Сновидец (the Dreamer of Dreams)

"И знай, что горе горькое – единственное правило его жизни", - Фиона МакЛеод.

      Ночи наступали всё раньше, и лес стал терять свою красоту. По утрам под ногами хрустел иней, который сахаром налипал на каждую веточку. Табор оставался на прежнем месте, потому что рядом была деревня, где некоторые подвязались на работу. Цыгане оказались превосходными лудильщиками. Только это обстоятельство принесло небольшие изменения в жизнь табора. В остальном всё оставалось на своих местах: дети играли весь день и карабкались по деревьям, как мартышки, девушки пели и плясали по вечерам, юноши и мужчины курили длинные трубки у костров. Приходя с работы в деревне, цыгане-лудильщики требовали ужина, и тогда все садились у костра и со сказками, легендами и шутками уплетали жаренную дичь, которую поймали днём.       Только Зорка не присоединялась к общей трапезе. Она требовала, что ей приносили еду в шатёр, где она сидела, как королева бедняков, вспоминая былые дни. Она постоянно курила и, если у неё было настроение, пускала кольца дыма. С каждым вечером в её груди росла тревога, когда Эрик и Стелла возвращались из леса. С того момента, когда она увидела линии на руке Эрика, ничего больше не занимало её голову. Только вид её любимых, полных красоты и света, выводил Зорку из задумчивого состояния. Она снова могла радоваться, если видела, что ничего не изменилось в них.       Если бы Зорка была обычной цыганкой, она бы корила себя за то, что показала Стелла Эрику. Однако она была провидицей, и давно знала наперёд, что такой день настанет. Всю жизнь Зорка гордилась своей мудростью, за которую её уважали цыгане. Но что стоит вся её хвалёная мудрость, если она не может придумать способа спасти Стеллу? Существует же какой-то выход… Можно прогнать Эрика, сказать, что никогда Стелла не сможет принадлежать ему. Это разобьёт его сердце, да, но сохранит Стеллу рядом с ней. Зорка на хотела обрекать несчастного Эрика на вечное горе и подумала, что, может быть, его смерть будет решением. Ведь одно её слово и… Нет, этого она никогда не простит себе. Нет.       Нет, нет, нет. Кто как не Зорка не понаслышке знал, что судьбу не обмануть. Эрик был сновидцем, чья жизнь была переплетена с жизнью Стеллы с первого вздоха. Оставалось только ждать.       Унылые дни сменялись один за другим, и не было конца этой осени, словно время остановилось. Зорка устала видеть будущее в каждом знаке, и поэтому редко выходила из своего шатра, кутаясь в покрывала. Она не позволяла своей мысли бежать вперёд. Теперь только воспоминания она пускала в свою голову. Услышав голос Эрика однажды, старая цыганка вспомнила, что и она когда-то была молода и красива; вспомнила, что и её любили, и она когда-то тоже испытывала и нежность, и страсть, и ненависть. Перебирая в голове лица и имена, она пыталась вспомнить и голоса, но память подводила её и люди выступали туманными призраками. Что было, то прошло. Но как же забыть часы радости и счастья? Пусть хоть и нечётко, но остаются в памяти силуэты прошлого.       Любовь давно прошла для старой Зорки, но, видя Эрика и Стеллу, она с умилением вспоминала, что нет для неё более дорогих воспоминаний, чем минуты счастья с любимым. Кто-то клеймит её грехом, но ведь Бог создал её такой и разве может быть неверным его замысел?       Лёжа в полудрёме, Зорка почувствовала, что что-то мелькнуло перед глазами. Ей пришлось потрудиться, чтобы отличить фигуру, стоящую перед ней, от видений прошлых лет. Это был Эрик с картиной в руках. Зорка воскликнула от восторга и быстро поднялась на ноги. В полутьме шатра, где только отблески уличного костра создавали свет, она увидела самую прекрасную картину, подобную которой никто ещё не мог создать.       Глаза Стеллы как живые приковывали взгляд к полотну, зачаровывая зрителя, они словно говорили с ним. Красота её любимицы была так знакома Зорке, но она уловила что-то, что вложил в картину сам Эрик: скорбь по невозможной любви к Стелле.       Глядя на портрет, старая цыганка не могла сдержать слёз. Её глаза блестели как в лихорадке, а на впалых щеках появлялись влажные дорожки слёз. Эрик смотрел на неё, но не произнёс ни слова. Он предал ей в руки картину и тяжело опустился на одеяла, словно воин, который кладёт меч после тяжкого боя.       – Сын мой, – наконец проговорила Зорка. – Это великая и удивительная работа. Теперь ты до конца своих дней будешь знать, что прожил не напрасно. Но я вижу, что ты всё так же безутешен. Меня озарила сокрытая истина, и я должна поделиться ею с тобой. Слушай меня, Эрик! Иди к той, по ком тоскует твоё сердце. Обними её своими смертными руками и поцелуями научи радости и горю мира. Нам неведомо знать желания Господа, неведомы его замыслы, но мы должны следовать им. Иди к ней, Эрик.       Не ответив, Эрик поднялся и вышел. С картиной в руках он столкнулся с дождём и ветром, которые стёрли с него всякую радость, которая хотела вот-вот разгореться в сердце. Несмотря на слова Зорки, ничего не было в его сердце, ничего не радовало его.