Гориясно

— Мы заблудились, — произнес Линус, когда они наткнулись на одно и то же дерево в третий раз. — Это все из-за тебя, — Калеб не врал, нет, он просто не договаривал. — Если бы ты не утащил нашу карту, этого бы не произошло, — объяснил он, которому проделка Линуса сослужила добрую службу. Он, пробираясь через заросшую траву, отводил от лица вездесущие ветки деревьев, так и норовившие зарядить то в лоб, то в глаз. — Я предлагал спросить дорогу. — Люцифер, шедший рядом, то и дело прогибался под ними. — У кого? — возмутился Калеб, успевший в последний момент увести от глаз ветку. — Как только люди видели это подобие живого, сразу же убегали. Неупокоенная душа, надо признать, пугала многих. — Я стал таким по вашей милости. — Линус, сложив на груди руки, вальяжно шел вперед — ему-то пригибаться не было нужды. — Надо принимать ответственность за свои поступки, преподобный. Через двадцать минут они вернулись к тому же дереву, которое Люцифер, всегда старающийся смотреть на вещи позитивно, встретил как старого друга. — Эй, преподобный, обратись к высшим силам. Мы тут, как бы прискорбно ни было признавать, собственными не справляемся, — предложил Линус, начинающий волноваться из-за того, что последние несколько часов не видел ничего, кроме леса (а еще его порядком раздражала неспособность разобраться со всем своими руками — и в прямом, и в переносном смысле). Калеб это делать... не хотел. — У меня нет средств, — уклончиво ответил он. Линус, сощурив глаза, наклонился к сумке, которую тот держал на плече, и нырнул в нее лицом, минуя ткань. — Это... выглядит странно, — сказал Люцифер, наблюдая за ним. — Не страннее, чем твоя мать, уходящая под землю, — вспомнил Калеб демонессу Шарлоту. Которая, судя по всему, оказалась права по трем пунктам. Во-первых, Калеб хотел сами-знаете-чего. Во-вторых, Калебу на самом деле не светил рай. В-третьих, с Калебом Люциферу тоже ни за что не светил рай. Шарлотта может бить камнями вылезающих из лавы мучеников и оставаться спокойной за будущее сына. Потому что Калеб — мразь мразью, мудак мудаком, скотина скотиной и... — Ты чего нас за нос водишь, а? — недовольно спросил Линус, наконец вставший прямо. Калеб предпочел бы и дальше не видеть его наполовину обгоревшее лицо, разве что без участия своей многострадальной сумки. — Вон у тебя свечи есть, доставай и подключай высшие силы. Калеб в который раз пожалел о том, что Линус увязался за ними. Пришлось доставать свечу. Он зажег ее, поставил на землю и сел к дереву, собираясь вздремнуть. — И что? Нам ждать, когда сгорит вся? — спросил Люцифер, наклонившись поближе к свече и сощурившись, будто огонь мог приоткрыть ему тайну мироздания. — В какую сторону упадет, в ту и пойдем, — объяснил плюхнувшийся на землю совершенно не по преподобнически Линус, проваливаясь в нее на половину туловища. — Так это же ветер? Ветер подул, — Люцифер изобразил ветер правой рукой, — и она упала, — показал падение свечи левой. — Богоотступник, — фыркнул Линус. — Ты такое в раю не вздумай сказать, — покосился на него Калеб. — Странные у вас технологии, как будто первобытные, — присвистнул Люцифер. — Зато наверху одни модернизации, — сказал Линус. — Отец только о них и говорил. — Надеюсь, он попал в рай. — Надеюсь, нет. — У нас по всему аду указатели стоят. Невозможно заблудиться. Вдоль первого круга закусочные, вдоль второ… — Не хочу ничего слышать об этом, — прервал его Линус, для большей драматичности прикрывший лицо рукой. — Погоди. Закусочные? Теперь лицо рукой захотел прикрыть Калеб. После того, как Линус увязался за ними, он не чувствовал ни минуты покоя. Конечно, покой с Люцифером ему только снился (нет), но головная боль увеличилась в двукратном размере, перейдя из фазы «терпимо» в фазу «смертоубийство». Калеб ни за что не признался бы ни себе, ни кому-либо другому, но его раздражало то, что Линус ошивается вместе с демоном, мешая их устоявшемуся дуэту остаться наедине. Выныривает из дерева, пугает из-за ограды и вечно треплется, будто его воскресные проповеди не пользовались спросом. У Калеба тут, между прочим, чувства, которые он признал. Открыл себя даже с новых сторон — оказывается, иногда он может быть заботливым и обходительным, внимательным и нежным; оно все само как-то получается, стараться не нужно. Но также Калеб яснее увидел и свои недостатки. «Влюбленность как увеличительное стекло» — материал для диссертации. Эгоистичность предстала перед ним в шелковых одеяниях, кружа в вальсе разрушенных мечт (не его). Потому что заблудились они не потому, что солнце ушло за облака, и не потому, что карта была безвозвратно потеряна, и не потому, что у каждого из тройки был топографический кретинизм. Калеб через сутки после того, как они узнали верную дорогу у Эммануила, осознал, что не хочет отпускать Люцифера в рай... Вот вчера он хотел, а сегодня вот перехотел… Тяжело все у преподобных, знаете… Давайте посмотрим на вещи объективно. Калеб, окончательно принявший свои чувства, а также понявший, что дело — дрянь, не придумал ничего лучше, кроме как сбить их разношерстную компанию с верного пути. Ему светил ад, Люциферу рай (на Линуса, в общем-то, ему было плевать). Их пути никогда бы не пересеклись, да и... будто нужен Калеб будет Люциферу на облаках... а тут вот... человеческое существование и скорый ад. А с милым и рай в горящем шалаше. Калеб осознавал, что поступал отвратно, но... Он посмотрел на Люцифера, который объяснял Линусу про закусочные и красочно описывал, активно жестикулируя, какие блюда там подаются. У него ведь на самом деле не было ни шанса, чтобы такой милый до трясучки демон выбрал его осознанно, имея при этом много других кандидатур на небесах, так что... Да и, знаете, отношения на расстоянии — та еще морока. Не то чтобы у них вообще сейчас были отношения… Калеб не делает ничего плохого, он просто направляет Люцифера на путь истинный в лице себя. Калеб не делает ничего плохого, просто лишает Люцифера, в которого влюбился каждой клеткой своей проклятой души, мечты оказаться там, где ему всегда следовало быть. Калеб боролся сам с собой и нуждался в том, чтобы кто-нибудь подсказал, что делать. Грамотно объяснил, что он совсем охренел, например. Пнул под зад. Ударил в морду. Так Калеб и уснул, чувствуя, как грудь стягивало что-то странное и незнакомое, не позволявшее свободно дышать. (Совесть) Проснулся он от тихих шепотков: — …похож? Правда? — Здесь поприятнее, чем в жизни. Сам поверить не могу, что говорю это. — Мама мне говорила, что с таким только в грузчики на нижний уровень, — Люцифер тихо вздохнул; на коленях он держал бумагу, на которой было нарисовано что-то круглое и волосатое. — Что никому не нужны мои рисунки, поэтому я всю жизнь буду торчать внизу без перспектив. — Мой отец говорил мне, что я всю жизнь буду у него в помощниках ходить, пока он не сдохнет, потому что доверять церковь в мои руки нельзя, — поделился Калеб, перебирая пальцами землю (у него не получалось, но хотя бы создавалась видимость). — И даже после смерти не отдаст ее мне. Завещает какому-то брату троюродной тетки. Папанька не верил, что я справлюсь со своей работой. Ха! Самый большой приход по всей округе. Калеб при этих словах почувствовал, как негодование запульсировало в висках; у него, конечно, не самый большой приход, но и не самый маленький. Золотая середина, все как надо. — И что произошло? — Сдох он, — заржал Линус, но, увидев недоумение на лице Люцифера, почти сразу взял себя в руки и откашлялся. — Папаше надо смотреть, из какого графина пьет, а не ворон считать. Подул ветер, и перо, которое все это время лежало рядом с Люцифером, унеслось прочь. Тот, впихнув рисунки в руки Линуса, резво поднялся и побежал за ним, перепрыгивая через коряги. Свеча упала на запад. Калеб, воспользовавшись моментом, ногой повернул ее на юг. — Ты совсем охренел, собачья морда?! — закричал озверевший Линус, который заметил его маленькую махинацию. Калеб чертыхнулся, проклиная неупокоенную душу. — Ты зачем свечу подвинул?! — Заткнись или отправлю в ад, — прошипел Калеб, складывая на груди руки и приподнимая плечи, будто хотел спрятаться от назойливого товарища. Линус возмущенно замолк, но так и остался сидеть с открытым ртом. Сощурился, будто раздумывал над тем, кем приходилась Мария Магдалина Иисусу. Его глаза расширились — на него снизошло озарение. — Так это из-за тебя мы здесь торчим. Калеб потянулся к кресту, чтобы изгнать Линуса. Одной неупокоенной душой больше, одной меньше. Люциферу можно сказать, что тот убежал за бабочками, вполне поверит. — Положи на место крест или я позову Люцифера и расскажу о том, какой ты ублюдок, — выпалил на одном дыхании Линус, начиная проваливаться под землю из-за обуреваемых эмоций. — Он и так в курсе этого, но нет, видит в тебе что-то особенное. Бедный, господь ему помоги или сатана, плевать, просто бедный парень. — Чего сразу бедный-то? — прошипел Калеб. Ничего Люцифер не бедный. — Да потому что из всех преподобных на тебя наткнулся, — продолжал прыскать ядом Линус, ушедший в землю по грудь. — Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно, пока ты не видишь, аж тошнит, а ты его в рай не хочешь отправлять? Я знал, что ты отвратен, но имей совесть-то! Вот так Калебу и объяснили, что он совсем охренел. Ментальный удар в рожу и пинок под зад. Дышать стало легче. — Люцифер смотрит на меня? — потерянно пробормотал он. — А ты бревно из глаз вытащи! — Линус, уйдя под землю по шею, испуганно замотал руками во все стороны; его движения чем-то напоминали движения человека, брошенного в реку смекалистым отцом, посчитавшим, что ребенок таким образом научится плавать. Пока Линус пытался выплыть, Калеб пытался осознать, что он натворил. Воспользовался чужим доверием, поставил свои желания выше (обычное дело, но в контексте Чувств с большой буквы воспринималось как удар под дых), нагло врал в лицо (обычное дело, но…) Люцифер на самом деле не заслуживает такого, как Калеб. — Мне все равно, какие у вас там терки, — сказал поднявшийся на ноги Линус, все еще с опаской глядящий на то, как подошвы ботинок погружались под землю. — Но меня ты до этого водопада доведешь, ясно тебе? Иначе я сделаю из твоей жизни кошмар, будь уверен! — Почему вас нельзя оставить и на пару минут? — Вернувшийся Люцифер с пером в руках недовольно взирал на преподобных. — Потому что я его ненавижу. — Потому что он мудак. Сказали преподобные в один голос. Люцифер вздохнул, как вздыхают матери, глядя на набедокуривших детей, и подошел к своему мешку, чтобы положить перо. «Он, значит, по тебе с ума сходит, места не находит, листы белые на твою рожу изводит, пялится влюбленно…» — вспомнил Калеб и задохнулся от понимания; от чувств тут сердце разрывалось не только у него (такое себе сердце, конечно, но какое уж есть). — Нам на юг? — спросил Люцифер, увидев направление свечи. Линус выжидательно уставился на Калеба, готовый в любой момент вывести его на чистую воду и облить говном. — На запад, — сказал Калеб, ставя своеобразную точку в двухдневном спектакле одного актера. Они недалеко отклонились от правильного курса, поэтому, чтобы вернуться на верный путь, пришлось потратить не больше половины дня. Однако они не сразу поняли, что то, что предстало перед их глазами, являлось водопадом. — Я думал, он больше, — сказал Люцифер, недоверчиво смотря на вытекающий из недр земли источник, бывший не больше двух метров. — В книге он нарисован больше. — Калеб стоял с открытой на нужной странице книгой, на которой водопад представлял из себя… ну, знаете… водопад. — Вода есть, источник есть, что вам еще надо? — возмутился Линус, очень хотевший оказаться в раю и перестать то и дело опускаться под землю. Озерцо представляло из себя неглубокое, но чистое нечто (не было ни зеленой воды, ни лопающихся нездоровых пузырей), достигающее размера четырех церквей (если их выстроить по периметру). Рыба в ней не плавала, мусор — тоже, да и видно было в нем каждый камень, словно оно представляло из себя паранормально гнущееся стекло. Калеб повернулся к Люциферу, замершему на месте и крепко сжавшему перекинутый через спину мешок. — Долго ты еще будешь смотреть? Моя церковь не может долго ждать, — сказал он; отчего-то слова выговаривались тяжело, будто в его горло была просунута раскаленная коряга. — А если не получится? — тихо спросил Люцифер. Калеб хотел, чтобы не получилось, но еще он хотел, чтобы тот вроде как был счастлив, так что… За прошедшее время с фигурального пинка под зад его темная сторона души то и дело норовила взять контроль и свернуть с верного пути (как фигурально, так и буквально), но Калеб, затративший немало моральных и нравственных сил, научился контролировать ее темные порывы. И пусть теперь кто-то попробует сказать, что он не достоин сана преподобного. Калеб подошел к Люциферу, собираясь положить руку на его плечо, но передумал (не удержался) и осторожно приподнял его за подбородок. Калеб был выше Люцифера не больше, чем на пять сантиметров, но из-за столь очевидной покорности едва не потерял опору под ногами. — Если тебя не возьмут на небеса, то я буду подавать на них жалобу. Люцифер приподнял уголки губ, прикрывая глаза. — Будешь по мне скучать? — Нет, — соврал Калеб. — А ты по мне? — Калеб был готов ударить себя по лбу за глупость, которую произнес. Ну в самом деле, что он несет… — Да. «Тогда оставайся», — хотел сказать Калеб. «У нас будет одна церковь на двоих», — очень хотел. «По будням будем добираться до столицы и… ходить в библиотеку?» — но не сказал. Калеб отошел от него и открыл сумку, вытаскивая из нее крест и свечу. Калеб прочитал необходимые молитвы, изгоняющие дьявола из демонической души. Люцифер повернулся на запад, отрекаясь от сатаны и всех его злодеяний. Выразил свое желание сочетаться с богом и приклонил колени. Калеб зажег свечи, освещая воду в озере, и сотворил над ним знак креста как символ примирения с богом. Повторил тот же знак над Люцифером, после чего сказал ему войти в озеро и лично окунул с головой три раза. Ничего не изменилось. — Не получилось? — спросил Люцифер, смотря на свои руки, будто ожидал, что те засветятся божественным светом. Они и засветились. Люцифер вообще весь засветился, на несколько долгих секунд освещая начинающий темнеть лес, будто хорошо упитанный светлячок-переросток. Линус, наблюдающий за ними, отвернулся. Калеб закрыл лицо локтем. Сияние пропало, растворяясь белой дымкой над кронами деревьев. — Получилось, — произнес Люцифер, сам тому, кажется, не веря. Калеб, убрав руку, самодовольно улыбнулся, болезненно ощущая, как сердце пикировало глубоко под землю. — Еще бы. Этим же занимался я, а не этот неуч, — показал большим пальцем в сторону возмутившегося Линуса. — Жалобу не придется писать. — Минус бумажная работа, ненавижу такую. — Надо преодолевать, преподобный Андертон. Калеб понимал, что говорят они о какой-то несуразной чуши, чтобы не сказать случайно что-то другое… «К черту», — подумал Калеб и уже хотел притянуть демона (или не демона уже) к себе, как… Возникший золотой купол закрыл Люцифера, начиная его медленный подъем наверх. — Я ожидал увидеть лестницу, — ошарашенно моргнул Калеб, смотря на то, как нечто прямоугольное поднималось в небеса вместе с недоуменным Люцифером. — Модернизации, — повел рукой Линус, плюхнувшийся на землю и ожидающий, когда настанет его очередь залезть в точно такой же. — Калеб! Черт! — закричал Люцифер, стуча кулаками по золотой клетке. — Не советую так выражаться при ангелах, — произнес Калеб, отходя назад; ноги почти не слушались, увязая в земле. — Я верну тебе церковь! — крикнул, все быстрее поднимающийся на обетованную землю, и звук его голоса почти потонул в небесном пространстве, в котором Люцифер становился маленькой золотой точкой. — Да, постарайся, тупой демон, — улыбнулся Калеб, чувствуя в груди разрастающуюся пустоту вместе с призрачной радостью. Золотая точка исчезла за облаками последней звездой. Калеб захотел выпить. Он еще со времен учебы жалел, что вместо курса по превращению воды в вино выбрал хождение по воде, которое прогуливал из-за скучного преподавателя и таких же скучных занятий. Одна ошибка, Калеб, и ты трезвый, одинокий и мокрый. — Отлично, теперь моя очередь. — Линус поднялся с земли и подошел к совсем погрустневшему Калебу, смотрящему на воду так, будто хотел в ней утопиться — жаль, что озеро не было глубоким, поэтому, чтобы захлебнуться, нужно было постараться. — Мог бы и засосать его на прощание. — Он потянулся, разминая эфемерные кости, которые болели, как существующие. — Тебя забыл спросить. Он, может, и хотел, да вот только не успел. Нечего ему напоминать о его же лаже. Калеб, собравшись с духом, проделал все то же самое, что и несколькими минутами ранее для Люцифера. Покрутил по сторонам света, поставил на колени и ополоснул в воде, задержав в ней дольше, чем планировал, потому что мысли вернулись к воспарившему в небеса Люциферу. — И? — сказал Линус, обращаясь то ли к Калебу, то ли к небесам. Ослепительного света не последовало и спустя пять минут, и спустя десять. На одиннадцатой с небес спустилось белое перо, которое, плавно опустившись, описало дугу и упало под ноги Линуса. Калеб подошел ближе, чтобы узнать, что не так, и испустил громкий ехидный смешок. На пере было начертано золотыми чернилами «Отказано». — Да они там совсем издеваются? Я преподобный! За меня люди молиться будут! — Было бы где, — Калеб не выдержал и засмеялся — потерянный Линус, угрожающий небесам кулаком, был смешон и жалок. В темных глазах Линуса вспыхнул огонь ада. Калеб насторожился и на всякий случай крепче сжал связку крестов. — Это. Все. Из-за. Тебя, — отчеканил приближающийся Линус, который если и не был способен на то, чтобы причинить ему физическую боль собственными руками, то вот… с помощью посторонних предметов… Калеб, сделавший шаг назад, споткнулся о камень, которого точно не могло оказаться позади. — Ты сам виноват в том, что тебя не хотят брать в рай, — заявил Калеб, смотря на неспокойную неупокоенную душу, готовую задушить его… воротом сутаны? Калеб начал задыхаться. — Это все ты! Это ты и твой чертов демон! — Сомневаюсь, что он теперь демон, идиот, — пробормотал Калеб, пытаясь оттянуть ворот, подставив под него немеющие пальцы. — А вот тебе светит. Какой-нибудь жалкий… ранг… черта. — Пошел ты к дьяволу! — послал его Линус, сильнее сжимая ворот. — Там и встретимся, — произнес Калеб, поднимая руку с крестами вверх и быстро-быстро шепча молитву для упокоения души не слушающимися губами. — Аминь, мудак. Ворот сутаны ослаб. Линус осознал, что он в заднице только тогда, когда его уровень глаз стал таким же, как и уровень глаз сидящего, тяжело дышащего и чуть покрасневшего Калеба. — Ка-Калеб… ты же пошутил, да? Я вот пошутил, — нервно засмеялся, пытаясь прозрачными руками упереться о землю, но те лишь проходили насквозь, лишая его опоры. — Я бы не убил тебя, придурок, это просто так, шутка дружеская! — У тебя всегда с чувством юмора были проблемы. — Калеб смотрел на то, как Линус уходил под землю без сожаления. — Я вернусь и убью тебя! Спущу в ад! Калеб махнул на него рукой, не считая нужным отвечать на пустые угрозы. Линус продолжал кряхтеть, орать, махать руками до тех пор, пока его обгоревшие волосы не скрылись под землей. Калеб остался один. Вместо покоя он ощутил совершенно не вяжущуюся с его представлениями о состоянии грусть. Тихое шелестение листвы прерывало гнетущую атмосферу, от которой хотелось развалиться на земле, раскинув руки в стороны, и лежать. Как Эммануил. Только не набираться вдохновения и не раздумывать над планами для нового бестселлера, а… Калеб не знал, чего он хотел и на что он рассчитывал, откидываясь на траву и потерянно смотря на небо, на котором, наверно, через ворота рая уже прошел Люцифер, очаровав всех своей улыбкой. Калеб закрыл глаза. Он поднялся, когда небо совсем потемнело, становясь почти черным, и начал собираться домой. Две недели пути маячили перед ним угрожающими цифрами. Те должны помочь избавиться от гнетущего чувства, от которого в груди зияла дыра. Он, повесив сумку на плечо, поднял мешок Люцифера, который тот не успел (да и не планировал, наверно) брать с собой. Калеб не хотел открывать его, но содержимое выпало из мешка из-за отстраненности и подавленности преподобного. Несколько свернутых листов с его портретами предстали перед ним — вот он спит за столом в своем доме, смотрит на звезды в деревне Линуса, очищает колодец от нечистот, перевязывает ногу... У Калеба закружилась голова, будто ему в момент стало дурно, и сердце забилось слишком часто для человека, который в тайне отрицал его существование у себя. Калеб запихнул рисунки в свою сумку и, обреченно поглядев на озеро, направился домой в одиночестве.