***
Пристань Лотоса встретила его тихо и радушно; лотосы уже цвели в полную силу, а значит ничего не стоило уже дождаться, когда созреют семена. Тогда он съест их столько, сколько сможет – отыграется за все предыдущие пропущенные годы. Особенно была рада видеть его Цзян Яньли, если Цзян Чэна он считал своим братом, то ее – сестрой. От одной мысли о ней и о ее чудесном супе со свиными ребрышками и корнями лотоса в животе начинало приятно урчать. Конечно, она не оставила гостя без своего фирменного блюда, и то количество супа, которое простой человек мог бы осилить только за неделю, Вэй Ин съел за два дня. То счастье, что он мечтал обрести, кажется, всегда было здесь, именно в этом месте, под крылышком у семьи Цзян, где кормят супом со свиными ребрышками и другой вкусной едой, где всегда есть, чем заняться, и где развлечения никогда не наскучат. Именно так думал Вэй Ин на пути к Юньмэну, но после почти четырех недель подобного времяпровождения он начал подумывать о том, что ему приелись даже развлечения. Словно чего-то для полного счастья не хватало. Но каждый раз, когда ему приходилось обходить всю Пристань Лотоса целиком, он стремительно проходил мимо раскидистого старого дерева на окраине, даже почти не глядел в его сторону – в любом уголке мира было место, где оставались весьма неприятные воспоминания. Отчего-то в Пристани Лотоса его начали мучить по ночам кошмары, хоть раньше он почти не видел снов, и все они были каким-то мистическим образом связаны с этим местом. Вэй Усянь старался не ходить туда, не думать об этом, но, сколько раз он убегал от этого места днем, столько же раз оно возвращалось к нему ночью. История, связывающая его и это дерево, кому-то показалась бы до неприличия короткой и недостойной внимания, но она одна могла быть причиной происходящему. — Что ты тут делаешь? Я уже с ног сбился, пока тебя разыскивал, – подошедший откуда-то сзади Цзян Чэн сел с ним рядом. – Или мне показалось, что тебе это место не нравится? — Не нравится, – ответил Вэй Усянь предельно честно. – Но если я тут хотя бы час в день не посижу, ночью не смогу уснуть. Можно сказать, привычка. Цзян Чэн нахмурился и придвинулся чуть ближе: «Если оно тебя так беспокоит, давай спилим его. Хочешь, я попрошу отца?» — Откуда столь внезапное проявление доброты? – усмехнулся Вэй Усянь, вырывая клочок травы рядом с уродливо выступающим корнем. – Нет, его нельзя рубить, пока я не пойму, чего оно от меня хочет. — Ты совсем спятил? Ты думаешь, ты нужен дереву? Я не знаю, почему так можно чего-то бояться, но зачем это что-то еще и защищать? — Здесь у меня очень странно болит голова – не знаю, виновато в этом какое-то проклятье, или же я сам себе все выдумал, – Вэй Усянь приложил руку к затылку и прислонился спиной к дереву. – Не знаю, как объяснить, но эта боль стала почти приятна. Цзян Чэн недоверчиво фыркнул, и Вэй Усянь, видя, как тот силится не покрутить пальцем у виска, улыбнулся: «Думаешь, я псих? Что же, вполне возможно. Больше всего меня пугает то, что я сам себе все это мог вообразить, а теперь мучаюсь.» Подумав еще немного, Вэй Усянь спросил: «Вот скажи, какое твое самое раннее воспоминание?» Цзян Чэн, предположив, что тот захотел сменить тему, не задумываясь, ответил: «Мне было пять, наверное. Сидел на полянке, играл с Жасмин и Принцессой.» — Почему тебе так нравятся эти шерстяные колобки проблем? — Да как ты смеешь так называть их! – вспыхнул Цзян Чэн, полушутливо замахнулся, чтобы отвесить Вэй Усяню легкий подзатыльник, но по итогу просто хлопнул по голове. — Не буду, не буду! – засмеялся он. – Но вот знаешь, моя осознанная жизнь начинается с того периода, когда мне было девять – ну не может же быть такого, что со мной совсем раньше ничего не происходило. Едва ли в порядке вещей то, что едва ли наберется пять моментов из детства, которые сохранились… Я только об этом сейчас и думаю. Цзян Чэн пожал плечами и решительно покачал головой: «Такого не может быть. Тебя же учили родители владению мечом, а ты все приемы помнишь.» — Их помнит мое тело, наверное, оно всегда их знало, а вот голова – ничего. Мне все время кажется, что что-то намеренно не дает вспомнить мне что-то важное, буквально, какой-то переломный момент. Скажешь, я опять впал в детство, опять свихнулся? Но, если бы не Лань Чжань, я бы и не задумался над этим снова. Цзян Ваньинь напрягся, нахмурился и внимательно посмотрел на него: «Причем тут Лань Ванцзи? Тебе не стоило его доставать, сам видишь, это снова привело к неприятности.» Вэй Усянь развел руками и вновь уставился в одну точку: «Он совсем здесь ни при чем. Я просто попросил его однажды сыграть мне, и мое подсознание привело меня в Пристань Лотоса, прямо в это место. Конечно, ему я не сказал ни слова, он точно бы стал меня тогда избегать с еще большим усердием. Это все странно.» — Я даже не стану спрашивать, почему. Ты всегда был со странностями. — Оно ведь стало моим первым воспоминанием, с него моя память начала работать нормально. Кажется. Может, у меня так голова включилась, – продолжал Вэй Усянь, не обращая на комментарии Цзян Чэна внимания. – Вспомни, какой шум на всю Пристань Лотоса подняли, когда я так упал с него. Я ведь упал именно с него? — Я этот день помню не хуже тебя, вспомни, кто, словно посыльный, таскал воду и полотенца? Матушка потом попрекала, почему я веду себя, словно слуга. Вэй Усянь рассмеялся и, тыкая в Цзян Чэна пальцем, сказал: «Даже не представляю, кому тогда было хуже, ха-ха! К концу четвертой недели в орден Юньмэн Цзян принесли послание от ордена Цишань Вэнь. Как оказалось, даже несмотря на то, что в пятерке победителя не было ни одного Вэня, те считают образование в стенах других орденов неправильным и слабым, сбивающим с истинного пути, а потому ото всех орденов требовалось прислать молодых адептов на перевоспитание. Также указывалось, что отпрыск главенствующего клана непременно должен присутствовать там, и Вэй Усянь совсем поник – мало того, что прежние развлечения несколько наскучили, так еще и Цзян Чэн со дня на день должен был уехать – так значит, теперь ему только и остается, что помереть со скуки в одиночестве? Однако, помереть со скуки не довелось, при желании он всегда мог найти сколько угодно приключений на свою пятую точку. В вечер перед отъездом молодых адептов в Цишань Вэнь в Пристани Лотоса было шумно: все понимали, что в Безночном Городе никто не позволит им повеселиться с таким же размахом, да и юньмэнскую кухню ничто не сможет заменить. Поэтому все, и Вэй Усянь тоже, хоть тот и не должен был никуда ехать, наедались до отвала, так, чтобы можно было потом еле-еле выползти из-за стола. Подавали даже вино: все были пьяны и веселы и старались не думать о предстоящем путешествии. Цзян Чэн тоже пил и ел, но на лице его оставалось все то же прискорбное выражение, что появилось впервые, когда послание из ордена Цишань Вэнь было доставлено. — У тебя такая кислая физиономия, словно в твоей тарелке не куски мяса, а зеленые гусеницы, а в чарке не вино, а лимонный сок, – заметил Вэй Ин. Цзян Чэн недовольно фыркнул и отодвинул от себя тарелку, а следом и вовсе отвернулся от Вэй Усяня, что пытался развеселить его. – И вообще, это я должен расстраиваться из-за этого всего еще сильнее тебя. — С чего бы тебе вдруг расстраиваться? Это же я еду в это змеиное логово, и у меня там, в отличие от тебя, приятелей нет. — Там же будет столько наших друзей, а я остаюсь один. А воровать лотосы в одиночку, знаешь ли, не так весело. — Ну и поделом тебе, – отрезал Цзян Чэн. – Меньше будешь глупостей делать. — Пока я молод, буду делать, что хочу. А что, если… Цзян Чэн словно прочитал его мысли и угрожающе предупредил: «Даже не смей просить шицзе отправиться с тобой воровать лотосы. Даже ты не настолько важная персона для этого.» Вэй Ин рассмеялся: «Правда? А мне казалось, в детстве нам нравилось втроем это делать. А когда нас ловили, ты обычно прятался за ее юбку, поэтому каждый раз просил ее составить нам компанию, ведь ее никогда не ругали». — Тц. Не было такого. — А вот и было, сам спроси шицзе, если хочешь. — Ты не можешь звать ее так, пока не вошел в наш орден, – важно сказал Цзян Чэн, чуть пригубив вино из чарки. Вэй Усянь так и прыснул со смеху, представив шутку, которую он собирался озвучить. Он встал из-за стола, увидев его, другие адепты притихли. — А отчего ты так уверен, что я выберу орден Юньмэн Цзян, а не какой-нибудь другой, – Вэй Ин на мгновение задумался над тем, какой пример ему будет лучше всего привести. – Почему, например, не орден Гусу Лань, ха-ха? Буду каждый день ходить в траурных одеяниях, которые, если запачкаешь, то непременно все вокруг заметят. А потом старик Лань Цижэнь.., – Вэй Ин уже вошел во вкус повествования; сорвал с земли клочок травы и приложил к подбородку, нахмурил брови, а потом, подумав, распустил свой хвост и повязал красную ленту себе на лоб. Все остальные нашли в его образе невероятное сходство с Лань Цижэнем, а Вэй Усянь уже приготовился вложить все свои актерские способности в следующие слова: — А потом старик Лань Цижэнь скажет: «Наши одежды символизируют чистоту и праведность, а ты их замарал, грязный и недостойный мальчишка.» Потом отправит меня самого стирать их в холодном источнике и без мыльного корня, чтобы я подольше помучался. Это, конечно, покажется ему недостаточным, и он скажет: «Пойди перепиши десять раз этот сборник правил ордена Гусу Лань, а чтобы ты выполнил это хорошо, я поставлю над тобой надсмотрщика, который будет докладывать мне, если ты будешь недостаточно прилежно переписывать». Цзян Чэн усмехнулся: «Зная твой почерк, могу сказать, что ты будешь переписывать их целую вечность.» Вэй Ин тут же подхватил: «В этом-то и дело! Надеюсь, этот старик хоть немного пожалеет меня и в надсмотрщики поставит какую-нибудь красивую заклинательницу, чтобы я мог время от времени ею любоваться». — Не получится, молодой господин Вэй, – возразил один из адептов. – Я был на обучении в Облачных Глубинах и за все время, проведенное там, не видел ни одной девушки. У них четко разделена территория. — Какая жалость, – протянул Вэй Усянь. – Значит, буду надеяться, что он поставит моим надсмотрщиком Лань Чжаня. Все лучше, чем кто-то другой. — Зачем это тебе опять понадобился Лань Ванцзи, – насторожился Цзян Чэн. – Он тебе не какая-нибудь хорошенькая заклинательница, чтобы на него любоваться, а если попытаешься говорить больше десятка слов за раз, непременно залепит рот заклинанием молчания. — Интересно, почему мне нельзя на него любоваться? Он же такой хорошенький, не думал, что когда-нибудь скажу это, но он, возможно, и посимпатичнее меня будет. — Небеса ошиблись, сделав тебя мужчиной, – фыркнул Цзян Чэн – настроение его вдруг испортилось донельзя. – Тебе следовало родиться девой, тогда ты бы вышел за Лань Ванцзи замуж и раздражал весь его орден своим присутствием. — Ха-ха, что мне мешает сделать это и в этом теле? Насколько я помню, нет ни одного закона или правила, запрещающего двум мужчинам преклонить колени перед Небом и Землей. — Я буду надеяться, что это была очередная твоя глупая шутка, и ты на самом деле не обрезанный рукав, – вдруг посуровел Цзян Чэн, с громким звуком опуская недавно полную до краев, а теперь уже пустую чарку. Он выпил вино залпом и, возможно, так нахмурился из-за резкого терпкого вкуса, но всем показалось, что он так зол из-за этих необдуманных слов. — Разумеется, это всего лишь шутка. Как вообще ты мог подумать обо мне такое? Тебе должно быть ужасно стыдно сейчас за это, Цзян Чэн! Ни говоря больше ни слова, Цзян Ваньинь встал из-за стола и ушел прочь, пристыженный насмешкой или же обиженный на Вэй Усяня. В ответ на чуть напуганные выражения лиц адептов Юньмэн Цзян, Вэй Ин только кивнул головой, мол, ничего страшного, отойдет. Все же Цзян Ваньиня он знал достаточно хорошо. Веселье в Пристани Лотоса окончилось только ночью, когда молодых заклинателей разогнала Мадам Юй. Она изначально не поддерживала затею с прощальным пиром и теперь, увидев, как этот Вэй Усянь приучает адептов ее ордена к вину, страшно разозлилась. Те были пьяны вусмерть, смеялись и пошатывались, и никто не знал, сможет ли хоть один из них наутро встать на меч и пролететь хоть один ли. Один из них был особенно уперт и никак не желал возвращаться к себе, потому Вэй Усянь, помнящий, насколько страшной бывает Мадам Юй в гневе, попробовал успокоить его лично и договориться по-хорошему. Тот едва мог переставлять ноги, пришлось вести его крайне медленно. Несмотря на почти полную потерю контроля над телом, адепт не утратил способность внятно говорить, и Вэй Усянь многое узнал из его слов; что его спутника завали Юань Дао, что ему предстоит отправляться в Безночный Город вместе с Цзян Ваньинем и другими, что когда-то давно он не поладил с адептами Цишань Вэнь, и теперь они наверняка не упустят шанса припомнить старые обиды. Комната Вэй Усяня располагалась недалеко от корпусов простых адептов, и он довел пьяного и почти плачущего Юань Дао до порога, но тот никак не хотел отпускать его руку; видимо, вино дало ему смелости сказать то, что было на душе, вслух, и не просто кому-то, а дорогому гостю, который знал его меньше других, и который, вероятно, не стал бы расспрашивать о причинах такого разлада. — Молодой господин Вэй, прошу вас, сломайте мне руку или ногу, чтобы я не смог поехать туда! Это много лучше, чем быть закопанным в землю живьем, а они, поверьте, увидев меня, так и сделают! Мне остается только молиться всем богам, чтобы они не вспомнили мое лицо и имя, иначе я умру таким молоды-ым, – когда Вэй Усянь снова попытался его оставить, Юань Дао вцепился обеими руками в его ногу, прижался к ней, словно малое дитя к матери, и заревел еще громче. Боясь, что он разбудит других адептов, или еще чего хуже, Мадам Юй, которая, кажется, только успела угомониться, Вэй Усянь втащил его в свою комнату и запер дверь. Юань Дао стянул с его кровати покрывало, завернулся в него, как шелкопряд в кокон и, шмыгая носом, уснул, в то время, как Вэй Усянь растянулся на кровати и задумался.***
Цзян Ваньинь обвел всех присутствующих взглядом и почесал подбородок. — Все пришли? Мне кажется, или кого-то не хватает? Все сегодня встали рано, чтобы успеть разбудить остальных, потому в строю адепты клевали носом, а Цзян Чэн был раздраженнее обычного. Адептов было много, и не сразу можно было сказать, кто именно отсутствовал, но в этот момент опоздавший явился; только одежды ордена Юньмэн Цзян сидели на нем странно, а волосы, которые обычно адепты собирали в гульку, были распущены и растрепаны, словно у их обладателя не хватило времени причесаться. Одним словом, было видно, что этот человек проспал и теперь, понимая, что все ждут только его, торопился изо всех сил. — Юань Дао, как ты посмел задерживать остальных?! Все и так нетрезвы и лететь придется гораздо медленнее обычного. Надеюсь, ты хорошо выспался и не станешь задерживать нас еще и в пути. — Разумеется, – бодрым голосом ответил тот. – Я много выпил вчера, но мы будем стремиться достичь невозможного и тогда прибудем к сроку, верно я говорю, молодой господин Цзян? Цзян Чэн фыркнул и отвернулся. Юань Дао обступили товарищи, и каждый по очереди спрашивал: — Что у тебя с лицом, ты так странно улыбаешься? Ты же не хотел ехать. — Тебя же выносит после первой чарки, как ты умудряешься так хорошо выглядеть? — Хоть ты и неплох сегодня, но что у тебя с голосом? Охрип, пока вопил под окнами молодого господина Вэя? Все мы слышали, что за позор ты принес на наши головы! — А что с волосами? Хотя решение сменить прическу было верным, но теперь ты словно похож на другого человека. А он улыбался одновременно каждому и словно не знал, на какой вопрос ему ответить первым, поэтому оставил без ответа их все. Прибыть к назначенному времени можно было только на мече, и для адептов ордена Юньмэн Цзян испытания начинались уже на этом этапе. К счастью, все уже могли контролировать себя, а значит и лететь, пусть медленно и с трудом. Цзян Яньли, всерьез опасаясь, что юношей не будут кормить вдоволь, набила пазуху каждого разными припасами, что было весьма кстати. Юноши, еле волоча ноги от вчерашнего празднования и съестной ноши покинули Пристань Лотоса и спустя день полета с редкими, но длительными остановками прибыли в Безночный Город, где был назначен общий сбор. С первого взгляда Вэй Усянь оценил их внешнее с Юань Дао сходство: на пьяную голову кто-нибудь мог их спутать, а значит, можно постараться сделать так, что и в трезвом состоянии их было бы трудно отличить. Юань Дао совершенно не желал ехать, Вэй Усянь же наоборот – был бы рад иметь возможность. Итак, полусонный и пьяный Юань Дао и выпивший не в пример больше, но все же трезво мыслящий Вэй Усянь заключили сделку: обрядившийся в одежды ордена Юньмэн Цзян Вэй Усянь должен был покинуть Пристань Лотоса с группой адептов, Юань Дао же в одеждах Вэй Усяня должен был также скоро распрощаться с господами Цзян и залечь на дно. Одежда Юань Дао сидела на Вэй Усяне как влитая – для этого пришлось разбудить пьяного адепта и раздеть его, манера разговора и поведения Юань Дао, которые он наблюдал во время пиршества, также не были ему чужды, а потому при старании их легко можно было бы скопировать. Юань Дао пришлось отдать Вэй Усяню свой меч; Суйбянь стал уже слишком узнаваем адептами Юньмэн Цзян, впрочем, тот был несильно этим огорчен. Спрятав в мешочек Цянькунь, где лежали письма к орденам и некоторые другие полезные вещи, Суйбянь, а также большое количество сухарей, на случай, если вдруг в пути проголодается, Вэй Усянь посчитал, что готов ко всем поворотам судьбы. Он рассчитывал, что с утра после пиршества взор других адептов будет замутнен, сами они будут заняты собственными делами и не обратят на некоторые различия в них внимания. Но на всякий случай Вэй Усянь все равно несколько изменил свое лицо; под глазами углем он намазал круги, словно «Юань Дао» плохо спалось ночью, подкрасил веки и брови, распустил волосы, закрыв часть лица ими, и поставил себе все тем же углем родинку у носа, как у Юань Дао. Теперь, когда от его привычного образа не осталось почти ничего, Вэй Усянь действительно словно стал другим человеком.***
В Безночный Город съехались адепты всех орденов: от самых больших и известных, до маленьких и тех, о существовании которых Вэй Усянь и не догадывался. Адепты предпочитали сбиваться в кучки с товарищами, потому отдельных людей найти было трудно. Адепты Юньмэн Цзян не горели особым желанием заводить разговоры с Юань Дао сейчас, а потому Вэй Усянь предпочел прогуляться по площади и со стороны посмотреть на своих знакомых. И вскоре почти в каждой кучке заговорили о странном, никому не известном адепте ордена Юньмэн Цзян, наверное, немного сумасшедшем, который без всякого стеснения подходил к сыновьям именитых кланов и заводил с ними разговор так просто и непринужденно, словно тысячу лет был с ними знаком. Кто-то удивлялся его наглости, кто-то – восхищался смелостью, и при этом каждый подсознательно догадывался, что этот человек не так-то прост, как мог казаться. Между тем Вэй Усянь, вежливо поприветствовав даже Цзинь Цзысюаня, который, оторопев от его развязности, ответил на приветствие почти как следует, понял, что ни в одной компании не может найти Лань Сичэня, но при этом не мог предположить, что того здесь нет. Он твердо намеревался поприветствовать его тем же образом, что и остальных; для этого он дважды обогнул площадь и прошел мимо нескольких кучек, но, как он и предполагал, адепты ордена Гусу Лань стояли все в одном месте и никуда не расходились. Среди тех людей он видел и Лань Ванцзи. Он был бледнее обычного и стоял, слегка прислонившись к стене. Поза его была наверняка неподобающей, но в его сторону люди из Гусу кидали только сочувствующие взгляды, и никто не осмелился подойти и сделать по этому поводу замечание. Вэй Усянь, недолго раздумывая, подошел к нему, сделал приветственный поклон и, не дожидаясь ответного, открыл рот, чтобы спросить то же, что спрашивал и у всех, но тут внимание всех адептов привлек Вэнь Чао, вышедший на постамент. Рядом с ним стояли еще двое – изящная дева с тонкой талией и выразительными глазами, при этом в ней не было ни капли того милого очарования, которым была преисполнена Цзян Яньли, и незнакомый Вэй Усяню высокий и широкоплечий адепт Цишань Вэнь средних лет. Лань Ванцзи отвернулся от него и переключил внимание на Вэнь Чао, который начал что-то громко, но нудно говорить, а Вэй Усянь незаметно перебрался в ту сторону, где стояли адепты Юньмэн Цзян. — … А теперь всем сдать свои мечи! По толпе в ответ на его слова прокатилась волна недовольства, но никто не посмел возразить в открытую. К этому моменту даже самый сомневающийся понял, что этот процесс перевоспитания будет проходить не так, как его можно было представлять – по сути всех присутствующих взяли в заложники.