Драко
Я забыл о ней. Спал с кучей девчонок… если честно, всего с двумя, но в общем-то не скучал. Одну подцепил на ночной дискотеке, после мы поехали к ней, ужрались пивом и сломали пружины у ее дивана. Утром она мне не понравилась. Страшная какая-то. Обещал, что позвоню, а сам не стал. Вторую я встретил в боулинге, куда завалился с пацанами. Познакомились с тремя девками, самую простенькую из них я развел на свидание и уже через четыре дня поимел прямо в подъезде. Мы даже повстречались пару недель после этого. Чаще всего приводил ее к себе, когда матери не было. Ее звали Гермиона. Но я ни разу не назвал ее по имени. Она даже как-то мне сказала: — Меня Гермиона зовут, если ты забыл. Вместо «Эу» можно и по имени называть. Я помнил, ни на секунду не мог забыть, как именно ее зовут. Может, оттого у нас и не срослось. Не мог переступить через что-то внутри себя. Для меня на свете существовала только одна Гермиона. Единственный раз, когда я сорвался, — это в треклятый День святого Валентина. Отправил ей конфеты. Так глупо. Тошнит от себя. Она проигнорировала их, как и эсэмэску с поздравлением. Мне хотелось ненавидеть ее, но я не мог, всякий раз, когда видел ее в школе, меня захлестывала такая нежность, что плакать хотелось. Раньше мне казалось, ей тоже больно, я нравлюсь ей и она мучается от разлуки, но эта мысль уже давно перестала меня утешать. Не было никаких страданий. Она даже не смотрела на меня. Не помню, когда в последний раз мы встречались взглядами. Это только мои глаза бесконечно ищут ее в коридорах школы. Только мое сердце сжимается при виде ее милого лица в обрамлении кудрей. А она равнодушна. Из раздумий меня вырвал голос Нельсон: — Опять довел учительницу алгебры! Драко, может, хватит наказывать женщин из-за того, что не простил мать, которая не сумела удержать когда-то твоего отца? Я взглянул на психолога исподлобья. Она вздохнула и попросила: — Не говори сейчас ничего, просто подумай о том, что я сказала. — А что тут думать…бред. Зачем я к ней хожу? Давно пора бросить это дело! Ничем она мне не помогает. Только умничает! — Бред, говоришь? — Нельсон покачала головой. — А ты когда-нибудь задумывался, почему у тебя с Пенси ничего не получилось? — Все просто — она дурра! — Она слишком мягкая, покладистая и наивная, — возразила психолог. — И она не могла тебя удержать, как твоя мать не могла удержать твоего отца. — Моя мать не пыталась! — взорвался я. Нельсон как будто не услышала меня и продолжала: — Ты ненавидел в Пенси слабость, унижал девочку и наказывал только потому, что ее покорность для тебя — сродни красной тряпке для быка. — Быки дальтоники, единственный цвет, который различают — зеленый, — огрызнулся я. — Ну что ж, возможно, как особо агрессивный, но далеко не глупый бык, в следующий раз, когда захочешь отыграться на очередной женщине, ты вспомнишь мои слова. Драко, ты зол на свою мать, и уже очень давно. Пора справиться с этим! — Я люблю свою мать, что за фигню вы несете? — Любишь, конечно, любишь. А простил ли ты ее? Человек противоречивое создание. Он может даже не осознавать, что наказывает каждый день своей любовью. — Вы не правы. — Разве ты не считаешь, что мать ничего не сделала, когда уходил твой отец? Разве не считаешь, что из-за этого он оборвал отношения и с тобой? Я молчал, глядя на стол, где лежали всякие бумаги. Нельсон поднялась, подошла и села рядом со мной на соседний стул. — Ты любишь свою маму, поэтому с ней ты сдерживаешь себя. В то время как других людей ты не любишь и можешь сколько угодно срывать на них свое раздражение и обиду. Тебе нравится, что твою маму вызывают все время в школу и рассказывают, что и кому ты оскорбительного сказал, кого ты довел. Потому что подсознательно, Драко, ты пытаешься сделать больно своей маме. А другие люди тебе глубоко безразличны. Не позволяй своему эгоизму управлять тобой. Я сморгнул. Перед мысленным взором возникли карие глаза с отражением качающейся листвы. — Гермиона говорила, что я эгоист, — вырвалось у меня. Нельсон погладила меня по плечу. — Ты не можешь забыть эту девочку, потому что она тебе не уступила. Отказалась играть по твоим правилам. До нее нужно было тянуться, а Пенси ты легко спустил на свой примитивный уровень постельных отношений, где нет места ни уважению, ни общим интересам. Я поднялся. — Я пойду. Мне на тренировку надо. Она не возразила, и я ушел. На улице звонко щебетали птицы, в прозрачных лужах на асфальте отражались солнце и облака. Пахло весной. Повсюду царила весна. Неожиданно для себя я решил не идти на тренировку. Закинул рюкзак домой и вышел на улицу. Спустя час я уже шел по грязной дороге, с обеих сторон простирались поля, а вдали виднелась крыша конюшни. Было тепло, градусов пятнадцать. Я расстегнул куртку. Грудь под черной футболкой приятно припекало солнце. Хозяйка конюшни узнала меня. — Давно вы не приезжали… — сказала она и огляделась. — А Гермиона не с тобой? Я покачал головой. — Покататься хочешь? На своем любимце? Она оседлала мне черного коня и вывела на улицу. Я жаждал скорости, хотел ощутить ветер в волосах и то забытое чувство счастья, когда мчался по этим полям с Гермионой. Мне хотелось в свисте ветра снова услышать ее смех. Я скакал на коне во весь опор, и последнее, что запомнил, как пролетел через его голову и долго-долго падал в абсолютную черноту, чувствуя боль во всем теле. Потом боль исчезла — и я вместе с ней.