***
— Мерри! — знакомый голос с привычной до боли интонацией окликает его, и хоббит по старой привычке резко оборачивается. — Будешь яблоки? — Пиппин сияет не хуже полуденного солнца. Сначала хоббит думает протянуть ладони, однако после замечает в руках друга веревку. — Грабить? — уточняет Мерри тоном, который даже заставляет Пиппина запнуться. — Ну да, — сконфуженно отвечает тот. — Не пойду, — Мерри отворачивается и идет дальше своей дорогой. Пиппин взволнованно догоняет его. — У тебя что-то случилось? — участливо спрашивает друг, пытаясь заглянуть в глаза, которые хоббит старательно прячет. — Нет, — Мерри насупливается еще сильнее. Пиппин отстает. Он давно знает: когда друг не в духе, его стоит ненадолго оставить в покое.***
Однако угрюмость Мерри никуда не улетучивается. Время идет, а хоббит так и продолжает ходить темнее грозового неба. Он отказывается веселиться с прочими хоббитами, почти игнорирует Пиппина, отвергает все его попытки заняться чем-нибудь вместе, начиная курением трубки и заканчивая привычными безобидными шалостями. Перегрин, много раз натыкаясь на глухую стену, мало-помалу перестает пытаться растрясти товарища, и все больше времени проводит в компании Сэма и Фродо, которые, конечно, тоже стали куда серьезнее прежнего, но хотя бы не отталкивали его за наивные попытки перекрыть страшные воспоминания последнего года новыми, приятными. Все, кто хоть раз видел Пиппина и Мерри раньше, замечают, что между ними поселился разлад. Никогда не ссорившиеся и почти не расстающиеся, знающие друг друга как себя хоббиты теперь даже не смотрят в сторону старого товарища, и всем от этого становится не по себе. Сэм и Фродо, переглядываясь, пожимают плечами — они как и прочие ни разу не видели ссоры Мерри и Пиппина. Первый угрюмо избегает расспросов, второй же молчит, словно воды в рот набрал. Может, и сам не знает, может, держит в тайне. — Пиппин! — как-то натыкаясь на хоббита, решает докопаться до правды держатель таверны. — Какая кошка между вами с Мерри пробежала? Дуетесь друг на друга? У вас же с самого дня знакомства обид не было! А сейчас ходите порознь, тоску на всех нагоняете… Пиппин честно хочет увернуться от расспроса, качнуть головой, отшутиться или попросту сделать вид, что не услышал. Он и сам не знает, что случилось у Мерри, и это гложет сильнее, чем что-либо во всей жизни до этого. Но вместо всех достойных ответов глаза хоббита наполняются влагой, которая крохотными каплями рассыпается вокруг от взмаха длинных ресниц. — Я не знаю, — только и всхлипывает Пиппин вмиг охрипшим голосом и пускается бежать. …Он останавливается только на далекой знакомой поляне, где они с Мерри не раз, запутавшись в длинной траве, обессиленно валялись после очередной шалости. Хоббит взбирается на ветку ближайшего дерева и приваливается плечом к стволу. Слезы постепенно высыхают, но лучше от этого не становится. Через какое-то время на поляну вдруг заявляется Мерри, которому, должно быть, тоже настучали по голове за «ссору» с Пиппином. Он внимательно оглядывается, пока не слышит длинный выдох и не поднимает голову. — Привет, Мерри, — стараясь звучать буднично, здоровается хоббит. — Слезай, — командует тот в ответ тоном, не терпящим возражений. — Я ловлю, — как в старые времена Мерри вытягивает вверх руки, готовясь страховать товарища. Пиппин прыгает с ветки на землю, чуть заваливаясь в сторону и удерживаясь на ногах только благодаря Мерри. Они оба молчат. Первый раз за много лет тишина гнетет. — Ты хочешь что-нибудь мне сказать? — с тенью надежды спрашивает Пиппин. Мерри в ответ лишь пожимает плечами, и хоббит не выдерживает. — А вот я хочу! — он прожигает собеседника взглядом. — Я не понимаю, что с тобой происходит! С тех самых пор, как мы вернулись в Шир, ты отталкиваешь меня! Словно, — голос Пиппина вздрагивает лишь на мгновение, — словно ты больше не имеешь со мной ничего общего. Никаких наших забав, никаких шалостей, даже простого общения! Ты лишил меня всего этого, даже не объяснив причины, — хоббит опускает голову, собираясь с духом и вновь ее поднимая. – Я просто хочу своего Мерри себе обратно! Пиппин замолкает, и тишина вмиг обволакивает их по самые кудрявые макушки. — Я скучаю по тебе, ты мне очень нужен. Старый ты, мой самый дорогой на свете хоббит, — с этими словами Пиппин разворачивается, собираясь уйти. — Постой, — наконец просит Мерри, и собеседник замирает, не спеша вновь становиться к нему лицом. — Я… Я знаю, что отталкивал тебя от себя без причины, но… — собраться с мыслями тяжело, — но мне казалось, что если мы вернемся к старым занятиям, мы… Мы забудем все то, что пережили и усвоили за прошедший год. Я бы не хотел предать память всех погибших! — Мерри все-таки тоже повышает голос. — Не хотел бы, чтобы случившееся не оставило на мне отпечатка! Это было бы неправильно, понимаешь? Пиппин молчит, стоя к говорящему спиной. Мерри, не выдержав, хватает его за запястье, разворачивая к себе лицом, крепко прижимая хоббита к себе в объятии. — Но я бы не пережил, если бы эти события забрали у меня тебя, — почти шепотом добавляет Мерри куда-то в кудри Пиппина, зажмуриваясь. – Только не тебя… И хоббит оттаивает, смаргивая слезы и обнимая старого товарища в ответ. Кажется, Мерри даже начинает дрожать. — Ты должен был сразу же рассказать об этом мне, — стараясь не разрушить момент, отмечает Пиппин, и собеседник быстро кивает, соглашаясь. — Ты ведь знаешь, что я все пойму… И я понял, — он чуть отстраняется, чтобы серьезно заглянуть Мерри в лицо. — Понял, почему ты не хочешь возвращаться к образу прежнего себя. Но знаешь, что я тебе скажу? Я думаю, то, что случилось с нами, навсегда оставит после себя след. Тяжелый, болезненный. И большее, что мы можем сделать, — это привести жизнь в норму ради всех тех, кто положил свою на кон всеобщего спокойствия. Пиппин ощущает себя так, словно давно потерянный кусок души встал на место. Мерри отмечает, что впервые после возвращения в Шир у него на душе расцветают крохотные, еще будто неуверенные в своей уместности цветы. — Что бы я делал без тебя? – спрашивает Мерри одними губами, и Пиппин смущенно улыбается. От переизбытка эмоций он звонко целует хоббита в щеку, заливаясь краской. Мерри, потихоньку сбрасывая камень с души, тянет Пиппина за собой на траву, желая как в старые времена отдать той всю свою усталость, все заботы и печали. Вечером этого же дня Шир с облегчением наблюдает, как Пиппин и Мерри в обнимку шатаются туда-сюда, что-то беззаботно обсуждая. Глядя на эту парочку, каждый почему-то уверяется, что все, что могло быть не так, пришло в норму. А через несколько дней – и до поры до времени это остается для хоббитов тайной – Пиппин вновь утаскивает Мерри на их любимую поляну с длинной травой, где немного неуверенно признается, что испытывает к тому более глубокие чувства, чем просто дружба. Хоббит лишь мгновение томит с ответом, после чего ставшим таким привычным движением притягивает собеседника к себе, не намереваясь больше отпускать.