Сновидец (the Dreamer of Dreams)

"Я бежал через холмы и долины. Я бродил среди безымянных земель, охотясь за золотым сном", - Тагор.

      Убегающая вдаль дорога расстилалась под ногами путника. Его голову густой тенью укрывала свежая листва распустившихся тополей, меж ветвей которых сновали беспокойные птицы. Их песни ободряли Эрика и не утихали ни на минуту. Была середина необычайно тёплой весны, которая пробудила природу во всей своей пышности. Весна была и в сердце Эрика. В его глазах вновь засветилась надежда. Он был молод и красив, и никакие трудности пути не пугали его. Время от времени он останавливался, чтобы передохнуть, и, наслаждаясь свежей красотою вокруг, начинал играть на флейте, с которой не расставался никогда. Каждый раз он играл одну милую его сердцу мелодию – мелодию, конец которой всегда звучал как оставленный без ответа вопрос.       Никто не нашёл слов утешения для Эрика, никто не был в силах убедить его остаться, когда он объявил при всём дворе, что покидает их. Фрейлины, влюблённые в Эрика, горевали о том, что больше никогда не увидят его золотых кудрей; старые советники и дамы – о том, что больше никогда не услышат его песен, которые напоминали им о их собственной юности; а хромая кухаркина кошка – о том, что никогда больше никто не пригладит её шерстку так нежно. Перед уходом Эрика из дворца король Ванда крепко обнял его и повесил на его шею золотую цепь с королевским гербом. Теперь она лучисто сверкала поверх новой одежды Эрика, который шёл вперед, не зная и ни направления, ни пути, с одним лишь желанием отыскать глаза, что увидел он во сне.       Тишина наполнила дворец, где у всех было тягостно на душе. Король Ванда стоял посреди тронного зала, глядя на незаконченную фреску. Это была величественная работа, которая покрывала все стены зала. Только рука настоящего мастера могла выстроить столь идеальную композицию, подобрать такие богатые оттенки, писать с таким очарованием и поэзией.       На фреске был изображен праздник Любви, где все фигуры были в движении - множество юношей и девушек, все сплошь юные и прекрасные, танцевали перед золотым троном. На троне восседала королева, чьё золотое платье светилось, как река на закате. У её ног цвели розы и множество бабочек порхало вокруг сказочной королевы. Позади неё стояли великие воины, охраняющие свою повелительницу. Серебро их кольчуг едва мерцало в тени весёлого праздника, а лица их были спокойны и глаза устремлены на королеву. Повсюду были изображены музыканты, чья музыка, казалось, слышалась в тронном зале - так правдоподобно были они изображены! И всё на картине было скомпоновано вокруг королевы в золотом платье, и невозможно было не смотреть на неё… Но у королевы не было лица.       Здесь кисть художника опустилась. Глаза, которые видел он во сне, не отпускали его. Но, когда он проснулся, образ их померк, и какие бы усилия не прилагал Эрик, чтобы оживить его, от них осталось только чувство, только ощущение их власти. «Они, только они должны быть на моей картине!», - решил юноша.       Так придворный художник, друг короля Эрик сделался безумны из-за глаз, увидеть которые стало его единственных желанием.       Свет широкими полосами уходил из зала, где король Ванда продолжал стоять перед великой картиной. Его взгляд был устремлён на безликую королеву, и короля захватывала кипучая злоба за своё же бессилие перед желанием дорогого его сердцу Эрика уйти. Неслышно подошла к нему маленькая Уна. Щурившаяся от яркого заката принцесса в своём пышном платьице была похожа на золотое светящееся облачко. Она нежно прильнула кудрявой головкой к руке своего отца. «Когда вернётся Эрик?», - кротко спросила Уна. Грустно вздохнув, король Ванда не нашёл ответа на её вопрос. «Лучше пойдём в сад, дитя моё», - произнёс король и ушёл с принцессой от брошенной работы художника.       А тем временем Эрик уходил всё дальше и дальше от королевского дворца. И всё больше покрывались дорожной пылью его сапоги. Была середина дня, когда Эрик прошёл уже не одну милю, и солнце всё пуще припекало. Художник не знал, куда он шёл, но его не пугала неизвестность, потому что ни одна мысль не могла завладеть им так, как это сделали приснившиеся ему глаза. Эрик шёл, шёл и шёл… Наконец он настолько обессилел от непривычно долгого пути, что ему пришлось присесть на обочину дороги. Как только он сделал это, он моментально провалился в сон. Земля и мягкая свежая зелень были его пастелью, а солнечные лучи укрыли его тело своим теплом. Вновь перед Эриком предстали волшебные, светящиеся глаза. Как чисты они были, сколько света было в их взгляде! Они превратили художника в ребёнка, который не видит перед собой никаких преград и невзгод. Ни плана, ни карты не было у Эрика: он покинул стены дворца только лишь с небольшой сумкой за плечами и уверенностью, что непременно найдет эти глаза. Бедный Эрик! Он не знал, на какие страдания и скитания обрекает себя… Пусть же Бог позаботится о нём, как заботится Он о вольных птицах, что не имеют ничего, кроме небесной выси.