Танцуй на рояле, сжигай сердца и мосты

      Нескончаемая серая масса длинных дней безвременного бытия в этом мире.       Кричать так, как ты бы кричал на звукозаписывающей студии, выражая через песню всю накопившуюся боль. Размазывать слёзы по щекам, будто ты хоронишь самого дорогого человека в мире. Разлагаться морально, держа в руках холодный металл случайно украденного револьвера, и постоянно коситься на большой кухонный нож.       Я устал себя убеждать, что в этом мире может быть всё хорошо. Что я добьюсь чего либо. Что мои мечты сбудутся.       Так ничего и не нашёл в своей пустой, пропитанной спиртом и кокаином голове.       Временами я утешал себя, что нахожусь в поисках смысла всего этого, но сейчас я понял, что это бессмысленно; ведь ничего нет. На самом деле я просто паршивое создание, ошибка природы, никому не нужный отщепенец. Такие как я мешаем другим людям жить. То есть, жить по-настоящему: радоваться мелочам, не думать о том, что на их ответственности висит какой-то урод.       Люди. Как они вообще появились? То есть, серьёзно, кому-то захотелось ходить на двух ногах? Перестать питаться сырым мясом? Заводить семьи?       Эволюция шла в гору, пока люди не стали уничтожать себя своими же разработками. Безусловно, что-то было очень полезно, но…       Разве человечество не видит, что все умирают? Животные плачут, желая оказаться на воле, люди с ними схожи в этом плане. Они тоже плачут, только свобода-то у них есть, просто сами они ставят перед собой ненужные никому запреты, думая, что так станут лучше. Поэтому и плачут.       Семьи тянут на дно своих выдающихся детей, загоняя тех в свои четыре стены стереотипов. Токсичные отношения разрушают жизни. И удушающее кольцо на шее словно служит напоминанием о том, что ты вообще существуешь в этом мире, и лезвие ножа заманчиво блестит в свете лампы, и в ушах отдаётся трелью дождевой барабан хмурых облаков.       Сначала мысли об этом приводят в ужас и страх; хочется выключить себя, как неисправного робота, но потом ты просто свыкаешься с этим и понимаешь, что в этом есть логика. Человеком больше, человеком меньше, какая разница!       Больно, когда ты сначала думаешь о серьёзной попытке суицида, а потом улыбаешься людям в лицо, смеёшься с тупых шуток. В такие моменты тебе кажется, что всё, о чем ты думал, —придумано, и радуешься тому, что всё нормализовалось. Но когда остаёшься один, то это возвращается, и ты уже не знаешь: реальны ли твои проблемы или просто выдумка для привлечения чужого внимания.       Казалось, даже белые волосы на моей голове потускнели.       В висках ржавое копье древнего римлянина, что заставляет мозг немного пульсировать. Ты ходишь с этим копьем ежедневно, потому что некому вытащить его.       Ты слышишь от людей «Не сдавайся! У тебя всё получится!» и киваешь в ответ, однако не чувствуешь под рукой твёрдого плеча поддержки в новом начинании. У тебя опускаются руки. Пропадает желание что либо делать. Правильно говорят: человеку нужен человек.       Плохо было понимать, что ты вдыхаешь последнюю дорожку спасительного порошка. Зелёных купюр, на которых держится весь современный мир, совершенно не осталось, все пакетики были пусты, а сигареты — выкурены.       Ремингтон, Ремингтон, кем ты стал! А кем мог стать?       Я не ощущаю себя дома комфортно. Ужасно нет: бардак, разбитые зеркала, ещё этот дождь, черт бы его побрал! Раздражал топот соседей сверху, раздражали машины на улице, которые проезжали мимо моего окна прямо по луже, и я слышал их брызг. Эти мысли в голове, словно тысяча голосов сумасшедшего, тоже бесили неимоверно, хотелось взять их, крепко так схватить, и вытащить из ушей, словно цветных червей.       Загадкой, хотя и не такой трудной, для меня была боль в ногах. Я совершенно не мог встать и банально закрыть окно, поэтому просто замерзал, лёжа на кровати. К счастью, эти постоянные судороги не давали мне заснуть; в какой-то день мне показалось, что мои глаза высохли и сейчас выпадут из глазниц.       Очень жаль, что люди — это не беженцы с Галлифрея, одиночество, боль и страдания не делают их добрее и сильнее.       Пытаешься всячески себе навредить; окоченеть, изголодаться, перегреться, но, попробовав, ты ненавидишь себя ещё больше, потому что оказываешься слабым даже для этого.       Пытаешься выкинуть все мысли из головы, и это единственное, что у тебя действительно получается; в голове гуляет ветер и там совершенно пусто.       Раздражало, что она не берет трубку. Да, я помню её слова в роде «Не звони и не пиши мне больше!» Шаблонная фраза, которая приносит достаточно дискомфорта и боли.       Но я ведь наивный маленький мальчик, который всё ещё надеется, что его отец вернётся, что они с мамой всего лишь разыграли неудачную шутку. Возможно поэтому я звонил и звонил, тысячу раз оставлял голосовые сообщения, отправлял SMS, но она… Игнорировала меня?       Глупый, глупый Ремингтон.       Я попался в какую-то ловушку своих вечных страданий.       Какие-то вещи заставляют верит в лучшее, какие-то песни побуждают тебя жить дальше, но это мгновенное состояние эйфории проходит, как только вещь — материальная или нет — пропадает, а песня заканчивается. Зачем тогда это всё?       Человек одновременно самое могущественное и самое жалкое создание во вселенной: он может возводить небоскрёбы и мосты, может устроить себе лучшую жизнь, совершать невероятные открытия, заставить других стоять на коленях перед ним и целовать зад, но в это же время может неудачно упасть головой на камень, или подавиться кусочком бекона, или из-за невнимательности обоих сторон может сбить машина, и все варианты всё равно приведут к смерти. Учёный может идти по улице, сделав этим вечером величайшее открытие за всю мировую эпоху, однако в переулке его могут ограбить или даже убить. Девочка, которая в будущем могла стать известным музыкантом, была насмерть сбита машиной. Мир слишком несправедлив и несовершенен для того, чтобы оставлять в живых тех, кто действительно нужен ему. Всё равно, что сажать в тюрьму хороших парней, пока плохие буйствуют на улицах.       Выжимать себя как тряпку. Я устал от всего этого дерьма.       Осознание своей собственной смерти заставляет меня оцепенеть лишь на одну ночь, одну жалкую, короткую ночь, а потом рутина поглодит меня, как и влажный зёв могилы после нажатия на курок.       Кидаться подушками и мелкими предметами в стену в приступах неконтролируемого гнева, пугая этим себя и соседей. Всё бесило: эти грязно-зелёные стены, дождь, дурацкие судороги в ногах, идиотские мысли о том, что пора выносить телевизор и заработать на грамм.       Резко встать с кровати было плохой идеей; я тут же брякнулся на пол, поцарапал лоб об осколок ненавистного зеркала. Станцевать бы твист на своих костях и этих блестящих, отражающих кусочках чистого гнева и воздуха.       Мне пришлось вывернуть все шкафчики, чтобы найти бумажку. Блестящую розовую гелевую ручку я взял из её пенала. Что ж, если уходить, то уходить красиво.       Я пишу ещё одну строчку в этой злосчастной записке, стараясь написать кратко, но и объемисто в то же время, чтобы было мало и понятно. Не люблю писать письма. Слишком много движений.       По голове ударили кувалдой. Чтобы осознать, не нужно даже писать записки. Крик эхом отдался от стен давно пустующей квартиры.       Кричу, совсем один, я понял, для чего я здесь.       Есть люди, которые рождены, чтобы добиться чего-то в жизни, стать знаменитыми и значительными людьми, играющими роль в жизни других, а есть те, которых называют «росходный материал». На них люди видят все человеческие погрешности и беды, и, анализируя это всё, делают выводы о том, как жить не стоит. И лишь кидают безразличный взгляд на наши скромные могилки. Угадайте, какой я вариант.       Эта внутренняя печаль, теперь я исчезаю во мраке. Сегодня я умру, этой ночью соседи услышат выстрел и буду удивляться, мол, в этой квартире до сих пор были живые?       Исчезну во мраке, как исчезли тысячи и тысячи людей до меня: жалких, не справивших со своей участью, не обуздавших себя.       Не знаю, куда отправлюсь, когда умру. Думаю, для таких приготовленно отдельное место на какой-то нейтральной стороне от Рая и Ада, просто белая пустота, которая заставит своей звенящей тишиной медленно сходить с ума, кричать и биться в конвульсиях.       Считайте, это моя бесконечная исповедь. И Спаситель не придёт.       Я перестал писать, замерев.       — Я ужасен. Я не нужен. Я жалок. Я противен.       — Всё, что я делал в этой жизни — пустота. Бесполезная дрянь.       — Слабовольный кусок мяса.       Бросив ручку, я резко вскочил с места, превозмогая боль в икрах, и схватился за рукоять ножа. Положив руку запястьем вверх, я навис с ножом в руке, боясь коснуться кожи.       Тело сжалось, внутри похолодело, а рука с кухонным предметом словно заморозилась; движения, даже дыхание было скованным.       Я слегка надавил на лезвие, проводя по иссохшему запястью, и тут же отбросил нож на пол, в сторону, глядя на единственную покрасневшую полоску около вены.       Я буквально услышал, как слеза ударилась о столешницу.       «Зачем нож, когда есть револьвер?» — пропищал в голове противный голос.       Я тут же вскинулся. Несколько дней назад я зарёкся не доставать револьвер из отцовского пальто, но сейчас, когда мне по-настоящему хотелось коснуться дулом лба, я чуть ли не пулей вытащил оружие, кладя его рядом с запиской.       Приятно осознавать, что ты умрешь.       С револьвером и запиской я сидел и прижимал к уху телефон, в последний раз набирая её номер.       — Прошу, возьми трубку.       Я бы хотел сказать прощальные слова, оставить незримое завещание моего бренного тела, в котором буду завещать весь мир и всю любовь только ей.       Как же всё-таки наивно. Я жду, когда она вернется домой, хоть и прекрасно понимал, что этого не случится никогда. Никогда. Но надежда умирает последней, так ведь?       Оттого ещё больнее; ты надеешься, всеми силами, держишься на плаву, веря, но мозг противоречиво отрицает все надежды, и по ребрам будто скребут когтями от этих мыслей.       Телефон был выброшен на пол, как и были отбросаны последнии преграды, сброшены последние цепи.       Этой ночью я умру.