кого он вернулся к жизни. Хидан же был настроен серьезно – он огляделся, пытаясь хотя бы приблизительно понять, где он оказался. Лес казался смутно знакомым, если лес вообще может казаться знакомым – везде ведь деревья, трава, живность всякая – но Хидан видел то, чего не заметили бы другие. Вот здесь глубокая царапина на стволе могучей сосны – когда-то он воткнул в него свою косу, чтобы повесить на нее промокший плащ. Жрец идет по тропе, пытаясь не пропускать ни единой мелочи. Вот, кажется, камень лежит не совсем на своем месте – Какузу под ним устраивал тайник когда-то. Хидан кивает сам себе и идет дальше, начиная примерно понимать, где он. Дойдя до густого высокого кустарника, он пробирается сквозь него и оказывается на берегу небольшой речушки, которая, кажется, стала еще меньше, обмелев в половину. Но он помнит – здесь Какузу заявил, что Хидану не помешало бы отмыться от трехдневного слоя крови и чьих-то останков, а то воняет уже, как повозка с требухой, стоявшая на солнце. А потом они целовались, вздрагивая от брызг холодной горной реки. Хидан улыбается. Чувствует, что искать осталось недолго.

* * *

Сквозь деревья виднеется теплый свет костра и Хидан настораживается. Ощущение, что у костра именно тот, кто ему нужен, сильно, но нельзя терять бдительность. Он обходит чей-то привал стороной, хочет подойти к сидящему у костра человеку со спины, но подойдя на пару шагов ближе, замирает. Это он. Ошибки быть не может. Конечно, это он. Какузу сидит у костра, положив голову на колени. Рядом книга, сломанная глиняная маска и нож. И тяжелая аура бесконечного сожаления и горечи. Удержаться, конечно, было невозможно – Хидан бросился вперед, улыбаясь как наивный ребенок, несся через кустарник, ломал ветки и поднимал шум, пугая спящих птиц. - Какузу! Я тебя нашел! – он бросился на своего напарника со спины, обнимая за шею, и ему стало так тепло, будто костер рядом горел до самого неба, согревая даже душу. Какузу вскочил с места, сбрасывая Хидана с себя, развернулся резко, готовясь выпустить черные нити из руки. Его реакция стала заметно медленнее, он будто не до конца понимал, что делает, но рефлексы вынуждали действовать. Жрец остановился, глядя на него все с той же нелепой улыбкой, постепенно вспоминая, что говорил ему Джашин. Ну не может же быть все настолько плохо? Хидан выпрямился, как-то слишком резко почесывая затылок, и молча пялился на Какузу, не зная, что сказать. Но сказать что-то стоило – тот определенно был обескуражен, и кто знает, что его разум подскажет ему предпринять в следующую секунду. - Какузу. Это я! Хидан. Не помнишь? – Жрец вглядывался в полное недоумения лицо напротив, - Твой раздражающий напарник, заноза в жопе, тупица, кретин и болван. Нет?.. Какузу почему-то замер, не пытаясь напасть, но руку не опускал. Последний месяц он был потерян, чего уж тут скрывать – он едва помнил, кто он, но в памяти совсем не осталось последних пары лет. Что он делал, кем был? И что ему делать сейчас? Просто он открыл глаза, будто открыв книгу, в которой лишь чистые белые листы и ни единого слова. Он мельком взглянул на книгу, оставшуюся лежать на земле. Хидан уловил этот беглый взгляд и посмотрел на нее. Сейчас ему показалось, что это очень важно. Жрец нагнулся, поднял книгу с земли, стряхнул с нее налетевшую пыль и открыл. Ничего. Чистые белые листы и ни единого слова. Какузу не сводил с книги взгляда, хмурил брови и Хидан был уверен, что он нервничает. Нервничает. Какузу-то. Хидан фыркнул, протягивая книгу ему, пытаясь выглядеть как можно более добродушно. - Я могу тебе помочь. Ну, вспомнить. Хочешь? Слишком скудный спектр эмоций, как и всегда. Какузу не отличался эмоциональностью, и этот аспект его личности остался при нем. Он забрал книгу, бережно пряча ее в карман бордового плаща, и опустил руки. Ему было все равно. Когда он открыл глаза, он увидел только разруху вокруг. Он не имел понятия, кто ее устроил – он ли, кто-то другой, какая к чертям разница. Он снова дышит, в груди бьется сердце, и ему плевать, что одно сердце – для него ненормально. В голове содержится память о технике, о черных нитях, он знает себя и себя же чувствует. Он знает, что он – Какузу, отступник, и… И?.. Как он оказался здесь? Почему ему холодно, почему кажется, будто чего-то не хватает? Куда идти, что делать, что вообще происходит? Его хладнокровие и природное упрямство, пожалуй, помогают ему в эту минуту. Он просто решает, что ему все равно. Нет смысла горевать по утраченному, все, что у него есть – впереди. А сейчас – перед ним человек оттуда, из утраченного. По крайней мере, так он говорит. Хочется ли ему вспомнить, кем он был? И да, и нет. Интересно ли ему? Ни капли. - Какузу… - незнакомец снова подает голос, - Пожалуйста. Ты… Мы… Блядь. Хидан хватается за голову, закатывая глаза. Ему трудно даются слова, ему хочется просто выпалить в лоб, но он понимает, что, если это все тот же Какузу, ничем хорошим это не кончится. Как долго Жрец к нему подбирался, искал подход, старался растопить ледяную натуру, и с каким трудом ему это удалось. И тот Какузу, скажи ему Хидан «Знаешь, а мы с тобой кстати частенько трахались томными вечерами, потому что ты вроде как меня любишь, и я тебя люблю», тут же снес бы ему голову. Этот, думал Хидан, сделает то же самое. Неужели ему придется начинать все заново?

* * *

Хидан лежит на спине, согреваясь от костра, и ждет. Он не настаивает, не торопит и не нагнетает обстановку – хотя так хочется. Впервые он держит себя в руках по своей воле, потому что знает цену ошибки. Чужая душа сейчас слишком хрупкая, и он не может рисковать. Какузу снова сидит у костра, хмуро смотрит на Хидана, и пытается решиться задать вопрос. Этот человек –единственная ниточка к всему тому, что скрыто пустой бездной, он может помочь все вернуть. Но страшно решиться – а вдруг ему не понравится прошлое? Вдруг и правда, лучше не знать? Но Какузу не любит терять контроль над собой, своим разумом или жизнью. И невозможность справиться самому давит ему на плечи мертвым грузом. - Значит, мы знакомы? – наконец спрашивает он, отводя взгляд. Он хочет сосредоточиться на голосе его собеседника, поэтому закрывает глаза. - Конечно. Мы напарники. Короче, - Хидан поднимается на локтях, замечая, что Какузу не смотрит на него, - Я тебе просто сейчас все расскажу. По порядку. Хорошо? Какузу кивает, не открывая глаз, и ему кажется, что он открыл ящик Пандоры. Не слишком ли тяжело ему будет услышать все за один раз? Что его ждет? Но скитаться без цели ему уже до тошноты надоело. - Я Хидан. Мы напарниками были. В Акацуки – вроде как организация такая была, ловили Хвостатых, знаешь, ради силы, или чего там… Я, если честно, и сам не ебу. Помнишь, кто такие Хвостатые Звери? Жрец всматривается в лицо Какузу, ожидая ответа. Тот кивает, и Хидан бессознательно вторит ему кивком. - Ну вот. Не знаю, как ты к ним попал, но я к ним пошел только из-за тебя. Потому что, типа, ты бессмертный, я бессмертный… - Хидан потер глаза рукой. Боже, как это все глупо звучит, - Ну и вот мы мотались по странам, выполняли всякие задания нашего Лидера, ты ловил и убивал людей, за которых много платили, меня это бесило, так что мы постоянно срались. Ебучие деньги… «Ебучие деньги! Какузу! Сколько нахрен можно этим заниматься, мы третий день премся куда-то. Я умоляю тебя, старая ты труха, ну давай отдохнем!» Слова сами возникли в голове, будто далекое эхо, и Какузу сразу понял, что это голос его рассказчика. Значит, это правда. Они действительно знакомы. В кончиках пальцев появилось слабое покалывание, будто тело пыталось пыталось вспоминать вместе ним, и, кажется, у него это получалось быстрее. Что-то маячило на границе бездны, что-то близкое и знакомое, но пока что практически неуловимое. Хидан заметил, что Какузу будто задумался. Сильнее сдвинул брови, опустил голову, царапал ногтем запястье. Он всегда так делал, когда серьезно о чем-то задумывался. Жрец решил помолчать, чтобы не сбивать чужой мыслительный процесс. И пока молчал, поднял глаза к небу, и, хотя он прекрасно знал, что Джашин совсем не там, он все равно обращался к нему, глядя на яркие звезды. Благодарил, просил помощи, задавался вопросом, может ли Джашин помочь Какузу? В его ли это власти? И не оскорбляет ли его этот вопрос? Краем глаза он заметил движение – Какузу поднял голову и обратил на Жреца свой колючий взгляд. Хидан знал – он не злится, просто не уверен. Как непривычно видеть Какузу таким потерянным. - А еще мы с тобой поймали двухвостого, представляешь? Мы очень сильные, - продолжил Хидан, откидываясь на спину, - И я… эм… Как бы это сказать? Кузу, знаешь, я… «Кузу» «Кузу, сильнее» Какузу схватился рукой за голову – ее пробило острой болью, будто невидимый лучник метко попал ему прямо в висок. Снова эхо, поднимает что-то в груди, пальцы колет сильнее. Что-то слишком теплое, воспоминание светится так ярко, кажется, что оно близко – руку протяни – но так далеко, как давно умершая звезда. Он знает, что обожжется, если дотянется, но эхо пропадает, снова погружая разум во мрак. Нужно больше. Сильнее? - Я скучал. Мы с тобой… Блядь, я никогда не умел говорить об этом, ты же знаешь, - Хидан нервно проводит рукой по волосам, косится на Какузу, понимая, как глупо выражается, - Не помнишь, конечно. Мы с тобой это вообще не обсуждали. Мы просто были… вместе, понимаешь? Какузу скептично поднимает бровь, царапая ногтем подушечку пальца. Она начинает саднить, но все так же колется. Ему кажется, что он не понимает. Или не хочет понимать. Он уверен, что ему хочется это знать? Еще не поздно остановить это все. Оставить прошлое в прошлом, начать заново. Но его тянет назад, в пустую черноту бездны, любопытство ли, инстинкт или рефлекс, но тянет, заставляя верить, что эхо расскажет ему еще что-нибудь. - Мы вроде умерли. Нас достали пиздюки из Конохи, помнишь Коноху? И Какаши. Меня… Ну как бы заживо похоронил один сучий урод, и я этим не горжусь, знаешь ли! Ты ведь предупреждал меня… «Хидан! Осторожнее!» Собственный голос эхом бьет по голове, так странно слышать то, что ты сам же и говорил когда-то. Чувствуются эмоции, это… беспокойство? Волнение? Это желание уберечь, такое чуждое сейчас. Он что, чувствовал что-то подобное? Несвойственное и необычное. Вместе с необъятностью непонимания накатывает та самая горечь, которая преследовала его привкусом чего-то мерзкого все это время. Он не мог разобраться, откуда она, и пришел к единственному выводу – видимо, тоска по потерянной памяти и времени угнетала. Но, похоже, его скорбь была вовсе не из-за утраченных воспоминаний, а из-за гораздо более болезненной утраты. Утраты чего-то дорогого. Того, что не уберег. Не успел. Он поднимает взгляд, всматриваясь в облик Жреца, ищет знакомое и находит. Смутное ощущение колкости в руках превращается в ощущение от гладких жестких седых волос, пропускаемых сквозь пальцы. По пальцам скользит грубая ткань плаща. Бинты. Кожа. - …не знаю. Ты слушаешь? – Хидан повышает голос, вырывая Какузу из задумчивой прострации, - Говорю, как тебя убили – не знаю. И ты не помнишь. А мне интересно, кто смог это сделать. Я думал, тебя невозможно убить. Думал, ты сильнее всех их. Думал, ты никогда… «…никогда. И я думаю, пока мы вместе, нас вообще никто не убьет. Да мы же, блядь, бессмертные! Мне это даже надоело, ну, типа, неинтересно как-то жить вечно, когда остальные умирают, - Хидан переворачивается на живот, опираясь на локти, - Но ты тоже будешь жить вечно! Я не один…» Воспоминание такое яркое. Обжигает сетчатку глаза, будто солнце, из черной бездны вырываются на свободу запахи и ощущения: запах кожи, лаванды и крови, ощущение мягкой простыни на теле и прижатого к бедру чужого бедра. Плотину прорывает, накрывая с головой, и Какузу утыкается носом в колени, жмуря глаза – слишком много за раз, память оглушает, заставляя вспомнить каждую мелочь. Тихий звон цепочки с амулетом на шее, дрожащие ресницы, дыхание на своей коже и зудящие царапины на спине. Поверить в это не тяжело – память своя, сомнений нет, и он отчасти рад, что вспомнил сам. Расскажи ему об этом Хидан – кто знает, как бы Какузу отреагировал. Но вернулось и старое чувство, такое родное – вечное удивление, как его угораздило, как их угораздило. Хидан вдруг ощутил это – горечь ушла, будто уступая место свежему воздуху вокруг них. Его глаза расширились, он все еще смотрел в темное небо, мысленно благодаря Джашина. Ему некого больше благодарить. Он осторожно поднялся, подошел к Какузу, присел рядом. Не совсем понимая, в какую форму облечь свои эмоции, он просто касается пальцами его руки, надеясь, что не ошибся в ощущениях. Что ему не показалось. Тот отнимает голову от рук, поднимает взгляд и смотрит. Глаза его теперь еще страннее, они совсем потеряли цвет, но Хидану так нравится даже больше – подсознание даже ждет, что из одного из них сейчас скатится черная смола. Он смахивает наваждение, встряхнув головой, извиняется про себя перед Джашином за то, что сейчас он думает не о нем. Джашин усмехается и, конечно, прощает. - Я не знаю, как ты выжил. Когда-нибудь, расскажу, как выжил я, - тихо говорит Хидан, все еще дотрагиваясь до чужих пальцев, - Но умирать по отдельности я больше не хочу. - Безумие… - Какузу вздыхает, накрывая ладонь Хидана своей, - Но я тоже.