Танцуй на рояле, сжигай сердца и мосты

      Длинный тёмный коридор. Чёрная плитка едва слышимо шелестела под моими ногами, руки, прижатые к бокам, едва заметно дрожали, кулаки нервно сжимались, словно сейчас я должен был узнать все тайны вселенной, как цыпленок возвращается обратно в яйцо, становясь курицей, как пепел развевается по ветру или возвращается обратно в дымоход, становясь дровами, как солнце вытягивает свои слишком яркие лучи обратно, не озаря больше светом гиблую планету Земля.       Коридор был усеян дверями, все они были совершенно одинаково-прямоугольные с круглыми дверными ручками, которые блестели, хотя слепящих ламп я нигде не наблюдал.       Было ощущение, что коридор сужается передо мной по мере приближения меня к другому его краю, но наверняка, это была всего лишь иллюзия обмана.       Я брёл тихо, иногда даже не слыша собственное дыхание, которые постоянно меняло темп: то оно замедлялось и вот-вот должно было остановиться, а потом снова забиться — как у фриков; то билось невероятно быстро, словно вода в чугунке кипела на раскаленной лаве.       От дверей исходили тени: они словно стекали вверх по стене из щелей между косяком и дверью, открывая злобные вонючие рты и тянущие свои длинные, тонкие, скрюченные пальцы то ли ко мне, то ли к бездонному потолку, который, казалось, был выше самых высоких небоскрёбов Лас-Вегаса; даже выше здания балета.       В открытых острых пастях монстров был бардово-красный свет, словно там находились большие чугунные врата в Ад, а я должен наступить на их гнилой язык и пройти через них, ведь именно там мне самое место, — бесконечно вариться в котле, вертеться по кругу, пока мои ноги будут плавятся, пока кожа будет сбегать клочьями, а горло раздерётся в кровь от криков, что будут тонуть в шуме кувалд, ведь твоё тело будет сгорать на земле.       Я должен ступать очень тихо, иначе эти качающиеся на несуществующем ветру монстры заберут меня и запрут за одной из дверей. Страшнее было скорее даже не от кошмаров, а от того, что ждёт тебя впереди, — либо свет, либо тьма, смотря, что выберешь ты.       Я бы хотел убежать в совершенно противоположном направлении от этого коридора, но любопытство управляло моим телом, только из-за этого я сейчас шёл вперёд, едва слышимо и движимо переставлял ногами.       Вдруг под моим кедами раздался хруст, будто я наступил на хрусталь или тоненькую веточку.       Неожиданно стало тихо; разинувшие пасть монстры замерли, ветер выключили, и устрашающие пары глаз каждого кошмара уставились на меня. В тот момент я бы хотел уменьшиться, сжаться до размеров атома, лишь бы они не заметили меня.       Однако моему желанию нельзя было сбыться: один из ближайших ко мне монстров потянул свои страшные заостренные пальцы ко мне. Я пытался убежать, убежать быстро и далеко, в другую страну, в будущее, чтобы сжигать книги или умереть от яда в крови под её башней.       Никогда не думал, что скажу, но сейчас мне резко захотелось жить.       Монстр приподнёс свои теневые руки ко мне и краешком скрюченного пальца подцепил за шиворот, поднял над чёрным кафелем, будто я ничего не весил, будто во мне, вместо скелета и важных органов, была куча первьев или ваты.       Они подняли на уровень своих глаз, глаз без дна, словно колодец, в который ты упадёшь и проведёшь там остаток своих дней.       Дико ухмыльнувшись, монстр, подняв меня за шкирку выше своей голову, размахнулся и бросил в сторону. На миг мне показалось, что я расшибусь в лепёшку, рассыплюсь на части, и моя голова отдельно от тела покатиться дальше по коридору.       На секунду я снова повис в воздухе, воротник одежды сдавил мне горло, и я раздался хриплыми воплями страха и отчаяния.       Как оказалось, следующий монстр поймал меня на свой длинный палец и, глумливо рассмеявшись, перекинул моё тело следующему ужасу.       Я чувствовал себя вещью, мячом для волейбола, который перекинули через игральную сетку, а игроки, продолжая игру, отбивали меня жёсткими руками.       Я болтался из стороны в сторону, как болванчик в машине перед стеклом, я не мог пошевелить ни руками, ни ногами, голова постоянно запрокидывалась, отчего позвонки нещадно хрустели.       Я стал старой марионеткой, чьи суставы были на шарнирах, не мог управлять собой и своим телом, и это было больно...       Подскочить на месте и тут же свалиться с кровати, проклиная всё, на чём свет стоит — ужасно. Однако именно так я и проснулся, хотя вообще не должен был засыпать.       Голова раскалывалась на множество мелких кусочков, перед глазами на момент всё поплыло.       В вспотевших руках её скомканное платье, уже ставшие привычными дорожки блестящих слёз маленького мальчика, который всего-то хотел иметь достойную жизнь.       Я оставил платье на диване и направился в ванную, чтобы смыть неприятный скользящий по нервам шок и испуг.       Вряд ли вам будет интересны подробности того, что случилось с моим желудком по утру. Честно, это не самая лучшая история. Только могу сказать, что унитаз меня надолго запомнил.       Но самое ужасное после часового опорожнения желудка было бессмысленное времяпровождение.       Переступая через разгромленную в срыве комнату, я лишь укоризненно сам себе покачал головой.       В оставшемся единственном зеркале в моей квартире на меня глядело осунувшееся существо с бледной, как снег, кожей, большими устало-испуганными глазами и по-прежнему стоящими торчком волосами.       Я долго буравил взглядом сверкающую поверхность, оперевшись руками о раковину. Не знаю зачем; возможно, хотел найти ответы на свои вопросы, которые крутились в голове, словно на карусели; или разглядеть ту «нормальность», что присущая каждому человеку. А может, я смотрю не с той стороны?       Просто повесьте крест вверх ногами, и вы убедитесь, что ваша церковь горит. Также и люди: достаточно взглянуть на ситуацию под другим углом и в один момент можно изменить всё устоявшееся мировоззрение.       А может к чёрту всё это? Бросить квартиру в пыли, заделаться в отшельники и жить в лесу, и чтобы у меня были свои домашние лисята, и речка совсем рядом со старым обветшалым домиком, в котором в нескольких местах провалилась крыша.       Во всяком случае я понял одну важную, наверно, даже самую важную вещь за всю свою жизнь: я идиот.       Я столько раз об этом думал, столько даже корил себя за эти мысли, а взяться за ум никогда не приходило в голову! Я только сейчас уловил смысл своих мыслей.       Хорошо, когда люди понимают себя и своё поведение, открывают новое и загораются энтузиазмом, как обычная спичка. Но также, как и обычная спичка, они быстро затухают и чёрная, сгоревшая часть ломается, как ломается выдержка после того, как все силы человек направит на одно дело.       Вывод: всегда есть обратная сторона медали.       Я вышел из ванной только тогда, когда глаза начали слезиться и краснеть из-за очень редкого моргания. Руки немного затекли.       С испуганным удивлением я заметил на своём полу кровавые разводы. Лихорадочно вспоминая, не убил ли я кого вчера, да и что вообще было вчера, я тупо стоял и смотрел на размазанную кровь, пока до мозга маленькими шагами не дошло, что вчера, пока я пробирался в темноте в комнату, наступил на что-то острое.       Взглянув на стопы обеих ног, подняв их к лицу, я увидел, что в левую пятку впился довольно большой осколок от разбитого зеркала.       Превозмогая боль, я резко потянул осколок за едва видимый его край на себя, и он, не без труда, конечно, вскоре лежал у меня на ладони: красный, в зеркальной поверхности отражались разводы крови. Выкинув его прямо на пол, я, сильно хромая и чуть ли не прыгая на одной ноге, направился на поиски таблеток аспирина в своей квартире.       Ах, да, ещё бы стоило перевязать ногу.       Обыскав все шкафчики, я наконец-таки нашёл нужные вещи: шуршащая упаковка белых таблеток и бинт.       Со вздохом взглянув на новые кровавые пятна на полу, которые успешно появились из вновь открытой раны, я сел на диван и стал перебинтовывать ногу.       Краем уха я уловил барабанную дробь дождя. Хм, странно, только вчера ещё было слишком ослепительное солнце, а сегодня уже серые тучи над городом. Хотя, думаю, это даже к лучшему, — я люблю дожди.       После них на улице остаётся прекрасный запах влажного асфальта и чего-то ещё едва уловимого, запах чего-то мокрого и свежего, как пахнет, например, новая постель; в такие дни приятный ветерок обдувает твоё покрытое мурашками лицо после долгих знойных дней, и ты чувствуешь себя гораздо лучше. Часами можно сидеть на подоконнике с чашкой кофе или горячего какао с зефирками и слушать музыку прозрачных капель, которые со скоростью падают из хмурых грозовых туч; наблюдать за сверкающими молниями, которые, хоть и на минуту промелькнут перед твоими глазами, но вселят какое-то неясное чувство страха и конца жизни, будто молния уже ударила тебя; песня раскатов грома будет слышна в далеке, она будет прятаться среди серых облаков, что скоро растают прямо в небе из-за тёплых солнечных лучей, которые они прикрывают собой.       На какой-то момент я даже забыл, что есть этот мир, — я наблюдал за прозрачной стеной дождя, который возвращал меня в школьные годы осеннего триместра, когда мама заставляла носить дурацкое пальто, что совершенно мне не шло, вызывая при этом одновременно приятные и противно-скользящие мысли и ощущения.       Я, всё также прихрамывая, направился за стаканом воды.       Сел на стул и со скучающим видом смотрел, как таблетки с шипением растворяются в воде, подперев щеку рукой. В голову закрались сомнения, что я взял не те таблетки. Но всё же выпил стакан. Надеюсь, головная боль хотя бы поутихнет, какие бы таблетки я не принял.       В мозгу медленно, но верно стали крутиться шестерёки, которые запускали механизм воспоминаний, что заставлял меня вспоминать всё, что я натворил вчера.       — Вау, браво, Ремингтон, ты получаешь награду за самый безрассудный и опроменчивый поступок за всю историю человечества! — тихо пробубнил я, смутно вспоминая, как два охранника тащили меня из отделения реанимации. Спрятав голову в руках и оттягивая волосы, я поклялся, что больше не буду мешать алкоголь и наркотики.       В голову тут же полезли совсем ненужные слова и действия, я, как только решил укрепиться в этой жизни и взять себя в руки, снова стал размазней, стекавшей жидкостью по стулу, лишь только одно, — одно! — воспоминание о ней проскользнуло в моем сознании.       Да, я должен держаться на плаву, должен оставаться сильным. Нужно стараться для себя же, чтобы в будущем не увидеть Дьявола раньше предначертанного времени.       Ну и что, что я расстался с ней? На этом жизнь не заканчивается! Ведь впереди столько нового, интересного, столько открытий мне суждено совершить, увидеть все уголки мира и планеты, да даже космоса, если захочу! Я должен идти дальше, отпуская и сжигая этот нелучший этап своей жизни. Я должен держаться...       Нахуй её. Нахуй любовь. Вырезать бы все чувства к ней раскалённым ножом.       Нам будет лучше по отдельности. Я гублю эту прекрасную розу своим одним взглядом и словом, я не хотел бы, чтобы она стала вторым мной. Хотя, первый шаг был сделан: наркотики брали верх над её слабым сердечком, однако её вылечить ещё можно.       Да и я ведь не промах! Почему-то сейчас я был уверен, что сверну горы, построю свою жизнь заново, по кирпичикам, с самого дна.       Да, у каждого человека есть страхи, недостатки, но ведь с этим можно и нужно бороться. Значит, и я буду.       Не стоит пытаться сказать мне, что я должен идти тихо, ступать на носках, чтобы не разбудить свои страхи, которые спят в гнилых будках. Я и сам это прекрасно знаю.       Неужели головная боль отрезвляет?       Дождь всё шумел, стучась в несколько закрытых окон. На кухне стало холодно из-за распахнутого мной вчера окна, поэтому я тут же встал и закрыл его. На подоконнике собралась лужа грязноватой воды.       Чтобы поверить в себя, нужна лишь головная боль и нещадно сильный ливень за окном?

***

      Дождевая пелена не отпускала город несколько дней. Я совершенно не смотрел на часы и календари, поэтому всё слилось для меня в один поток.       Я старался больше не принимать и пару раз даже чуть не сорвался, но спасали меня разве что самокрутки, которых оставалось всё меньше.       В квартире даже и не пахло уборкой (разве что дымом и бесконечным дождём). Однажды я порывался взять в руки метлу и мусорный пакет, однако ни того, ни другого не нашёл.       Сна, как и наркотиков, в моей жизни тоже было немного. Я твёрдо уверовал себя, что спать мне не положено по жизни, но иногда закрывал глаза, по случайности, на часок-другой. Ничем хорошим это не кончалось, поверьте.       Я почти не думал про неё. Нет, у меня были мысли сходить в больницу и проведать её, и в такие минуты внутренний голос постоянно твердил обратное. А я его слушался.       Было трудно так жить, но кто сказал, что будет легко?       Именно так я и существовал: в вечном бардаке, дожде и клубке мыслей, который не отдавал темноте ни в коем случае, иначе она снова начнёт повелевать мной.       Возможно, я бы и выкарабкался из того гроба, куда собственноручно себя загнал. Звонок в дверь предопределил моё дальнейшее существование в этом мире.       С удивлением встав с дивана и отвлекаясь от бессмысленного перелистывания каналов на телевизоре, я открыл дверь.       На пороге стояла она. На миг показалось, что это Шенон: такая же бледная, будто вылезшая из могилы, с такими же выпученными красноватыми глазами и немного загнанным, но решительным взглядом.       Я остановился перед ней, как вкопанный, не веря своим глазам.       Да какого хрена ты пришла, я ведь только справился с тобой!       — А я вижу, тебе хорошо тут живётся, — сказала она, глядя на давно разбитую вазу на полу прихожей и на тот мусор, что виднелся из другой комнаты.       — Не лучше, чем тебе, — ядовито ответил я. И когда мы успели сделаться врагами? Да и как у меня вообще язык поворачивается такое сказать ей?       — Захлопнись. Я пришла забрать свои вещи, — она нагло толкнула меня и прошла в комнату, бросив мокрый зонт около порога.       — Что ты тут устроил? — чуть ли не взвизгнула она, зайдя в гостиную.       — Специально для тебя старался, — с довольной улыбочкой ответил я, скрывая боль.       — Подонок.       — Что ты сказала?       — Что слышал!       — Так ты за этим сюда пришла? — меня начинало выводить её поведение.       —Да, хотела прийти сюда и сказать тебе в глаза, какой ты ублюдок! — она, так и не дойдя до комнаты, остановилась и развернулась ко мне, топнув ногою.       — Ты мерзкий придурок, который губит и портит всё, абсолютно всё на своём пути! Посмотри на меня. В кого ты меня превратил? И что со мной стало?       — Если бы я тебя не нашёл тогда, ты бы умерла! И это твоё «спасибо»? — перебил я её.       — Да уж, спасибо! А ты думаешь, что мне просто так захотелось выйти на улицу обдолбанной? — кричала она, каштановые волосы взметнулись. — Всё из-за тебя! Из-за твоей дерьмовой выходки на балете! Ты мне обещал! — верещала она чуть ли не плача.       Слова больно ударили в самую душу, раны которой только-только начали затягиваться.       — Ни на что не годный идиот! Как таких вообще земля носит?       Раз.       — Лучше бы я тебя никогда не встречала.       Два.       — Это всё из-за тебя. Все беды и невзгоды мира, беды и невзгоды моей семьи! Правильно мне говорили, что ты — ничтожество, которые не стоит и ногтя моего!       Три.       — Убирайся. Из. Моей. Квартиры, — едва сдерживая рвущийся наружу крик вперемешку с гневом и слезами сказал я, сильно сжав кулаки и выделяля каждое слово.       — Что?       — Вон отсюда! — прикрикнул я.       — С удовольствием! Больше не выдержу здесь ни минуты! И не пиши мне!       — Не больно-то хотелось! — обиженно ответил я, глотая слёзы. Уже выходя, она остановилась и резко втянула воздух. Видимо, эти слова ударили по её самолюбию.       Она, больше не сказав ни слова и взяв свой зонтик, вышла из квартиры, хлопнув дверью. Вслед от меня полетел какой-то цветочный горшок, который чудом остался целым.       Я дал волю слезам.       И это моя девочка? Та, с которой я был готов прожить вечность? Ради которой пытался стать лучше?       Не знал, что чувства приносят столько неприятных ощущений.       Раньше я был готов молиться у её ног, кричать, вырезать её имя у себя на бедре! Просить: «Просто возьми меня на ночь, дорогая, я докажу тебе, что я могу быть лучше, ради тебя, ради нас».       Которое уже не существует.       Я только что выгнал её из квартиры! Из квартиры, которая стала нашим местом, где у нас был умопомрачительный секс, где мы вместе курили и смеялись, где готовили завтрак и пытались не спалить кухню.       Теперь все это кануло в лету.       Я не просил Жизнь, Судьбу и Карму посмотреть мне в глаза и накормить сладкой ложью, ведь все равно они разрушат своё творение перед моими глазами, разобьют, как неаккуратная игра в мяч разбивает глиняную вазу.       Моя милая гавань с розовыми цветами пионов и белым чаем, о которую бьются редкие слабые волны вечернего штиля на фоне закатного солнца. Я продолжу рассказывать всякие глупости, касаясь пальцами ног прохладной воды и приобнимая тебя, пока твое тело горит на земле, потому своими касаниями я случайно сжигаю тебя заживо.       То, что разбито однажды, не может быть разбито дважды.