Диалоги

- Хидан, давай разойдемся по нормальному. Как взрослые люди. Даже обстановка располагает. Дорогой ресторан в самом центре города, вышколенные официанты в идеально наглаженных костюмах, за роялем в центре зала томный музыкант играет какой-то спокойный блюз и тихонько подвывает в микрофон. Все такие расслабленные, сытые и довольные жизнью, только Хидан сидит напротив Какузу, скрестив руки, и нервно дергает ногой. Нога начинает бесить, ресторан тоже. Он игнорирует произнесенную фразу, пялится куда-то в сторону, в район кухни, через небольшое окошко видно поваров – с некоторой периодичностью их поглощает клубами пара из очередной открытой кастрюли. - Ты меня слышал? Хидан хмурится еще сильнее, не желая отвечать. Пока он молчит – разговор не окончен, его ответа ждут, а значит, никто не поставит без его слов точку. Хотя глупо на это надеяться. Сложно отрицать, но к этому все и шло, причем уже давно – они оба оказались в тупике, спустя года обнаружив, как им скучно. Друг от друга ли, или от этих отношений, но факт остается фактом – все уже давно надоело, осточертело и вымотало, оставив только обиду, вечные какие-то несуразные подколки и игру на нервах. Какузу ставит на стол стакан с бурбоном и отодвигает от себя опустевшую тарелку. Он немного кривит губы, косо поглядывая на кухню придирчивым взглядом. Гребешок был ничего, а вот рис суховат. - Ты сам говорил, что чувствуешь себя, как на привязи. Ну так давай, ты свободен, уходи, - Какузу упирается локтями в стол и смотрит выжидающе. От таких слов даже ничего не скрипит внутри, и не появляется никакого внутреннего протеста, он чувствует себя зоологом, который никак не может убедить дикое животное вернуться в лес. Привязалось очень к хорошей жизни. - Я отдаю тебе твою машину. Что ты еще хочешь? Студия в центре тоже твоя, не понимаю, мне тебя уговаривать нужно? - Просто любопытно, насколько ты уверен, чтобы потом не было звонков среди ночи и дурацких писем, - издевается Хидан в ответ, наконец встречаясь с Какузу глазами. - Интересного же ты обо мне мнения, раз ожидаешь чего-то подобного, - хмыкает Какузу, - Такое можно ждать разве что от тебя. - И свитер мой верни, - злобно выплевывает Хидан и встает из-за стола, забирая со спинки стула куртку. Какузу цокает языком от досады – черт побери этот свитер – ему не жалко квартиру, машину, а вот свитер жалко. Мягкий и теплый, не в пример всем этим затянувшимся отношениям, приятно пахнущий… Да, пожалуй, стоит его вернуть, такие сильные обонятельные триггеры ни к чему. Хидан направляется к выходу и отмахивается от подбежавшего к нему официанта, на ходу закипая еще сильнее. Ему не грустно и не обидно, ему жаль потраченного времени. Люди не меняются, и испорченное не исправишь – а он так старался, и чего ради? Чтобы теперь снова менять образ жизни, привычки и обстановку, прекрасно просто, ничего не скажешь. Надо ведь и работу менять, чтобы больше не сталкиваться с этой опостылевшей мордой. Музыкант затягивает что-то совсем уж заунывное, быстро пробегает пальцами по клавишам рояля, и мелодия, конечно, безумно красивая, но Какузу сейчас лучше послушал бы что-нибудь из тупого бездумного техно, бьющего по мозгам отбойным молотком. Он наконец позволяет себе улыбнуться, чувствуя облегчение – цепь проржавела, якорь сброшен, полная свобода действий. Какузу улыбается каким-то своим мыслям, и расслабленно откидывается на спинку стула. Он открывает на телефоне сообщения и пролистывает последние полученные – одно из них заинтересовало его еще утром, но не хотелось принимать предложение раньше времени, кто знает, как мог бы закончиться этот вечер. Можно сказать, ему еще повезло, что Хидан отреагировал так спокойно, перевернутые столы и разбитые тарелки на несколько тысяч долларов его бы не удивили, но, видимо, у него просто не нашлось на это моральных сил. Поблизости будет проходить званый ужин, и Какузу туда пригласила одна очень влиятельная дама, давно положившая на него глаз. Ее старый муж был несметно богат, но, очевидно, немощен и бесполезен, а она – наглой и целеустремленной, бесконечно мозолившей глаза на каждом мероприятии. Хидан ее ненавидел, не терпел ее присутствия и мог часами выносить Какузу мозг по возвращению домой – он вообще был страшно ревнив, и Какузу не пытался даже объяснить ему, что можно провернуть очень незатратную махинацию, чтобы ощипать богатую курицу и сильно понизить ее репутацию. Хидан такое даже из холодного расчета бы не позволил сделать, хотя бы потому, что для этого пришлось бы отпустить Какузу в чужие руки, а это нервы, злость и истерики. Зато теперь – руки развязаны, и наступило самое идеальное время, чтобы наконец этим заняться. Денег много не бывает, и чужих денег, которые можно присвоить себе – тем более. До приема почти неделя, Какузу отвечает на предложение положительно, чем неслабо удивляет пригласившую его даму – Мэй. Она, похоже, не верит повернувшейся к ней удаче, и задает множество дурацких и не самых скромных вопросов, в том числе и почему же он вдруг решил согласиться на ее предложение. Откровенно отвечать не хочется, Какузу умело лавирует, уходя от ответа, пудрит ей мозги хитрыми ответами и не говорит по сути вопроса практически ничего, но она не особенно следит за разговором. Сигнал телефона, оповещающий о новом сообщении уже начинает утомлять, и Какузу отключает звук, не утруждая себя прочтением и ответами. Дома тихо и темно, пожалуй, непривычно, но в хорошем смысле, ведь тишина – любимое перманентное состояние Какузу, и он так долго не мог его себе позволить. Хидан не умел существовать в тишине, даже читая, он постоянно отпускал какие-то смешки или комментарии, ожидая ответа, работая, ругался и бесился от коллег, отдыхая, требовал внимания и разговора, будто все, вокруг чего крутилась его жизнь – это слова. Вспоминая о том, как Хидан реагировал на некоторые слова, Какузу прикрывает глаза, чувствуя, как нервно подрагивает что-то в районе живота, но быстро старается отбросить наваждение, твердо решая забыть обо всех особенно приятных воспоминаниях. Чтобы не испытывать соблазна. В конце концов, Хидан не единственный страстный тактильный маньяк, который заводился с пары особенных слов. За неделю удается навести порядок, разгрести завалы одежды в гардеробе, собрать в коробки некоторое Хиданово барахло и злосчастный свитер. Черная шерсть, крупная вязка, высокое горло, маленькая нашивка в виде круга с треугольником, выполненная серебряными нитями. Он сидел свободно, мягко согревая, а от ворота пахло… терпко пахло страстью. Какузу запихнул свитер поглубже в коробку, чтобы не цепляться за него взглядом. На рабочем столе седовласой напасти царил бардак, но Какузу решил не тратить время на разбирательства, просто сгребая все в очередную коробку, и прикрыл ворох бумаг ноутбуком. Со стола соскользнула маленькая фотография, сделанная на олдскульный полароид – хмурое уставшее лицо Хидана, замотавшегося в полосатый плед, Какузу сделал эту фотку сам, хотел досадить яркой вспышкой покрасневшим глазам. Хидан тогда неслабо болел, действительно расклеился, и не открывал шторы в комнатах сутками, чем, конечно изрядно бесил. От этой мысли Какузу почувствовал слабый укол совести, но даже не смог понять, почему в тот момент ему захотелось вести себя как гнусный ребенок и сделать что-то настолько дурацкое. Где было его сочувствие? Честно говоря, Какузу даже не понимал, насколько устал. За эту неделю он смог наконец к себе прислушаться, с удовольствием отмечая, насколько стал спокойнее. Он дал волю своему эгоизму, безбожно отменяя встречи, перекраивая графики и расписания, зверствовал напропалую, теша свое необъятное эго – подчиненные выли и проклинали его, коллеги и конкуренты удивлялись, откуда в нем взялось столько злости. На самом деле эта злость была всегда, как часть его характера, только она успешно гасилась Хиданом – живым воплощением здравомыслия, хотя, казалось бы, здравомыслие и Хидан – абсурдно противоположные понятия. Хидан топил Какузу в бесконечной томной и пошлой нежности, забирая всю злость и напряжение на себя, будто питался этим, как растение солнечными лучами. Он ждал точки кипения, чтобы обвить натянутые струны точно плющ, и мгновенно охладить буйный поток кипящей лавы. Хидан находил в этом некий философский подтекст – он считал себя чуть ли не святым, который помогает соблюдать баланс, помогает Какузу не пасть жертвой безудержного гнева и наломать дров. Святая благодетель, но что правда, то правда – многие были спасены от увольнения, несколько важных встреч не были по глупости отменены, и несколько человек даже остались живы, не подозревая, впрочем, о нависавшей над ними угрозе. И весь такой из себя святой, Хидан в то же время мог устроить яростный скандал вне стен дома, прослывая на всю округу неадекватным маньяком с неспособностью держать гнев в узде. Всю неделю Хидан выжидал. Уволился в первый же после расставания день, не объясняясь и не уведомляя никого, пары слов секретарше Какузу было достаточно. Такое резкое увольнение заместителя директора всех переполошило не на шутку, в офисе как тараканы носились слухи, теории и предположения, но ни одно из них не было верным. Никто даже не мог предположить, что разошлись они относительно мирно и спокойно, мнением большинства было то, что тут дело сделала измена. Причем непременно со стороны Хидана. Все заметили его пустующий кабинет, кто-то даже видел машину логистической компании, увозившей его вещи из их общего дома. Настроение Какузу тоже говорило о многом, и в целом ситуация была очевидна. Слухи разлетелись мгновенно, порождая еще больше слухов, один абсурднее другого. Он, естественно, всю эту болтовню на одном месте вертел, так что на сообщения не отвечал и вообще подумывал сменить номер. Студия, которую Какузу так благородно ему отдал, выглядела довольно бездушно. В ней почти не жили с момента покупки, Хидан вообще с трудом помнил, зачем ее купили. Большая и просторная, с минимумом мебели, но холодная и скучная. Курьерская доставка с вещами Хидана прибыла буквально на следующий день – просто поразительно, как Какузу стремился избавиться от него как можно быстрее. Что ж, это и к лучшему, никакого долгого ожидания, все вещи здесь, а значит можно начать работать, не теряя времени. В глубине души постоянно холодила грусть, как маленькая льдинка, отравляя все вокруг вечной мерзлотой. Да, возможно, последнее время они слишком часто ссорились и грозились друг от друга уйти, но разве так не у всех? Разве потом не мирятся, чтобы забыть все обидные слова, и снова отдаваться чувствам и приятным ощущениям? Найдя на дне коробки свой черный свитер, Хидан вдруг издал какой-то жалкий вздох, который не сумел подавить. Ему нравилось, как Какузу в нем выглядел – такой уютный и красивый, ему так шел черный цвет. Запах Хиданового одеколона и благовоний до сих пор со свитера не выветрился, и он понял, почему Какузу все-таки решился от него избавиться – он был сильно зависим от запахов, его окружавших, и этот запах наверняка будил в нем старые ощущения. Хидан усмехнулся, гордясь тем, какое влияние мог оказывать на этого человека, и уложил свитер на полку шкафа, отдельно от остальной одежды. Номер он так и не сменил. Уведомления о встречах, собраниях и совещаниях до сих пор приходили, из рабочих чатов он тоже не выписался, но о его присутствии там никто знать не мог - в конце концов, он писал эти корпоративные программы и админил их сам, а потому мог отслеживать любые активности, не обращая на себя внимания. Были мысли устроить какую-нибудь диверсию, положить сервак и застопорить работу на денек-другой, но он решил, что это не в его стиле – глупо мстить куче народу только из-за одного мудака, особенно учитывая, что они там все и так страдают, судя по зверскому расписанию. Через несколько дней на ящик директора приходит официальное приглашение на очередной напыщенный прием и Хидан видит, что оно прочитано. Раньше Какузу даже не открывал эту чепуху, подобные сборища он посещал только в том случае, если устраивал их сам. Хидан быстро пробегает глазами по тексту, запоминая адрес и название заведения, что ж, это не так уж далеко отсюда. Кофе обжигает язык, экран ноутбука освещает темную комнату, Хидан думает, насколько целесообразно припереться туда и помозолить Какузу глаза. Посещение этого действа может статься действительно полезным – благодаря связям, контактам с нужными людьми, Хидан мог бы найти себе там новую работу, в конце концов такого знатока своего дела, еще и работавшего с Какузу, с руками оторвут, ему еще и выбирать придется, чье предложение принять. А злобная морда Какузу сойдет за приятный бонус. Выходя из дома, он вдруг останавливается в дверях, как вкопанный. Оглядывает себя и решает, что раз уж он намерен мимоходом выбесить своего бывшего, то нужно идти до конца – он возвращается и быстро переодевается, натягивая черный свитер с серебристой нашивкой. Последний гвоздь в крышку гроба, определенно. -- Ехать недалеко, всего пару улиц, прием в очередном дорогом ресторане – богачи не отличаются оригинальностью, все одинаково любят безвкусную дорогую лепнину, золотую отделку и хрустальные люстры. Ну хотя бы музыка здесь повеселее – живой небольшой оркестр играет бодрый джаз, не позволяя этой невозможной скукотище поглотить всех присутствующих разом. Какузу со вздохом оглядывает это проклятое сафари, твари всех видов на выбор, здесь и хищники, и их жалкие подпевалы, падальщики и главная добыча каждого уважающего себя самца – продажные самки, выбирающие себе самого-самого из большого ассортимента. С прискорбием признавая, что он здесь добыча весьма желанная, Какузу снимает плащ, отдавая его молодому распорядителю. К нему приближается Мэй – выглядит она, конечно, величаво и бесспорно неотразимо, синее платье из дорогущего бархата обтягивает фигуру идеально, не скрывая достоинств и приковывая многочисленные взгляды. Любой бы отдал многое, чтобы оказаться на месте Какузу, но, учитывая вселенский закон мироздания, такие сокровища достаются тем, кому они совершенно не нужны. Насколько проще, черт возьми, было бы все это провернуть, согласись на это Хидан. Всего-то нужно поймать эту светскую львицу на измене, и шантаж бы вышел грандиозный – ее репутация ей дороже, чем несколько десятков (а то и сотен, смотря какое настроение будет у Какузу) миллионов долларов. Она от такой суммы не много потеряет, после смерти богатого старика все вернется, и все будут довольны и счастливы, однако без Хидана все же дело обстоит сложнее. На роль незаметного фотографа пришлось привлечь настоящего фотографа, и хоть он был проверенным и, в принципе, надежным сотрудником, он был, черт возьми, не Хиданом, способным влиться и мимикрировать в любую обстановку. Ну, почти в любую. Дейдара нервничал и не мог найти себе места, хоть и старался держаться внешне невозмутимым. На приеме он должен выполнять роль самого обычного фотографа – снимать всех подряд, но в основном, разумеется, Мэй, и ее непримиримую тягу подобраться к Какузу поближе. Позже, заметив, что эти двое покидают мероприятие, ему нужно проследовать за ними, чтобы весьма нескромно заснять бесстыдный компромат. Вроде бы ничего сложного, но руки у Дейдары подрагивали, и он неслышно чертыхался, проклиная эти идиотские игры богатых говнюков. Для своего появления Хидан подобрал идеальное время – когда первая волна поданных напитков уже выпита, и присутствующие захмелели достаточно, чтобы начинать травить тупые анекдоты и пошло шутить дамам на ушко. Светские разговоры сменяются промыванием косточек, откровенными оскорблениями и остервенелыми спорами, официанты выносят новые напитки и закуски, а музыканты начинают играть что-то совсем веселое. Удается пройти мимо нежеланных собеседников незаметно, и подобраться к тем, кто в данный момент представляет выгоду – один из таких, Орочимару, плотоядно улыбается, приветственно поднимая руку и снова озвучивает свое предложение, рассчитывая переманить Хидана на свою сторону. И очень эмоционально удивляется, когда слышит согласие. У барной стойки Хидан наконец замечает Какузу и ее – всю ту же чертову рыжую даму, значит, добилась все-таки своего? Или, может, она этого добилась уже давно, а Какузу получил возможность афишировать это только сейчас? По понятным причинам… Хидан предсказуемо закипает, но мысленно клянется держать себя в руках, и движется к ним. Натягивает дружелюбную ядовитую улыбку и бесцеремонно упирается в стойку локтями совсем рядом с Мэй. - Какой вечер, какие люди, - елейно тянет он, обращаясь в первую очередь к ней. Он видит краем глаза, как Какузу опасно щурит глаза, и довольно улыбается. Черный свитер делает свое дело, Хидан уверен, что Какузу чувствует запах, и сам рефлекторно наклоняет голову, закапываясь носом в мягком вороте. - А, это ты, - надменно отвечает Мэй и отпивает из бокала шампанского, ядовито улыбаясь, - Надеюсь, наслаждаешься этим чудесным приемом? - Я просто в восторге, - их беседа начинает смахивать на змеиную перепалку, до чего шипящим получается их обмен любезностями. Хидан берет со стойки стакан рома и кивает в сторону Какузу, - Надо полагать, ты наконец отхватила себе самого желанного самца? - А ты, надо полагать, оказался больше не нужен? Что ж, это логично, - Мэй делает шаг, подходя к Какузу ближе, и берет его под руку, - Сильным людям не нужен балласт, они должны находить равных себе. Какузу закатывает глаза от этого идиотского разговора, он хочет как-то от него сбежать, но вдруг чувствует этот запах. О, Хидан, конечно ты напялил чертов свитер именно для этого. Какузу меняется в лице, хоть и старательно сдерживается, но от взгляда седого это, конечно, не ускользает. Хидан видит то, зачем пришел сюда – Какузу смотрит в пол, нервно постукивая пальцем по бокалу, и этот тихий звон просто музыка для его ушей. Конечно, у Хидана внутри бушует пожар, его ревность еще никогда не дорастала до таких необъятных масштабов. Пусть они не принадлежат друг другу больше, и эта ревность эгоистична и беспочвенна, Хидан не может с ней совладать, это попросту невозможно – рука достопочтенной Теруми поглаживает Какузу по плечу, и хочется непременно эту руку отрубить и подать ей же на обед. Он пропускает мимо ушей все, что она произносит, его глаза прикованы к чертовой руке, а мыслями он где-то далеко – думает, что нужно свалить отсюда подальше, чтоб не довести до греха. Он упускает момент, когда Мэй уводит Какузу из зала прочь, хотя это и было предсказуемо. Какузу это приносит облегчение, ему надоело терпеть бесполезный кутеж, и тем более смотреть на Хидана, чувствовать его запах совсем близко, ловить взглядом серебристую вышивку на черной шерсти, не имея возможности провести по ней пальцами. Он настраивается на основную цель, ради которой все это было затеяно, выбрасывает из головы ненужные навязчивые мысли, и прислушивается к болтовне Мэй, нужно же, черт возьми, проявить хоть каплю участия, чтобы его внезапная благосклонность не показалась подозрительной. Уезжая от ресторана на ее машине с водителем, Какузу нервно надеется, что Хидану не придет в голову сделать что-нибудь с его машиной, оставленной здесь. В зеркале заднего вида он отслеживает глазами фары машины Дейдары. В темноте видно плохо, но, кажется, на водительском месте совсем не Дейдара. Какузу улыбается, пряча глаза. Он отвлекает Мэй беседой, заставляя ее забыть отдать охране дома распоряжения. Пока она позволяет ему помочь снять пальто, он отключает сигнализацию и освещение двора. Убеждает ее отпустить прислугу и выключить во всем доме свет, чтобы не нарушить особой интимности, под чары которой она неизбежно попала. В ее руках запретный плод, и, конечно, она теряет бдительность, полностью поддаваясь всему, о чем Какузу просит. Одна из спален – первая попавшаяся – просторная и до ужаса вычурная, Какузу незаметно кривится от неприятного ему интерьера. Огромная кровать с балдахином, тяжелые занавески, какие-то нелепые кисточки, шелка и золотые отделки – глупый китч, несметно дорогой, но выглядящий безбожно дешево. Такая нелепая страсть к показухе, скука и нелепица – лишь очередное доказательство полного отсутствия вкуса и душевной красоты. Бархатное синее платье с тихим шорохом падает на пол, и Какузу думает, что самое время появиться фотографу, потому что у него нет никакого желания продолжать этот фарс по-настоящему. Мэй стягивает с него пиджак, тонкими пальчиками проводит по шее и плечам, притягивая к себе, дышит шумно и тяжело, благодаря чему не слышит тихих шагов входящего в спальню человека. Темный силуэт крадется медленно, слышится тихий щелчок затвора, и комнату озаряет яркая вспышка, фотоаппарат делает целую очередь снимков, запечатляя все с крайне удачного и убедительного ракурса. Какузу тут же отталкивается от кровати руками, спрыгивает на пол, ухмыляется и надевает пиджак, переводя взгляд на фотографа. Конечно, это не Дейдара. - Чуть не опоздал, а? – злобно замечает Хидан, подходя к Какузу, - Зато фотки получились бы поинтереснее… - И как ты здесь оказался? – Какузу, улыбаясь, машет Мэй на прощание, делает знак рукой, что обязательно ей позвонит и уводит Хидана под руку, спеша как можно быстрее убраться отсюда. - Увидел этого трясущегося Дейдару у машины. Он выдал мне весь твой план за две минуты! Нашел кого нанять, тоже мне… Какузу даже не пытается сдержать смех, пока они бегут через просторный двор до открытой калитки. В доме поднимается шум, конечно, Мэй может попытаться их задержать, но это не совсем в ее интересах. Ей остается сидеть и молча ждать, кусая ногти, какие требования Какузу выдвинет в обмен на злополучные фотографии. - На, забирай, - Хидан пихает Какузу в руки фотоаппарат, и делает шаг назад, - Надеюсь, хотя бы эти блядские деньги сделают тебя счастливее. - И куда это ты собрался? – Какузу дергает Хидана за руку к себе, прижимая и вдыхая запах с шерстяного ворота свитера, - Думаешь, я бы правда тебя так легко отпустил? - Чт… Какузу, ты в своем уме? Ты же… - Хидан слышит, как Какузу тихо посмеивается, и начинает понимать. Это так в его духе. Расставание на публике, в самом известном ресторане города, в котором частенько собираются все сливки общества, следящие за всеми, как надзиратели в зоопарке. Слухи, беспрепятственно разлетающиеся по офису, по всей компании и, в конце концов, городу. Яркая машина перевозчиков, долго стоявшая у его дома (гораздо дольше, чем требовалось). Все лишь с одной целью – чтобы она поверила, что все по-настоящему, не искала подвоха или хитрости. И никакой заботы о чужих чувствах! - Ты издеваешься?! Ты мог просто рассказать, я бы помог! – Хидан пытается вырваться из объятий, замахнуться и врезать Какузу как следует, но тот держит его слишком крепко. - Ты бы не выглядел так натурально, если бы все было не по-настоящему, - строго говорит Какузу, - Ты бы видел свое лицо там, на приеме. Представлял, как отрубишь ей руку? - Ты проклятое чудовище, Какузу! Твоя страсть к деньгам не доведет тебя до добра, - попытки вырваться прекращаются и Хидан, наконец, может дышать спокойнее, - Я тебя умоляю, никогда не делай так больше. - Обещаю. Это последний раз, - Какузу серьезен, и Хидан не находит причин ему не верить, - Зато мне кажется, это пошло нам на пользу. За эту неделю я вдоволь насладился тишиной, но, знаешь, твоя болтовня все-таки лучше. - Сучий пес, чуть не разбил мне сердце, - Хидан в конце концов обнимает Какузу в ответ, так крепко, как только может, и страхи отпускают. Конечно, обида все еще покалывает, потому что это действительно жестоко со стороны Какузу, ему долго придется за это расплачиваться, и его любимые деньги тут ему не помогут, уж Хидан-то позаботится об этом. - Ну прости. Я знал, что ты справишься и дождешься меня, всего-то неделя прошла. Ты ведь в меня веришь, и не сдался бы так просто, правда? - вдыхая запах от свитера, Какузу проводит языком Хидану по шее, зная, как тот это любит. - Подлиза, - недовольно ворчит Хидан, но поддается, мысленно признавая, что Какузу прав. Он бы не отпустил его без боя.